Текст книги "Над Нейвой рекою идем эскадроном"

Глава 3
Служба в бело-зелёных

А несколькими днями раньше в коридорах госпиталя послышался топот армейских сапог. Вскоре, распахнув двери палаты, на пороге появились Белоусов и Алексей Старцев по кличке Алёха Лешачиха с погонами старшего унтер-офицера.

– Большевики, комиссары, красные, добровольцы есть среди вас? Лучше сознаться сразу! – грозно добавил бывший красный комендант и главный анархист алапаевцев Николай Белоусов. Но тут появилась врач Дубровина и, ответив непрошеным гостям, что здесь нет ни большевиков, ни комиссаров, а лежат лишь раненые, попросила бывшего товарища удалиться, угрожая при этом написать командующему.

Через неделю Роман уже свободно передвигался по коридорам госпиталя и пытался выходить на улицу. Правда, из-за испортившейся погоды и начавшихся дождей вперемежку со снегом его туда не тянуло. Вскоре на территории госпиталя снова появились военные. Высокий полковник со своим адъютантом и с алапаевским офицером Суворовым. Позже Федорахин узнал, что это были начальник гарнизона полковник Смолин с поручиком Домбровским. Не обращая внимания на раненых, они молча переговорили с Дубровиной и так же неожиданно ушли, как и появились. Но на следующий день всех, кто мог стоять на ногах и самостоятельно передвигаться, выстроили, и начальник гарнизона, которого накануне видел Роман, торжественно поздравил раненых красноармейцев с переходом города под контроль правительственных войск. Смолин заявил, что новая власть не собирается преследовать бывших рядовых бойцов большевистской армии, не совершавших преступлений против своего народа. Но вместе с тем последние должны загладить свою вину, добровольно вступив в ряды народной армии и добросовестно выполнив свой солдатский долг в ее рядах. Далее последовала команда:

– Кто согласен с моим предложением – шаг вперёд!

Видимо, не желая вызвать гнева у новых властей, вперёд шагнули все.

– Молодцы! А теперь всем записаться у коменданта города!

Полковник указал на поручика, стоящего чуть в стороне от остальных офицеров.

– Местным разрешаю долечиваться дома. Через две недели всем явиться на медицинскую комиссию.

Присутствовавшая при этом врач Дубровина кивнула полковнику на Федорахина, вместе со всеми сделавшему шаг вперёд. Тотчас же к начальнику гарнизона обратился стоявший сбоку от него офицер:

– Я заберу этого к себе в комендантскую команду.

– Хорошо!

Таким образом, судьба Романа оказалась предопределена, а, следовательно, и задание комиссара Серебрякова было выполнено. И вот, бывший красноармеец Роман Федорахин, сменив красную ленту на фуражке на бело-зелёную, начал патрулировать город в рядах комендантской команды. Иногда он стоял на посту в стратегических точках города – у склада с оружием, у железнодорожного моста или на одной из дорог, ведущих в город. Надолго остался в памяти у Романа один из разговоров с сослуживцем по команде, занявшей под свою казарму несколько комнат городского училища, которое временно переехало в дом купца Белоусова. Унтер-офицер Алексей Старцев по кличке Лешачиха был в тот вечер дневальным, а Роман должен был ночью менять караульного комендатуры. Чтобы не разоспаться, он решил перед выходом вообще не ложиться.

Старцев вскипятил чайник и, густо заварив чай, разлил его по кружкам. И началась неторопливая беседа.

– Слушай, Алёха, а почему тебя Лешачихой прозвали? – спросил Роман.

– А, давняя история! Был я ещё ребятёнком, рыбачили мы ночью с ребятами. Вот сижу я, спать хочу – не могу! Задремал, а потом открываю глаза – а по воде, совсем близко к берегу баба плывёт! Косу распустила, глазищи страшные, так на меня и зыркает… Тут я сначала обмер, а потом, как закричу: «Спасите! Лешачиха ко мне плывёт!» Подбежали ко мне ребята Алёшка Серебряков, Петька Молоков да Витька Федотов. Зацепили с берега это чудище палкой с суком, вытянули – а это, оказывается, коряга, вся в травяных водорослях, плывёт! Подняли меня мои друзья-товарищи на смех. Да с тех пор Лешачихой и зовут. Хоть я уже и училище закончил, на работу на завод поступил, повоевать успел, даже унтера получил, а все равно для всех в Алапаевске Лешачихой остался.

– А ну-ка, Лёша, расскажи-ка мне, крестьянину тёмному, почему ты, рабочий парень, пролетарий, так сказать, самый передовой класс, опора большевиков, оказался в рядах их врагов? То есть пошёл добровольно против революции?!

– Я пошёл против революции? Да никогда! Я пошёл против большевиков, которые эту революцию вместе с Россией продали!

– А кому же они её продали?

– А тому, кто её купил! Ты чё, разве не видишь и не слышишь? Немцам и жидам. С Брест-Литовским миром пол-России немцам отдали! А кто нами, русскими, сейчас стал командовать?! Яшка Свердлов, Софаров… Кто у большевиков командиры? Эйдеман, Зомберг, Ян Берзин. А комиссары и подавно сплошь евреи. Некоторые наши заводские и сами им продались. Вот Говырин-токарь, Ефим Соловьёв и Алёшка Серебряков. Кто такой Алёшка? Такой же рабочий, как я! И в армии унтера получил, как я. Даже образование у нас одинаковое – наше городское училище. А как они нами тогда могут распоряжаться? Да ладно бы только нами, а то ведь такими людьми повелевают, которым и в подмётки не годятся! Как Ефим Соловьёв или Николай Говырин могут указывать образованным людям, которые университеты заканчивали? Которые не просто знают производственный процесс, а управляют им, машины и механизмы всякие новые изобретают…

– Это что же, по-твоему, получается, если я простого крестьянского происхождения, мне самому университет не окончить и хозяином не стать, а только то и делать, что им подчиняться? – возразил Роман.

– Нет, почему же! Они многие тоже далеко не из благородных. Вот наш директор Карпов Борис Николаевич по происхождению крестьянин Саратовской губернии. И учиться начинал в церковно-приходской школе, а выучился и инженером стал. Даже изобретение у него есть – там, в Петрограде, где он раньше работал.

За разговором время пролетело быстро, и Федорахину было пора идти на смену часового. Разговор прервался, но впоследствии Роман, которому суждено было стать красным командиром, не раз мысленно возвращался к этой неоконченной дискуссии.

Вскоре в Алапаевске случилось новое происшествие. Из шахты Межная были извлечены трупы великих князей. Эта новость заполонила все окрестности Алапаевска. О ней говорили на каждом перекрёстке и военные, и местные обыватели, не говоря уже о людях, приезжающих на алапаевские базары. И прежде всего это событие коснулось солдат караульной команды. Трупы привезли и положили в местную катаверную[38]38
  Морг (разг.)


[Закрыть]. И солдаты комендантской команды должны были, сменяя друг друга, охранять морг с телами Романовых.

В середине октября на этот пост заступил и Роман. Выполняя эту сумрачную миссию, стоя на осеннем пронизывающем ветру, бывший красноармеец так же, как и горожане, размышлял, зачем большевикам понадобилось убивать царских особ. Эту миловидную благородную пожилую женщину, которую он видел тогда, в свой приезд с отцом на Алексеевской площади… А может, и не большевики их убили? Может, хитрые контрреволюционеры хотели большевиков, что называется, под монастырь подвести перед простым народом? А что тогда означал разговор главного чекиста Говырина с дядей о несданных ценностях, принадлежащих Великим князьям? Эти вопросы пока без ответа…

Размышления Федорахина прервал проходящий мимо него офицер в чине поручика. Углубившись в свои мысли, Роман, отвыкший отдавать честь и не сразу увидевший прохожего, запоздало вскинул руку.

– Кто таков? Фамилия твоя, солдат?!

Роман назвался.

– Где-то я уже видел твою рожу! В красных не служил?

– Служил. Так я тут не один из бывших красных в ваших рядах сейчас служу.

– Что значит «в ваших»? Россия твоя и моя! И красные красным рознь! Ладно, разберёмся.

Ещё раз взглянув на Романа холодно-пронизывающим взглядом и предъявив своё удостоверение, офицер прошёл в катаверную. Так Федорахин пересекся с поручиком Обуховым, председателем военно-следственной комиссии и начальником контрразведки.

Уже на следующий день после своего назначения новый руководитель контрразведки, сев за пишущую машинку, написал обращение к гражданам:

ОБЪЯВЛЕНИЕ

Военно-следственная комиссия города Алапаевска, имея целью наиболее успешную борьбу с большевизмом и полное его уничтожение, призывает всех граждан идти навстречу общему делу и подавать письменное заявление с указанием сведений о скрывающихся комиссарах, красноармейцах, матросах и о лицах, способствовавших деятельности советской власти, а также о местах хранения награбленного имущества, оружия и проч.

В подаваемых заявлениях должно быть указано:

1. Фамилия, отчество и имя лица, подлежащего задержанию.

2. Адрес его дома и квартиры.

3. Его приметы (возраст, рост, цвет волос, привычки, особые приметы).

4. Какую роль играл при советах.

5. В чем обвиняется.

6. Кто может подтвердить обвинение.

7. Желательно приложение документов, подтверждающих обвинение.

8. Заявление должно быть подписано заявляющим с указанием его адреса на случай необходимости в сборе дополнительных показаний. Имя подписавшегося будет храниться в тайне.

9. В целях облегчения работы комиссии важно выполнить следующие условия:

1. Заявление должно быть написано четко.

2. Изложение заявления (причин, влекущих за собой задержание лица) должно быть кратко и определенно, с указанием, по возможности, времени и места, когда и где обвиняемый совершал преступления.

Прием заявлений ежедневно, от 10 часов до 14 часов дня в здании комиссии по Синячихинской ул., бывш. дом Черных.

Вр. ис. об. председателя комиссии поручик Обухов.

А днём на приём к Ивану Обухову неожиданно зашёл отец. Вначале Иван недоумённо уставился на него и, прогоняя дурные предчувствия, взволнованно спросил:

– Что-то случилось?

– Да нет, ничего такого, но тем не менее, Ваня, я боюсь за тебя и за твоих товарищей! Как работать думаете? Нагайками, плётками да наганами правду искать собираетесь? Вон у нашего соседа все зубы повыбивали! А зубной врач-то, Булычёв, что вам сделал? Мужику сейчас сесть не на что! А, говорят, есть уже и убитые!

– Послушай, отец! Не трогали мы никого! Это ихние соседи им мстят! А Булычёва…

– Нет, ты сперва дослухай, сын, я тебе ещё не всё сказал! – жёстко перебил Алексей Сергеевич. И грохнув кулаком по столу и повысив голос, продолжил:

– Я от Ларьки отрёкся, так и от тебя отрекусь! Не будет у меня сынов! Потому как не сподобился их правильно воспитать!

– Послушай, отец!

– Подожди, я ещё не кончил! Вот скажи, за всю мою тридцатилетнюю службу ты когда-нибудь слышал нарекания от наших соседей, вообще от горожан, что я зря кого-нибудь арестовал или в Сибирь помог отправиться понапрасну? Здоровья кого-то лишил на допросе? Молчишь? Соловьёв, которого я упрятал за поджоги в 1905-м, и то здоровкается со мной, хотя, наверное, ненавидит меня в душе…

– Отец, сейчас война! Война внутри нашего народа, нашего города, враг засел в умах наших земляков, посему и приходится иногда прибегать к другим методам, я бы выразился к их методам!

– Вот то-то и оно, что к их методам! Вы не понимаете, что вас так же будут ненавидеть! Не хотел я уже на старости лет вмешиваться в ваши революции и контрреволюции, не хотел помогать ни тем, ни другим. Но, видимо, не отсидеться и мне. Вот, забирай мою картотеку с тайными осведомителями да работай с ними. Это для дела даст больше пользы, чем угрозы да пытки.

С этими словами старый сыщик достал из портфеля и выложил на стол ящичек с многочисленными ячейками, заполненными бумажками. Над каждой ячейкой была алфавитная буква.

– Меня тоже приглашают в заместители к городскому голове. Заслуженные люди. Так что вакханалию в городе устраивать вам мы не позволим! Учти это, сынок!

И попрощавшись, вышел. Иван тотчас же переложил картотеку в свой портфель, мысленно благодаря отца. «Ладно, на досуге дома, подальше от посторонних глаз, ознакомлюсь. Вот только зачем он мне это сюда принёс? Не мог дома передать?!» Но тут же Иван вспомнил о больной матери. Не стал бы батя при ней так жёстко с ним разговаривать…

Вечером Ивана ждала дома новая весть. Как только он открыл дверь, мать, хлопотавшая на кухне, крикнула ему:

– Ленка на днях приезжает! Сам уговаривал! Даже с фронта не домой, а к ней в Омск проехал! Сам уговаривал, а забыл со своей войной! Готовиться будем и к встрече, и к свадьбе! А то не сегодня завтра умру, и невестки своей не увижу!

– Ну вот, давеча меня отец жизни учил, а сейчас ты! Ладно, встретим и поженимся, сделаю, как ты хочешь! Вот насчёт того, что ты её не видела, в этом правды нет. Ведь ты же с детства её знаешь, когда мы ещё в Омске жили. Я с ней ребятёнком играл. Сама мне рассказывала! И семью её знаешь…

– Так моей невесткой и твоей женой я ведь ее ещё не видела! Пора, сынок, пора! Вон друг твой Васька, как с армией в город вступил, так сразу и свадьбу сыграл с учительшей из гимназии, с Елизаветой.

– Ну, это Васька, а мне-то уж, маманя, как за ним угнаться!

В ограде заскрипели ворота – это возвращался отец.

– Батя как к этому отнёсся?

Тут Аполлинария Васильевна перешла на шепот:

– Да как отнёсся… Ты же знаешь, после ухода Ларьки с красными он сам не свой был оттого, что вы порознь и теперича друг в дружку стрелять будете! А потом, как ваши в город вступили, да направо и налево людей хлестать зачали, так старик словно белены объелся! Я говорила уж ему, старому, что его-то дело сторона, ты, дескать, своё отслужил. Так он как глянет – я думала, прибьёт, если ещё хоть слово скажу! Ты хоть, сынок, повинись для порядку, что без его ведома и без сватов сосватал, да разрешения спроси, чтоб жену в дом привести…

* * *

Наутро в контрразведке встретились старые друзья. Суворов положил перед Иваном фотографию с первомайского праздника, на которой была запечатлена группа городских большевиков.

– Вот они все, голубчики!

– Знать бы ещё, кто у них где…

– Разное говорят! Кто в лес подался своих дожидаться, а кто и в городе затаился, – вставил своё слово Василий Путилин.

– Если бы затаился! А то, может, момента дожидается, когда бы стрельнуть нам в спину или ножичком пырнуть… – добавил Матвей Абрамов.

– Этот уже никогда ничего не сделает, – ткнул пальцем Иван в фигуру Сычёва. – Этот тоже, да и этот уже к праотцам отправился! А здесь загадка: где вот эти? Чекисты! Они самые опасные. – И Иван указал на Говырина, Зырянова, и Швейцова.

В это время в дверь вошёл штабс-капитан Шмаков:

– Мне нужно по делу князей допросить бывшего народного судью Гасникова! Где он?

– Умер, наверное, – за всех ответил Алексей Суворов.

– А мне сдаётся, что его застрелили! Без допроса, без дознания и без суда!

– Может быть, он сам застрелился, господин штабс-капитан?! – продолжал куражиться подпоручик.

– Встать, господа офицеры, когда с вами старшие по чину разговаривают! Вы других в большевизме обвиняете, а сами действуете их же методами! Вынужден буду написать рапорт!

И, развернувшись, ушёл.

– Ты бы не зубоскалил с ним, Лёша! – бросил Обухов.

– Будет ещё меня учить каждая сволочь! Ведь ни для кого не секрет: когда мы воевали с красными, он у них служил. Когда мы город брали, он за свою бабу прятался! Иными словами, это просто дезертир красных!

– Я вот что, друзья, думаю: наряду с нашей работой по выявлению большевистских шпионов пропустим-ка мы через сито всех офицеров, да и вообще военнослужащих, прикомандированных к нашим службам. Ведь большевики, уходя из города, наверняка не только оставили своих в подполье, но и наши ряды могли нашпиговать своими разведчиками. Можно даже начать с меня!

– Узнаём потомственного сыщика! – И друзья рассмеялись.

И вот уже на следующий день поручик Обухов вызвал на допрос первого подозреваемого, запечатлённого на принесённой фотографии – Алексея Бескова. После того как Бесков вошёл в кабинет и присел, Иван, буравя его глазами, минут десять сидел молча, продолжая в упор рассматривать невысокого субъекта средних лет.

– Ну и как вы объясните? – подвигая фотографию к Бескову и указывая на его изображение, спросил Иван. – И почему вы после этого остались в городе?

– Так ведь я не отпираюсь, меня уже ваши допрашивали. Был я вместе с большевиками грешным делом. Но я рассорился с ними и искренне каюсь, готов даже помочь вам, рассказать о ком-нибудь, если надо…

– Рассорились, значит… А что так?

– Вначале за народ кричали, а затем этот же народ грабить начали, контрибуциями изводить, да хуже того – стрелять начали! Что я, с такой властью соглашусь?!

– Что ж, похвально. Вам знаком этот предмет? – И Обухов выставил на стол сияющий самовар с надписью «Семье Казанцевых на вечную память». – А вот этот? – И на столе блеснули часы на цепочке с позолотой, с гравировкой на крышке «Верному боевому товарищу, Ирбит, 1918 г.». – Могу продолжать! Есть ещё и подсвечники, и из посуды кое-что!

– Это не моё! Откуда вы взяли, что эти вещи имеют ко мне отношение?! – затараторил допрашиваемый.

– То, что это вещи не твои – это правда! А в остальном я тебе запираться ой как не советую! – После предъявления вещественных доказательств начальник контрразведки для ужесточения напора, не церемонясь, перешёл на ты. – Пригласите сюда господина Покрышкина!

Вошёл пожилой лысоватый мужчина во фраке.

– Давайте ещё двоих человек!

Через пару минут солдат Старцев ввёл ещё двоих горожан, которые расписались, как понятые.

– Расскажите, что вы знаете об этих вещах! – обратился Обухов к Покрышкину, указав на разложенные на столе вещи.

– В декабре месяце этот господин, тогда он был товарищ, принёс мне в лавку для реализации эти вещи. Когда я его спросил, где он их взял, то он рассмеялся и сказал: «У кого взял, у того их уже нет! У буржуев таких же, как ты, реквизировал. Если процент большой запросишь, то придётся и тебя немного попотрошить на нужды революции».

– Так, Старцев, теперь давай Белоусова из камеры!

Вскоре привели с гауптвахты осунувшегося и стремительно постаревшего за эти дни бывшего красного коменданта. Анархист, войдя в кабинет, уставился на Бескова.

– Подпишись вот здесь, что предупреждён о даче ложных показаний! – сказал Иван, указывая Белоусову на лежащий на столе лист бумаги. – А теперь: что можешь сказать об этом товарище, где вы вместе с ним бывали в декабре прошлого года? Что делали?

– В декабре мы участвовали вместе в походе против Ирбитского бунта.

– Вы видели эти вещи у Бескова?

– Их не только я видел, и другие видели, кто сейчас в комендантской команде и в караулке служит. Точнее, кто с большевиками не ушёл.

– Достаточно! Увести! Все остальные тоже свободны.

– Но, господин поручик, ведь тогда не только я брал! Все, кто на Ирбит ходили, брали чужое, и Белоусов тоже! – хватался за соломинку Бесков.

– Молчать! Я спрашиваю, у кого мне надо! Будет нужно – спрошу и у Белоусова. Так вот, в твою красиво изложенную чушь о размолвке с большевиками я конечно же не верю! Совсем уж нас за младенцев держите. И что касается твоей вины, то доказывать мне ничего не надо. Надеюсь, и без этого обвинения ты знаешь, что положено за мародёрство по законам военного времени? Завтра же весь состав следственной комиссии проголосует за твою изоляцию, и отправишься ты к праотцам. Но даю тебе шанс. Времени у нас мало. Посему вот тебе двое суток. Сдаёшь всё большевистское гнездо и тех, кто остался в городе. И соответственно тех, кто прячется по лесам! А то, что они никуда из окрестностей города не убежали, – это нам доподлинно известно, потому как гражданам города – повторяю, мирным гражданам города! – продолжают поступать угрозы с призывами к саботажу законной власти. И предупреждаю, что, если мы узнаем сами, и раньше, чем ты созреешь, – не обессудь… Старцев! Этого в камеру-одиночку!

После допроса Бескова поручик Обухов отправился в чайную. Именно там была назначена встреча с осведомителем, первым агентом из картотеки отца. Записку о встрече ему лично вручил сам Обухов-старший во время службы в храме Александра Невского.

Чайная гудела – народу набилось много. В основном это были парни, прибывшие из деревень для медицинского освидетельствования, чтобы пополнить ряды Сибирского полка. За столиком в углу сидел сутуловатый человек лет сорока невзрачного вида. К нему и подсел Иван, быстро сверяясь по памяти с описанием внешних данных агента по картотеке.

– Привет, Щербатый! – по-свойски, не привлекая внимания посетителей, бросил поручик.

Осведомитель, вздрогнув, взглянул на Ивана.

– Работал на отца, поработаешь и на меня! – тихо продолжил Иван.

Щербатый окинул его цепким недоверчивым взглядом.

– Не понимаю! Я хорошо знаю вашу семью и уважаю Алексея Сергеевича, – неторопливо начал он. – И тебя ещё мальчонкой помню. Но я работал не на отца, а прежде всего на безопасность и спокойствие империи!

– У нас мало времени. Давай обойдемся без словоблудия! Уничтожим врагов Родины в нашей округе – получишь куш, как и раньше, а то и поболе! Я готов завтра же, если дело пойдёт, дать тебе аванс! На охоту ходишь? Краснорожих не видел?

– Зачем далеко ходить? В сторожку у нас в Нейво-Алапаихе, что при угольном складе, три дня назад чекист Петька Старцев наведывался. Вышел оттуда с мешком. Неделю назад сам Флегонт наведался. Я в лес на охоту ходил и там возле речки Берёзовки что-то мне места подозрительными показались. Костра нигде нет, трубы нет, а дым неизвестно откуда идёт.

– Спасибо, сведения весьма ценные! Значит, у них интервал прихода в Алапаиху – три дня. Надо бы выследить эту гадину. Понял, Щербатый!

С этими словами Иван протянул ему под столом свёрток с позолоченными часами на цепочке, которые только что были вещдоками на допросе Бескова. Но другого вознаграждения для столь ценного агента у него не было…

* * *

Уже к вечеру Иван Обухов вернулся в контрразведку и обрадовался, увидев на месте Румянцева, который был весьма кстати.

– Срочно найди Суворова! На угольном складе в Алапаихе с сегодняшнего вечера установим засаду! Завтра туда комиссары должны наведаться.

– Сколько человек взять с собой!

– Вдвоём управитесь! Много их туда не придёт. А большее количество народа привлечёт внимание.

– Ладно, пошёл!

И за прапорщиком захлопнулась дверь.

Иван наконец смог вернуться к своим сокровенным мыслям. Ведь завтра приезжает Ленка, надо бы что-то придумать… Немного поразмыслив, он отправился к начальнику гарнизона. У Смолина в кабинете сидел следователь прапорщик Ляховский.

– Господин полковник, разрешите обратиться!

Иннокентий Семёнович кивнул.

– Завтра у меня приезжает невеста, Разрешите один день посвятить ей! Обустроиться там… и прочее!

– Обустроиться и прочее… – повторил за Иваном, как эхо, начальник гарнизона. – Невеста – это хорошо, хотя и не ко времени, поручик.

– Очень даже ко времени! Испытают все трудности, крепче любить друг друга будут! Сколько поручику лет?

Раздавшийся позади женский голос заставил Ивана вздрогнуть. Всего он ожидал – только не этого. Обернувшись, он увидел статную женщину, по возрасту ровесницу полковника, в форме сестры милосердия.

– Самовар горячий! Кеша, может, чаю подать? За чаем, я думаю, быстрей дела решите. Время уже позднее, за окном хоть глаз выколи, а прапорщику и поручику домой ещё добираться. Мы-то с тобой дома.

– Спасибо, Вера, дело говоришь!

После сказанного Обухов догадался, что это жена Смолина Вера Ивановна, о которой он был наслышан от офицеров Курганского и Омского полков.

– Я не о том поручик, что не время жениться! Но скажите, что у вас делается по поимке бандитов? Как идёт следствие по убийству Романовых, я знаю. Топчемся на месте! Может, пойманные бандиты, что-то скажут! Вот мы со Шмаковым, похоже, вышли на банду, скрывающуюся на Боровском болоте…

– Я тоже собирался вам доложить, что вышел на группу в Кукайском ельнике на берегу Берёзовки. В месте появления их связного уже устроена засада!

– Что ж, поручик, похвально! Три часа, надеюсь, вам хватит на встречу и обустройство невесты?! И будьте всегда в готовности номер один, раз вы устроили засаду. Сами разработали операцию – отвечаете за результат головой.

Придя домой, Иван чувствовал себя настолько уставшим, что отказался от ужина и завалился спать. И приснился ему сон, что светит солнце, играя бликами на речной глади. А он сидит в лодке и, обнимая одной рукой Ленку, загребает веслом. А лодка вместо того, чтобы двигаться вперёд, крутится на месте. От этого перед молодыми быстро-быстро мелькают береговые пейзажи. То левый крутой скалистый берег, то правый, где деревья подходят прямо к воде. Иван всё сильней прижимает к себе Лену, пытаясь притянуть её лицо для поцелуя. Но она почему-то дёргается, вырывается у него из рук и сильно толкает его в бок…

Проснувшись, Иван открыл глаза. Отец, нагнувшись над ним, молча тряс его за плечи. Видимо, чтобы не разбудить мать.

– Вставай, у вас тревога!

Младший Обухов вскочил и по не выветрившейся еще армейской привычке моментально оделся, одновременно проживая в подсознании обрывки сна. Сунув в карман наган, он выскочил на улицу, где под окном его дожидался дежурный офицер прапорщик Рудаков.

– В Алапаихе комиссара поймали! Обыск у него делают и сюда везут. Меня за вами послали!

Через четверть часа Иван уже был в контрразведке. В эту ночь, вместе с Романом, здесь дежурил Алексей Старцев, тот самый Леша Лешачиха. Не успел Иван перевести дух, как в кабинет втолкнули окровавленного чекиста Петра Старцева. На глазах у его двоюродного брата, который стоял на часах… Этот факт пока ускользнул от внимания контрразведки, ведь фамилия Старцев на Урале была распространенной. Но если бы Иван Обухов об этом узнал, то не ему было удивляться. В его семье тоже был братский раскол…

– Я всё скажу, только не убивайте меня! Я соучастник убийства великих князей! Я много знаю, я могу рассказать! – хрипел Петр.

Обухов, придвинувшись к нему почти вплотную, выдохнул в лицо сквозь зубы:

– Эту песню о князьях ты в другой конторе петь будешь, понял! А мне нужно место, где скрывается вся ваша большевистская банда!

– Мы не большевики! Мы эсеры!

– Мне это неинтересно! Будешь говорить, где бандиты?! Ведь не доживёшь до утра, и до следователя я тебя не допущу, здесь издохнешь! Князьями не я занимаюсь, понял!

– Если убьёте, ничего не узнаете.

– Мы знаем, где вы дислоцируетесь! Завтра увезём тебя в Кукайский ельник! И там тебя угробим! Чтобы все думали, что ты своих сдал! В общем, комиссар, жить тебе до утра! Думай!

Казалось бы, никто не обратил внимания, как из кабинета выскользнул Евгений Рудаков…

* * *

Утром Иван с красными от недосыпа глазами встречал на вокзале свою избранницу. И подхватил на руки вышедшую из вагона Елену вместе с чемоданом.

– Ну всё, попалась! Я до самого дома могу тебя донести! Не веришь?

– Ох, Ваня! Верю! Только ты мне рёбра сперва сломаешь! Отпусти!

И, поцеловавшись, влюблённые отправились к дому Обуховых. А там уже всё было готово к встрече будущей невестки. Алексей Сергеевич накануне освежевал кабанчика, увесистая часть которого была обменена на осетрину в гастрономе купца Закира Бахтиярова. Но провести с будущей супругой больше двух часов поручику не удалось. Уже около десяти часов в дом постучали, и после того как хлопотавшая у печи мать открыла дверь в прихожую, вошёл Алексей Суворов.

– Штабс-капитан с Ляховским забрали у нас этого чекиста, Старцева!

– Ты узнал у него, где дислоцируется банда? – спросил Иван.

– Он указал только район Кукайского ельника!

– Хороши дела! Ладно, я сейчас буду! Васька и Матвей в контрразведке?

– Все на месте.

* * *

А в это же самое время у комендантского управления происходила другая сцена. В карауле стоял Роман Федорахин, когда вдруг к нему, запыхавшись, подбежал Лешачиха:

– Не видел – здесь прапорщик не проходил?

Роман заметил, что у Старцева отсутствует бело-зелёная лента, но на плечах прочно пришиты погоны унтер-офицера.

– Ну, проходили… прапорщики Рудаков, Проскуряков.

– Да нет, незнакомых, таких необычных… не видел?

– Нет, а что? Ты кого потерял, Лёха?

– Понимаешь, офицер тут проходил… ну страсть как похож на Серебрякова! Неужели упустим?

– Серебряков? Переодетый, что ли? Не знаю? Не видел. А ты что погоны нацепил?

– Так приказ по армии вышел! Теперь, брат, снова все чины восстанавливаются, и все должны носить погоны! Ладно, я побежал. До центрального поста сбегаю, может там видели!

И Алексей унёсся к волостному управлению, где находился центральный пост.

* * *

Войдя в штаб контрразведки, Обухов застал всех в сборе.

– Мальчишник будем делать, или свадьбу закатишь на весь город? – обратился к Ивану поручик Путилин.

– У меня таких богатств не имеется, чтобы Маланьину свадьбу закатывать. Наверное, госпожа Орловская в гимназии бал организует… как раньше гимназистки устраивали для офицеров. Приходите! А потом с Ленкиными сородичами и моими посидим.

– Давайте к делу! Каким образом о поимке комиссара пронюхал штабс-капитан Шмаков, да еще так быстро? – спросил прапорщик Румянцев.

– Это не суть важно, хотя скоро мы будем знать и об этом! – торжествующе бросил Обухов.

– А прапорщик Ляховский тоже ещё та сука! По расследованию цареубийства ему даны полномочия как полковнику! Он же, гад, жалобу на нас настрочил генералу Голицыну в Екатеринбург! – воскликнул Василий Путилин.

– Ты, Василий, подготовил информацию по офицерам контрразведки, милиции и комендантского управления?

– Да, почти всё готово.

Поручик дал краткую справку по каждому из офицеров.

– Хорошо! А где, в какой школе прапорщиков обучался Рудаков? – спросил Иван. – Узнайте и по возможности отправьте туда запрос!

– Вот ещё: солдат комендантской команды Федорахин. Тот, что служил у красных, поджигал свою деревню, и ряд его односельчан требует суда над ним. Причём сам хозяин подожжённого им дома его простил! – вставил своё слово до сих пор молчавший Матвей Абрамов.

– Вот пусть штабс-капитан Шмаков этими делами и занимается. Он милиционер, так ему и положено уголовные дела расследовать, а не лезть в наши! – воскликнул подпоручик Суворов.

Обухов, хлопнув по столу ладонью, призвал к тишине и медленно проговорил:

– Пора кончать с большевистским подпольем и с этими бандами. Итак, что мы имеем на сегодняшний день: нам известен район дислокации одной из банд на Кукайском ельнике. Полковник знает местонахождение другой банды на Боровском болоте. Но ещё есть и третья, в районе Синячихи. Сейчас я иду к полковнику, и мы решаем вопрос. Сегодня же!

– А что с этим, с Бесковым? Так, подлец, ничего, и не сказал… – отозвался Василий Путилин.

– Я же ему объяснил, что его дел по мародёрству хватит на десятерых! Передавай в следственную комиссию, пусть решают по законам военного времени.

* * *

Подойдя к Волостному правлению, где находилась резиденция начальника гарнизона, Иван заметил небывалое оживление: сновали конные из летучего отряда подпоручика Вандзяка и тут же собралась партия первых мобилизованных из деревень, которые должны были здесь проходить медицинское освидетельствование. От толпы отделился прапорщик, подошел к Обухову и, отдав честь, обратился: