Текст книги "Настоат"

Однако мысль моя не о том…. Парадоксально, но все это слезливое, сентиментальное пустословие ведет к четкому, ясному и логически неопровержимому факту, который – готов поспорить – придется вам не по вкусу. Но ничего не поделать, сами завели эту шарманку – так вот вам мой вывод: Иненна, задумайтесь, сколь жалок и смешон тот человек, что не способен возобладать над собственным инструментом познания! Тот, кто покорно склоняет голову перед эмоциями, подчиняется им, порабощается, уничтожается, стирается в прах. Тот, кто направляется ими, подобно безвольной игрушке в руках незримого господина. И что – вы всерьез полагаете, я добровольно изберу этот путь? Думаете, я позволю себе пасть столь низко и отступиться от разума? Нет, ни за что на свете! Поэтому какие чувства? У меня их нет! По крайней мере, в отношении того, что мне неприятно; а преступление – как раз тот самый случай.

Вам, наверное, не понять – но я, как мужчина, не могу позволить себе то, что истощает мои силы. Печаль, раскаяние, гнев, злоба, ревность – избавьте! Знаете, где они сейчас? Вот здесь, у меня в голове – не в груди, нет, именно в голове! И находятся они там под моим полным и неусыпным контролем; заперты, замурованы в стальной, непробиваемой клетке – и выйти из нее невозможно!

Не напомните, как там пел ваш прославленный менестрель: Heart over mind, yes I’m my father’s son?[28]28
  Сердце сильнее разума, да, я сын своего отца (англ.). Песня британского исполнителя Джо Кокера (1944–2014).


[Закрыть] Так ведь? Неплохо! Благозвучно и мелодично. Я и сам порой напеваю. Да только смысл внушает брезгливость и отвращение! Все должно быть иначе: разум и только разум, он превыше всего. А это – гимн неудачника, что не в состоянии совладать с собственным сердцем. Так что не задавайте более глупых вопросов: убитую девушку я никогда не знал, а если б и знал – то теперь позабыл бы. А посему – плевать я хотел с высокой колокольни, что там с ней сталось и кто ее зарубил…

– Заколол, – поправляет Ламассу.

Интересно, откуда он знает? Конфиденциальная информация!

Настоат презрительно машет рукой.

– Зарубил, заколол – какая разница? Неважно! Плевать! Что вы морщитесь, отводите глаза? Цинично? Быть может. Искренне? Однозначно! И я почему-то убежден, что все мы такие – лишь хотим казаться лучше, добрее, человечнее, не понимая, что человечность – это и есть эгоизм, безразличие, равнодушие к тому, что нас не касается.

Ну что, этого достаточно для составления психологического портрета? Или хотите еще? Время аудиенции подходит к концу.

– Все правильно, – слышится ехидный голосок Ламассу. – Молодец! Так ее, Хозяин. Давно пора расходиться. Караул устал. Все ясно, мадам?

– Постойте, Настоат, еще пару вопросов!

– Нет. К сожалению, я слишком устал, чтобы далее беседовать с вами. К тому же, мне попросту надоело. Я излил душу, словно на исповеди. Возможно, продолжим в следующий раз.

Он медленно подходит ко мне; на бледном, полуживом лице его черные бездонные глаза выглядят особенно жутко. Длинные ледяные руки неподвижно висят, словно плети. Склонившись надо мной, почти касаясь моих губ, он размеренно шепчет:

– В следующий раз, Иненна… Если он, конечно, наступит.

И разражается смехом.

– Но… Как же так? Нам еще столько всего предстоит обсудить! Вы не можете просто взять и уйти!

– Могу. Теперь я могу практически все. Ступайте! Если увидите Дункана Клаваретта, обязательно передавайте привет – его я тоже жду к себе в гости. Впрочем, я не уверен, что ваш путь обратно будет счастливым – говорят, многие остаются в этом замке навечно. Главное – не оборачивайтесь, а то может приключиться какой-нибудь казус – типа того, что некогда произошел с Форейем и Ифретикой. Не слышали о таком? Ну и правильно – возможно, это лишь мифы. – Вздыхает. Мрачно улыбающаяся собака, мягко ступая по мрамору пола, подходит совсем близко. Настоат гладит ее по загривку. – Ламассу, ты знаешь, что делать! Прощайте, Иненна! Приходить сюда в одиночку было, конечно, огромной ошибкой…

И, сделав шаг назад, Настоат растворяется в вечности.

Ни дыхания, ни слов его боле не слышно. Снег падает, словно все это лишь сон или сказка. Детская новогодняя сказка. Господи, пусть будет так!

Изрыгая пар из оскаленной пасти, Ламассу хрипло рычит: «Нет, Иненна, это не сказка… Идите за мной! Отсюда начинается остаток вашей дороги».

* * *

Мы медленно бредем на восток сквозь непролазную чащу; засохшие, окаменелые деревья голыми безлистными кронами касаются самых небес. Из промерзлых буераков растекается сонная мгла. Мне холодно и одиноко.

Ламассу становится страшнее и больше. Почему, ну почему он молчит? Уж лучше бы издевался, как давеча у Настоата. Но нет – ни улыбки, ни ехидного замечания, ни насмешливого взгляда. Будто путь мы держим на плаху… Я словно Цинциннат, приглашаемый к казни. Какая ужасная аналогия!

Если бы Великий Архитектор был сейчас здесь, подле меня, ему бы я вверила всю свою жизнь, без остатка. Жаль, что после его исчезновения я вовсе о нем позабыла… И почему сейчас, на этой сырой, припорошенной снегом земле я вдруг помыслами своими обратилась к Нему, о ком не помнила столько столетий? Наверное, на тонущем корабле все делают так же. Или в бою, перед лицом неминуемой смерти. Но ведь это не мой случай, правда?

Все будет хорошо – обязательно, непременно будет. Все еще будет… Пусть не хорошо, нет, но хоть как-то… Я на это согласна.

Ламассу выше меня ростом, один коготь – больше всей моей кисти. Глаза налиты огнем… Чего он ждет? «Мы уже близко. Готовьтесь!» Голос его перестает быть членораздельным. Яростное дыхание вперемежку с глубоким, пронзительным хрипом.

Лес расступается перед нами. Просторная, испещренная рытвинами, поросшая ветхим буреломом поляна; сразу за ней – река: вот она, граница мглистого замка. Доберусь до нее – и я в безопасности; там начинается мир, эспланада, предместья Вечного Города. Только сейчас я поняла, что являюсь его частью, – отрицать это было бы глупо. Уж лучше дождливый Город, нежели темный, сотканный из наваждений, погребенный среди снегов замок. Правильно шептал внутренний голос – мне здесь не место.

Поднимается вьюга. Ламассу смотрит на меня сверху вниз: он достиг невообразимых размеров – пожалуй, ему не составит труда дотянуться до Луны, что неспешно плывет сквозь пунцовые тучи. Лапы его подобны могучему дубу; раскидистой, тысячелетней секвойе. Он – чудище…

Почему мы остановились? Здесь, посреди промерзлой поляны. Почему мы молчим? «Ламассу, что происходит?» – «Ничего. На самом деле все уже произошло. Ждем лишь Нарохов, – дан мне ответ. – Они всегда присутствуют как свидетели».

Я оглядываюсь. Со всех сторон – из леса, с лодочной станции, из грязных своих обиталищ, даже откуда-то снизу, из-под земли или сквозь камышовые заросли болотистой поймы вылезают сотни и сотни Нарохов. Они подобны муравьям, тараканам, что мириадами обступают нас с Ламассу. И вот все на месте – каждый из них смотрит и ждет; молча кутаются они в старые, потрепанные, истерзанные ветром накидки; глубокие морщины покрывают их лица.

Ламассу делает шаг назад; шепчет: «Теперь мы у цели. Как видите, это конец. Завершение вашей дороги. – Медленно склоняет голову и задумчиво озирает Нарохов. – Приветствую вас, братья!»

Ужас происходящего холодит меня изнутри – дикий, неописуемый, необъятный. Ноги подкашиваются, руки дрожат, тело не подчиняется. Я падаю ниц. Как же так, почему именно сейчас? Ведь никогда прежде я не была столь жива, как на этой омертвелой поляне… Нет, я не хочу! Это несправедливо! Хотя… Возможно, я сама заслужила… Простите все, кого я встретила в жизни!

Ламассу заходит мне за спину; я слышу его горячее, громоподобное дыхание. Не оборачивайся, Иненна, только не оборачивайся – просто прими неизбежное! Самое время быть честной: я знаю – жизнь моя пролетела бесцельно, и вот она уже позади. Взмах крыла бабочки… И оказалась я точно такой же, как все остальные. С самого начала шла я к этой поляне: холод и озноб посреди дремучего леса – вот закономерный итог всей моей жизни. И никуда от этого не укрыться.

Почему он медлит? Тянет, издевается, ждет покаяния… Слишком поздно! Давай, Ламассу, верши свое дело! Хоть здесь прояви отзывчивость и сострадание.

Шорох… Похоже, он припадает к земле. Изготовился для своего последнего, смертоносного прыжка. Представляю, как сейчас сверкают его кровавые зубы…

Вот и все, Иненна. Конец твоей сказки…

* * *

– Именем Великого следствия, что здесь происходит?

Низкий раскатистый голос бесцеремонно прорезает тьму, сгустившуюся над поляной. Толпы Нарохов приходят в смятение. Словно движимые единым разумом, они покорно расступаются перед грозной поступью того, кто осмелился бросить им вызов. Ламассу усмехается. Тихо, едва слышно он шепчет: «Ну наконец-то… Дождались».

Высокий черноволосый офицер, положив руку на сверкающий изумрудами эфес остро отточенной шпаги, степенно проходит сквозь притихшие толпы сгорбленных, несчастных Нарохов. Какая безрассудная решимость! Неужто теперь спасена?

– Я вынужден повторить свой вопрос: что здесь происходит? Несанкционированный митинг? Кто организатор? Конституция вам такого права не давала! Вы что, посягаете на свободу и суверенитет Ландграфства?

Один, самый смелый из стариков тихонько лепечет:

– А в чем, собственно, дело? У нас есть права… Мы закона не нарушаем. А свобода собраний, как известно, дарована свыше… Гражданское общество – понимаете?

Офицер разражается смехом.

– Ха-ха-ха, дедуля! Что ты несешь? Права… Ты способен их защитить? Нет? Тогда и сиди смирно – считай, что их нет. Забыл наш священный девиз? «Закон? Это сабля!» Нет оружия – нет прав. Все тебе ясно?

– Но мы никому не мешаем…

– Как это – никому? Поступила жалоба от местных жителей – говорят, здесь злостно нарушается общественный порядок.

– Какая жалоба? – смущенно шепчет Нарох. – Мы и есть местные жители!

– Вот вы и пожаловались! Просто, наверное, уже позабыли. А если и не жаловались, то все равно Великое следствие лучше вас знает, как обеспечить свободу, благополучие и процветание вверенного ему населения. Мы – орган социальной защиты! Как видите, порой складываются ситуации, когда вам требуется защита от собственной глупости, и я готов любезно взвалить на себя сию непосильную ношу.

На этом – все. Есть вопросы? Нет? Замечательно. Тогда расходитесь! А помитинговать всегда успеете – мы без проблем отведем вам для этого уютный закуток где-нибудь подальше от Города, оградим его решеткой, поставим охрану и часовых – в общем, сделаем все, чтобы, не дай Бог, не ущемить чьих-то прав. Ведь это святое! Ха-ха…

Понуро склонив головы, вытирая старческие слезы, Нарохи расходятся по своим жалким лачугам, зарываются в землю, растворяются в лесной чаще.

Офицер торжествует. Его красивые зелено-голубые глаза устремлены на Иненну.

– Девушка, пойдемте со мной – вместе мы выберемся наружу. Этот замок – неподходящее место для вашего совершенства.

Господи, он великолепен! Мой куртуазный рыцарь, благородный спаситель! Что Настоат – вот он, подлинный герой, хозяин моего сердца!

– Стоять! – раздается глухое рычание сзади.

Крадущейся походкой Ламассу вразвалку, словно бы издеваясь, приближается к офицеру. Как сильно он изменился! Уменьшился, втянул клыки, ростом стал едва ли по пояс. Выглядит, как обыкновенная шавка – брехучая, наглая, но безобидная. Безродная – не сошедшая с небес, а вылезшая из подвала. И чего я так испугалась? У страха глаза велики – возомнила, будто он демон… Негодяй, больше ты меня не обманешь!

– Куда это вы собрались? Искали организатора? Так это я, собственной персоной! А кого вы здесь надеялись встретить? Настоата? Ну-ну… Я всегда знал, что вы не особо блещете умом, Дункан. Кстати, не пора ли представиться? Иненна, познакомьтесь – это не кто иной, как ваш начальник, господин Клаваретт. Или, как мы с Хозяином предпочитаем его называть, Главный полицейский урядник, ГПУ.

Что, не удалось разыграть красивую сценку и на глазах у изумленной публики внезапно обратиться из простого солдата во всесильного Начальника следствия? Так вы не расстраивайтесь – поверьте, это лишь первая из череды неудач, что уже стоят у порога. И закончится все, господин Клаваретт, вот увидите, горькими слезами на полу опустевшего Ландграфского замка. Того самого, где сейчас восседает Курфюрст, столь ненавидимый вами. Скоро, совсем скоро вы поймете, что нет печальней повести на свете, чем повесть о Дунка́не Клаваретте.

Ну а про вашу судьбу, Иненна, я вообще умолчу – все в итоге сложится ужаснее некуда! «Печаль будет длиться вечно» – даже не сомневайтесь!

Дункан утомленно качает головой. Похоже, удары Ламассу бьют мимо цели – хотя, возможно, это лишь маска. В любом случае, держится он отменно. Браво, Дункан, похоже, я в тебе не ошиблась.

– Послушайте, уважаемая Собачка, мы правда устали. Скажу честно: я лишь недавно проснулся – и проснулся с диким похмельем. Пожалуйста, проводите нас к выходу – и мы более не побеспокоим вас своим навязчивым присутствием.

– Что? Как вы меня назвали? – хрипло рычит пес. – Зарубите у себя на носу: я вам не «уважаемая собачка», а Досточтимый господин Ламассу. Не забывайтесь – вы на моей территории, так что проявите смирение.

– Хорошо, хорошо, господин Ламассу! Не смею перечить, – улыбается Дункан. – Так что, прово́дите нас к выходу? На сегодня у нас большая программа – да и на завтра, по правде говоря, тоже. Иненне с утра предстоит осмотр тела жертвы – только ей как самому талантливому сотруднику Следствия я могу доверить столь ответственное поручение.

Польщенная неожиданным комплиментом, Иненна кивает.

– Почту за величайшую честь! После посещения Настоата мне еще сильнее захотелось раскрыть это дело.

Вой Ламассу возносится к небу:

– Ну-ка цыц, голубки! Щебетать будете позже. Подумать только: какая самонадеянность! Во-первых, никакого осмотра тела не состоится – уж это я могу вам гарантировать. Более никто из вас труп не увидит… Вчера у вас был шанс, Дункан, но вы его упустили. Испугались. А теперь уже поздно.

А во-вторых… Во-вторых, велика честь, чтобы я – лично я! – провожал вас отсюда. Обойдетесь. Выход – туда! – И его мягкая, косматая лапа нехотя отрывается от земли и указует путь в сторону Города. – Переплывете реку – и прямо, только лишь прямо, никуда не сворачивая. И вскоре окажетесь снаружи, в своем маленьком, затхлом, промозглом мирке, покинуть который вы по-прежнему не в состоянии.

Дункан кланяется; рука его крепко сжимает пальцы Иненны. Пора возвращаться домой!

Ламассу подходит вплотную.

– А на прощание я вам скажу: очень не советую появляться здесь снова. Забудьте об этом Замке! И не вздумайте присылать сюда своего маленького ублюдка, Йакиака – в следующий раз при встрече я порву его на части. Обещаю. И сделаю это с огромным удовольствием, как делал уже не раз прежде. И никакое Следствие, никакая власть его не спасут – здесь ваши законы не действуют. Мы вне Города! Вы даже не представляете, с чем имеете дело и с чем способны столкнуться!

Иненна, а что касается вас… Не воображайте, будто сегодня вам повезло. То, что вы с Дунканом уходите отсюда, – это не ваша сила, и уж тем более не удача; это наша священная воля. Добрая воля. Которая, в случае чего, может перемениться.

Угрозы Ламассу более меня не пугают. Они – словно выстрелы в пустоту. Стоит ли опасаться, когда теперь я с ним – с моим красивым, милым Дунканом.

Но вот обстановка… Холод, снег, вьюга; поземка, стелющаяся по одиноким равнинам… Я так и не поняла, что такое есть этот Замок и кто в нем хозяин.

– Ламассу, вы говорите, словно хранитель этого места. Я чувствую себя, будто в Аду. Окрест меня – мир теней, не иначе, – тихо шепчет Иненна.

– Не порите чепухи! Ад пуст – все демоны в Городе. Отбросьте иллюзию внешнего сходства – это лишь диктат слов и навязчивых мыслей, тирания сознания. Дворец сей – предбанник, из которого можно попасть вниз или вознестись выше. Так что не перебарщивайте с метафорами!

Все, что происходит здесь, видится вам совершенно превратно. В ином, сумеречном, полностью искаженном свете. Впрочем, по-другому и быть не может – даже Хозяин пока плутает в потемках. И вообще – поинтересуйтесь у Дункана: уж он-то, как никто другой, знает – или хотя бы догадывается, что «Ад – это Другие». В любом случае, скоро ему это будет явлено. Так ведь, господин Клаваретт? Вы уже в предвкушении?

Дункан упорно молчит. Какое ослепительное, стоическое самообладание! Ироничная усмешка играет на его губах, однако в глазах я вижу печаль и тревогу…

– Что, нечего сказать? То-то же… А то – ишь! Вообразили себя героями катабасиса. Не слишком ли много чести для двух идиотов?

Ладно, я устал… Идите! – рычит Ламассу. – Идите и вкусите сполна прелесть цепких объятий друг друга; напейтесь или погрузитесь в работу; ведите и дальше подковерные игры против Курфюрста. В общем, займитесь всем тем, чем обычно, а на большее и не претендуйте. Запомните, Дункан: оные убийства – не вашего ума дело. Слышите, Иненна? То же самое касается и вас. На этом пути – лишь холод, смерть и забвение. Ничего больше. Остановитесь, пока есть возможность!

А теперь оба – пошли вон отсюда! Мне пора отдыхать. Да и Хозяин, должно быть, заждался…

И одним прыжком, воспарив над землей, он оставляет ледяную поляну, а вместе с ней и нас – одних, совершенно одних – наедине друг с другом. И долго еще откуда-то сверху, а может, из леса – или еще дальше, из самых покоев Настоата, – я слышу резкий, что барабанная дробь, лай; слышу протяжный вой, подобный и смеху, и плачу; слышу, наконец, гробовую тишину – и от крика ее не убежать и не укрыться; она – самый громкий звук в мире.

Но это не страшно – ведь со мной Дункан. Позабыв обо всем, он целует, обнимает мое нежное тело. Рука его скользит ниже… Не сейчас, дорогой, позже!

– Иненна, ты вся дрожишь! Возьми плащ – и тронемся в путь. Город уже близко.

Как быстро мы стали одним целым! Такое ощущение, что я знаю его целую вечность.

– Скажи, милый, ты ведь не злишься, что я явилась сюда одна, по собственному произволу, без твоего приказа и ведома? Что на свой страх и риск пришла в этот замок, отыскала подозреваемого, говорила с ним, даже обманывала, пытаясь самостоятельно раскрыть преступление? Скажи, ведь не злишься?

– Нет, Иненна, конечно же, нет. Я должен, но как-то не получается. Шел сюда и представлял, как вышвырну тебя вон из Великого следствия, если, конечно, застану в живых. А потом увидел кучу зевак, старых больных оборванцев, что столпились на поляне в ожидании действа, да еще бесцеремонного Ламассу с его вечной ухмылкой. И посреди всего этого сброда – тебя, слабую, беззащитную, испуганную, дрожащую. И из души моей все как-то исчезло, испарилось, как будто и не было. Не порицание тебе нужно, не гнев, злость и обида. Но забота. И понимание.

– Дункан, я и подумать не могла, что ради меня ты осмелишься войти в этот Замок. Сколько сплетен и домыслов я слышала раньше! О высокомерии твоем, надменности, чванстве. О многом другом, о чем теперь и говорить стыдно. Похоже, все это – ложь!

– Ну, не совсем все, – смущенно улыбается Дункан. – Впрочем, это неважно. Смотри, выход! Видишь, все просто. Мы на пороге! Пора переступить и вернуться. А Город и не заметил нашего отсутствия.

– Опять дождь… Не думала, что успею о нем позабыть. И рада, как никогда прежде. Мы дома!

Ах, Дункан! Как нежно он целует меня в губы… Волосы промокли насквозь, вода холодит мое тело. Не беда – я вся горю изнутри. Наверное, это и есть любовь, о которой я слышала в детстве. Милый! Твой офицерский мундир, и шпага, и эполеты – все это сводит с ума…

Как и глаза Настоата – их невозможно забыть!

– Дункан, а ты правда разрешишь мне осмотреть тело убитой?

* * *

В темени нас двое – я и моя собака.

Ламассу сидит молча, будто задумавшись; снежинки ярко блестят на его густой темной шерсти. Непростой день был сегодня – как хорошо, что он наконец завершился.

– Не грустите, Хозяин. Скоро будет веселее! Не скажу, что лучше, но веселее уж точно! Энтропия и динамика нарастают. Близимся к апофеозу.

– Легко тебе говорить, Ламассу, – ты занят хоть чем-то. Спишь, косточку гложешь да Нарохов иногда принимаешь. А я? А что я? Тоска окружает со всех сторон света, мир навевает печаль и дикую скуку. Ты знаешь, я даже спать разучился. С тех пор, как мы здесь, я глаз не сомкнул. И не тянет… Странно, очень и очень странно!

Замок – словно одушевленный, живой организм, он шевелится, дышит, поет песни. И вообще – мне порой кажется, что он построен специально для нас, для нашего пребывания. Не заточения, нет – именно пребывания. Никто даже не охраняет. И не приходит. Только Иненна…

– А кто вам еще нужен? И так полным-полно героев! Вы, я, Энллиль, Курфюрст, Деменцио Урсус, Дункан Клаваретт, Йакиак. Сегодняшняя гостья. Уйма второстепенных персонажей. И каждый из нас теоретически может оказаться убийцей. Зачем нам еще кто-то? Читатель запутается. Это ж не «Война и мир» и не «Одиссея»! У нас своя эпопея!

Смеясь, Ламассу усердно чешет лапой за ухом.

– Ладно, хватит болтать ни о чем! Cкажи, что́ там Иненна? Ты выполнил мое поручение?

– Конечно! Все сделано безукоризненно! Препроводил, напугал до смерти. Больше она сюда не сунется! Да и другие ищейки – сарафанное радио работает превосходно! Хозяин, в этом Замке господствуют лишь наша воля, наш закон – и весь окружающий мир, все Следствие горько пожалеют, если еще хоть раз рискнут заявиться сюда без нашего ведома. Думаю, я сумел донести эту простую и банальную истину до Иненны – и, можете не сомневаться, сделал это более чем выразительно, при помощи весьма красочных образов и аргументов. Их она запомнит надолго.

– Отлично, Ламассу!

– Одно смущает меня, Хозяин… Видите ли, по невнимательности своей, рассеянности, неаккуратности – да еще будучи на голодный желудок, я… Как бы это сказать… Несколько упустил глубинную часть вашего поручения. Недопонял… И закралось у меня смутное подозрение… – Ламассу подходит ближе и, недоверчиво озираясь по сторонам, шепчет на ухо: – Быть может, на самом деле вы хотели, чтобы я ее не напугал, а скорее… того… хм, прикончил?.. – Секунда тягостного молчания. – Хозяин, не буду юлить: я хочу слышать не слово, не речь, но то, что сокрыто за ними. Даже не мысль, а нечто большее, потаенное, невыразимое. Чистую энергию сокровенных страстей и желаний. Скажите: надо было закончить все здесь, не дав ей выйти наружу?

– Что? Нет, нет, Ламассу… Я не думаю… не знаю. Наверное, ты все сделал верно… Наверное – верно… Да, именно так…

– Ну вот и прекрасно! Будто камень с души долой, – улыбается Ламассу. Голос его обретает былое звучание. – Но все же – поразмышляйте на досуге, чего именно вы хотите. Стоит раз и навсегда определиться с тайными желаниями, чтобы, не дай Бог, не оказаться с ними наедине, по ту сторону реальности. Или, как говорил демиург, «по ту сторону принципа удовольствия».

– Обожаешь ты демагогию, Ламассу! Вы с Энлиллем, часом, не родственники? Он точно такой же. Ладно, не о том речь… Хотел спросить: как думаешь, зачем Иненна сюда приходила? Ведь не составлять же мой психологический портрет, в самом деле?

– Естественно, нет. Как вы могли вообразить подобную глупость? Видимо, хотела выбить признание. Точнее, выманить хитростью. Вот же святая простота! Между прочим, Хозяин, вы ей понравились.

– Мне она тоже…

– Я заметил. Но теперь, к сожалению, слишком поздно. Скоро она окажется в объятиях Дункана – и это абсолютная неизбежность. Зря вы ее отвергли!

– Ламассу, странно: я думал, она тебе не по вкусу. Так ехидно задирал ее, издевался, высмеивал. И не по-доброму, как обычно, а с желчью, я бы даже сказал – с остервенением. Мне показалось?

– Отчего же! Вы совершенно правы. Но вывод – неверный: у вас сложилось превратное представление о моих конечных намерениях. Поверьте, я забочусь о ней точно так же, как и о вас.

У каждого поведения есть свое объяснение – и я, хоть и принадлежу к псовым, вовсе не исключение. Вы что, не проходили в яслях бихевиористскую теорию личности? Стимул – реакция, стимул – реакция, и так до бесконечности. Это каждый сопляк нынче знает. И как вы живете с такими пробелами в образовании? Напомните – проведу парочку мастер-классов!

Так вот: у меня был собственный стимул над ней издеваться – попросту говоря, причина. И если вы о ней не знаете, то это вовсе не значит, что причины не существует. Отсюда и все ваши нелепые догадки. Доступно объяснил?

– Глупый вопрос. Конечно же, нет! Ждать от тебя ясности – себе дороже. Ламассу, в какую игру ты играешь?

– Скоро узнаете. Хотя лучше бы это навсегда осталось загадкой. Тайной за семью печатями. Помните, как у Эль Грехо? «Снятие пятой печати» … Это как раз наш случай!

– Не уходи от темы. Мы говорим про Иненну!

– Я тоже. И про убийцу. «Мне отмщение, и аз воздам».

– Все, хватит нести ахинею! Если Иненна и впрямь уже в объятиях Дункана – значит, не слишком-то я ей был интересен.

Ламассу разражается смехом.

– Ха-ха-ха! Какое простодушие! Какой детский, наивный взгляд на человеческую природу! Будто это вы здесь собака. Неужто не видите? Иненна… Приглядитесь – что такое она есть? Чем живет? При всей своей хитрости, ловкости, даже манипулятивности – которую, впрочем, легко можно понять, учитывая ее прошлое, – она все же дарит любовь, а не забирает. А вы взяли и отвергли сей дар. Символический обмен, так сказать, не состоялся. И теперь любовь свою она преподнесет Дункану – и будет права. Видите, Хозяин, все могло бы сложиться иначе. По-другому… Но осталось, как прежде, – в том и состоит наша с вами трагедия!

– Опять! Ты можешь говорить по-людски, по-человечески? Какая еще трагедия? И как – по-другому?

– По-другому – это не так, как обычно; не так, как было всегда. Что тут неясного? Развилка, иное направление, понимаете? Быть может, даже спасительное. А теперь лучше вам с Иненной более никогда не встречаться. Кончится плохо. Вот я и издевался – чтобы Иненна убралась восвояси. После вашей ошибки уже ничего не поделать… Это все, что я могу сообщить.

Голова полнится мыслями. Снова загадки… Может, Ламассу прав – стоило больше внимания уделить гостье – и все могло бы пойти по-другому. Хотя откуда ему знать? Опять болтает невесть что!

Вдали Нарохи заводят пронзительную, тягучую песню. Каждый вечер одно и то же. Они словно возносят молитвы, воют, обращаясь к Луне, поют о своей темной, безрадостной участи. Что я здесь делаю, среди этих дремотных, мертвенных пустошей? Один, в окружении верной, но полоумной собаки да многих сотен дряхлых, полуживых стариков. Они – ошметки вечности, ее гниющие, разлагающиеся останки. Объедки со стола бессмертной природы. Их руки – что черви; извиваются где-то там, на поляне…

Кажется, я слишком устал. Я засыпаю… Это все Замок – он нашептывает мне, рисует сказочные, мимолетные картины, сотканные из музыки и шума прибоя. В коконе его дыхания мне тепло и уютно, в нем я слышу мотивы надежды. Замок – материнское чрево, а я, наверное, еще не родился… Долго ли еще скитаться в поисках света? И не я ли его погасил?

– Хозяин, все в порядке? – доносится издалека голос. – Похоже, вы еще нездоровы. Бормочете бессвязную чушь. Даже у меня шерсть дыбом встает.

– Ламассу, как хорошо, что ты рядом. Я почти что уснул… А может, уже сплю. Все плывет перед глазами. Сон или явь, реальность или выдумка… Здесь очень тихо. Только где-то журчит вода. Знаешь, я хотел бы искупаться в реке. Говорят, ниже по течению – балки… Я только что гулял там. Или, может, мне показалось?.. Гулял и любовался, заглядывал в поросшие бурьяном овраги – и вдруг задался вопросом: как удивительно – они все зовут меня Настоатом: Иненна, Дункан, весь Город… Почему так? Ведь можно иначе… Как думаешь, имя это… Оно мне подходит?

– Хозяин, вы устали! Ложитесь; обсудим все завтра. И вообще – стоит ли бередить раны? Сейчас – явно не время…

– Да, я знаю… Но все же. Я хотел бы услышать твой голос. Мнение друга.

– Хорошо, будь по-вашему! Я попробую объяснить… В имени – сакральный смысл; это не звук, а воплощение образа, абсолюта. Nomen est omen[29]29
  Имя есть знак (лат.).


[Закрыть]. И если вас зовут Настоатом – значит, на то есть основания. Но я бы не торопился – все течет и меняется. Даже мне порой бывает трудно понять, что ожидает нас впереди. По крайней мере, с полной уверенностью. А без этого знания – не ответить на ваши вопросы. Ход предстоящих событий все скажет лучше меня.

Я ощущаю обжигающее дыхание Ламассу на своей загрубевшей, подобно панцирю, коже. Он лижет мне руки, лицо, губы. Я и не заметил, как он оказался совсем рядом. Горькие слезы текут по щекам.

– Не плачьте, Хозяин – все впереди! Помните: имя, подлинное или мнимое, не есть нечто вечное, неизменное – оно даруется другими, но зависит только от вас. Время еще есть, оно не упущено. Слушайте только себя! Ну и моих советов, конечно! Но довольно об этом – вы должны отдохнуть. Доброй ночи, Хозяин! Сегодня она будет темной – и не только для вас…

Замок укрыт белым саваном снега. Озябший, он смотрит на меня сверху вниз. Кутаясь в плед из ночных сновидений, готовится рассказать красивую сказку. Настоат, послушай ее – она тебе пригодится… А может, это вовсе не сказка.

Слушай – и засыпай.

Великий альгвасил открывает свою книгу – в ней записано все от начала времен…