Текст книги "Над Нейвой рекою идем эскадроном"

* * *

Во время атаки Роман потерял фуражку, и теперь, когда началась следующая, он бежал, всматриваясь в чёрную заболоченную землю. Но фуражки не нашел. Держался, как всегда, справа от командира, стараясь не отставать и подражать бывалым бойцам. Но вдруг возле самой околицы страшный удар потряс землю… Перед самыми глазами мелькнул столб пламени. Взрывная сила подбросила Федорахина вверх, перевернула и ударила оземь. Больше он ничего не помнил.

И потому не знал Роман о поражении своих товарищей из остатков Алапаевского полка под Нейво-Шайтанским заводом. И о гибели комбата Жукова и командира седьмой роты Басова он тоже не знал. Не видел он и отступающие через Алапаевск части. И конечно, не мог он принять участие в последнем бою за город, лежа на госпитальной койке…

Часть II
Партизаны

Глава 1
«Я вам обещаю…»

Вокруг стоял стеной вековой лес, обдавая окрестности запахом прелой хвои. Моросил мелкий осенний дождь, накатывал морок ненастного осеннего вечера. В это время года уже не бывает весёлого птичьего разноголосья, разве что послышится иногда стук дятла, неутомимого таёжного труженика, каркнет изредка ниоткуда взявшаяся ворона, протрещит сорока, да по утрам пронесется эхом крик улетающих журавлей.

В этих местах и располагалась Алапаевская горнозаводская дача, представляющая собой двухэтажное строение с мансардами. Она имела добротные бревенчатые стены, окна с резными наличниками и крыльцо с перильцами, украшенное изображениями диковинных животных. Когда-то, в старые добрые мирные времена, сюда на охоту выезжали владельцы алапаевских заводов, их многочисленные сородичи, гости и просто высокопоставленные чиновники администрации горнозаводского Урала.

На крыльцо дачи вышла молодая стройная женщина. Уже целый час она, посматривая на настенные часы, ждала кого-то, нетерпеливо выходя из дома на крыльцо и возвращаясь обратно. И нервно спрашивала пожилого сторожа и смотрителя Анисима Фёдоровича Касаткина, точно ли его хозяин, главный лесничий Алапаевского горнозаводского округа, сообщил, что именно сегодня ждать гостя…

Это была чудом спасшаяся княгиня Орловская. Памятным августовским поздним вечером её арестовали чекисты и как важную особу поместили не в общее арестантское помещение, а в специально для неё освобождённую избу. Она только молилась, прося Бога дать ей силы выдержать и допросы, и пытки большевистских палачей, готовилась с честью пронести возложенный на неё крест. Заранее обдумывала, что и как отвечать. Помощи ей было ждать неоткуда… Части народной армии были ещё не так близко от Алапаевска.

Ночью она почти не спала. Всё время слышала, как за окнами и возле двери ходил часовой. К полуночи его шаги стихли. Но вдруг под утро за дверью послышались голоса двух человек. Послышалось чирканье спичек, запахло табачным дымом. А голоса за дверью тем временем заговорили между собой на повышенных тонах. Но тут же её внимание привлёк другой звук. Неожиданно заскрипела рама в окне. Сначала она подумала, что это ей показалось. Но вскоре звук повторился, скрипнув чуть громче. Подойдя к окну, Елена привыкшими к темноте глазами увидела двух человек, которые с двух сторон, потихоньку вытаскивали, уже подавшуюся наружу раму. «Кто бы это мог быть?! А не всё ли равно теперь…» – подумала Елена и с решимостью надавила на раму изнутри. И рама, ещё раз скрипнув и выскользнув, оказалась в руках у вытаскивавших ее снаружи людей. Один из них тихо сказал:

– Ну всё, барыня! Вылазьте! Да побыстрей! – и с этими словами он, протянув к ней руки, помог выбраться. – Там за третьим домом на углу телега, уж не до кареты, давайте туда – и дёру!

– Как хоть имена ваши, мои спасители! Богу за вас мне теперь вечно молиться! – так же шепотом проговорила Орловская.

Теперь она немного различила их лица. Это были совсем ещё молодые парни в форме красноармейцев.

– А наши имена вам, госпожа, знать без надобности! Ни вы нас, ни мы вас больше не видели! Может, нам и зачтётся ваше спасение на том свете! Раз мы одних невинных уже погубили, так хоть вас спасём!

Второй парень тем временем ставил раму на место.

– Ставь аккуратно, чтоб гвозди точь-в-точь в свои дырки вошли! – бросил только что говоривший с Еленой.

– Не учи ученика столяра, как рамы ставить! Лишь бы Яшка там Петра подольше подержал!

– Сказано, не долдонь! Из-за девки Яшка спор с Петром должен затеять! Ох, подстрелят твоего Петьку! – отрезал тот же парень, что отвечал Орловской.

– А туда и дорога! Его в ЧК никто не сватал, сам добровольно пошёл! Если ты голову в петлю сам суёшь…

Но Елена последних слов, уже произносившихся шепотом, не расслышала. Быстро свернув за дом, она увидела пролётку и вскочила в неё. Сидевший на козлах мужик моментально хлестнул стоявшую и переминающуюся лошадь, и она понесла лёгкую бричку в сторону окраины города.

Их несколько раз останавливали патрули, но услышав отзыв на пароль, пропускали. И вот уже утром она оказалась здесь, на горнозаводской даче. Именно сюда по первоначальному плану намечалось перевезти освобождённых членов дома Романовых. Ибо мало кто из чекистов-пролетариев признавал охоту полезной для рабочего класса. Для них это было буржуазное развлечение класса имущих, поэтому о месте нахождения этого охотничьего домика мало кто знал. А пока сыр-бор, пока искали бы да узнавали у настоящих местных охотников, шныряющих по лесам – прошло бы время, за которое князей должны были вывезти за территорию горнозаводского Урала…

Здесь Елена Орловская неожиданно встретила бежавших из Алапаевска поручика Путилина, подпоручика Алексея Суворова и ещё около десятка офицеров. Как раз в это самое время они во главе с хозяином дачи прапорщиком Сухомлиновым, что был главным лесничим Алапаевского горнозаводского округа, готовились к выезду навстречу наступающим белогвардейцам.

– Это княгиня! И ты отвечаешь за неё головой! – сказал лесничий своему подчинённому, леснику и смотрителю дачи Анисиму Фёдоровичу Касаткину.

– А не кинутся ли её здесь искать? – спросил пожилой лесник.

– Чекистам сейчас не до княгини. У них земля горит под ногами! – ответил офицер. – Самое опасное, если случайный разведотряд красных набредёт на это место! Но ты, Фёдорыч, от простых краснюков отбрехаешься! Это ты можешь! Мастер! Сохранишь княгиню в целости и сохранности – получишь вознаграждение! Хотя оно, конечно, может всякое быть, но вот только выбора у нас нет! Понял?!

И старик, кивнув головой, повёл Орловскую показывать ей теперешние апартаменты…

Прошёл томительный месяц ожидания. И вот три дня назад приехавший в разведку хозяин дачи предупредил Елену и смотрителя о прибытии к ним самого высокого и самого желанного гостя, передав ей записку. В записке было всего несколько слов:

«Буду сам проводить рекогносцировку под городом. Ждите! Без свидания с вами не уйду! Корнилий».

А Цветков после боя под Синячихой от командира пешей разведки штабс-капитана Сиротина уже знал всё, что произошло с Орловской. И даже где она находится. Сиротин представил ему прапорщика Сухомлинова, рассказав, что это лесничий и он знает в этих лесах каждую тропинку. Николай Сухомлинов хотя и выходец из крестьян, как большинство местных офицеров, но получил хорошее образование. Окончив гимназию, был призван в армию. На учениях получил увечье левой руки, но, несмотря на это, после окончания срока службы в 1911 году был допущен до экзамена на чин прапорщика, который успешно выдержал. Прапорщиком запаса ушёл на гражданку. Поступил не абы куда, а в Петербургский институт лесного хозяйства, по окончании которого и попал сначала помощником лесничего алапаевских лесов, а затем и главным лесничим. Во время Первой мировой войны из-за увечья его признали негодным. Но офицер не остался в стороне. Для помощи раненым и искалеченным воинам он создал «Союз увечных воинов», прообраз последующих союзов ветеранов. Советскую власть, как и многие офицеры, из-за позорного Брест-Литовского мира он не признал. Практически сразу же вступил в антибольшевистскую организацию. Его обязанностью теперь было прятать на даче скрывающихся офицеров. И вот теперь, вступив в отряд Казагранди, он был назначен в пешую разведку.

– Своим заместителем назначил! – сказал Сиротин Цветкову, представляя Сухомлинова.

Корнилий понял, что это шанс.

– Разреши нам пообщаться! Мне ведь через неделю планировать штурм Алапаевска.

И, оставшись наедине с Сухомлиновым, попросил его сходить в разведку, а заодно и передать записку на дачу Орловской. Затем, согласовав с Казагранди, Корнилий сам отправился на рекогносцировку местности перед боем за Алапаевск. И с тех пор Орловская не находила себе места.

…Первый раз она вышла замуж в 1914 году двадцати трёх лет отроду, после окончания института благородных девиц, практически в канун войны. Не познавшая ни материнского счастья, ни толком мужниной ласки, уже через год она стала вдовой. И вот она смогла впустить в своё сердце другого мужчину. Теперь вся она обратилась в нетерпеливое, страстное ожидание его появления… И только когда стемнело, кто-то постучал в окно. Елена метнулась к двери. Дверь открылась – и она лицом к лицу столкнулась с уставшим промокшим человеком в военной форме…

В нём с трудом можно было узнать того обаятельного зеленоглазого офицера с благородной выправкой, которого она встретила в Чешском эшелоне. Оба разом воскликнули:

– Корнилий!

– Елена!

Оба бросились в объятия друг друга. Затем княгиня, оторвавшись от своего избранника, дотронулась ладонью до сырого рукава гимнастёрки, только в эту минуту осознав, что он продрог. Она повела его в дом, и вот уже вымокшая одежда сушилась у русской печки, а на столе грелся самовар. Они говорили – долго и жадно, словно их в любой момент могли оборвать. Сначала Елена рассказывала Цветкову о своих злоключениях, о неудаче с освобождением великих князей, о несостоявшемся восстании и, наконец, о своём аресте. Затем Корнилий рассказывал ей о своих ратных делах, о том, как его полк, продвигаясь к Алапаевску, брал деревню за деревней, село за селом. Как он, торопясь и рискуя, ждал с ней встречи. Оба боялись, что не успеют чего-то досказать, и не заметили, что тьма за окнами постепенно поблекла и просветлела. Наступало такое же хмурое, как и вечер, осеннее уральское утро…

Наконец, Корнилий встал, приблизился к ней, обнял её и, притянув к себе, повлёк её в горницу. Но она, легко освободившись от него, не строго, но с сожалением сказала:

– Дорогой, милый Корнилий! Я всё понимаю… что сейчас идёт война и нам не до церковных обрядов и соблюдения наших канонов. Я понимаю, что и вас, и меня могут завтра убить! Но я не хочу, чтоб наш ребёнок родился не в браке. Пусть вы погибнете, но ваш сын будет знать, что у него был законный родной отец, офицер-герой! Вы согласны со мной?

Что он мог ей ответить? Она была права… И капитан снова сел за стол.

– Хорошо, дорогая Елена! Обещайте мне тогда, что мы обвенчаемся с вами после взятия нами Алапаевска! – попросил Корнилий.

В это время за окном послышался далёкий свист. Елена задумчиво молчала. Молчал и офицер. Свист, видимо условный, повторился.

– Вам надо идти. Жаль, что… так недолго мы с вами виделись! – тихо сказала княгиня.

– Я никуда не уйду, не получив от вас ответа!

– Всё остаётся в силе, капитан! Занимайте Алапаевск! И мы будем вместе навсегда! Я вам обещаю! – твёрдо произнесла молодая женщина.

Раздался третий свист, и Цветков, накинув просушенную гимнастёрку, выскользнул за дверь и скрылся в таёжной чаще. И вовремя! Уже через несколько минут к охотничьему домику подъехала разведка красных. Они бесцеремонно вошли в дом, спросили, кого здесь прячут и нет ли офицеров. Всё обыскав, пристрелив лающего на них кобеля, уехали.

Во время их визита Елена Орловская, накинув на себя телогрейку, копалась вилами в навозе. На вопрос красного командира: «Кто такая?» Анисим Фёдорович назвал её своей дочерью, бежавшей от войны из города и пережидающей здесь лихолетье.

Глава 2
Белый Алапаевск. Цена победы

Роман Федорахин очнулся на следующий день после боя. Сильно ломило голову. Всё тело болело, особенно правая сторона. Пытаясь вспомнить, что с ним и где он, напрягая память и непроизвольно моргая глазами, он снова потерял сознание. К вечеру Роману стало лучше. Сознание снова вернулось к нему, но голова и тело продолжали болеть. Где-то за окном слышалась канонада – то приближающиеся, то удаляющиеся винтовочные залпы, стрёкот пулемётов… Было очевидно, что идёт бой.

Всё было почти так же, как после драки с Бучиниными. Жизнь словно описала круг… Роман медленно стал восстанавливать в памяти события предыдущих дней: вспомнил бой под Невьянским, назначение его взводным, разговор дяди с председателем Алапаевского ЧК. И наконец, своё участие в бою за Нижнюю Синячиху. Но боль при этом усилилась. Женщина-врач, обходившая с вечерним обходом раненых, что-то сказала сестре, и та сделала молодому красноармейцу инъекцию. И Роман, несмотря на боль, крепко уснул.

Проснувшись на следующее утро, он почувствовал себя лучше. По разговору с доктором Ксенией Михайловной Дубровиной он понял, что легко отделался. Неглубокая контузия, ушиб правой половины грудной клетки и правого плеча и сотрясение мозга. Но некоторое время ему придётся полежать в больнице. Днём его неожиданно посетил Серебряков. Тотчас же из палаты куда-то исчезли выздоравливающие: кого-то вызвали выносить покойника, кого-то – на помощь санитарам. На своей койке остался только один метавшийся в забытьи. Зайдя в палату, молодой комиссар прежде всего внимательно посмотрел на тяжелораненого. Убедившись, что тот без сознания, он весело поздоровался с Федорахиным, осведомился, как положено в этих случаях, о самочувствии, но быстро перешёл к делу.

– Ну дела! Тут такое действо развернулось! За город бои идут! А ты валяться, брат, вздумал… Ничего, врач сказала – через неделю встанешь. Вот только долго восстанавливаться у тебя времени нет.

– Это почему у меня нет времени восстанавливаться? – резко спросил Роман. – Знаешь, мной понукать не надо. Я после выхода отсюда домой бы съездил. А затем в Москву с дядей думаю податься. Дядя сам вашему Говырину сказал, что я буду на курсах красных командиров учиться.

– Прежде всего, ты, как и твой дядя, – рядовой боец революции. И должен находиться там и выполнять то, что она тебе прикажет в лице наших старших товарищей. А не то власть у ваших Бучининых останется. Так-то, брат!

Роман в любое другое время дал бы отпор такому бесцеремонному давлению, но упоминание о дяде поневоле заставило его прислушаться. Вопреки чутью, которое уловило, что Серебряков как молодой комсомольский вожак уже научился у своих старших товарищей находить уязвимые струны души. Умело играя на них, можно направить почти любого в нужное русло…

– Так вот, – продолжил Серебряков, – в ближайшее время город будет сдан, и красная армия отойдёт на запад. Возможно, даже за Уральский хребет. Нам нужно, чтобы ты после выздоровления остался в городе и поступил на службу к белогвардейским властям. Непременно! Будешь нашими ушами, глазами, а иногда и руками. Кроме тебя, останутся ещё люди, но до поры до времени тебе знать о них необязательно. Если ты им понадобишься, тебя найдут. Скажут такие слова: «Передай привет Андреевичу!» Это пароль. Слова отзыва: «Я уже передал через Палыча». Мы остаёмся в лесу, рядом с городом, будем партизанить. Вместе мы приблизим освобождение города, а заодно и победу над старорежимной сволочью. Кроме нас, тут ещё свою группу сформировали левые эсеры с бывшим комиссаром твоего батальона. С нами вместе они не захотели. Посмотрим, что получится. Врач твоя, Дубровина, с белогвардейским душком, между прочим. Дочь торговца. Ждёт не дождётся офицеров! Но ты от неё ничего не скрывай, в том числе и деревенской истории… с любовью твоей неудачной. Я ухожу. Вот план, на всякий случай, где мы будем находиться, – с этими словами Алексей протянул Роману клочок бумаги с чуть заметными чёрточками. – Запомнишь и уничтожишь! Это на северо-западе, на Боровском болоте. Всякое может быть. Не получится у тебя – твои односельчане начнут требовать суда над тобой за поджог. В общем, сколько продержишься…

– Хорошо, но ведь все, точнее многие, знают, что я за красных воевал!

– Ерунда! Вас таких почти весь Алапаевский полк остался. Беляки к себе на службу всех мобилизованных забирают, да и добровольцев тоже. Беспартийных, конечно, и тех, кто ихних не убивал и имущество не забирал. Так что сгодишься. Больше боюсь твоих деревенских, их требования суда! Поэтому постарайся с ними не пересекаться.

– А как же мой дядя, он ведь тоже левый эсер, а вы с ними разминулись? – снова спросил Роман.

– Ну, об этом мы с тобой после поговорим. А сейчас мне уходить пора. Я ведь сюда не к тебе пришёл, а госпиталь инспектирую, – с этими словами Серебряков пошёл к двери, положив на тумбочку рядом с Романом томик Бальзака:

– Почитаешь на досуге.

На следующий день Федорахин проснулся от небывалой тишины. Смолкла канонада, не было слышно стрёкота пулемётов, не раздавалось громкоголосое эхо от криков «ура». Врач на обходе, подошла к кровати Романа и, увидев томик Бальзака, спросила:

– Читаете?

– Начал! – лениво ответил Федорахин.

– У вас есть образование? Где учились?

– Окончил с отличием высшее земское училище в селе Монастырском! – не без гордости отчеканил Роман.

Дубровина, взяв книгу и полистав, с укоризной в голосе снова спросила:

– После выздоровления опять за большевиков воевать пойдёте? Их ведь сейчас в городе нет. Им коленом под зад дали.

При этом раненые на соседних койках заворочались.

Роман без утайки, как и просил его Серебряков, рассказал, как и почему он оказался у красных, рассказал о своей несбывшейся любви. На что расчувствовавшаяся женщина сказала:

– О! Да вы романтик! Ничего, что-нибудь придумаем. В город придут образованные благородные люди. Они всё поймут, и вы найдёте место и при новой власти.

И, обратившись к остальным раненым, доктор Дубровина успокоила всех, сказав, что для неё все раненые одинаковы – что белые, что красные. Делить их на своих и чужих, пока они на излечении, она не позволит.

Тем временем следующее утро встретило всех громкими песнями «Смело мы в бой пойдём за Русь святую» и «Соловей, пташечка, канареечка жалобно поёт». Пели вступающие в город антибольшевистские части. Вступавшие в город имели бело-зелёные ленты у фуражек и шли под таким же знаменем, символизирующим цвет снегов и лесов[36]36
  Зеленоармейцы (зеленые партизаны, Зеленое движение и т. д.) – обобщенное название нерегулярных, преимущественно крестьянских и казачьих вооруженных формирований, противостоящих белогвардейцам, большевикам и иностранным интервентам. В более широком смысле «зеленые» – определение третьей силы в годы Гражданской войны.


[Закрыть]. Смолкла за окном канонада и винтовочные залпы. Ушли накануне пришедшие в госпиталь с разборками красноармейцы, уведя с собой выздоравливающих раненых.

* * *

Утром 28 сентября 1918 года произошёл переход Алапаевского завода под контроль правительственных войск. 27 сентября с севера и с северо-востока начали штурм города бойцы Николая Казагранди. С востока одновременно ударили 18-й Тобольский и 20-й Тюменский полки, с юго-запада к заводу подступал со своим сводным отрядом капитан Демишхан. Город был взят в полукольцо. Не получалось пока начать наступление лишь полковнику Смолину со своей колонной – с юга и с юго-востока. Задержка произошла на рубеже реки Реж. Отступающие красные взорвали железнодорожный мост, уничтожив при этом и другие средства переправы. Бойцов, конечно же, переправили. Но что касается материальной части, артиллерии и бронепоезда, то это было проблематично. А действовать без поддержки броневика Иннокентий Семёнович не хотел, чтобы не гробить попусту солдат своих немногочисленных полков.

Но уже в час пополудни ему поступил приказ с упрёком от командира 4-й дивизии Г.А. Вержбитского, который метал гром и молнии:

«Почему вы до сих пор задерживаете наступление?! Вы срываете операцию! Черкасов – последний, кому я спустил срыв операции под Нижней Синячихой! Я получил вашу телеграмму о взорванном мосте! Но заверяю вас, если вы не знаете, хотя обязаны знать как один из самых старших начальников на этом направлении: с юго-запада по городу наносит удары лёгкая батарея капитана Демишхана, с востока – тяжёлая полковника Бордзиловского. Этого для поддержки пехоты и конницы вполне хватит! Я немедленно приказываю атаковать город стрелками с вашего направления, ибо с утра атаковавшие город части по другим направлениям втянулись в затяжной бой».

И Смолин лично повёл полки в атаку. Но уже в девяти километрах от города, перед большой опушкой леса белые бойцы встретили упорное сопротивление. На другой стороне опушки находились постройки лесопилки, видимо, работавшей на заготовку дров для города. Там же были сложены поленницы. Красные, активно использовав эти сооружения в качестве оборонительных, проделали в поленницах амбразуры и открыли оттуда ураганный огонь по наступающим. Цепи приостановились, стараясь найти прикрытие за деревьями, которые в этом месте были очень редки.

«Вот была бы у меня сейчас хоть пушечка, разнёс бы к чёртовой матери всю эту крепость!» – думал Иннокентий Семёнович. – Ну что ж, попробуем обход!» И, подозвав адъютанта Домбровского, приказал ему с Иртышским полком зайти в тыл к обороняющимся. Но в это время на полной скорости со стороны города вылетел бронепоезд, который, очевидно, тоже стоял где-то неподалеку в засаде. Осыпав округу шрапнелью, он открыл ружейно-пулемётный огонь. Но то ли он быстро выпустил свой боезапас, то ли его вызвали на помощь на другой участок обороны города – бронепоезд так же быстро ушёл, как и появился, пустив в небо клубы дыма. К полковнику подбежал капитан Волович и доложил о потерях в Курганском полку: было убито 25 стрелков и 3 офицера, а раненых ещё не подсчитали!

– Приказываю полкам немедленно начать отход на исходную позицию! Домбровскому с Иртышским полком продолжить обходной манёвр!

«Пусть отдаёт меня под суд! Лучше уж я буду отвечать перед ним, но не перед матерями, отцами, жёнами, детьми… а на том свете и перед самими убитыми солдатами», – тихо сам себе сказал полковник.

А на северной окраине в это время шла ожесточённая схватка. Как под Нижней Синячихой, с той лишь только разницей, что тогда наступали бывшие белопартизаны, а теперь солдаты 16-го Ишимского полка, о чём приказ к Казагранди поступил двумя неделями раньше. А оборонялись красноармейцы всё того же 1-го Крестьянского коммунистического полка. Цепи белых шли в атаку, захлёбывались от ружейно-пулемётного огня, откатывались, залегали и снова поднимались. Установленные в городе орудия большевиков изрешетили гору Ялуниху, откуда атаковали стрелки Бордзиловского. Конная разведка штаб-ротмистра Крыжановского, зайдя с северо-запада, проделала рейд через центр города по тылам красных и вышла с северо-востока, пригнав при этом нескольких пленных красноармейцев. Штаб-ротмистр, подталкивая их, подошёл к командному пункту, где стояли Корнилий Цветков и Николай Казагранди.

– Что с этими делать? Может, спросите их о чём?

– Уже ни к чему. Пустая трата времени. Ты и так со своими конниками всё видел, а что там в голове у красных командиров, им вряд ли известно. Уведите!

Присутствовавший в штабе комендант прапорщик Киселёв с двумя бойцами из своей команды быстро толкнули пленных в сторону берёзовой рощи. Вскоре там раздалось несколько нестройных залпов. Командир белопартизан, поморщившись, обратился к Цветкову:

– Я же просил прапорщика не делать этого! Неоднократно просил! Хорошо он с нами с самого начала идёт, а будь кто другой на моём месте, ведь несдобровать ему за свои поступки. Свой же народ истребляем! Пускать в расход нужно только отъявленных большевиков, если местное население за это большинством проголосует. Или вот сейчас следственные комиссии образуются, они должны это решать!

– Только вот условия у нас сейчас не те, – вступился за коменданта Корнилий. – Передвижной тюрьмы у нас не имеется, куда прикажешь их девать? Извиниться и на все четыре стороны отпустить? Конвоировать в Монастырское, или в Синячиху? Так для этого целый взвод нужно с позиций снимать, а у меня людей и так не хватает!

– Все равно, Корнилий, это доблести в глазах местного населения нам не прибавит, – не согласился Казагранди.

– Мы воюем в равных условиях, наши тоже попадают к ним в плен, но ведь и они никаких праведных судов им не устраивают!

– Ладно, хватит! С этим закончили! Рассказывайте! – обратился Николай к Крыжановскому и к стоящим рядом с ним алапаевцам, поручикам Суворову и Путилину.

– Вот местные, они нас и провели с экскурсией по городу.

– Ну и как?

– Да кое-кого порубали по дороге, кое-что зажгли, пленных вот привели!

– Паники-то вы все равно среди них не посеяли. Дерутся отчаянно! Окраина наша, а дальше ни на шаг не можем продвинуться! А вы, значит, местные? – обратился Николай к офицерам.

Те утвердительно кивнули.

– Оставлю вас после занятия города здесь для восстановления порядка, ибо вы всё и всех знаете. Будьте к этому готовы! Это будет приказ! Без очищения тыла от красной нечисти нам с большевиками туго придётся.

– Я, пожалуй, пойду в цепи и сам возглавлю последнюю атаку! – сказал Корнилий.

Казагранди не придал тогда значения его словам. Но потом он долго будет вспоминать эту брошенную другом фразу об атаке, которая действительно окажется для него последней. К вечеру военные действия на северной окраине разгорелись с новой силой. Видимо, вдохновив бойцов своей мощной харизмой, Корнилий лично повёл их в бой…

Что касается южных окраин города, то Домбровский, совершив обход, наконец вышел в тыл красных, обороняющихся под прикрытием поленниц лесопилки. Но как видно, они, выполнив свою задачу и отбив атаку боевой колонны Смолина, сменили позицию и отошли к окраинам города. Слыша учащённую стрельбу с левого фланга, которая всё ближе приближалась к Алапаевску, капитан решил на свой страх и риск поддержать наступающих соседей – сводный отряд Демишхана. И повёл свой полк вперёд к редеющему сосняку и к показавшимся южным окраинам города. Сходу его бойцы, развернувшись в цепь, ворвались в рабочий посёлок Максимовку. Там схватка переросла в рукопашную. Тем временем Домбровский, услышав, что у соседей стрельба начала медленно затихать, послал к ним поручика Ильина.

Вскоре поручик вернулся и сообщил, что у Демишхана дела обстоят не очень хорошо. Сводники, наступая практически на плечах противника, заняли деревню Нейво-Алапаиху[37]37
  Деревня, основанная в 1639 г. на р. Алапаихе близ ее впадения в Нейву. Дала начало Алапаевску, получившему статус города в 1781 г.


[Закрыть], вплотную подходившую к окраинам города. Но тут большевики неожиданно контратаковали. Сам капитан Демишхан получил тяжёлое ранение в грудь. Его заменил корнет Кавказов, и теперь отряд отступает к Нейво-Шайтанскому заводу. Произнеся последние слова об отряде Демишхана, Ильин хотел сказать что-то ещё, но вдруг неловко развернулся, сложился пополам и осел на землю. На животе у него стало быстро расползаться красное пятно… Домбровский, махнув рукой, дал приказ отходить.

На востоке ситуация развивалась также не в пользу тюменцев и тоболяков. Они никак не могли выйти из укрытий на склон горы. По нему, оставляя воронки, била красная артиллерия. Ей вторил курсирующий от вокзала до моста бронепоезд.

Уже темнело, когда командир пешей разведки с двумя бойцами подошёл к Казагранди.

– С северо-запада нависает большая колонна красных! Движутся в обход. Видимо, хотят ударить по правому флангу.

Тем временем бой по всему фронту стал затихать.

– Начальника пулемётной команды ко мне! Прикроем фланг пулемётами!

В это время на командный пункт вбежал адъютант Цветкова:

– Штабс-капитана убили!

– Кого убили?! – не понял Николай.

– Убит штабс-капитан, простите… капитан Цветков!

– Как убит?

– Прямо в лоб! Впереди цепи бежал! – захлёбывался в объяснениях адъютант.

– … вашу мать! – выругался не любивший сквернословий Казагранди. – Как же так?! Почему допустили такое?! Это у большевиков командиры впереди бегут, бахвалятся!

В этот момент он отчётливо понял, что уже не сможет сегодня воевать. Потеря друга медленно доходила до его сознания, разум противился страшной вести. И он знал, что теперь ему с этим жить… Николай отдал приказ об отступлении.

Медленно наступало хмурое осеннее утро. Не сомкнув глаз в эту ночь, он вышел во двор домика в деревне Ямовой, что стоит в нескольких километрах от Алапаевска. Набрав ведро ледяной колодезной воды, окатил себя с ног до головы.

«Кажется, полегчало. Что поделаешь – война. Сколько ещё народа похороним… Да и мне самому сколько ещё отмеряно…» – сказал сам себе капитан. В ворота постучали. И адъютант Новодворцев спросил разрешения войти.

– Тут местные жители… делегация с утра пораньше!

– Что хотят?

Новодворцев пропустил вперёд двоих немолодых мужиков.

– Да вот, говорят, красные город оставили.

– Это точно?!

Те утвердительно закивали:

– Да, господин офицер! Примите от нас хлеб и соль!

И тут же протянули на полотенце каравай. Затем оба представились:

– Староста Стряхнин, зять убитого большевиками депутата государственной думы Гавриилы Кабакова. И Степан Шаньгин, председатель земской управы.

– Новодворцев, начальника конной разведки ко мне! А вы, господа, пока мои разведчики прогуляются по городу, останетесь у меня гостями!

– Вы хотите сказать заложниками? – заволновались делегаты.

– Вот именно. А то кто вас нынче знает!

Казагранди кивнул в сторону одного из бойцов, стоявших на посту:

– Проводи этих негоциантов в горницу да напои чаем!

Вошёл штаб-ротмистр Крыжановский.

– Красные, говорят, ушли из города, проверь со своими бойцами! Не боишься?

Вместо ответа по уставу штаб-ротмистр буркнул:

– Дурак – и тот боится!

Такие ответы не по уставу давно укоренились в партизанском отряде и никого не смущали. Сам Казагранди, пришедший в армию с гражданской службы, не требовал соблюдений всех уставных норм. На что впоследствии ему будут пенять старшие офицеры, а полковник Смолин даже войдёт с ним в прямую конфронтацию. Но, надо заметить, к чести чинов бывших белопартизан все приказы в основном беспрекословно исполнялись. А младшие чины, ворча, а порой зубоскаля, всё же подчинялись и отдавали дань должному уважению старших.

Крыжановский, помахивая нагайкой, вышел и направился поднимать своих конников.

– А вы, Новодворцев, хоть из-под земли достаньте музыкантскую команду, взвод сопровождения и лично отправляйтесь в Ирбит с телом капитана Цветкова. Штаб-офицер должен быть похоронен с соответствующими почестями. Как вы знаете, он вчера был произведен в чин капитана.

– Слушаюсь! А всё же почему нельзя его похоронить здесь, в Алапаевске?

– Прифронтовой город! Кто здесь будет завтра? Всё, выполняйте, поручик!

Тем временем конная разведка из десяти человек, осторожно проехав по городу, вернулась обратно. И бело-зелёные части потянулись в Алапаевский завод. Николай тоже через час уже был в городе. Всё тот же расторопный Новодворцев занял под штаб дом инженера Кокшарова, расположенный в центре города. И через полчаса пригласил туда старших офицеров.