Текст книги "История литературы. Поэтика. Кино: Сборник в честь Мариэтты Омаровны Чудаковой"

Александр Кобринский. О некоторых подтекстах одного хармсовского вольного перевода

Поэма-сказка «Плиш и Плум» («Plisch und Plum»), выполненная в виде комикса, была написана Вильгельмом Бушем в 1882 году. Уже в 1888 году комикс был переведен Константином Льдовым (Розенблюмом)¹, затем его перевод неоднократно переиздавался, а в 1936 году Даниил Хармс выполнил новый перевод. Он был опубликован в серии номеров журнала «Чиж» (№ 8-12 за 1936 год), а в 1937 году вышел отдельным изданием², причем перевод был несколько скорректирован Хармсом по сравнению с журнальным вариантом³. Примечательно, что в журнале сообщалось: «перевел с немецкого Д. Хармс», тогда как в отдельном издании уже указывалось: «вольный перевод Д. Хармса»⁴. Собственно, этими изданиями и исчерпывается история русских переводов произведения о двух братьях и двух собаках. Нас же будет прежде всего интересовать, что происходило с текстом и рисунками Буша в зависимости от тех или иных обстоятельств.

Первое, что бросается в глаза и что ранее практически не замечалось комментаторами Хармса: в его переводе текст состоит из семи глав, а у Буша и Льдова – семи глав и заключения, т. е. фактически из восьми частей. Происходит так потому, что Хармс не включил в свой перевод пятую главу текста Буша, а заключение превратил в главу седьмую, так что общее количество глав осталось тем же.

Причины, по которым Хармс не стал переводить пятую главу, достаточно просты. В ней в карикатурном виде изображался еврей по имени Шмульхен Шифельбайнер. Вот как это выглядит в подстрочном переводе с немецкого языка:

 
Короткие штаны и длинный пиджак,
Кривой нос и кривая трость,
Черные глаза и серая душа,
Шляпа, сдвинутая на затылок и хитрая мина, —
Таков Шмульхен Шифельбайнер,
(Наш брат все же красивее).
 

А вот как это выглядело на рисунке:

Далее, по сюжету, Шифельбайнер, проходя мимо дома Фиттихов, подвергается нападению собак, раздирающих на нем одежду. При этом он от страха встает на четвереньки и пытается притвориться собакой, взяв шляпу в зубы. Рисунок фактически тоже представляет собой антисемитскую карикатуру:

Впоследствии, угрожая судом, еврей заставляет папу Фиттиха заплатить ему за причиненный ущерб.

Льдов, переводя эту главу, расцвечивает ее характерными «еврейскими» интонациями: еврей, которого в переводе зовут Айзек Шифельсон, кричит «гевалт, гевалт!», «веймир!» и т. п. Ничего подобного у Буша нет: Льдов таким образом стремится усилить «еврейский колорит» текста.

Антисемитские мотивы этой главы лежали на поверхности и неоднократно становились препятствием в публикации поэмы-сказки. Особенно актуальным это стало в послевоенное время. Так, в 1962 году, издавая перевод произведения В. Буша на английский язык, американский переводчик не только опустил всю пятую главу, но и дал в послесловии объяснение сделанной купюре: «Эта небольшая главка здесь опущена, так как она, к сожалению, являет собой пример антисемитизма, который периодически портил произведения Буша. Нет никакой необходимости помещать подобные примеры в наше время»⁵. Следует сказать, что подобное происходило в послевоенное время при переводах «Плиш и Плум» не только на английский, но и на иные европейские языки.

Однако простым указанием на антисемитскую тональность пятой главы произведения В. Буша и ее сохранение в льдовском переводе (чего избегает в своем переводе-пересказе Хармс), ограничиваться нельзя. Следует ответить еще на один вопрос.

Дело в том, что у Буша еврея зовут Шмульхен Шифельбайнер, – почему же Льдов не сохраняет ее, изменяя на «Шифельсон»? Обе фамилии вполне адекватно воспринимаются как фамилии ашкеназских евреев и внешне ничем особенно не отличаются. Но дело в том, что в 1880-е годы и для Буша, и для Льдова эта фамилия несла в себе вполне прозрачную аллюзию – живую и осознаваемую для читателей того времени. Льдов в переводе не меняет ничего, кроме того, что разрушает эту аллюзию. Фамилия еврея в произведении, написанном в 1882 году, сразу вызывает в памяти город, название которого по-немецки звучит как «Шифельбайн» – от названия города фамилия и происходит. Сейчас этот город отошел к Польше и называется Свидвин. Но в XIX веке этот расположенный в Померании город был немецким, и именно в нем в 1821 году родился великий немецкий физиолог и патологоанатом Рудольф Вирхов. А Вирхов, в свою очередь, сыграл важную роль в так называемой «берлинской дискуссии об антисемитизме», которая развернулась в немецкой печати в 1879–1881 годах. То есть, как мы видим, Буш писал свой комикс по горячим следам.

Предметом «берлинской дискуссии об антисемитизме» был фактически вопрос о влиянии иудаизма на немецкое общество. Начало дискуссии было положено в 1879 году статьей консервативного прусского историка Генриха фон Трайчке, в которой формулировались задачи борьбы с «еврейским влиянием»⁶. Трайчке обосновывал свою позицию якобы объективными фактами, связанными с национальным еврейским характером, а себя позиционировал как стороннего наблюдателя, описывающего реальность. Именно Трайчке выдвинул лозунг «евреи – наша беда» и призывал немецких ученых поддержать его. А сразу же после появления статьи Трайчке, в том же 1879 году, его идеи были развиты и распространены в книге журналиста Вильгельма Марра с характерным названием «Победа иудаизма над германизмом»⁷. Все это было связано со стремлением найти виновников экономического кризиса 1873 года.

В течение года дискуссия шла в основном между антисемитами, с одной стороны, и различными представителями немецких еврейских кругов – с другой. Однако в августе 1880 года, т. е. примерно через год после появления упомянутых первых антисемитских публикаций, преподаватель Бернхард Ферстер и Эрнст Хенрици, а также политик фон Зонненберг опубликовали «антисемитскую петицию». Она фактически призывала к отмене существовавших германских законов о еврейском равноправии. И тогда 14 ноября 1880 года 75 уважаемых берлинских граждан опубликовали свой протест, организованный четырьмя крупнейшими немецкими учеными – профессорами Иоганном Густавом Дройзеном, Рудольфом фон Гнайстом, Рудольфом Вирховым и Теодором Моммзеном.

С этого момента Вирхов наряду с Моммзеном активно публикует статьи и письма против антисемитизма, его имя превращается в один из символов борьбы. Становится понятным, почему Буш, изображая карикатурного еврея, прибегает к прозрачной аллюзии на Вирхова.

Для Льдова, свободно владевшего немецким языком и регулярно читавшего немецкие газеты, эта аллюзия не осталась не замеченной, тем более что за немецкой дискуссией в России внимательно следили – имена Моммзена и Вирхова как лидеров борьбы с немецким антисемитизмом были на слуху. Таким образом Льдов занимает особую позицию: не пытаясь никак повлиять на антисемитскую тональность пятой главы оригинала (и даже в чем-то ее подчеркивая), он снимает аллюзию на Вирхова и дискуссию об антисемитизме, тем самым несколько притупляя политическую актуальность переводимой поэмы-сказки. Все это Хармс полностью демонтирует в своем тексте, вообще отказываясь от перевода пятой главы – причем, разумеется, не только по причине советской цензуры (в середине 1930-х годов антисемитские мотивы ею в печать еще не пропускались), но и по причине собственных филосемитских настроений, о которых неоднократно писали люди, его знавшие⁸.

Пришлось Хармсу при создании своего перевода внести вклад и в давний педагогический спор о телесных наказаниях для детей. По крайней мере именно в этом направлении происходила еще одна трансформация текста Буша при переводе-пересказе. В немецком тексте папа Фиттих – почему-то в кальвинистском духе – говорит, что человек способен творить зло сам по себе, а вот добру его следует учить. В результате, Пауль и Петер вскоре оказываются перед кафедрой магистра Бокельмана, который рассказывает им, чему он будет их обучать. В знак согласия он предлагает им громко произнести: «Так точно, господин Бокельман», вместо чего братья издают громкое хихиканье, явно издеваясь над учителем.

Затем начинается процесс воспитания: Бокельман достает розгу и пускает ее в ход. По окончании порки оба мальчика уже спешно кричат: «Так точно, господин Бокельман!», демонстрируя мгновенное исправление.

Вскоре, как рассказывает Буш, «всякий находил Пауля и Петера просто очаровательными мальчиками». Уверовав в методику Бокельмана, дети переносят его принципы на дрессировку своих непослушных щенков – и достигают полного успеха. Цитирую Буша дословно: «Вскоре обе собаки оказываются прекрасно натренированными и становятся всеобщими любимцами. И, как это обычно происходит, за умением приходит и прибыль».

К. Льдов в точности следует за оригиналом и за картинками. Выпоротые братья становятся прекрасными детьми:

 
И в самом деле, с той поры
Вдруг стали наши сорванцы
Умны, приветливы, добры,
Ну, словом, просто образцы.
И сотоварищам игры
Дают, заимствуя, пример,
Урок порядка и манер.
Работа клеится на лад, —
Щеночки стали просто клад!
 

Вообще-то, если не знать, что В. Буш – сатирик, то сатирическую тональность его повествования определить не так-то просто, учитывая, что в XIX веке Германия была цитаделью телесных наказаний для детей, а полностью они были там отменены только в 70-е годы XX столетия. В России же прошедшая в печати в начале 1900-х годов дискуссия о том, полезна ли для детей порка, выявила немало сторонников последней, среди которых, как известно, был, к примеру, Ф. Сологуб⁹. Однако в советском журнале, разумеется, никакие положительные оценки порки были невозможны. Поэтому Хармс полностью снимает фрагмент, демонстрирующий наглость мальчишек: в его пересказе наказание вызвано лишь их неуспехами в учебе:

 
Если кто не знал урока,
Не умел спрягать глагол, —
Бокельман того жестоко
Тонкой розгою порол.
 

Более того: если у Буша и Льдова порка как детей, так и собак приносила прекрасные результаты, то у Хармса все ровно наоборот – братья закончили школу «кое-как»,

 
Потому что от битья
Умным сделаться нельзя.
 

То же самое происходит и при попытке Пауля и Петера методами Бокельмана учить собак:

 
Били, били, били, били,
Били палками собак,
А собаки громко выли,
Но не слушались никак.
«Нет, – подумали друзья, —
Так собак учить нельзя!
Палкой делу не помочь!
Мы бросаем палки прочь»
И собаки в самом деле
Поумнели в две недели.
 

Все было бы ничего, но ведь «Плиш и Плум» – это не просто поэма-сказка, а еще и комикс. Поэтому и Льдов, и Хармс должны были сохранить определенное соответствие текста картинкам. И если Льдову это труда не составило, то Хармсу пришлось довольно туго.

Седьмая глава (у Хармса ей соответствует шестая) начинается с размышлений папы Фиттиха о том, как сделать из сыновей приличных людей. Но у Хармса дальнейший порядок следования рисунков о Бокельмане и его школе изменен.

У Буша порка – справедливое наказание Паулю и Петеру за их лень и наглость, а само превращение братьев в прекрасных мальчиков – закономерный результат применения телесных наказаний в школе. У Хармса эти рисунки сдвинуты в начало главы и просто иллюстрируют процесс обучения.

 
Бокельман учил маличишек,
 

 
Палкой по столу стучал,
 

При этом неясно, почему хихикающие на предыдущем рисунке мальчишки вдруг становятся шелковыми, а само их наглое поведение перед учителем вообще никак Хармсом не объясняется и не связывается с последующей поркой. Это понятно, так как ему было важно скорректировать сюжет Буша, обратив его против телесных наказаний.

У Буша между этими рисунками помещен рисунок с поркой – и преображение братьев становится понятным. У Хармса порка перенесена в другое место, она оказывается немотивированной и привязанной к самому процессу обучения, без которой он (в буржуазной Германии, разумеется!) немыслим, нахальство же братьев никак не акцентируется.

На 180 градусов разворачивается и сюжет, связанный с окончанием школы Бокельмана. У Буша бокельмановские методы воспитания приводят к прекрасному результату – мальчики превращаются в умных и воспитанных людей, а у Хармса тот же самый рисунок призван иллюстрировать уже негодность телесных наказаний: братья окончили школу «кое-как»:

 
Кончив школу кое-как,
Стали оба мальчугана
 

Легко увидеть, что рисунок противоречит тексту: аккуратность, солидность и серьезность братьев на нем совершенно не вяжется с этим «кое-как». Но еще более противоречат тексту рисунки «воспитания» собак (текст непосредственно продолжает предыдущий кадр):

 
Обучать своих собак
Всем наукам Бокельмана.
Били, били, били, били,
Били палками собак,
А собаки громко выли,
Но не слушались никак.
«Нет, – подумали друзья. —
Так собак учить нельзя!
Палкой делу не помочь!
Мы бросаем палки прочь».
 

 
И собаки в самом деле
 

 
Поумнели в две недели.
 

Как видно, несмотря на то, что братья у Хармса решают: «Палкой делу не помочь, / Мы бросаем палки прочь», на соответствующем этим строкам рисунке оба стоят перед вышколенными собаками с палками. И, наконец, весьма странным образом свидетельствуют о собственном «поумнении» собаки, посаженные на цепи у конуры. Между тем у Буша с этой картинки глава начинается: щенки «арестованы на сутки» за баловство.

Интересно, что никто из критиков не обратил внимания на эти несоответствия: по-видимому, разноголосица между рисунками немецкого автора и переводом советского поэта воспринималась как нечто само собой разумеющееся. Впрочем, Хармс не мог не помнить о деле 1931–1932 годов, когда его обвиняли в намеренной пропаганде мещанства в детской литературе и в фетишизации предметов быта (в частности^ стихотворении «Иван Иванович Самовар»¹⁰).

Попутно стоит отметить, что если Льдов стремился максимально «русифицировать» текст (братьев у него вместо Пауль и Петер зовут Павлуша и Петя, соседку фрау Кюммель, у которой собаки вытоптали цветы, он оставляет безымянной и т. п.), то Хармс последовательно удерживает немецкий колорит. Хотя у него, как и у Льдова, сто марок превращаются в сто рублей, имена все – немецкие: Пауль, Петер, а фрау Кюммель становится Паулиной; сохранено и имя злосчастного Каспара Шлиха. Таким образом, можно сделать вывод, что Хармсу, в отличие от Льдова, было важно не потерять остраняющий эффект переводного текста.

Вопрос о границах сатиры Буша остается открытым. В советской критике предполагалось, что все изображаемое и есть объект его сатиры. Такая позиция позволяла широко публиковать его произведения. К примеру, А. Дейч, знавший поэму-сказку по переводу Льдова, язвительно писал: «Шаловливые щенки (в результате «палочного» воспитания. – А.К.) молниеносно превращаются в благовоспитанных собак, которых – о, идеал! – удается продать за сто рублей»¹¹. Между тем никакой сатиры здесь нет. В конце текста Буша дети на вполне мажорной ноте прощаются с продаваемыми за сто марок собаками и желают им по бифштексу каждый день, что вполне реально, так как купивший их англичанин очень богат. Объектом сатиры выглядит как раз Каспар Шлих, изначальный хозяин щенков: в свое время он избавился от них, но потом понял, что мимо него прошло счастье в виде этих денег. От зависти со Шлихом делается припадок, и он тонет в том самом пруду, в который годом раньше выбросил щенков. Напротив, мальчишки, воспитавшие щенков и более чем выгодно их продавшие, вписываются в представление о немецком протестантском идеале второй половины XIX века.

В 1937 году, когда отдельное издание хармсовского перевода В. Буша уже находилось в печати, В. Шкловский, часто выступавший по вопросам детской литературы в одноименном журнале, поместил там небольшую статью о юморе в детской книге. В ней он, в частности, указывал, что «сочетание так называемого смешного с так называемым серьезным ценно в произведении»¹². Следует заметить, что перевод Хармса, в отличие от льдовского, во многом представлял собою иллюстрацию этого тезиса. Один из примеров достаточно показателен. В 1936–1937 годах, когда Хармс работал над своим переводом, страна, как известно, готовилась к столетию со дня смерти Пушкина и отмечала его. В сочинениях Хармса юбилейная волна отразилась многократно: это и сценка «Пушкин и Гоголь», и подцикл «Анегдоты из жизни Пушкина», входящие в цикл «Случаи», и рассказ «О Пушкине» (о том, почему невозможно писать о Пушкине), который явно создан в параллель с предназначенным для детей, но не опубликованным рассказом «Пушкин»; это и многочисленные пушкинские цитаты и аллюзии в хармсовских текстах второй половины 1930-х годов. Не обошелся без такой аллюзии и хармсовский перевод В. Буша, причем эта аллюзия для детской литературы выглядит не самой ожидаемой. Находится она в той же шестой главе, где речь идет о телесных наказаниях, практиковавшихся Бокельманом:

 
Если кто не знал урока,
Не умел спрягать глагол,
Бокельман того жестоко
Тонкой розгою порол.
Впрочем, это очень мало
Иль совсем не помогало.
 

Ср.:

 
Душу, сердце всё пленяло.
Одного не доставало.
Да чего же одного?
Так, безделки, ничего.
Ничего иль очень мало,
Всё равно – не доставало.
<…>
Но любовное огниво,
Цель желанья моего…
Что такое?.. Ничего!..
Ничего, иль очень мало…
И того-то не бывало
У царевен молодых…
 

Анной Герасимовой уже указывалось на то, что дневниковая запись, сделанная Хармсом еще в 1933 году: «Лучше родить трех сыновей сильных, чем сорок, да слабых» – может рассматриваться как отсылка к «Царю Никите»¹³. Здесь же мы имеем аллюзию сразу на лексическом, синтаксическом и метрическом уровнях, подкрепленную вдобавок сильной позицией, выделенной с помощью солецизма («очень мало не помогало»). Обыгрывание эротической шутки Пушкина в поэме-сказке для детей демонстрирует любимый прием Хармса: смешение в пределах одного текста языков разных уровней. Некоторые из них могут быть опознаны не всеми читателями, с трудом или вообще не предназначены для опознавания (так, в детском рассказе «О том, как Колька Панкин летал в Бразилию…», опубликованном в 1928 году, содержатся элементы, ключ к которым находится в другом рассказе Хармса – «Перо Золотого Орла», оставшемся неопубликованным). В «Плихе и Плюхе» мы находим и целую серию отсылок к неопубликованным взрослым текстам самого Хармса: часть из них отмечена в полном собрании сочинений под редакцией В.Н. Сажина, а часть еще должна быть прокомментирована.

¹ Буш В. Две собачки: Рассказ в стихах и рисунках / Пер. с послед, нем. издания. СПб., 1888 (без указания переводчика). В последующих изданиях перевод Льдова назывался «Плиш и Плум. Две собачки».

² Буш В. Плих и Плюх / Вольный пер. Даниила Хармса. М.; Л.: Детиздат, 1937. Далее цитаты приводятся по этому изданию с указанием страниц, если специально не оговорен другой источник.

³ Рукопись перевода см.: РО ИРЛИ. Ф. Р I. Оп. 33. № 135.

⁴ Сохранившиеся письма Хармса к Б. Житкову (октябрь 1936 года) и директору Детиздата Г.Е. Цыпину (опубликованы: Хармс Д. Полное собрание сочинений. Т. 4: Неизданный Хармс / Сост., примеч. В. Сажина. СПб., 2001. С. 54–55? 88–89) доносят до нас атмосферу переговоров между Хармсом и Детиздатом относительно условий выхода этого отдельного издания.

⁵ Afterword // Busch W. Max and Moritz with many more mischief-makers more or less human or approximately animal / Edited and annotated by H. Arthur Klein, translated by H. Arthur Klein and M.C. Klein. New York: Dover, 1962. P. 211.

⁶ См. об этом, например: Stern F. Gold und Eisen: Bismark und sein Bankier Bleich-roeder. Hamburg, 1999. P. 705.

⁷ The Victory of Judaism over Germanism / Viewed from a Nonreligious Point of View, by Wilhelm Marr, Eighth Edition. Bern: Rudolph Costenoble, 1879.

⁸ См., например, в воспоминаниях Марины Малич о Хармсе: «Он очень любил книгу „Голем“, о жизни в еврейском гетто, и часто ее перечитывал. А я ее несколько раз брала, и когда начинала читать, всегда что-нибудь мне мешало дочитать ее. Или кто-нибудь позвонит, или кто-нибудь войдет… – так я и не прочла ее до конца. Для Дани„Голем“ был очень важен. Я даже не знаю почему. Он о ней много говорил, давал мне читать. Это была, так сказать, святая вещь в доме. Вообще, он как-то настаивал на таких вот туманных, мистических книгах. У нас было много друзей-евреев, прежде всего у Дани. Он относился к евреям с какой-то особенной нежностью. И они тянулись к нему» (Глоцер В., Малич М. Мой муж Даниил Хармс. М., 2000. С. 78).

⁹ См., например: Павлова М. Писатель-инспектор: Федор Сологуб и Ф.К. Тетерников. М., 2007. С. 467–486.

¹⁰ См.: «Сборище друзей, оставленных судьбою»: А. Введенский, Л. Липавский, Я. Друскин, Д. Хармс, Н. Олейников: чинари в текстах, документах и исследованиях. Б.м., 1998. Т. 2. С. 541.

¹¹ Дейч А. Вильгельм Буш и его сатира // Детская литература. 1938. № 6. С. 16.

¹² Шкловский В. О юморе, героике детской книги и о характерах (по поводу статьи тов. Пантелеева) // Там же. 1937. № 8. С. 37.

¹³ Герасимова А. Как сделан «Врун» Хармса // Седьмые Тыняновские чтения: Материалы для обсуждения. Вып. 9. Рига; М., 1995–1996. С. 204.