Текст книги "Ночь Сварога. Княжич"
Автор книги: Олег Гончаров
Жанр: Приключения: прочее, Приключения
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)
4 апреля 943 г.
Вспомнилось мне, как мы со Славдей и Гридей на ятвигов ходили. Года еще не прошло, а, кажется, так давно это было. И дороги были такие же. Грязные. Раскисшие. Только сейчас еще снег лежит. Холодно. Утром изморозь до костей пробирает.
А солнышко весеннее. Днем припекает, хоть из шубы выскакивай. Да только и шапку снимать боязно. Ветром весенним прохватит, не доеду до деда Болеслава. Так и маюсь. Днем баня, ночью ледник. Ну, да мне не привыкать. Выдюжу.
Нашли проплешину посуше. Привалились. Мы с Яромиром за снедь принялись. Костерок развели, снегу в чан набрали. Пусть топится. А Хлодвиг по нужде отошел.
– Слушай, Яромир, а у тебя зазноба есть? – вот уже три дня я говорил только по-чешски.
– Есть, конечно, – риттер подбросил ветку в костер. – Только не видел я ее давно. Хорошая девча. Она у крулевны Сусанны в одевальшицах…
– Это как? – не понял я.
– При дворе так принято, – пояснил чех. – Знатных особ специальные люди одевают. Одевальщики.
– Чудно, – подивился я и представил, что утром меня тоже одевать будут. – Не дамся, – решил. – Что я дитятя, что ли?
А вслух спросил:
– А зовут ее как?
– Жанной.
– И имя чудное. Непривычное.
– Из франков она, Сусанна, принцесса франкская. Правнучка самого Карла Великого9292
Карл Великий (768—814) – выдающийся полководец и государственный деятель Франкского государства, ставший героем легенд, сказаний и песен. Одевался в одежду простого франкского война, обладал большим красноречием, знал несколько языков, занимался науками. Проводил завоевательную политику с целью создания мировой империи. Созданная Карлом «Римская империя» простиралась от реки Эбро и Барселоны до Эльбы и Балтийского побережья, от Ла-Манша до Среднего Дуная и Адриатики, включая почти всю Италию и часть Балканского полуострова.
[Закрыть]. А Жанна – дочка ее ближней служанки. Они вместе приехали, когда Сусанна за Болеслава вышла. Эх, – вздохнул риттер, – глаза у Жанны. И губы жаркие… – он вдруг посмотрел на меня строго. – Рано тебе еще об этом.
– Ничего не рано, – обиделся я. – У меня тоже зазноба есть. Любавой зовут. Как из Праги вернусь, так женюсь на ней. Кстати, ее подворье у нас на пути. Заедем, я вас познакомлю. Она тебе тоже понравится.
– Не боишься, что уведу? – рассмеялся Яромир.
Хотел я ему ответить, да Хлодвиг не дал.
Он вынырнул из бора. Ошалело взглянул на нас. Быстро подбежал к костру. Опрокинул чан с водой в огонь. Костер зашипел, выдохнул облачком пара и умер.
– Ты чего?!
– Силянс9393
Silence (фр.) – «тише!»
[Закрыть]! – он дотронулся пальцем до моих губ. – Нюжно… вит! Ле плю вит посибль!9494
Vite! Le plu vite possible! (фр.) – Быстро! Как можно быстрее!
[Закрыть] Враги! – он сделал страшное лицо и начал затаптывать костер.
– Кес ке сэ? Что такое? – Яромир встревожился не на шутку.
И они затараторили на причудливой смеси из фряжского и чешского…
Через пару мгновений чех объяснил:
– Погоня за нами, Хлодвиг видел семерых. Может, и больше их.
– Так, может, отец…
– А у круля Древлянского есть норманны на службе?
– Норманны? – не понял я.
– Варяги по вашему, – пояснил риттер.
Меня точно громом пришибло. Прав оказался Гостомысл. Где-то рядом с Коростенем змеиное гнездо было. Значит, предупредил их кто-то, что я из города выехал. Или сами следили? Ладно. Потом разберемся. Сейчас бежать надо…
19 апреля 943 г.
Вот уже две седмицы за нами по пятам гонятся убийцы.
На подворье к Микуле мы не пошли. Зачем людей под удар ставить? Решили, что лучше попытаться по лесу уйти.
Но варяги не отставали ни на шаг.
Они загоняли нас, точно волчья стая. Не давали передыху.
Но пока нам везло.
Мы опережали их. А это давало возможность путать следы.
Сколько лесных ручьев мы перешли? Сколько речушек переплыли? Через сколько болот и озерков весенних перебрались? Я давно и со счета сбился.
Мы и на полдень ломились. И на полночь спешили. И снова на закат путь держали. Только варяги за нами, словно привязанные шли.
И вот сегодня они приотстали. Только рано мы радовались. Им и не надо спешить было. Прижали они нас.
Мы уперлись в реку. Широкую и полноводную. Нам бы по льду на тот берег, что синей полоской, торчал у окоема. Да сошел лед. И вода холодная. Метнулись мы вдоль грязного потока, нет ни перевоза, ни жилья какого, чтоб лодку взять. Было бы время, плот бы связали. Только нет времени. Варяги нам в затылки дышат.
– Может, вплавь? – предложил я.
– Не чуди, – Яромир настороженно вглядывался в лес. – Вода ледяная. И темнеет уже. Мы по ночи и до середины не доплывем. Замерзнем.
А темнело быстро. Это давало маленькую надежду. Может, уйдем. Затеряемся в ночи.
– Рогард!9595
Regard! (фр.) – Смотри!
[Закрыть] – вскрикнул фрязь, указывая рукой вдоль берега.
Я увидел огонек костра. Понял, что это не наши гонители. Те костров не жгли. И мы, не раздумывая, пустили коней вдоль берега.
Совсем стемнело. А в темноте не долго и шею свернуть. Мы придержали коней и поехали шагом. Огонь, горящий в ночи, притягивал. Обещал тепло и горячую еду. И опасность отступала.
Мы подъезжали все ближе. И я старался не думать о том, что нас ждет.
У костра угадывались неясная тень. Он был один, а нас трое. Если что, справимся.
– Кого там несет нелегкая?
Не варяг. Значит – свой. Слава тебе, Даждьбоже!
– Ласки просим, добрый человек, – я натянул поводья. – Не примешь ли к себе трех усталых путников?
– Отчего ж не принять, коли нужду терпите, – он поднялся с бревна, на котором сидел. – Вы чьи будете?
А сам подбросил веток в костер. Огонь вспыхнул ярко, освещая нас. В свете костра я смог рассмотреть говорящего.
Это был невысокий мужичонка, одетый в подранный кожух, опорки и лапти. Всклоченная бороденка его смешно топорщилась. А из-под треуха торчали давно не мытые космы.
– Гонцы князя Древлянского, – ответил я. – Скачем в Моравию.
– Эка вас занесло, – покачал головой мужичонка. – Больно вы на север забрали. Там, – махнул он рукой в сторону противоположного берега, – ляхи живут.
– Да вот, заплутали, – я все пытался понять, какого он рода-племени, и никак не мог определить.
Говорил он чисто. Без мазовщанских пришепетываний и ятвигских яканий. Казалось, что он такой же древлянин, как и я, только откуда здесь, за тридевять земель от коренной земли, появился этот странный мужичок?
– Вам вверх по течению надо. Дня три пути до перевоза. Перевоз тот мазовщане держат. Плату берут немалую. Да я смотрю, вы люди не бедные. Кони-то у вас вон какие справные. Завтра и поедете. А пока слазьте. У меня уха поспела.
Мы не заставили себя ждать. За две долгих седмицы мы разжигали огонь всего раза три. И только тогда, когда понимали, что иначе просто замерзнем.
– Экие сотоварищи у тебя чудные, – мужичок достал из-за пазухи большую ложку, зачерпнул из котла, попробовал варево, крякнул от удовольствия.
– Это Яромир. Чех он. А это фрязь. Хлодвиг. Он по-нашему говорит плохо.
– А тебя как зовут? – мужичок кивнул на варево, налетай мол.
– Гридиславом, – соврал я, приняв имя погибшего друга.
– Гридислав, значит? – он странно хмыкнул. – Ладно, Гридислав. Уж прости, что хлебца нет.
– Хлеб есть, – Яромир метнулся к своему коню и достал из седельной сумы каравай.
Это было все, что осталось у нас из снеди.
Мужичок понюхал каравай. Закатил глаза от удовольствия и прошептал:
– Наш хлебушко. Духмяный.
– Так, значит, я правильно про тебя подумал, – сказал я. – Из наших ты краев. Из земли Древлянской.
– Правильно, – кивнул мужичок и отправил в рот очередную ложку ухи да хлебушком прикусил.
– А как звать-то тебя?
Мужичек прожевал. Посмотрел на меня внимательно. Вздохнул, словно решаясь на что-то, и, наконец, сказал:
– Когда-то Разбеем кликали, а теперь вот Андреем люди добрые прозывают.
– Так ты тот самый Разбей-рыбак, который ушел из Коростеня, чтобы Репейские горы отыскать? Да с Даждьбогом за жизнь потолковать?
– Тот самый, – кивнул мужичонка. – Неужто помнят еще меня люди?
– Как же не помнить. Много о тебе Гостомысл рассказывал, когда я у него в послухах ходил. И как жену ты свою любил. И как померла она. И как не хотел ты с этим примириться. Как на Святище целую седмицу прожил, желая выпытать у Даждьбога, за что он ее Марене отдал. И как ушел из Коростеня…
– А ты давно ли посвящение принял?
– Этой зимой.
– То-то я смотрю, молод ты еще для гонцовой службы, – Разбей отправил еще одну ложку ухи в рот, проглотил и добавил тихо:
– Значит, есть теперь у земли Древлянской грядущий князь?
Меня, словно бревном ударило.
– Как понял?
– Уж больно ты, княжич, на отца похож. Я же его помню, когда он чуть постарше тебя был. Да ты не бойся, – хитро улыбнулся он. – Если ты здесь, выходит, так Господу угодно.
– Господу? – не понял я.
– Я же когда из земли Древлянской ушел, почитай, пол-Мира протопал. Но нигде не нашел ни Ирия, ни гор Репейских. Везде, где бы я ни был, не Боги, а люди живут. Дошел до самого Рима-города. Тут-то и объяснили мне, что истинный Бог, он не на горах живет. Не на небе. Не на земле. Он везде. И во мне. И в тебе. И в травинке сокрыт. И понял я, что все в этом Мире вершится по воле Его. А замысел Его простой человек понять не в силах. Как не может понять дерево, зачем его срубают. Зачем обтесывают. Зачем в венец9696
Венец – основание деревянного дома.
[Закрыть] кладут. Не может оно понять, что человек из него дом строит. Так и человек всего лишь бревнышко малое. Песчинка незаметная, из которой Господь Мир складывает. Не знали того люди. Противились промыслу Богову. Зло и беззаконие творили. Грехи совершали. Не мог Господь такого терпеть, как не может человек в основание дома бревно гнилое класть. Послал он однажды в Мир этот сына своего. Иисусом звали его. Тот и объяснил людям, почему так, а не эдак в жизни делается. Только люди, что те деревья. Не поняли. Казнили его смертью лютой. Так он, даже умирая, грехи их на себя взял. Чтоб простил их Господь. Чтоб не карал. Ибо не ведали они, что творят. А сын стал заступником людей перед Господом. И если нужда человеку какая, то надо сыну Божьему молиться. А он уж перед отцом похлопочет. Как узнал я про то, так и успокоился. Понял, что Господь для дела мою жену прибрал, а не из прихоти. Признал я Иисуса. В купели, как и сам он, крестился. И имя другое принял. Был Разбеем, стал Андреем. Так первого ученика Иисусова звали. Он, как и я, рыбаком был. Только подошел к нему Иисус и сказал, чтоб бросал он рыбу ловить, ибо научит его сын Божий, как стать ловцом душ человечьих. И пошел за ним Андрей. И стал после смерти его слово его людям нести. Говорят, даже в наши края заходил. Вот и я так же. Хожу по Миру. Слово Божие людям несу.
– То верно говоришь, брат, – подал голос Яромир. – Я же тоже христианин. И Хлодвиг Христу молится, – он что-то быстро стал говорить фрязю, тот закивал и заулыбался.
– Так разве братья вы? – удивился я. – Вы же первый раз видитесь.
– Все мы братья, – ответил Разбей-Андрей. – Все, кто в себе учение Сына Божия несет. Христианин христианину даже ближе брата кровного, ибо они братья в вере. Ну, что? Поели? Вот и слава тебе, Господи.
Он взял котел. Остатки ухи на землю выплеснул. Пошел к берегу, чтоб котел помыть.
– Слушай, Яромир, – я прилег поближе к теплу костра. – А чехи все христиане?
– Нет, – ответил риттер, – но многие. Дед твой Вацлав перед смертью своей христианскую веру принял и вместе с ним войско его, и еще люди многие.
– А латины? Они христиане?
– Да, – кивнул Яромир и стал сам на ночлег укладываться. – Что франки, что латины. Те все в вере пребывают. И ляхи. И моравы… – он зевнул.
– Так чего же тогда ляхи на чехов, братьев своих по вере, войной идут? И боем их бьют?
– На все воля Божия, – снова зевнул чех и повернулся спиной к огню.
– Нет, ты погоди, – не унимался я. – Понятно, когда Перун Полянский с Даждьбогом Древлянским ссорятся. Они Майю Златогорку9797
Майя Златогорка – жена Даждьбога, в которую был влюблен Перун.
[Закрыть] поделить не могут. Оттого поляне на древлян из века в век нападают. Через них Перун хочет Даждьбога одолеть. А чего тогда Господь ваш ляхов с чехами лбами сшибает? От скуки, что ли?
Но ответом мне был здоровый молодецкий храп. Уснул Яромир. И Хлодвиг уснул. И меня от ухи, да от тепла разморило. Последнее, что я слышал, как скрежетал Андрей речным песком по меди. Котел чистил…
Как мог я, княжич молодой, предвидеть тогда, что эта встреча с Андреем на берегу, вспухшей от весеннего паводка реки, однажды вспомнится? Вспомнится и перевернет всю мою жизнь. И внук Даждьбога, потомок Древы и Богумира, откажется от веры предков своих. Отринет от себя все, чему учил его, послуха несмышленого, ведун Гостомысл. Поймет, что только с именем нового Бога на устах. Бога все любящего и все прощающего, сможет собрать земли Православные в единый кулак, и отдать их потомку своему. Чтобы не угас. Не зачах деревцем-дичком древний род Древлянских князей. А потом, спустя много-много лет, вдруг поймет, что за всю свою бурную, полную невзгод и радостей жизнь так и не нашел ответ на однажды заданный вопрос.
Вопрос: «ЗАЧЕМ?»
Глава пятая
Люди моря
20 апреля 943 г.
Меня поднял с земли удар ногой под ребра…
Я вскочил, ошалело озираясь по сторонам. Пытался понять, что случилось…
Понять не дали…
Повалили на землю. Лицом вдавили в холодный прибрежный песок так, что едва не задохнулся…
Набился тот песок в рот, когда чье-то колено вонзилось промеж лопаток…
Руки стянули ремнями…
Кое-как повернул голову…
Отплевался…
Схватил ртом воздух…
Краем глаза заметил, что у догоревшего костра хрипит Хлодвиг. Глаза вытаращил в ужасе. А из перерезанного горла красным пенится кровь…
Услышал, как мычит Яромир. Носом зло сопит. А сказать не может ничего. Кляп ему в рот загнали…
А Андрея нет. Может, успел уйти. Он же случайно с нами оказался. Не его, нас варяги искали. Помоги ему Даждьбог. Или как там его Бога зовут?..
А они нас взяли все-таки. Тепленькими взяли. Сонными. Как же проспать мы могли? Почему дозор не оставили? А, теперь уж без разницы.
Меня на колени поставили. Рядом с чехом.
А фрязь уже затих. Жалко его. Сколько вместе по лесам да по болотам бегали. Сколько грелись по ночам, прижавшись друг к другу. Пусть слов я его не понимал, так ведь глаза порой больше любых слов говорят. Свой он был. Настоящий. Не хуже Славди с Гридей побратимом стал. И вот нет его больше. Только кровь впиталась в мокрый песок. Сгинул вдали от родного дома. И я вот тоже могу здесь сгинуть. Так и не увидеть ни Коростеня, ни отца.
Жгут. Жгут сердце желтые волчьи глаза. Жутью от них холодок по спине бежит. Каменной тяжестью наливаются ноги. Режут руки крепкие ремни. Ноет затекшее тело. Ноет душа. И не понять, то ли от холода утреннего трясет, то ли от страха.
Огляделся я. Точно. Варяги. Да только не те.
Те за нами на конях гнались. А у этих драккар. К берегу пристали. Нас повязали.
Смеются. Лопочут что-то по-своему. На нас с Яромиром показывают. Небось, бахвалятся друг перед дружкой, как это им ловко удалось нас скрутить. Пусть смеются. Им сегодня удача. Только не покажу я им, что испугался. И глаза волчьи прочь прогоню. Не до них мне сейчас.
А Яромир, что-то снова замычал. Глазами на сторону косит. Понял я. Увидел.
Вот и наши гонители появились. Десять конников из леса выехали. И прямиком к нам направились. Выходит, точно загнали нас, как дичину. Пока те нам передыху не давали, эти нас с реки пасли. Или ошибся я?
Что-то не больно конники радуются. Встали поодаль. Один, старший наверное, спешился. Несколько шагов в нашу сторону сделал. Остановился. Выкрикнул что-то. Эти, что нас полонили, ему ответили. Здоровенный варяжина ему навстречу вышел. Говорить стали. Тихо сначала. Потом громче. Потом на ругань перешли. Слов не понятно, а все равно ясно, что ругаются. И ведь сильно.
Уже и конники, и те, что с драккара, молчать перестали. Не в друзьях они, получается. Не хотят эти с теми добычей делиться…
Вот и до драки дело дошло…
Ринулись конники к нам. Только пешие на их пути встали. Ударили в них конные, а те тоже не лыком шитые…
Зазвенели мечи. Заржал конь, да и рухнул подрубленный. И другой конь заржал испуганно, да в лес унесся, и всадник с ним…
А вот и голова покатилась…
Взвыл кто-то…
А кто-то рукой врага отсеченной, словно дубинкой, размахивает, норовит другого промеж глаз приласкать…
Еще одного коня завалили…
Смешалось все в кучу. Не разобрать, кто с кем бьется. А только мне-то что? Пусть хоть под корень друг друга выкорчуют. Что от тех нам добра не ждать, что от этих…
Вырвался из кучи один. К нам кинулся. Шелом с него свалился. Лицо в крови. В руке кинжал. Бежит ко мне. А в глазах тоска. Видно, не знает – добежит ли…
Не добежал. Свалился…
Топор из спины торчит. А он ножом берег дырявит. Бьет в песок, точно в грудь мою.
– Повезло тебе, щенок, – сипит.
Может, и вправду повезло. Кто знает?..
Только камушек острый мне в коленку впился. Колет больно. А значит, я жив еще…
6 мая 943 г.
Вот оно какое – Океян-Море. Вода, словно волчья шкура. Серая. С серым небом сливается.
Дышит оно жутко…
Словно зверь диковинный…
Вздымается водная гладь и опускается. Драккар, как щепку, раскачивает. И конца-края тому морю нет…
Мы пополудни в море из речного устья вышли. Ветер Стрибожич туго ударил в парус. Мы вырвали перья весел из воды. Закрепили их по бортам драккара. И впервые за долгие дни смогли немного отдохнуть, отдаваясь во власть Океян-Моря.
Засверкали глаза у варягов. Счастьем засветились. Точно им это страшилище водяное ближе дома родного. Загалдели. Песни петь стали. И нам с Яромиром веселей. Если им хорошо, значит, бить не будут.
А гребцы глотки дерут. И песня летит над Океян-Морем, точно птица белая с черными крыльями.
Тогда я еще не понимал слов этой песни. Уже много позже, когда язык морских бродяг стал ясен, я выучил ее и пел вместе со всеми. И даже сейчас, спустя много лет, эта песня всплывает в памяти. И кажется, что я опять лечу чайкой на быстром драккаре по безбрежному Океян-Морю, что я молод, что у меня впереди целая жизнь…
Нас боятся и нас ненавидят,
Нас не ждут никогда и нигде.
И так будет, пока глаза наши видят
След чужих кораблей на воде…
И не каждый увидит старость,
Нам иная судьба дана:
Погребальным костром станет парус,
А курганом нам будет волна…
На берегу забыли Одина и Тора,
Не хотите верить в Вальхаллу – не верьте!
Отнявшего жизнь не назовут вором.
Ветер попутный и нам, и смерти!
Я вслушивался в странное звучание этой песни. Старался понять смысл слов. И иногда мне казалось, что я понимаю, о чем поют эти люди…
В стычке на речном берегу варяги, пленившие нас, потеряли четверых. Наверное, именно это спасло нам жизнь.
Хевдинг9999
Хевдинг – предводитель.
[Закрыть] Торбьерн решил, что мы должны заменить погибших. Другие варяги возражать начали, дескать негоже чужаков за весла сажать, это место священно и Боги такого не одобрят. Большой гомон поднялся, кто-то даже меч из ножен потянул. Но Торбьерн на это сказал, что ватаге выбирать придется – либо Богам в усладу нас до весел не допускать, а прямо здесь на целый год оставаться. Зимовье ставить, гонца в родные места слать, чтобы к весне вольные викинги пришли да за весла сели. Либо нас с Яромиром до весел допустить и до зимы на родину своим ходом добраться.
Тут один лысый, а второй носатый, вдруг на сторону предводителя встали. Что-то остальным доказывать начали. Покумекали воины, бороды почесали, усы потеребили, и решили, что дома зимовать сподручней. А Боги на время зажмурятся.
Мы с Яромиром почему-то поняли, что о нас спор идет. Сидели ни живы, ни мертвы и даже вздохнуть лишний раз боялись. Мы-то подумали, что они спорят о том, как бы нас казнить посподручней, а оно вон оно как.
Много позже я узнал о чем на самом деле хевдинг Торбьерн со своими воинами спорил, а пока они мечи и луки у нас отобрали. Кольчуги, наши примерить попытались, но для них они маленькими оказались. Их в скрынь на дне драккара кинули – железо в любых землях большую ценность имеет.
Коней переловили и перебили (я благодаром вспомнил болярина Зеленю, который отговорил меня ехать на Гнедке, и обещал приглядеть за ним, пока меня не будет). Сняли с них шкуры, а мясо засолили в дубовых бочках, которых в драккаре оказалось предостаточно.
Потом похоронили погибших. И своих, и чужих. Справили по ним короткую тризну. И нас заставили выпить пива и поесть жареной на углях конины, в поминание об оставшихся навечно в этой земле.
А потом нас отвели на драккар и привязали к большим веслам. Рядом со мной сел варяг. Тот самый. Лысый. Мой учитель и кат. Пары зуботычин оказалось достаточно, чтобы мы с Яромиром поняли, чего от нас хотят.
Еще пару дней нас сильно били, стоило только сбиться с общего ритма, или слишком сильно плеснуть веслом по воде.
Потом бить стали меньше. Мы втянулись. Или просто наши новые хозяева увидели, что мы стараемся изо всех сил.
Будешь стараться, когда кулак сидящего рядом опытного гребца в любой момент готов врезаться в твои ребра. Будешь стараться, даже если спина и руки перестают слушаться от напряжения. Даже если пот заливает глаза. Даже если кажется, что лучше умереть. Прямо здесь. Прямо сейчас. Но новый удар быстро приводил в чувство. И я со всей силы снова налегал на весла.
Попутно я старался обучаться языку гребцов. В этом тоже помогали подзатыльники, оплеухи и пинки моего напарника.
Как я понял, его звали Ормом. Он был лысым, как коленка. И злым, как нечистый дух. Глубокий шрам на лысине. Красное обветренное лицо. Сломанный нос. Срезанный кончик правого уха. Большая серебряная серьга в левом. Тонкие, как крысиный хвост, косички усов. Таким он был, Орм-мореход. Могучий Орм.
Нельзя сказать, что ему нравилось мучить меня. Просто он, не задумываясь, пускал вход свои огромные кулачищи, если я совершал оплошность.
Так день за днем я становился варягом. Или викингом, как они себя называли…
