Текст книги "Райские кущи. Шпионский роман"

Лиза слушала и цепенела от ярости. Ее, графиню Ланскую, оценивают, как простую девку, говоря в лицо такие откровенные гадости. Ее пробила мелкая дрожь омерзения. Конечно, и всенепременно опекун сейчас же на ее глазах одернет хама, а может даже ударит его, даст пощечину и вызовет на дуэль. Она, прикусив губу, сдерживая эту ярость, так и кипевшую в ней, смотрела на него, но Андрей Николаевич вдруг как-то по-новому, чуть приподняв бровь, совершенно не скрываясь, оценивающе, глянул на Лизу. Он с легкой полуулыбкой демонстративно, даже несколько театрально обошел ее, оглядывая с ног до головы, слегка касаясь рукой.

– А ты прав, действительно сладкая, – загадкой прозвучали его слова.

Лиза в полном недоумении смотрела на него. И что сейчас происходит, что вообще себе позволяет опекун, вот так, так… касаясь ее рукой. Так, что внутри что-то обрывалось, заставляя Лизу, забыв обо всем, смотреть на него, не отрываясь, и застыть с так и прикушенной губой. А Андрей Николаевич, не обращая внимания на Рыжего, вдруг наклонился к Лизе и, убрав рукой волосы, выбившиеся из косы, осторожно, нежно, еле ощутимым прикосновением тронул губами кожу шеи. Лиза вздрогнула. Кажется, во французском романе это называется пикантным словом – поцелуй. Никто, совершенно никто до него не целовал ее, не касался ее губами, да еще так… ох, наверное, тоже, как во французском романе, так чувственно. Сердце стремительно ухнуло куда-то вниз, кружа голову, застучало в висках. Волна совершенно нового, ранее не испытываемого чувства, накрыла ее и она как-то удивленно и даже растерянно взглянула на графа, и совсем явственно на своем физическом плане ощутила, что-то случилось с ее душой – тонкая, такая хрупкая, еле-еле обозначенная ниточка протянулась к нему, и это было, так фантастически завораживающе…

– Ну, понятно, – полный сарказма голос парня вернул ее к действительности, – барин, забирай свою кралю, – и Рыжий шагнул в темноту деревьев. Граф с показной нежностью приобнял Лизу, твердо пресекая все ее попытки вырваться.

– Что вы себе позволяете, – шипела возмущенно Лиза, окончательно пришедшая в себя, становясь привычной Лизой, но граф наклонился к уху и прошептал, – не дергайтесь, он наблюдает, – и уже громко добавил, – пойдем отсюда скорей, – он вцепился в ее руку и буквально потащил все-таки пытающуюся сопротивляться Лизу.

– Барская подстилка, – донеслось из сумрака ночи, – тьфу.-

Андрей Николаевич порывисто шагал впереди, не произнося ни звука. Он был откровенно раздражен. Лиза почти бежала за ним. Выйдя из зоны видимости, он тут же оставил ее, убегая вперед, совершенно не заботясь, следует ли она за ним.

– Я забыла на берегу лапти, – бросила, в белеющую в ночи перед ней рубашку, Лиза. Ответом было полное молчание. Лиза тихонько ойкала, натыкаясь в траве на мелкие камешки и сухие веточки, но опекун был неумолим, не сбавляя темпа, отмеряя широкие шаги ногами в мягкой кожи, домашних, турецких туфлях. Они поднялись к дороге.

– И как это вы так вовремя появились, прямо, словно следили за мной, – попыталась съехидничать Лиза в спину опекуна.

– Следил, – коротко бросил Андрей Николаевич и вдруг резко остановился, развернувшись к ней. Лиза чуть не налетела на него, не ожидая такого маневра, и стояла, сердито насупившись, не чувствуя за собой никакой вины.

– Следил, – повторил граф, – следил в подзорную трубу из кустов, в которых и бросил ее, спеша защитить вашу честь, как лазутчик, как диверсант за врагом. Вы этого хотите Елизавета Дмитриевна? Такого отношения, девушка-эмансипе! – он снова, молча, повернулся и рванулся с места. Они прошли по мосту. Опекун не стал обходить дворец и зашел с черного хода. Во дворце стояла тишина. Они прошли через неосвещенную половину для дворовых людей. Через оранжерейную галерею, в которой Лиза машинально, быстрым движением, пока не видел опекун, сняла с головы и оставила свой венок из трав, словно избавляясь от лишней детали напоминающей живо о ее участии в ночной авантюре, хотя и без нее дальше некуда. Лиза путалась в узком подоле рубахи и шлепала босыми ногами по паркетному полу. Миновали парадную лестницу и прошли в крыло папа.

«Бывшее крыло папа», – грустно подумала, оглядываясь, и совсем расстроенная таким непонятным и непривычным поведением опекуна Лиза. Теперь здесь прочно обосновался Андрей Николаевич и, значит, теперь она попала в его владения, как и в его безоговорочное владение и ей, Лизой.

Так же молча, опекун открыл рывком дверь кабинета, и, пропустив впереди себя Лизу, уже так привычно хлопнул дверью. Полумрак стоял в кабинете, освещенном призрачным светом яркой луны, пробивающимся в большое окно, и в этом полумраке лишь грозно сверкали глаза не на шутку разгневанного опекуна, устремленные прямо на застывшую у дверей босую Лизу.

– Ну, сударыня, теперь в мельчайших подробностях, что сие мероприятие значит? —

– Ничего, сударь, – Лизу вдруг возмутил его тон. С чего это она должна трепетать пред его грозными очами и почему должна отчитываться ему? Она никогда и папа не отчитывалась. Она росла в атмосфере полного доверия и никогда даже не помыслила бы сделать папа больно, конечно случалось ненароком, но чтобы специально! Папа прекрасно понимал это и был всегда снисходителен, а этот…

– Это просто праздник Иван Купалы, сударь, – ответила решительно Лиза.

– Мне не обязательно объяснять сударыня, что представляет собой – это языческое действо на берегу, – опекун неожиданно шумно вдохнул, видимо, таким образом пытаясь успокоить свои взвинченные нервы, – хорошо. Праздник. Я, как вы понимаете теперь, узнал о вашем празднике заранее.-

«Конечно, – немедленно полетели мысли в голове Лизы, – еще бы, если там был Иван».

– И не пытался препятствовать вам, доверяя вашему здравомыслию, хотя вы нарушили мой приказ, покинув усадьбу одна, да еще ночью! —

На это Лиза вскинулась, но опекун не дал ей произнести ни слова.

– Да, мне пришлось наблюдать за вами, – он немного, всего чуть-чуть, но повысил тон, явно сдерживая всё еще кипевшее в нем раздражение.

– Следить, – все-таки перебила его язвительно Лиза.

– Наблюдать, – упрямо поправил ее опекун, – но вот оно – магическое действо языческого разгула и вас что-то же дернуло потащиться в кусты с этим… —

– Что! – всё, Лиза не выдержала, – с «этим в кусты»! Сначала – приказ! Сударь, помилуйте. Мне приказывать! Даже…. даже папа…, – Лиза чуть выдохнула, пытаясь хоть как-то, пусть сбивчиво в своем возмущении, довести до опекуна совершенно ясное ей, – слушайте, я же была не одна, я была с Глашей. Потом парни эти двое, я же всех знаю, парни – явно чужаки, – Лиза под строгим взглядом опекуна продолжала свою попытку, как можно доходчивей объяснить всю серьезность произошедшего, – далее, сударь. На мызе постоянно живет только дед Матвеич, иногда Йохан-финн к нему заглядывает, всё! И никого там больше не бывает! А Рыжий сказал, что он родственник деда Матвеича, а у деда Матвеича вообще никого, я его сто лет знаю, ну совсем никого у него, он мне сам рассказывал. И вообще, вы сами Ивану сказали, да, да, сказали, уж, извините, так получилось, – в ответ на явный вопрос в его серых глазах ответила Лиза – но я слышала, что нужно ждать эмиссара, а как мне еще было всё разузнать… —

– Конечно, – перебил ее граф, – только так, потащится с ним в темные кусты, где он мог сделать с вами, сударыня, всё, что ему заблагорассудится.-

Лиза уже не слышала его, она ему сейчас объясняет наиважнейшее, а он всё об этих дурацких кустах, ее просто понесло.

– Даже так, граф. В конце концов, что вам за интерес? Вам-то, что за забота, и обо мне и о моем поместье, вам чего печалится, чего это вас так трогает… —

Она оборвала свою речь на полуслове, потому что, случилось невероятное. Андрей Николаевич резко развернулся и ударил в ярости кулаком прямо по двери, на которую оперлась Лиза, так горячо выговаривая ему всё секунду назад. Лиза не на шутку перепугалась. Она в жизни не видела, чтобы человек так выходил из себя, тем более Андрей Николаевич, этот господин «вселенское спокойствие», господин «высокодержитенос». Она вжалась в дверь всей похолодевшей спиной и лишь, молча, в шоке смотрела снизу на нависшего над ней опекуна, в свою очередь смотрящего на нее в упор, завораживая и пугая одновременно гипнотическим блеском холодного металла серых глаз, довлеющим над ее трепещущим сознанием, не позволяя ни на секунду отвести взгляд от его расширившихся одномоментно зрачков. Он убрал руку.

– Сударыня, вы хоть отдаете себе отчет в том, что вы говорите, – его голос был глух и неожиданно Лиза услышала в нем новые, ранее не слышанные ею нотки, какой-то затаенной боли или просто житейской усталости, – я отвечаю и за ваше поместье, и за всё, что связано с вами, что окружает ежедневно и еженощно вас, в чем меня обязал ваш батюшка, и что я добросовестно должен выполнить, отдавая дань его памяти, и это меня обязано трогать. Да и речь, сударыня, в данном случае, идет о гораздо большем, чем просто посягательство на вашу собственность, здесь речь идет о делах, куда более серьезных, и вам придется забыть о ваших шалостях и милых сердцу занятиях, пока здесь, вокруг вашего именья, не разрешится всё очень неприятное надвигающееся.-

Он резко развернулся и, отойдя к окну, замолчал.

– Андрей Николаевич, – смотря на его прямую спину, чуть выйдя из-под гипноза его сверкающих глаз и чуть меньше, но все-таки еще возмущенная Лиза, что-то пыталась объяснить ему и вдруг резко осеклась. Андрей Николаевич уже точно не слышал ее. Он стоял, замерев у окна. Лизе стало не по себе. Его лицо отражалось в окне, и в глазах лед и пламень молниеносно меняли друг друга, отчетливо застыв безмерной мукой пережитого.

«Но он же так молод», – пронеслось в голове Лизы. Она робко шагнула вперед и тихонько тронула его за плечо, ей так было необходимо оживить эту застывшую статую.

– Ах, Елизавета Дмитриевна, как страшно терять друзей, молодых, сильных, у которых вся жизнь впереди и всё это он – Джон Грей, – граф резко обернулся к Лизе и уже глянул на нее своими привычными глазами строгого опекуна, – сударыня, идите спать, – совсем спокойным голосом произнес он, – и пожалуйста, Елизавета Дмитриевна, сделайте одолжение, не покидайте усадьбу в одиночестве, я буду вам весьма признателен, если вы прислушаетесь к моей просьбе.-

Последнее было произнесено таким тоном, что дерзить расхотелось совсем.

– По крайней мере, до приезда сюда вашего жениха, – спокойным, даже уже безучастным заявлением поверг Андрей Николаевич Лизу в полное смятение и растерянность.

– Что вы сказали? Какого жениха? – в крайнем ошеломлении только и смогла выдавить она, – о чем вы, сударь, я не приглашала никакого жениха.-

– Князь Алексей Курагин нашел меня в Петербурге. В Петербургском свете секрет полишинеля, что я ваш опекун. Князь попросил меня разрешения на посещение усадьбы и, конечно, вас, и я не нашел причины отказать ему, так что, сударыня, потерпите пару недель и будете гулять, сколько угодно, в его сопровождении, – он вдруг замялся, вызывая еще большее недоумение, Лизы, как-то неловко бросил взгляд в темноту ночи за окном, но, быстро взяв себя в руки, твердо произнес, – кстати, приношу извинения за свое фривольное поведение у реки, но того требовали обстоятельства и… и поцелуй, не сдержался, мужской инстинкт, проявил право собственности, в общем… идите спать, Елизавета Дмитриевна.-

«Мужской инстинкт», – ворочалась на мягких перинах Лиза, всматриваясь в редеющий сумрак уходящей короткой летней ночи, мужской инстинкт, хозяина имения или хозяина… на дальнейшем она все-таки уснула, не считая нужным мучить себя всякими непонятными глупостями…

– Ну, рассказывай, что за гости пожаловали на мызу, – Андрей Николаевич сидел за столом и задумчиво что-то чертил на листке бумаги. Иван, как всегда, по-свойски уселся на краешек массивного стола. Уже рано утром он был на мызе, опытным взглядом разведчика изучив обстановку там. Оставив вместо себя одного из казаков, он докладывал об увиденном Андрею Николаевичу.

– Гости, Андрей Николаевич, не простые. Суровые мужики. Почти все говорят между собой не по-нашему. Рыжий у них главный. Утром построил их, речь пламенную произнес. Потом они борьбой позанимались, типа зарядки что-ли, а потом винтовки чистили. Винтовки новенькие, штуцера, каких у нас в войсках поискать еще. Некоторые ножи метали. Ты б видел, Андрей Николаич, картинка, так швыряют почище некоторых наших казаков будут.-

– Значит наемники, – спокойно произнес Андрей Николаевич, не отвлекаясь от своего занятия, – чего же они удумали, если людей с такой серьезной подготовкой набрали. Да, задачка будет не из легких. Значит и слежку могут обнаружить? – поднял он глаза на Ивана.

– Ну, за это ты, Андрей Николаевич, не переживай, мы тоже не лыком шиты, спасибо полковнику, самых опытных казаков прислал, дело свое они знают, – уверенно заявил Иван.

– В Петербурге все-таки оценили серьезность ситуации, я, честно говоря, до конца не уверен был, что у полковника получится, все-таки людей сняли с охраны самой столицы. Хозяева мызы живы? – Андрей Николаевич, кажется, был удовлетворен уверенным ответом Ивана, спокойно возвращаясь к рисунку на столе.

– Пока не видел их, Андрей Николаевич, вполне возможно и убрали. Мыза действительно место глухое. Уж не знаю, что там ваша графиня делала… —

– Она не моя, – прервал его резко граф.

– Ну, я имел в виду воспитанница ваша, но местные, по-моему, туда и вовсе не ходят. Глаша, так та вообще о мызе только слышала, но дорогу туда не знает, и… – Иван осекся под взглядом Андрея Николаевича, который моментально оторвался от своего занятия и в упор смотрел сейчас на Ивана.

– Ты когда успел с Глашей свидеться, да еще и про мызу переговорить, – грозно спросил он, сдвигая полоски бровей.

– Так я с мызы к ней, вы ж сказали с селянами связь держать, – перемена в графе заставила Ивана тут же перейти на официальное «вы» и так будет, пока причина, по которой гневается Андрей Николаевич не будет устранена, – я осторожно, разузнал, ну, как об окрестностях, есть ли помимо села, еще какие жилые места в глуши ихней. Да бросьте, Андрей Николаевич, Глаша девушка бесхитростная, не то, что ваша… ну, воспитанница короче.-

– Так, Иван, казак ты, конечно, хоть куда и вояка тоже, но связь с селянами держать, не значит к Глаше ежечасно бегать, провалишь дело, я тебя назад отправлю на Кавказ, подальше с глаз моих долой, – в голосе графа послышались металлические нотки. Иван даже со стола вскочил и вытянулся в струнку.

– Андрей Николаевич, – его голос звенел обидой, – когда бабья юбка была причиной провала дела, а если вы мне не доверяете, я хоть сейчас на Кавказ.-

– Ладно, не тянись, – смягчился Андрей Николаевич, – я ведь и о Глаше думаю, хорошая ведь девушка, ты казак вольный, побудешь здесь и уедешь, а она что? —

– Андрей Николаевич, не рви мне душу, – неожиданно для графа с такой болью произнес Иван, – что-то и мне не сладко, прикипаю я что-ли.-

– Вот и думай, казак. Хорошо, серьезно изучи там окрестности и не оставлять гостей без внимания ни днем, ни ночью. И еще Иван, напомню, хоть и уверен в тебе, если гости почувствуют слежку или поймут про строительство… Ладно, сейчас дуй к мызе и доклады каждый день.-

«Ну и что теперь делать? Немыслимая девчонка», – все вертелось в голове Андрея Николаевича после ухода Ивана. И за что ему такое наказанье? В жизни не встречал такой своенравной, непредсказуемой и не в меру умной барышни. Под домашний арест ее что-ли посадить?

– Так ведь сбежит, – вдруг уверенно произнес он вслух.

«Да, ладно, – разозлился Андрей Николаевич на себя, – вот ему, еще заботы печалиться о ней. Всё! Еще одно нарушение его запрета и под домашний арест, реальный домашний арест с дежурным у двери», – и Андрей Николаевич, несколько успокоенный таким решением, поднялся из-за стола, бросая карандаш на почти законченный портрет Лизы во вчерашнем венке из благоухающих трав.

Глава 6

Лиза шла через лес по тропинке известной только ей, потому что проложена была ею самой. Тропинка выводила прямо к недостроенному Малому дворцу. Солнце пронизывало кроны окружающих берез и дубов, мелко дрожали листочки осин, старые ели пятнами врезались в яркую зелень лиственных деревьев. Тишина июльского полдня нарушалась лишь редкими вскриками птиц, островки малинника манили созревшей ягодой. Она любила лес в эту пору, наполненный такой бесконечной негой. Это успокаивало и будоражило одновременно, поднимая в груди непонятные волны смятения и… как там… услышанное в какой-то пьесе: «Ах, томление сжимает мою грудь», – но всё это действительно заставляло сердце учащенно биться. Правда, сегодня Лизе совсем не хотелось собирать ягоду и запахи опаленного летним солнышком леса не кружили привычно голову. Любопытство. Так мучительно, оно подхлестывает, заставляя оставлять без привычного внимания прелесть летнего дня, и Лиза ускоряет шаг. Скорей, еще скорей, еще эти ветки, цепляющиеся за подол сарафана. Лиза раздраженно освобождает свой наряд от вцепившихся в него мертвой хваткой колючек шиповника, просто рывком срывая с ветки. Кажется, ткань треснула? А, не важно. Любопытство будоражит, заставляя поневоле вытягивать шею, вглядываясь в просветы между деревьями, как будто, это приблизит появление ее цели. Малый дворец, что там сейчас происходит? Прошло три дня после Купальской ночи. Лиза вела себя очень корректно, старательно исполняя роль благовоспитанной девушки. Нет, совсем не грозный тон опекуна в ту ночь, его полные гнева слова, были тому причиной. Застывшее одномоментно лицо с гуляющими на скулах желваками и взгляд, полный такой мучительной боли… Почему-то так хотелось помочь ему, даже… приласкать что-ли, успокоить. Она демонстративно гуляла в пределах усадьбы, не приближаясь к ее границе, видя, как иногда опекун за своими делами, в общении с работниками поместья, бросает на нее короткие взгляды. Да пусть даже и долгие – приглядывает, исполняя свой опекунский долг, а потом ведь и серьезно. Новые газеты принесли новые страшные вести. Все, все без исключения столичные издания просто кричали о случившемся. Союзники атаковали Свеаборг 8 июля ровно в 8 часов утра.

– Бесконечный огненный шквал ядер и бомб одномоментно обрушился на батареи крепости, на форты Вестер-Сворт и Лонгерн, – вещали газеты ужасную правду. И опять попытка высадки английского десанта, в этот раз на остров Друмс. Может, опекун и прав, может и следовало включать голову, и становиться осмотрительней? Лиза церемонно и весьма любезно раскланивалась с Андреем Николаевичем при встречах, в ответ, получая не менее любезный и не менее отстранённый поклон, впрочем, опекуна она видела очень редко. Он всё время где-то пропадал, своим отсутствием, неимоверно возбуждая в Лизе любопытство. В конечном итоге Лиза не выдержала. Сегодня утром, куда только улетучились благопристойные мысли воспитанной, благородной девицы?

«К черту, прости господи,» – тут же выдохнула Лиза, но как-же наскучила роль пай-девочки. Решение пришло мгновенно, видимо из того же источника, куда она отправила мысленно все свои благие намерения и девичью кротость… И вот, после освобождения из плена колючек, поднимая подол ярко-красного, конечно подаренного Глашей, крестьянского сарафана, Лиза, обутыми в лапти ногами, переступала через коряги, рукой отодвигая ветви деревьев падающих на тропу. Милые сердцу мраморные ангелочки ждали ее, и она бежала, надеясь поведать им смутные, но так и не покинувшие ее чувства рожденные событиями Купальской ночи. Эти чувства – больше похожи на грезы, возникающие в душе, как морок клубящихся млечных туманов, встающих над рекой летним утром, неся в себе растворенное тайное, что проникло в туманную мглу под сенью уходящей ночи, не желая явить себя открыто миру и нагоняя лишь волнений, смущая душу вглядывающегося в туман нечаянного свидетеля ухода этого тайного, под набирающими силу утренними лучами встающего солнца… Ну, наконец. Деревья стали редеть, увеличивая просветы, и Лиза вышла на кромку леса, за которой начиналась территория Малого дворца. Еще шаг, и она застыла на месте. Увиденное заставило попятиться назад и спрятаться за ближайшей березой. Она осторожно выглянула из-за шершавого, с потрескавшейся корой, необъятного ствола старого дерева. Кустарник и все деревья вокруг Малого дворца исчезли вплоть до этих крайних одиночных деревьев, освобождая полностью строительную площадку. Именно так, потому что, на месте недостроенного остова Малого дворца, высились леса, которые плотными кольцами обтягивали уже нововыстроенные белокаменные стены. Работа на стройке перед глазами Лизы, буквально, хоть и выражаясь банально, кипела. Размеренно работали плотники, рубанками очищая доски, и светлые завитушки стружек падали к их ногам, каменотесы выбивали на уложенном мраморе резные узоры, продолжая уже ранее пущенные по стенам, снизу работники подавали наверх ведра с раствором. Лиза стояла совершенно потрясенная. Всего неделю она не появлялась на, без преувеличения сказать, развалинах и тут такое! Обрывки разговоров долетали до нее, удары молотков, визг пил. Лиза узнала некоторых работающих – сельские мужики и парни. Был здесь даже Петр, который лопатой накидывал раствор в ведра. Да! Перед размахом работ отступил печальный мрак, скрывавший ранее в своих настойчивых объятиях это место, и даже ее любимые ангелочки не казались такими грустными, сверкая белизной мрамора под, наконец, прорвавшимися к ним лучами яркого солнца, освобожденные из тени плотных ветвей. Сразу забылся и морок утренних туманов. Лиза уже хотела развернуться и убежать в лес, но тут… она увидела его – своего опекуна. Поразительное зрелище. Андрей Николаевич энергично жестикулировал, доказывая что-то, видимо старшему мужику с опояском на голове и бородой клинышком, показывая наверх и тыча рукой в ведра с раствором.

– Нет, консистенция должна быть другой, гуще месить надо, – долетели до нее его слова, – мужики песка подсыпьте, покруче замес, – обратился он к незнакомым бородатым мужикам, которые с интересом прислушивались к разговору, стоя тут же, опершись на лопаты около корыта для замеса. Нет, это-то, как раз, не удивило Лизу, уже начинающую привыкать к постоянной энергии вездесущего опекуна, его природному умению взять быстро, без лишних эмоций всё в свои руки и держать под уверенным контролем. Нет, всё интересней и даже пикантней. Лиза высунулась дальше из-за березы. Это требовало более детального рассмотрения. Да и береза была на относительно безопасном расстоянии, да и опекун весьма занят, чтобы оглядываться по сторонам и всматриваться в окружающие стройку деревья. Всегда респектабельный, ухоженный денди, столичный щеголь, сглаженный и отполированный до блеска пилочкой цивилизации. Лиза вспомнила его боксирующего в ослепительно белой рубашке. А теперь? Полное смятение и… всё крепнущий интерес. Черные парусиновые штаны заправлены в ботфорты с отворотами, длинный кожаный черный жилет на голое тело – вот и весь костюм. Бугрились бицепсы сильных рук, обтянутые смуглой кожей, четко проявлялись квадраты мышц атлетического торса. Темные, почти черные волосы свободной волной, несдерживаемые никакими парикмахерскими ухищрениями и разметавшиеся во время работы, курчавились вокруг лица, падая на глаза. Ветер с моря теребил кудри, и они, предоставленные в полную его власть, в естественном беспорядке, падали на лицо и было что-то в его фигуре завораживающее, первобытно мощное. Лиза вспомнила медведя, на которого как-то наткнулась в лесу в малиннике. Медведь был огромный, «зверюга», говорят о подобных монстрах, от него веяло такой силой и одновременно таким спокойствием, что Лиза даже не думала испугаться. Явно сытый, он равнодушно посмотрел на Лизу и, что-то буркнув, ушел в лесные заросли. Что опять случилось в глубинных слоях существа по имени Лиза? Разве увиденное можно было оспорить, тормозя вдруг ускорившейся бег крови по венам. Да, с этим фактом ничего нельзя было поделать. Опекун – вызывающе красив. И опять это странное ощущение испытанное незабвенной Купальской ночью, то пугающее и одновременно будоражащее волнение опять шевельнулось в ее душе, упрочивая пока такую тонкую нить, которая похоже и не думала покидать Лизину душу.

– Корсар, – прошептала Лиза, – точно, корсар.-

Вот уж нет, теперь она, ни за что, не покинет свой пункт наблюдения, не для того она летела через лес, чтобы не удовлетворить свое, безмерно разыгравшееся, любопытство и потом, ведь ее никто не видит, а такого графа лицезреть возможно больше и не придется. Со стороны дороги к стройке приблизилась телега груженая лесом. Мужики, гомоня, но дружно, начали разгрузку бревен и с ними Андрей Николаевич. Тяжелые бревна взваливаются на плечи. Андрей Николаевич тут же ухватывается за конец бревна, заметными буграми наливаются мышцы крепких рук, и вот бревно на плече, и дальше, к беломраморным стенам дворца. Незаметно для Лизы, опекун стал центром этого действа – стройки, самым притягательным ее центром, и Лиза уже не сопротивлялась сему факту, стараясь схватить взглядом, как можно больше: его уверенные движения, его отрывистые команды работникам, его сосредоточенное лицо в волне кудрявых волос…

– Давай, давай, – уверенные слова опекуна долетали до Лизы, – Петр, ну, чего руки раскорячил, хватай.-

Внезапно послышался громкий смех и нестройный гул женских голосов. Из леса вышли женщины. Пышногрудая Маняха в сарафане и расстегнутой до бесстыдства рубахе, шла во главе гурта женщин.

– Ой, сколь чужих мужиков, – донеслись до Лизы слова, громким голосом Маняхи.

– Не чужих, а новых, – был ей ответ.

– Ну и откель вы, молодцы? – бойкая молодица, не стесняясь, шла прямо на Андрея Николаевича, – а, кудрявый? – воскликнула она, почти прижимаясь полной грудью, рвущую белую ткань рубахи, к голой груди опекуна, – не припомню я таких в наших лесах, леший, что ль забрел? —

– Забрел, – усмехнулся Андрей Николаевич и, наклонившись к лицу молодицы, даже не собираясь хоть чуток отодвинуться от нее, что-то тихо сказал. Та звонко захохотала, а опекун продолжал разговор, и его слова явно забавляли Маняху. Лизе вдруг стало не по себе, ей почему-то неприятно было видеть происходящее, это довольное, моментально зардевшееся лицо Маняхи, слышать ее ответный звонкий, заливистый смех. Какое-то странное и такое ранящее чувство нахлынуло на нее. Нет, нет, не ревность – и соглашаясь с этим и не боясь греха, констатировала мысленно Лиза, зависть кружила голову, заставляя отчаянно колотиться сердце, как она хотела сейчас быть на месте Маняхи, так близко, так смело, глаза в глаза, почти соприкасаясь… И еще что-то неосознанное ранее, совсем новое, не прочувствованное душой и сердцем, не разгаданное холодным разумом, не разложенное по полочкам привычным анализом строгого безразличия. Это новое, развернув глубинные омуты, рвануло наверх, цепкой хваткой вгрызаясь в душу, безоговорочно побеждая ее, еще сопротивляющуюся, охватывая всё трепещущее сейчас естество Лизы, перед уверенно завладевающим это естество новым, но таким древним ощущением, как сам мир вокруг Лизы. Не радость принесло, вырвавшееся наружу, новорожденное неведомое. Нет. Смятение, страх, панический страх, перерастающий в ужас и Лиза, не оглядываясь, со всех ног кинулась назад в лес. Она пробежала совсем немного, и, вдруг, неведомо откуда выскользнувшей тенью, молчаливая фигура перегородила путь. Лиза от неожиданности опешила:– а ты что тут делаешь? —

Она смотрела на явившегося казака, и ей стало почему-то неловко, оттого, что он застал ее здесь, да еще врасплох. Наверняка видел, как она наблюдала за происходящим на стройке и ощущение, что ее подловили на чем-то не очень приглядном, подняло в душе волну ярости, но вот Иван был, как всегда, невозмутим.

– Барышня, вам же запретили выходить, здесь небезопасно, – спокойные слова добавили Лизе беспокойства, еще больше взвинчивая ее уже накрученные происходящим нервы.

– Вот еще чего, – фыркнула Лиза, желая скорей скрыться с его честных, уверенно смотрящих на нее глаз, – я в своем именье и не нахожусь под домашним арестом. Пропусти, – она шагнула прямо на Ивана, пытаясь толкнуть его плечом, но уж, где там, стронуть с места твердо стоящего казака и не собирающегося уступать ей дорогу. И тут, как на грех, видимо для большего ее унижения, противные силы подстроили невообразимое – нога в лапте скользнула по коряге и, подломившись, Лиза упала на траву. Острая боль резким ударом пронзила ногу. Лиза, не удержавшись, вскрикнула и схватилась за лодыжку. Иван моментально подскочил к ней, с искренним волнением вглядываясь в ее лицо.

– Барышня, что с вами? —

– Отстань, – сквозь слезы прохрипела Лиза. Боль была ужасной, Лиза терла ногу, и слезы, сами по себе брызнувшие из глаз, неудержимо текли по лицу, оставляя мокрые полоски на щеках, капельками падая с подбородка на зеленую траву.

– Я… я… сейчас… – засуетился Иван и помчался в сторону прогалины.

Лиза попыталась встать, но боль упрямо толкала ее в траву.

– Нет, Иван, нет, – крикнула Лиза вслед теряющемуся среди ветвей казаку, меньше всего ей сейчас хотелось встречаться с опекуном. Но Иван уже исчез. Лиза гладила больную ногу, чуть-чуть облегчая боль. Она перестала плакать и только злилась на себя. Какая она неловкая и, главное, ведь опять дала повод для нападок, опять слушать речи, наполненные праведным гневом, как провинившаяся гимназистка. Гроза не заставила себя долго ждать. Андрей Николаевич ломился прямо через мелкий кустарник, не разбирая дороги, действительно, как медведь, подминая траву. Как ни странно, он совершенно не выглядел разгневанным, более того, очень встревоженным, даже испуганным.

– Господи, Лиза, как же это, – он тут же сел перед ней на колени и совершенно не пытался ожидаемо отругать ее, отчитать. Он аккуратно осмотрел ногу, легонько прикасаясь к больному месту. Было видно, что опекун имеет опыт подобных осмотров.

– Слава богу, – наконец, он посмотрел Лизе в глаза, – всего лишь растяжение.-

Он неожиданно рванул подол ее сарафана и оторвал полосу ткани. Лиза опешила, вопросительно глядя на, уверенно занимающегося своим делом, опекуна.

– Всего лишь перетянем ногу, сударыня, – отвечая на этот взгляд, проговорил Андрей Николаевич, – и с недельку постельный режим, да и наряд этот вызывающий, я думаю, вам больше не понадобится. —

Он ловко перетянул лодыжку так, что Лиза практически ничего не почувствовала, а боль уже не была такой острой, перерастая в ноющие ощущения.

– Иван, приведешь лошадь от стройки, – распорядился Андрей Николаевич, – ну, а вас, сударыня, придется нести до дороги.-