Текст книги "Управление акционерным обществом в условиях реформы корпоративного права"

Исходя из этого суд первой инстанции обоснованно применил статью 71 Закона об акционерных обществах к действиям членов совета директоров общества «Русские самоцветы», решение об избрании которых было признано недействительным».

Некоторые специалисты полагают, что в практическом плане для акционерных компаний наиболее критична «векторная» логика нарушений правил компетенции органов: исполнительные органы не должны вторгаться в полномочия совета директоров, совет – в компетенцию общего собрания акционеров, собрание в целом не может принимать решения, не предусмотренные ст. 48 Закона об акционерных обществах. Предполагается, по-видимому, что принятие единоличным исполнительным органом решений по вопросам, относящимся к компетенции коллегиального исполнительного органа, советом директоров – к полномочиям исполнительных органов, не столь драматично. По нашим наблюдениям, судебная практика отвергает эту гипотезу. Все перечисленное в совокупности – достаточно критично. Соответствующие прецеденты имеются.

Правда, исков о признании недействительными решений совета директоров на том основании, что принятие спорных решений должно было осуществляться исполнительным органом, в самом деле чрезвычайно мало. Чему, полагаем, есть простое объяснение. Такой иск равносилен вызову исполнительного органа органу, которому этот исполнительный орган подотчетен. Учитывая, что по закону решение о досрочном прекращении полномочий единоличного исполнительного органа может быть принято компетентным органом компании в любое время без каких бы то ни было особых оснований и поводов, такой шаг, как начало судебного процесса «против начальства», очевидно, чреват для генерального директора акционерного общества скорым расставанием с последним.

Вторая причина ничтожно малого числа указанных выше исков, как мы думаем, – излишне буквальное понимание некоторыми руководителями и специалистами положений широко известного Постановления Президиума ВАС РФ от 27 апреля 2010 г. № 18067/09 в том смысле, что соответствующие сделки могут быть признаны недействительными только в случаях, прямо предусмотренных законом. Полагаем, что это ошибочное восприятие соответствующих подходов высшей судебной инстанции. В п. 27 постановления Пленума ВАС РФ от 18 ноября 2003 г. № 19 «О некоторых вопросах применения Федерального закона «Об акционерных обществах»» указано следующее:

«Решение совета директоров (наблюдательного совета) либо исполнительного органа акционерного общества (единоличного или коллегиального) может быть оспорено в судебном порядке путем предъявления иска о признании его недействительным как в случае, когда возможность оспаривания предусмотрена в Законе (статьи 53, 55 и др.), так и при отсутствии соответствующего указания, если принятое решение не отвечает требованиям Закона и иных нормативных правовых актов и нарушает права и охраняемые законом интересы акционера. Ответчиком по такому делу является акционерное общество».

Подведем некоторые итоги. Обновленная гл. 4 ГК РФ открывает широкие регулятивные перспективы перед архитекторами моделей и систем корпоративного управления НАО. Вне всяких сомнений, эти возможности значительно шире, нежели те, которыми ранее располагали авторы уставов и внутренних документов ЗАО и ООО. Будет много творчества, смелых институциональных экспериментов и, естественно, «головокружения от успехов», «перегибов» и иных побочных эффектов. В этой связи очевидно, что плотное взаимодействие «домашних» специалистов компаний и «внешних» экспертов в области корпоративного управления и акционерного права, совместный мониторинг судебной и административной практики помогут избежать различных ошибок.

Глава 16
Противодействие корпоративной коррупции: методические иллюзии и действительность

Сравнительно недавно уважаемое федеральное ведомство выпустило в свет Методические рекомендации по разработке и принятию организациями мер по предупреждению и противодействию коррупции (далее – Методические рекомендации)[59]59
  Процитируем главное в пояснении мотивов разработки документа: «Целью Методических рекомендаций является формирование единого подхода к обеспечению работы по профилактике и противодействию коррупции в организациях независимо от их форм собственности, организационно-правовых форм, отраслевой принадлежности и иных обстоятельств».


[Закрыть]. Тем самым, как резонно констатируется в преамбуле документа, конструктивно отреагировав на требования подп. «б» п. 25 Указа Президента РФ от 2 апреля 2013 г. № 309 «О мерах по реализации отдельных положений Федерального закона «О противодействии коррупции» и статьи 13.3 Федерального закона от 25 декабря 2008 г. № 273-ФЗ «О противодействии коррупции»». За что этому ведомству низкий поклон от экспертов, заинтересованных в искоренении упомянутого социально-экономического зла. Что до содержания, то тут возникают некоторые недоуменные вопросы. Настоятельно требующие как минимум обсуждения.

Вопрос первый: охватывает ли предложенное Методическими рекомендациями опорное определение основные случаи корпоративной коррупции как объективной отечественной реальности?

Так, в Методических рекомендациях читаем:

«Коррупция – злоупотребление служебным положением, дача взятки, получение взятки, злоупотребление полномочиями, коммерческий подкуп либо иное незаконное использование физическим лицом своего должностного положения вопреки законным интересам общества и государства в целях получения выгоды в виде денег, ценностей, иного имущества или услуг имущественного характера, иных имущественных прав для себя или для третьих лиц либо незаконное предоставление такой выгоды указанному лицу другими физическими лицами. Коррупцией также является совершение перечисленных деяний от имени или в интересах юридического лица (пункт 1 статьи 1 Федерального закона от 25 декабря 2008 г. № 273-ФЗ «О противодействии коррупции»)»[60]60
  Рискнем предположить, что выделенные нами курсивом слова – в заявленной дефиниции.


[Закрыть].

Признаем: наиболее «популярные» виды корпоративной коррупции в этом положении отражены. По крайней мере те, которые официально криминализированы и «администратизированы». Вот только все ли? И замечены ли уважаемыми авторами документа соответствующие явления в этой области, которые несут значимые риски для компаний[61]61
  Во избежание возможных недоразумений хотелось бы пояснить следующее: предлагаемые читателям рассуждения никоим образом не преследуют цель выявления «качества» Методических рекомендаций в методологическом, теоретическом и сугубо юридическом аспектах. Их авторы, по нашему прочному убеждению, проделали колоссальную работу и со своей задачей блестяще справились, учитывая, что приведенное определение полностью соответствует дефиниции этого явления в ст. 1 Федерального закона от 25 декабря 2008 г. № 273-ФЗ «О противодействии коррупции» («коррупция – злоупотребление служебным положением, дача взятки, получение взятки, злоупотребление полномочиями, коммерческий подкуп либо иное незаконное использование физическим лицом своего должностного положения вопреки законным интересам общества и государства в целях получения выгоды в виде денег, ценностей, иного имущества или услуг имущественного характера, иных имущественных прав для себя или для третьих лиц либо незаконное предоставление такой выгоды указанному лицу другими физическими лицами»). Мы преследуем иную цель – сугубо прикладную, а именно ответить на вопрос: в какой мере можно использовать Методические рекомендации для построения работы по профилактике коррупционной практики в реальном отечественном корпоративном управлении и прежде всего в управлении группой взаимосвязанных компаний?


[Закрыть], но, опять-таки формально рассуждая, законом не высвечены. На наш взгляд, нет.

Несколько «эмпирических зарисовок» из корпоративной практики. Председатель большого совета директоров (имеется в виду количественный состав органа) осуществляющего свою деятельность в Западной Европе дочерней компании головного звена серьезного российского холдинга, имеющего штаб-квартиру в областном центре отдаленного сибирского региона РФ (подчеркнем особо: являющийся фактическим представителем мажоритарного российского же акционера), созывая заседание, инициированное его коллегами, представляющими в свою очередь интересы миноритариев, в строгом соответствии с положением о совете и уставом компании располагает правом выбора географического пункта проведения «óчки». Это либо место регистрации контрольного участника (напомним: славный сибирский городок), либо место регистрации эмитента (напомним: некая столица пребывающей в депрессии страны Старого Света). Замечено: соответствующие решения председателя (в порядке п. 1 ст. 68 Закона об акционерных обществах) интригующе креативны. На требования членов совета – некоторых эмиссаров «миноров» – о созыве заседаний данного органа он реагирует предельно оперативно и при этом за счет компании предлагает всем поработать в Европе (опять-таки напомним: положением о совете директоров таковая возможность предусмотрена). На требования других коллег он реагирует, так сказать, строго наоборот (в частности, возникает и пресловутая «бесплатная путевка в Сибирь»). Месяцы и годы работы в таком совете формируют у некоторых его членов своего рода рефлекс относительно селекции представителей «миноров» на фаворитов председателя (читай: контрольного участника) и изгоев. Как видно, для одних членов совета директоров (и, естественно, для проголосовавших за них на ОСА «интересантов») создаются своего рода преимущества, для других – значимые неудобства. Имеет ли здесь место коррупционное поведение председателя совета как «должностного лица»?

Полагаем, что по «формальным признакам» (см. дефиницию) – нет. Во-первых, преимущества (в данном случае, в силу общего предположения, для одних членов совета перед другими) – не полный аналог выгоды, о которой говорится в ключевом определении. По крайней мере не всегда. Во-вторых, от очевидных для россиян «приятностей» «загранки за счет заведения» удовольствие получают в описанной выше ситуации все члены совета директоров, а не только предполагаемые фавориты мажоритария. В-третьих, бенефициар, чьим «незаконным интересам», вероятно, соответствует такого рода избирательность (если, понятно, исключить гипотезу о том, что председатель совета – в соответствующих ситуациях – банально вредничает), мягко говоря, не явный. То есть, с одной стороны, можно, конечно, предположить, что «выгодоприобретатель» подобной практики в конечном счете реальный контрольный инвестор холдинга. Однако, с другой стороны, возникает вопрос: сколько посредствующих звеньев в такой цепи субъектов носителей неких иных интересов? Думается, много. Что само по себе ставит под сомнение первое предположение о субъекте опорного интереса. В-четвертых, вопрос о «незаконном использовании физическим лицом своего должностного положения» (речь идет о председателе совета) в силу отмеченного обстоятельства о соответствии этой странной «традиции» учредительному документу и локальному нормативному акту компании, по-видимому, не стоит. В-пятых, один из ключевых критериев предложенной Методическими рекомендации формулировки «затронуты законные интересы общества» (всего общества, а не данного акционерного общества), полагаем, не работает.

Почему же тем не менее члены совета из клана «миноритарии-изгои» отвечают на поставленный вопрос иначе, уверяя почтенную инвестиционную и экспертную публику в том, что коррупционное поведение председателя совета налицо? И не просто витийствуют, а деятельно работают своими критическими суждениями и прочей «аналитикой» на снижение инвестиционной привлекательности означенной компании.

Забавно, что, констатируя актуальность последнего обстоятельства, предсовета и его коллеги из другого клана – группы «привилегированных» членов данного коллегиального органа управления, рассуждают о том, что, недобросовестно преследуя цели давления на вторичный рынок, именно «миноритарии-изгои» обнаруживают склонность к коррупционному поведению. Вот и складывается общее впечатление, что никакой коррупции в ее классическом понимании в данном случае вроде бы и нет, а благодатная почва для спекуляций об упомянутом коррупционном поведении имеет место.

Несколько частных, но, как представляется, важных замечаний «по поводу».

Первое. С некоторым опережением обобщая описанную ситуацию и аналогичную ей эмпирику, заметим, что с учетом акцента на последнем из пяти отмеченных выше моментов (про связь с общественными и государственными интересами), предложенный авторами Методических рекомендаций критерий в значительной мере выводит феномен фактического коррупционного поведения в сфере корпоративного управления за их рамки. Ведь корпоративный интерес далеко не всегда является эквивалентом интереса общественного.

Второе. На наш взгляд, коррупционное поведение в компании не всегда выражается в «совершении перечисленных деяний». Бездействие, в том числе различные вариации на тему «умиротворение агрессора», тех, кто, по идее, должен давать им отпор, тоже явление в этом тематическом поле. Это обстоятельство следует подчеркнуть особо, предлагая опорные определения и классификации.

Еще одна зарисовка. Руководитель дочерней компании предоставляет различные «выгоды» руководителю курирующего департамента головного звена диверсифицированного холдинга. Закон он, скорее всего, при этом не нарушает и активно старается не входить в противоречие с требованиями внутренних документов данного холдинга. В числе таких «выгод» следующие: на работу в топовом сегменте данной дочерней компании волевым решением ее первого лица («обычные» собеседования не проводятся, кадровики лишь исполняют его) принимается нужный руководителю указанного курирующего департамента человек; по рекомендации исполнительного органа той же дочерней компании на бонусы членам совета директоров, персонально представленным сотрудниками означенного курирующего департамента, выделяется значительная часть чистой прибыли; в период проведения различных проверок деятельности «дочки» для ревизоров (и это опять-таки сотрудники указанного департамента корпоративного центра) развертывается «могучая экскурсионно-рекреационная программа». И иные в том же духе.

Спрашивается: злоупотреблял ли полномочиями генеральный директор дочернего хозяйственного общества? Вряд ли. Он действовал в соответствии со своей компетенцией, предусмотренной законом и уставом. Бюджеты, сметы и КПЭ, «спущенные сверху», т. е. головным звеном холдинга, он также всемерно при этом «чтил». Почему же на «эмпирическом уровне» неявно формируется иной ответ на этот вопрос?

Самое важное: будучи «припертым к стене» и отвечая на вопрос о том, «для чего ты все это делал», он, скорее всего, вполне искренне ответит: никакой конкретной цели не имел, просто хотел установить добрые контакты с начальством. В сущности, на новом уровне и с учетом изменившейся среды обитания он, сам того не ведая, воспроизвел тем самым парадокс так называемых узбекских дел образца конца 80-х г. прошлого века, пожалуй, впервые поставивших серьезных следователей СССР, обремененных миссией корректной уголовно-правовой квалификации, в затруднительное положение феноменом «взятки за хорошее отношение». Можно это ныне считать коррупционным поведением?

Рискнем обобщить: не только в теоретико-методологическом, но и в сугубо практическом аспекте важно зафиксировать и проанализировать связь проблемы конфликтов интересов в компании (и холдинге в целом) с проблемой собственно корпоративной коррупции. Уважаемые авторы Методических рекомендаций мужественно попытались это сделать. Их выводы таковы:

«Выявление и урегулирование конфликта интересов

Своевременное выявление конфликта интересов в деятельности работников организации является одним из ключевых элементов предотвращения коррупционных правонарушений.

При этом следует учитывать, что конфликт интересов может принимать множество различных форм…

С целью регулирования и предотвращения конфликта интересов в деятельности своих работников (а значит, и возможных негативных последствий конфликта интересов для организации) организации рекомендуется принять положение о конфликте интересов. Положение о конфликте интересов – это внутренний документ организации, устанавливающий порядок выявления и урегулирования конфликтов интересов, возникающих у работников организации в ходе выполнения ими трудовых обязанностей».

Дерзнем не согласиться. Во-первых, длительно существующие (и тем самым воспроизводимые в том же или расширенном масштабе) в компании и группе юридических лиц конфликты интересов – это не просто предпосылка коррупционной практики, это внушительная часть ее содержания, значимая подсистема соответствующих отношений. Разумеется, в таком плане речь идет не о диалектических противоречиях интересов участников систем бизнес-процессов и корпоративного управления (такие противоречия хорошо известны, вполне закономерны и объективны), а именно о конфликтных, т. е. преимущественно разрушительных, антагонистических формах их существования. Во-вторых, область трудо-правовых отношений, как представляется, занимает сравнительно скромное место в макросистеме означенных конфликтов, формирующих феномен корпоративно-коррупционного поведения. Повторим:

наиболее изощренные разновидности возникают на уровне отношений корпоративного центра, управляемых дочерних компаний и иных бизнесов, а также на уровне отношений фактических и легальных бенефициаров и представителей топ-менеджмента.

Вопрос второй: можно ли считать Методические рекомендации адресованными всем участникам системы отечественного корпоративного управления, заинтересованным в радикальном искоренении корпоративного поведения?

Ответ на данный вопрос, как представляется, достаточно четко и полно просматривается в ходе изучения разд. 3 Введения анализируемого документа. Приведем основные фрагменты:

«Круг субъектов, для которых разработаны Методические рекомендации

Настоящие Методические рекомендации разработаны для использования в организациях вне зависимости от их форм собственности, организационно-правовых форм, отраслевой принадлежности и иных обстоятельств. При этом Методические рекомендации в первую очередь рассчитаны для применения в организациях, в отношении которых законодательством Российской Федерации не установлены специальные требования в сфере противодействия коррупции…

В организации Методические рекомендации могут быть использованы широким кругом лиц.

Руководство организации может использовать Методические рекомендации в целях:

– получения сведений об основных процедурах и механизмах, которые могут быть внедрены в организации в целях предупреждения и противодействия коррупции;

– получения сведений о роли, функциях и обязанностях, которые руководству организации необходимо принять на себя для эффективной реализации в организации антикоррупционных мер;

– разработки основ антикоррупционной политики в организации.

Лица, ответственные за реализацию антикоррупционной политики в организации, могут использовать настоящие Методические рекомендации в целях:

– разработки и реализации в организации конкретных мер и мероприятий, направленных на предупреждение и противодействие коррупции, включая разработку и внедрение соответствующих регулирующих документов и методических материалов.

Работники организации могут использовать Методические рекомендации в целях:

– получения сведений об обязанностях, которые могут быть возложены на работников организации в связи с реализацией антикоррупционных мер».

Имея в виду аналитические цели, которые мы поставили выше, считаем возможным обратить внимание на два парадокса предложенных авторами Методических рекомендаций подходов.

Во-первых, адресаты данного документа – юридические лица. Хорошо, конечно, что прежде всего он создан «для применения в организациях, в отношении которых законодательством Российской Федерации не установлены специальные требования в сфере противодействия коррупции», т. е., в частности, для АО и ООО негосударственного сектора экономики. Однако, как мы видим, их «потолок» – уровень собственно организации. Между тем, что хорошо известно, частный сегмент отечественного народного хозяйства основан на деятельности холдингов, т. е. групп организаций, объединенных процессом принятия решений и эксплуатирующих механизм управленческой субординации. Экспертный опыт убеждает: наиболее изощренные и латентные формы коррупционного поведения в таких хозяйственных комплексах «ловятся» как раз на «стыке» организаций – по итогам анализа фактического процесса взаимодействия работников компаний, формирующих холдинг, равно как и взаимодействия самих компаний. Нам представляется, что приведенные выше примеры достаточно наглядно иллюстрируют данный тезис. То, что на уровне одной отдельно взятой компании видится юридически, управленчески и этически безупречным, на уровне холдинга или субхолдинга может предстать совсем в ином свете[62]62
  Справедливости ради приведем единственный (как нам представляется) тезис Методических рекомендаций, отчасти высветивший актуальность общехолдинговых подходов к внедрению антикоррупционных программ: «Распространение антикоррупционных программ, политик, стандартов поведения, процедур и правил следует осуществлять не только в отношении организаций-контрагентов, но и в отношении зависимых (подконтрольных) организаций. Организация, в частности, может обеспечить проведение антикоррупционных мер во всех контролируемых ею дочерних структурах». К сожалению, это положение никоим образом не детализуется. Кроме того, как мы видим, речь здесь идет не о холдинговой философии восприятия проблемы и ее купирования, а о том, что материнская структура должна озаботиться созданием таких программ в «дочках». Что, по мнению авторов документа, едва ли не равносильно привлечению контрагентов к аналогичным программам материнской структуры. Вполне понятно, что это разные вещи.


[Закрыть].

Во-вторых, как-то уж слишком интригует тот факт, что «широкий круг лиц», которым в организации могут быть полезны Методические рекомендации, по замыслам их (рекомендаций) авторов, не включает владельцев, а также их фактических представителей в органах управления и (самое важное в тематическом плане) в органах контроля[63]63
  Примем во внимание, что применение термина «руководство организации» распространяется на членов исполнительных органов и иных «топов».


[Закрыть]. О ком при таком субъектном ракурсе забыли? Об акционерах, в том числе о миноритарных, о членах совета директоров и ревизионной комиссии, т. е. о ключевых участниках системы корпоративно-правовых отношений, кровно заинтересованных в добросовестном создании и применении системы гарантий строго корректного – в юридическом и этическом планах – использования прав и привилегий руководителей высшего и среднего звена управления компании[64]64
  Это не слишком отрадное предположение, как представляется, подтверждает и фрагмент Методических рекомендаций, посвященный разработке опорного локального нормативного акта организации о политике в области противодействия корпоративной коррупции.
  Вот его основные положения:
  «Разработчиком антикоррупционной политики может выступать должностное лицо или структурное подразделение организации, на которое планируется возложить функции по профилактике и противодействию коррупции… Помимо лиц, непосредственно ответственных за разработку проекта антикоррупционной политики, рекомендуется активно привлекать к его обсуждению широкий круг работников организации… Проект антикоррупционной политики, подготовленный с учетом поступивших предложений и замечаний, рекомендуется согласовать с кадровым и юридическим подразделениями организации, представителями работников, после чего представить руководству организации… Итоговая версия проекта подлежит утверждению руководством организации».
  Спрашивается: а где же акционеры, отстаивающие интересы владельцев компании, совет директоров, его комитет по аудиту, бенефициары, головное звено холдинга или, в конце концов, то, что в нашей отечественной традиции принято называть «вышестоящая организация»?


[Закрыть]. Кстати, на практике они чаще всего и выступают в роли «возмутителей спокойствия», апеллирующих к необходимости всестороннего антикоррупционного анализа новых «креативных» схем злоупотребления «топами» этими правами.

Вопрос третий: можно ли признать предложенную Методическими рекомендациями схему корпоративного нормативного регулирования формирования и осуществления антикоррупционной политики компании исчерпывающей в прикладном отношении?

По нашему скромному мнению, ответ отрицательный. В интерпретации создателей документа соответствующие «нормативное обеспечение, закрепление стандартов поведения и декларация намерений» должны выразиться в следующих институциональных действиях конструкторов такой системы:

1) разработка и принятие кодекса этики и служебного поведения работников организации;

2) разработка и внедрение положения о конфликте интересов, декларации о конфликте интересов;

3) разработка и принятие правил, регламентирующих вопросы обмена деловыми подарками и знаками делового гостеприимства;

4) присоединение к Антикоррупционной хартии российского бизнеса; 5) введение в договоры, связанные с хозяйственной деятельностью организации, стандартной антикоррупционной оговорки;

6) введение антикоррупционных положений в трудовые договоры работников.

Все это в высшей степени разумно и обоснованно. Однако недостаточно. Как видится, своего рода конструктивной альтернативой может служить предложенная нами два с лишним года назад трехуровневая система актов корпоративного нормативного регулирования такой работы.

Первая группа – целевые внутренние документы. Имеются в виду нормативные акты компании, сам титул которых указывает на то, что и их содержание полностью или в значительной мере обращено к проблеме профилактики корпоративной коррупции.

Полагаем, приемлемое название для опорного регулятивного акта такого свойства – Корпоративная хартия по борьбе с коррупцией. Если кратко, документ отражает принципиальную позицию компании в борьбе с этим «глобальным злом XXI века», формулирует общие цели и конкретные задачи в этой области, предметно и объективно описывает соответствующие риски (желательно, еще и систематизируя их), в общем плане демонстрирует механизмы и алгоритмы, с помощью которых проводится профилактика, указывает на сотрудников, которые в силу занимаемой должности ответственны за «запуск» и «обслуживание» этих механизмов, обнаруживает систему применяемых в компании стимулов и антистимулов (мер ответственности), мотивирующих персонал и иных участников системы отношений менеджирования и корпоративного управления, указывает на форматы сотрудничества с государством, компетентными общественными объединениями и иными заинтересованными лицами и структурами в области борьбы со взяточничеством. Особенно почетное место в документе следует отвести идеологии общения компании с государственными чиновниками.

Понятно, что документ должен быть опубликован компанией или головным звеном холдинга. По крайней мере на соответствующем корпоративном сайте. С юридической точки зрения важным представляется в тексте устава компании отнести утверждение данного документа к компетенции ее совета директоров.

В некоторых холдингах принимают еще и конкретные программы противодействия коррупции, рассчитанные на соответствующий период и включающие описание циклов мероприятий, проводимых головным звеном холдинга и его опорными операционными дочерними компаниями. Это, понятно, не столько нормативный, сколько адресный документ. Но при должной организации работы к нему относятся именно как к «плану-закону», дополняющему собственно внутренние положения опорного формата некими частными «правилами игры».

Ко второй группе означенных локальных нормативных актов следует отнести целый ряд регламентов, пусть не в полном объеме, но в значительной степени содержащих описание внутрифирменных алгоритмов, позволяющих пресечь самое столкновение компании с коррупционными рисками в следующих сферах: 1) найма персонала; 2) инвестиционной; 3) договорной; 4) судебно-претензионной; 5) корпоративно-контрольной.

Почему именно эти сферы? Вполне очевидно, что все они являют собой обширные «поля искушений» для работников компании, готовых обрести «теневое» вознаграждение от «заинтересованных лиц», так или иначе сталкивающихся с их работодателем, – контрагентов, подчиненных и даже оппонентов своей компании. И которые, по сути, используют в личных интересах превышение спроса на их «услуги» над предложением упомянутых лиц.

Вторая задача документов этого сегмента – создать заслон для проникновения в систему управления и менеджирования компании (холдинга) недобросовестных лиц, которые в дальнейшем могут банально подставить или иным образом дискредитировать ее (его) в антикоррупционном плане.

Указанная группа документов представлена, в частности, следующими положениями (возможно, также типовыми положениями для ДОЗ холдинга):

• о проведении (порядке проведения) корпоративно-контрольных мероприятий (имеются в виду внутрифирменные или внутрихолдинговые целевые ревизии, плановые проверки, аудит-мониторинг осуществления бизнес-проектов и т. д.);

• о тендерах (конкурсах, аукционах и т. д.);

• о порядке проведения должной проверки и мониторинга статуса контрагента компании (нового или – в случае мониторинга – состоявшегося);

• о договорной работе;

• о порядке контроля за участием компании в судебных разбирательствах и процедурах медиации;

• о порядке найма персонала компании;

• об основах проведения экспертизы (должной проверки) компании в ходе подготовки сделок слияния и поглощения;

• о делегировании полномочий (в договорной, управленческой и судебно-административной практике);

• о представительских расходах;

• о вознаграждениях и компенсациях членов органов управления и топ-менеджеров (в том числе членов советов директоров и руководителей дочерних компаний головного звена холдинга);

• о благотворительной деятельности компании;

• о защите интересов головной компании холдинга в органах управления и контроля хозяйственных обществ, акциями и долями которых владеет головная компания.

Данная группа регулятивных актов включает также специфические нормативные документы, конструктивно реагирующие на отраслевые и страновые риски компании. Так, если компания работает в стране с «традиционно» низкой эффективностью противодействия взяточничеству, для нее колоссальное профилактическое значение будут иметь документы, которые содержат описание модельных алгоритмов поведения сотрудников или агентов в ситуациях, которые то же руководство связывает с феноменом «вознаграждения за упрощение формальностей» (положения о представительстве, агентировании и т. п.).

Третья группа представлена общими, хорошо известными специалистам нормативными и программными документами, декларирующими идеологию, цели, принципы и основные несущие конструкции корпоративного поведения компании, в системе которых применительно к интересующим нас задачам необходимо отразить соответствующие антикоррупционные мотивы такого поведения. В их числе:

– кодекс корпоративного управления (поведения);

– кодекс корпоративной этики:

– положение о взаимодействии головной компании холдинга с ДЗО;

– положение о сотрудничестве с миноритарными акционерами.

В заключение – о постанове работы по аудированию антикоррупционной корпоративной практики.

Злободневность данной проблемы вполне резонно признается авторами Методических рекомендаций:

«Рекомендуется осуществлять регулярный мониторинг хода и эффективности реализации антикоррупционной политики. В частности, должностное лицо или структурное подразделение организации, на которое возложены функции по профилактике и противодействию коррупции, может ежегодно представлять руководству организации соответствующий отчет. Если по результатам мониторинга возникают сомнения в эффективности реализуемых антикоррупционных мероприятий, необходимо внести в антикоррупционную политику изменения и дополнения».

Второй тезис:

«Привлечение внешних независимых экспертов при осуществлении хозяйственной деятельности организации и организации антикоррупционных мер».

Все тут правильно. Дело за малым: объединить первое и второе. А именно внешний аудит сделать доминирующей формой также и системного мониторинга антикоррупционной корпоративной практики. Если этого не произойдет, то будет так, «как всегда». Известно же: самой циничной и латентной разновидностью злоупотреблений в правоохранительной системе является коррупция в службе собственной безопасности…