Текст книги "Райские кущи. Шпионский роман"

– Вот уж, нет, – возмутилась Лиза, – я своими ногами дойду.-

Ей была просто унизительна сама мысль, что опекун понесет ее, как какую-то несчастную на руках.

– Ну, как пожелаете, – ухмыльнулся Андрей Николаевич, поднимаясь и шагая на тропу, но, тут же оборачиваясь, придерживая ветку рукой, предлагая Лизе последовать за ним. Лиза резко встала, боль, усиливаясь, опять ударила в ногу. Но она, даже не охнув, стиснув зубы, выпрямилась, сдерживая слезы и прихрамывая, поковыляла за его спиной. Опекун так и шел впереди, постоянно оглядываясь, придерживая ветки рукой. Дорога заняла не более пяти минут, которые показались Лизе вечностью. У дороги силы оставили ее, и она села прямо в пыльную траву на обочине. На ее счастье уже показался и Иван, ведя под уздцы вороного жеребца Андрея Николаевича.

– Ну, всё, сударыня, уж на коня я вас точно посажу, и не пытайтесь сопротивляться, – твердо выдал опекун. Да какое уж тут сопротивление, ей впору взвыть бы от разыгравшейся при ходьбе боли, Лизе было уже все равно. Она даже не поняла, как очутилась в седле. Сильные руки опекуна, которые, так заботливо, перевязывали ногу, как пушинку перенесли ее в седло, а следом там разместился и сам Андрей Николаевич, чуть прижимая Лизу к своей смуглой груди, руками сжимая поводья. Он не смотрел на нее. Внимательно следя за дорогой, Андрей Николаевич придерживал жеребца, бережно обнимая Лизу. И она, вдруг, в неведомом порыве, следуя тому, пока непонятному, тайному, но разбуженному требованию ее души, прижалась щекой к обнаженной груди. Она слышала биение его сердца, чувствовала своей кожей его горячую кожу и ощущала его запах – запах сильного мужчины, а не парфюма холеного денди. Солнце пекло, заливая все вокруг своими всепроникающими лучами, помогая неведомому тайному начать прочное завоевание Лизиной души, вызывая в груди непонятное брожение. Нет, душа еще сопротивлялась, просто неутихающая боль в ноге, а более… запах луговых трав, прогретых жарким солнцем, пронзительная синь неба над головой, налетающий порыв ветра, доносящий шепот листвы лесных деревьев… а может все-таки нечто другое, и тайное совсем взяло верх, погружая в непривычную робость душу. Лизе вдруг захотелось посмотреть в глаза опекуну, стать еще ближе, как-то не так, совсем иначе, поделиться рожденным новым, чтобы это новое, им принятое и понятое, как бесценный дар, как часть ее, стало и его частью… Нога болела нещадно, мучая плоть, душа мучилась, бродя в этом новом, не меньше. Муть сгущающейся пеленой накрыла сознание, гася в глазах яркость картинки окружающего и, теряя сознание, Лиза качнулась вперед…

Небо было такое синее-синее, и большое белое облако висело в этой бездонной синеве.

– Лиза, что с вами, Лиза? – встревоженный голос эхом врывался в еще расползающееся сознание, голос звал ее, своей тревогой возвращая назад, заставляя мозг работать, а глаза фокусироваться, все четче и четче проявляя картинку. Лиза скривила губы. В голове гудело. Ромашки белели в траве прямо у лица. Она повернула голову. Глаза опекуна, невероятно огромные, смотрели на нее. Андрей Николаевич сидел на коленях перед ней, его кудри почти касались ее лица, он встревоженно всматривался в нее.

– Что с вами, Лиза? —

Лиза молчала, боже, его лицо, так близко… Она терялась, размываясь в прозрачной серости вокруг черных зрачков смотрящих прямо на нее глаз, что-то происходило с ней, она так хотела раствориться в своих ощущениях, отдаться им полностью.

– Лиза, что с вами? – его голос был тих, на мгновение, нет, доли мгновений, его глаза… в его глазах… нет, бред, пустое… капризная, надменная Лиза все-таки в зародыше придушила новое, бросая его назад, в непознанные глубины, откуда оно вырвалось. Нить с резким звоном оборванной струны, так отчетливо отобразившимся в мозгу Лизы, что она опять скривила губы, порвалась… Она нахмурилась и, решительно приподнявшись, на локтях, рывком села. Резкая боль в ноге окончательно отрезвила ее. Нет, больше она не поддастся обаянию красивого…, не успев, просто не позволив разуму сформулировать правдивое, «дня», поправила себя Лиза. Холод уверенно возвращался в душу.

– Всё замечательно, – отстраненно выдала она, – дальше я поеду сама, вы можете идти рядом.-

Глаза опекуна блеснули металлом, как будто не было в них такого откровенного страха за нее и, того промелькнувшего… самого глубинного.

– Как вам будет угодно, сударыня, – он поднялся с колен и протянул ей руку. Менторский тон опекуна заставил ее протянуть ему руку навстречу. От помощи надзирателя она, все-таки, отказаться не смогла…

Целых три дня Лиза не выходила из комнаты, понимая свою вину за произошедшее с ней, демонстрируя полную подчиненность опекуну. Нога, впрочем, заживала быстро. Лиза, прихрамывая, ходила по своим покоям. Она часами сидела в своем кабинете и пыталась сосредоточиться на книгах и журналах. Но стоило ей начать читать, и перед глазами всплывали события того дня. Такие близкие глаза Андрея Николаевича, полные тревоги, его объятия, в которых ей было и спокойно, и странно волнующе и, конечно, уж она вволю позанималась анализом всех своих новых и, несомненно, взрывных ощущений. Вывод был неутешителен – всё более трепетно и желанно, всё более загадочно после того осторожного прикосновения в Купальскую ночь. Нет, она запрещала себе думать об этом. Андрей Николаевич не появлялся. Он пропадал на строительстве или еще где-то, Лиза даже не знала, что и думать. Холодный анализ сделал свое дело, сглаживая остроту эмоций произошедшего, постепенно она успокоилась. Конечно, это был просто летний день, и головокружение произошло от зноя и боли в ноге. Но почему-то ей было грустно, оттого, что опекун не вспоминал о ней и даже ни разу не навестил. Няня Пелагея только охала, глядя на Лизу.

– Душенька моя, Лизонька. Угораздило же тебя, голубушка, ну не бегай ты по лесам, как оглашенная.-

Она хлопотала вокруг Лизы, доставая кухарку своими требованиями приготовить Лизоньке что-нибудь особенного, вкусненького, но Лиза, взбудораженная произошедшими событиями, от всего отказывалась.

– Лизонька, ты ж совсем похудеешь. Негоже молоденькой девушке быть такой худышкой, ты и так не в теле, а приедет жених, как мы тебя, кровинушку, показывать будем? —

Лизу только смешили эти разговоры. Она-то уж точно знала – меньше всего кузена интересовало в нынешней ситуации, как она выглядит. Даже пусть она была бы самой последней дурнушкой на свете, князь ни за что не отказался бы от возможности родства с такой фамилией, а более откровенно и верно – от ее приданого, а значит и переживать тут не о чем.

На улице совсем стемнело. Лиза задумчиво сидела на банкетке у огромного зеркала, роскошно оправленного в позолоченную массивную раму с фарфоровыми вставками. Горели свечи в золоченых подсвечниках, украшенных затейливыми виньетками, закрепленные на стене по обе стороны от зеркала, отбрасывая бледные желтые круги света.

«Вот для чего все-таки нужен будуар, – бродили в голове лениво мысли, – чтобы страдать девушке в одиночестве.»

Лиза внимательно глянула на свое отражение. Она действительно похудела. Загар за дни бдения в комнатах спал, овал лица даже удлинился.

«Что с вами, Лиза?» – вдруг, так явственно, прозвучал взволнованный голос, и из глубины зеркала, так отчетливо, глянули на нее встревоженные глаза…

Нет, она мотнула головой, отгоняя нахлынувшее видение, внимательно глянув на свое отражение в зеркале. Она совсем стала походить на угловатого подростка в своем домашнем, легком, беленьком в розовых бутончиках, отделанном атласными ленточками платье с круглым, наглухо застегнутым воротничком. И снова приливом неугомонной волны.

«Что с вами, Лиза?»

«А действительно – что с вами, Лиза?»

Нет, определенно, нет, как она, даже мельком, могла допустить мысль, что Андрей Николаевич отнесется к ней несколько иначе, чем к шаловливому ребенку. Он извинился за поцелуй. За вынужденный при тех обстоятельствах поцелуй, а всё остальное – ее фантазия. Да и поцелуй ли? Прикосновение, волнующее прикосновение, породившее тень… чего тень? Всё, всё… Прочь крамольные мысли. Она больше не позволит разгуляться тому неведомому, что коснулось ее души под жарким июльским солнцем. Лиза вздохнула, снова разглядывая себя в зеркале.

– Статные, румяные девы, – ее голос четко прозвучал в ночной комнате. Явно не о ней… Спать не хотелось, и Лиза решила подняться в свою маленькую обсерваторию, оборудованную для нее папа, конечно, поспешившего выполнить очередную прихоть своего, горячо любимого чада, стоило ей тогда заикнуться о желании иметь свою обсерваторию и вообще личное место для научных занятий. Лиза обожала эти теплые летние ночи – звездные, напоенные ароматами моря и леса, когда бездонный Млечный путь раскрывался ей навстречу во всей своей полноте и загадочной мощи. Душа трепетала перед такой громадиной, и захватывало дух от прикосновения к этой вечной тайне звездного неба. Конечно, ей было любопытно всё, в каждой науке она находила что-то интересное, что привлекало ее ищущую натуру, но астрономия влекла больше всего. Она, вглядываясь в звездное небо, чувствовала себя крохотной песчинкой и одновременно весомым центром целого мира Вселенной, непознанного и от этого сжимающего сердце в понимании необъятности неведомого, но такого волнующего всё ее естество. Во флигеле на втором этаже, в устроенной над ним угловой башенке, которая куполом потолка уходила вверх, опоясанная ажурной витой лесенкой с металлическими ступенями и располагалась Лизина вотчина. Лесенка выводила почти на самый верх довольно высокой башенки. Снаружи башенку опоясывал широкий балкон, чтобы можно было устанавливать телескоп и наблюдать звездное небо в любой его точке. Вид с балкона открывался великолепный. Вся усадьба распростертой панорамой, четкой картиной внизу. Парк, река, канал, уходящий в море, даже каскад прудов за центральными аллеями. Лиза обожала бывать здесь. Она лишь няне Пелагее разрешала входить в этот обустроенный ею мир и то, для редких уборок, причем, под своим бдительным оком.

– Елизавета Дмитриевна! —

Лиза шла по темному коридору, держа в руках свечу. Она настолько задумалась, что даже вздрогнула, услышав голос опекуна.

– Вы не спите? Я поднимался к вам узнать, как ваше самочувствие и увидел свет.-

Опять денди. Шелковые лацканы сюртука, белый накрахмаленный воротник обрамляет смуглую шею и идеально повязанный шейный платок, аккуратно зачесанные волосы, ни следа первобытного хищника. Андрей Николаевич приблизился. От него слегка пахло табаком. Он курил сорт несколько более терпкий, чем папа, но запах был не менее приятным. Рядом с кабинетом находилась курительная комната, а уж папа был ценитель хорошего табака. Лиза часто бывала у него там и в табаке разбиралась довольно неплохо.

– Чему обязана столь поздним визитом, неужели вы проверяете мое присутствие по ночам? —

Опекун усмехнулся, опять отмечая, вызовом прозвучавшую, дерзость ее слов, но господин «высокодержитенос» проявился во всей красе. Похоже, спор с ней или нравоучения не входили в его сегодняшние планы.

– Грешен, да, иногда прихожу к вашим покоям в столь позднее время. Не гневайтесь, Елизавета Дмитриевна. Я не буду мешать вам. Как вы себя чувствуете? —

«Ого, заботливые нотки, так отчетливо.»

– Спасибо за заботу, – не удержалась и, по своей привычной манере общения с ним, съязвила Лиза, – уже не плохо.-

– Ну и славно, тогда не смею вас задерживать.-

Опекун резко развернулся и пошел прочь. Лиза смотрела ему вслед.

– Андрей Николаевич, – вдруг решила она, – а пойдемте со мной, я вам представлю мою обсерваторию.-

Опекун обернулся.

– Помилуйте, настоящую? – воскликнул он, как заинтересованный безмерно ребенок, не пытаясь сдвинуться с места, словно еще до конца не веря в искренность приглашения.

– Ну, почти, – улыбнулась его реакции Лиза, – да пойдемте же.-

Они шли по коридору. Пламя свечи трепетало на легком сквозняке, и тени плясали на выхватываемых из ночного мрака мраморных бюстах богов и героев античности, установленных в нишах рядом с пышными пальмами в больших кадках.

– У вас прекрасная усадьба, – нарушил молчание опекун.

– Да, папа обладал идеальным вкусом. При нем произошло последнее обновление. Проектом и отделкой занимался сам господин Карл Росси. Он уже от дел совсем отошел, но папа уговорил его. Сначала проектом Малого дворца увлек, а потом, вот и само имение решил в надлежащий вид привести, по новой моде. Имение принадлежало еще моему прадеду, дарованное ему императрицей Екатериной Великой, но именно папа уже привел его в сегодняшний вид.-

Лиза распахнула дверь и поочередно зажгла свечи в фигурных канделябрах, висящих на орехового дерева панелях, между огромными арочными окнами круглого помещения башенки. Опекун только развел руками.

– Елизавета Дмитриевна, но ведь это целая лаборатория.-

– Конечно, – Лиза была горда. Ну, хоть чем-то она удивила всезнающего Андрея Николаевича, лишая его маски господина «высокодержитенос», проявляя на лице искреннее, бесхитростное восхищение.

В центре помещения стоял круглый стол заставленный колбочками, пробирками, горелками и всевозможными сосудами для проведения полноценных химических опытов. В шкафах хранились различные реактивы, какие-то камни и кристаллы. Пучки разнообразных засушенных трав, лежащих на круглом столе, наполняли помещение приятными ароматами.

– Вот моя алхимическая лаборатория. Здесь можно провести первичный анализ найденных минералов и в совокупности с произрастающими в окрестностях растениями приспособить для лечения человеческого или животного организма, – как на уроке, четко произнесла Лиза.

– О, Елизавета Дмитриевна, да вы еще оказывается и ведьма, – оживленно разглядывая содержимое колбочек на столе, заявил граф, – еще пару веков назад вас бы сожгли на костре в Европе или просто утопили у нас в России.-

– Да уж, Андрей Николаевич, – Лиза, видя его живейший интерес к ее тайному месту, совершенно забыла о титульном к нему прежнем обращении, – слава богу, мы пришли в этот мир уже после века просвещения и в нынешний век технического прогресса в нашей воле заниматься наукой, не требуя признания церкви, да и просто общества.-

– Ну, здесь не могу согласиться с вами, сударыня. Вы очень просвещенная девушка. Независимая в своих суждениях, но узнай свет о ваших изысканиях, а тем более сельская община, какова будет реакция, я даже затрудняюсь предположить.-

– Ах, оставьте, – махнула рукой на его недоверие Лиза, – свету совершенно не обязательно знать о моих развлечениях в деревенской глуши, а сельские жители… так новомодными лекарствами никого не удивишь. Я же им не объясняю, привезены они из Петербурга или сделаны по моим рецептам. А уж удобрения для наших оранжерей я делаю вообще отменные. Открою вам свой секрет. У меня ведь няня Пелагея – наследственная травница. Я с ней давным-давно всю округу изучила. Она мне свои знания передает, пришедшие к ней еще от ее бабки. И, конечно, современные медицинские исследования, которые я черпаю из специальной литературы. Я вот даже сборник записываю. «Травник» назову и опубликую. В какое время траву рвать, как обрабатывать, сушить, какие снадобья и для чего готовить.-

Опекун на такое только приподнял удивленно брови, тем не менее, с уже четко проявившимся уважением, разглядывая стоящую перед ним Лизу. Сколь нового и неожиданного открывалось сейчас ему, вызывая некоторое потрясение и даже смущение. Не ожидал, такого он уж точно не ожидал.

– А я еще подумывал, зачем молодой девушке «Атлас человеческого тела», «Ветеринарный вестник», но и прочее, – откровенно признался в своих удививших его первых наблюдениях, Андрей Николаевич.

– А! Вы думали, у меня в библиотеке будет только поэма о Роланде? – иронично заметила Лиза.

– Честно говоря, направляясь сюда в имение, что-то примерное и представлял, – с виноватым видом, признался опекун, ожидая очереди язвительных замечаний со стороны Лизы. Но Лиза просто улыбнулась, без всяких недомолвок и задних мыслей, просто искренне улыбнулась.

– Признаюсь, в моей библиотеки есть парочка французских романов и даже, где-то, поэма о Роланде, – своим признанием, откровенно объясняя ему – здесь, в ее и только ее владениях, разве можно быть неискренней? В ее, реальном мире души, осквернять его привнесением хоть малой толики притворства.

– Нормально, – Андрей Николаевич пожал плечами на ее признание, – наверное, – не очень уверенно добавил он, страшась нарушить хрупкое доверие Лизы. Но она уже была в своей стихии, горящими глазами оглядывая содержимое лаборатории, – а вот, смотрите, какая великолепная игрушка, – и Лиза с гордостью продемонстрировала прибор, который генерировал при раскрутке ручки, через железные шары голубые разряды молний, – электричество, Андрей Николаевич, вот это будущее. Сейчас уже пар машины толкает, но будущее и скорое будущее – электричество. Магнетизм, индукция… Вы только вслушайтесь, как звучат эти слова, – она для большей убедительности продемонстрировала поднятый указательный пальчик левой руки.

– Елизавета Дмитриевна, а может вам глубже наукой заняться, выбрать направление и… – вполне серьезно высказался опекун.

– Знаете, Андрей Николаевич, что папа по этому поводу говаривал: «Ты, Лизонька, не ученый, ты жадна до знаний, любопытна. Ты объять всё и сразу хочешь, а наука – кропотливый труд в узкой сфере, который быстро тебе наскучит.» Вот такая я ветреная… Пойдемте, я вам лучше луну в телескоп покажу.-

Витая лесенка, отмеченная Андреем Николаевичем при скором осмотре владений Лизы, вывела их на площадку перед небольшой кованой дверью, открыв которую, они оказались на балконе.

Яркий, хотя и надкусанный неведомым темным зверем, приходящим периодически из вселенского мрака, диск убывающей луны висел, прямо над парком, заливая, всепроникающим мертвенным светом весь подлунный мир. По морю бежала лунная дорожка, водная гладь канала и каскада прудов отблескивала металлом. Одинокие деревья отбрасывали лунные тени, загадочно темнели массивы кустов и деревьев разрезанные светлыми стрелами насыпанных песком аллей. Такой вселенский покой витал над миром, что хотелось застыть, слиться и раствориться в этом покое, войти в созвучие с этой бесконечной тишиной. Гармония вселенной очаровывала. Лиза и Андрей Николаевич, молча, стояли на краю балкона, опершись руками в кружево его кованой оградки, вглядываясь в это чарующее великолепие ночи.

– Кружитесь духи во вселенной, кружитесь боги над главами людей,

давным-давно забытых вами, здесь, на земле, что домом вашим была когда-то.

О, Зевс! Как в древности седой, неся великое, даруй нам силу духа.

О, Афродита! Прекрасное даруя смертным, оттуда с недосягаемых глубин,

к тебе взываем! Яви любви нам чудо бесконечной, верша тем самым наши

судьбы… Не помню, из какого романа, но соответствует моменту, – улыбнулся опекун Лизе, первым нарушая молчание ночи.

– Андрей Николаевич, вы папа моего, откуда знаете? – не ответила на его улыбку Лиза, застыв в ожидании ответа, обратив на него свой строгий взор. Как же это было важно сейчас для нее, гораздо важней мерцающих в ночи звезд Млечного пути.

Неожиданно по лицу опекуна смурной тенью пробежало нечто. Его молчание длилось мгновение, но в голове… опять… так ясно… Пьяный туман уже сутки закачиваемого в организм, так и не приносящего забвения алкоголя, в виде самого паршивого местного самогона, застит глаза. Или это слезы, или утренний туман в горах, а может то и другое, да и не важно. Больше дерево, и он опускается на колени в мягкую изумрудную траву. Что может избавить от жестоко терзающей боли потери? Лицо юного поручика Коленьки, друг – боевой товарищ, он же обещал его матери. Как тогда, перед отъездом на Кавказ в их гостеприимном большом доме, всё было легко и ясно… Он не сдержал слова, он не выполнил того, что обязан был выполнить, пусть ценой своей жизни. Своей жизни. В ладони холодная сталь пистолета. Курок взведен, и рука замерла, подчиняясь мгновенному противлению живого естества, ощутившего холод оружия у виска. Он даже не понял, как всё произошло. Вдруг жесткая хватка чьих-то пальцев, еще колотится бешено сердце, а его рука, в охвате этих пальцев, уже внизу, и хлестко по сознанию бьет звук выстрела, и пуля, предназначенная для его головы, вгрызается в землю, разрывая зелень травы, черным фонтанчиком отбрасывая выбитую ей землю. А потом спокойные слова: – разве ваш долг перед ним, его матерью, вашей Родиной выполнен, поручик? – и вдруг так, по-отечески, просто, – проспитесь, мальчик.-

Ланской не просто спас тогда его жизнь, он вернул ему рассудок, он определил всю дальнейшую его судьбу. Глаза Андрея Николаевича, смотрящие на Лизу, блеснули теплым светом. Теперь эта девочка, стоящая перед ним, так требовательно врывается в его прошлое, она – тоже часть его, вновь подаренной Ланским, жизни.

– Я служил под его началом, на Кавказе, не долго, но так знаменательно. Он в армии был легендой, героем Отечественной войны, боевым генералом. Мы боготворили его. Почти мальчишкой, желторотым юнцом, я начал служить у него и как все юнцы, без преувеличения сказать, получал отеческое участие, – вот так, легко и просто, оказывается, объяснить ей глубинное.

– Да, – грустно сказала Лиза, – папа… он был постоянно со мной. Знаете, Андрей Николаевич, конечно, бывало, он уезжал куда-то по своим делам, а потом по возвращении все время посвящал мне, ни на минуту не отпускал от себя… —

Глаза Лизы блеснули влагой, но она тут же отвлеклась: – ой, Андрей Николаевич, Луна, смотрите же в телескоп, она хоть не полная, но горы на ней видны и это так интересно, – как будто встряхиваясь от дурных мыслей, возбужденно воскликнула Лиза.

Андрей Николаевич с интересом заглянул в телескоп.

– Смотрите, смотрите, красный Арктур, голубая красавица Вега, ведь она действительно прекрасна, а как четко вымерена, практически геометрически правильно Кассиопея, такое маленькое, но такое устремленное в бесконечность созвездие Орла с его Альдебараном, – Лиза оживленно комментировала, жестикулировала, направляя трубу телескопа, показывая на всё новые и новые участки неба. В конце – концов, она настолько увлеклась, рассказывая историю каждого созвездия, что даже не замечала внимательно смотрящего на нее опекуна, который похоже уже и не вникал в ее рассказ, а просто любовался разгоряченной Лизой. А она была так хороша в лунном свете, с блестящими от восторга глазами, такая хрупкая, но управляющая всем ночным миром, явленная в этом мире древняя жрица, белокурая весталка несущая тайну дремучих знаний.

– Андрей Николаевич! Ну что же вы, граф, вы даже меня не слушаете.-

Обиженный голос вернул Андрея Николаевича к действительности.

– Простите, Елизавета Дмитриевна, вы действительно очень интересно рассказываете. Посмотрите, пожалуйста, вы видите что-нибудь на ручке ковша Большой Медведицы? – и Андрей Николаевич указал рукой в сторону созвездия, где над второй с краю звездой ручки ковша мерцала крохотная звездочка.-

– Да, да, Андрей Николаевич, – восхищенно воскликнула Лиза, – а я раньше не обращала на нее внимание-.

– Это Алькор, спутник Мицара. У вас великолепное зрение, Елизавета Дмитриевна. По этой малозаметной звездочке в древности у арабов определяли, сможет ли всадник стать метким стрелком, то есть просто проверяли зрение. Всё для военной науки, – улыбнулся ей граф и снова приник к трубе. Лиза искоса глянула на него.

«Ну да, – тут же родилось в голове, – никуда не делся хищник, вот он, руку протяни, и только тронь – непременно себя покажет во всей своей первобытной мощи.» Но Лизе не было страшно. Она, вдруг, под этим глубоким небом, явленным краем необъятной вселенной, отчетливо поняла – хищник ей не опасен, как не опасен и этот человек-носитель хищника, прикрывающий его антуражем оцивилизованного лоска.

– А созвездие Волосы Вероники, как романтично, – возвращаясь к окружающему воскликнула Лиза и, забыв о своей настороженности, отбросив последние тени сомнения и недоверия, она совершенно искренне и с удовольствием, делилась своими познаниями, встречая ответный живейший интерес. Уже возбужденно, перебивая друг друга, каждый, стараясь поведать много больше нового, более захватывающего, они обменивались своими познаниями о звездах, новыми открытиями, интригующими завораживающими событиями древних поверий и легенд. И уже устав от рассказов, не сговариваясь, одновременно плюхнулись на деревянную, искусно отделанную железной ковкой скамейку и замолчали, смотря в ночное небо. И так явно пришло обоюдно осознанное – вот сейчас, в эту ночь, здесь, на этой лавочке с искусной ковкой, произошло первое соприкосновение их душ, даруя понимание – возможно и более, и очень похоже на то, что произошло, наконец, их сближение, благодаря общности интересов, таким необыкновенным образом, выяснившейся.

Между тем, занималась заря, окрашивая небо в розовые тона, разгоняя сумрак летней ночи. На небе гасли звезды.

– А ведь уже светает, – тихо произнес Андрей Николаевич.

– Да, – не скрывая сожаления, вздохнула Лиза, – ночи летом такие короткие.-

Опекун сопроводил Лизу до двери ее покоев.

– Наверное, спокойного утра, Елизавета Дмитриевна.-

Она просто улыбнулась.

– Спасибо вам, Андрей Николаевич, я давно так полно и интересно не проводила время, – и первый раз искренняя теплота прозвучала в ее словах, и куда только делась надменность капризной барышни. Ушла в звездное небо, в холодную вечность вселенной, куда уходит всё людское, растворяясь, теряясь безвозвратно в этой вечности… за ненадобностью.

Она уже открыла дверь, как услышала за спиной торопливые шаги опекуна.

– Елизавета Дмитриевна, а давайте завтра, вернее сегодня, совершим лодочную прогулку по прудам. С утра у меня дела, а потом я в вашем полном распоряжении.-

– С удовольствием, – и Лиза уверенно произнесла еще раз, – с удовольствием.-

Завтрак Лиза, конечно, проспала, но проснулась она в прекрасном настроении. Наконец-то, после длинной череды тусклых дней без папа, она почувствовала дружеское участие, снова вернулось, как это точнее выразиться-то, потерянное ощущение защиты и наполненности жизни. Лиза села на кровати и потянулась, блаженно прикрывая глаза, купаясь в этих, окутывающих сладкой негой юное тело, обостренных еще до конца не покинувшим ее сном, воспоминаниях и дарующих эти новые ощущения. Она уверенно откинула прозрачный балдахин, натянутый над ее огромной роскошной, выполненной из орехового дерева, в стиле рококо, задрапированной лазурно-синим атласом, кровати и, поправив кипень кружев шелковой ночной рубашки, спрыгнула на мохнатый персидский ковер, выложенный затейливым узором.

– Проснулась, душечка, – няня Пелагея сразу же прошла к Лизе в спальню, – я ванну тебе приготовлю.-

– Няня, мое ты сокровище, как же ты, каждый раз узнаешь, что я проснулась? —

– Узнаю, милая, узнаю, голубушка. Вижу и настроение у тебя сегодня светлое. Ну и, слава богу, хоть с приездом графа что-то и в доме, и в тебе изменилось.-

– Загадками всё говоришь, – лишь покачала головой Лиза.

– Да, какие уж, загадки. Ничего, скоро ты со своей душой разберешься, – и няня, вздыхая и бурча что-то себе под нос, ушла в ванную комнату.

– Гадала, что-ль, опять на мою судьбу и это-то еще меня ведьмой называют, – игриво бросила Лиза, не отлипая от окна, к которому она босиком протопала по ковру, приятно щекочущему ноги высоким ворсом. Всё в это позднее утро приносило радость и какой-то необузданный, дикий, щенячий восторг.

– Вот еще, – буркнула няня, выглядывая из ванной – тут ведьмины гадания не нужны, по тебе ж видно, цветешь вся, давно уж такого не было, – и снова спряталась в маленькой комнате.

За окном спальни во всей красе разгуливающегося дня предстали прекрасные ландшафты, выполненные садовниками под трепетным надзором Яна Карловича, сейчас залитые ярким солнцем. Лиза, не выдержав, рванула замок окна, распахивая его створки настежь. Как же легко дышалось.

– Няня, я, пожалуй, по парку прогуляюсь, – проговорила Лиза, так и держа руки на оконных створках.

– Опять штаны наденешь, – охнула няня из ванной.

– Нет, душенька, платье, а еще шляпку флорентийской соломки и зонтик. Обязательно зонтик, – Лиза не могла надышаться прозрачным воздухом, несущим ласковое тепло летнего дня.

Няня удивленно выглянула из ванной комнаты.

– Да ты, дитя, никак образумливаешься? Схожу свечку поставлю Спасителю, может, вразумит тебя хоть ненадолго, а то, мужиком носишься, графиня, ведь на выданье, всё не угомонишься, – ворчала беззлобно няня, – ладно, я Дарью кликну, – уже направляясь к двери из спальни, проговорила она в спину, так и стоящей у окна Лизы, – пусть поможет с ванной, да причешет.-

– Кликни, кликни и хорошая прическа, – особо и не слушала Лиза няню, блаженно щурясь под лучами ласкового солнца.

Лиза понимала, что она далеко не «гадкий утенок». В прошлый Петербургский сезон у нее было достаточно внимания со стороны молодых людей. Ее папа только посмеивался над очередной попыткой родителей потенциального жениха обустроить сватовство своего чада к Лизе. А Лизу безумно стесняло всё это внимание и кутерьма вокруг нее. В конечном итоге, сразу после череды рождественских балов, она совсем отказалась от посещения светских мероприятий. Ни уговоры папа, ни строгие наставления и напоминания об ответственности молодой девушки перед своей дальнейшей судьбой, проводимые с нею ее крестной матерью – Светлейшей княгиней, ничего не давало результата. Внутреннее стеснение диковатого подростка при нахождении в массе чужих людей, выполнение каких-то светских обязательств, строгие требования этикета, вконец расстроили и даже напугали Лизу, привыкшую к спокойной деревенской жизни усадьбы, но в полной свободе движения, или проводимые ею в одиночестве Петербургские дни и вечера. И даже с папа, что, в общем-то, не особо отличалось от одиночества, поскольку их нахождение рядом сводилось к тому, что после бурного обсуждения новостей почерпнутых из свежих газет, каждый с головой погружался в продолжительное чтение того, что его увлекало в данный момент больше всего. Наполненная познаниями череда дней Петербургского дома, без излишнего внимания к ее персоне, уверенно заменила все светские развлечения, да так, что папа просто махнул на нее рукой и только раз поинтересовался, не будет ли она против кандидатуры в будущие мужья кузена Алексея и, получив в ответ равнодушное молчание, остановил свой выбор, сговорившись с сестрой своей покойной жены. Лиза даже вздохнула с облегчением – наконец, закончатся эти постоянные брюзжания папа об устройстве ее будущей жизни, и ушла с головой в занятия любимой наукой, пропадая в библиотеке Петербургского дома и хоть не столь часто, но выезжая в Академию наук. В свете постепенно потеряли к ней интерес, и уже никто не тревожил Лизу приглашениями на званые обеды.