Текст книги "Дневник переводчик Посольского приказа Кристофа Боуша (1654-1664)"

Дополнение к 1660 году

Окольничий и воевода князь Иван Иванович Лобанов-Ростовский занял сожженный и совершенно разоренный Быхов русскими войсками, которые были вынуждены строить все заново, улучшая и укрепляя поврежденные раскаты и стены. Плененных в Быхове дворян выслали по приказу Его Царского Величества каждого в замок той области, где они прежде имели свое жительство, в распоряжение русских губернаторов и комендантов, чтобы удавить их там как предателей и изменников в присутствии и в назидание их близким. Генерал Лобанов со всем своим войском возвратился в Москву, вдоволь нагруженный быховской добычей, ведя с собой бывшего быховского коменданта Ивана Нечаева с супругой, добром и имуществом. Когда же они прибыли в Москву, супругу Нечаева отдали ее единоутробному брату, генералу запорожских казаков Юрасю Хмельницкому и, уладив дело с добром и имуществом, отпустили на Украину. Ее мужа, Нечая, как говорят, тайно отослали в отдаленные города и взорвали насмерть[288]288
  Вероятно, эти слухи были необоснованны и Иван Нечай был отправлен в ссылку в Тобольск. См.: Горобець В.М. Білорусь козацька: полковник Іван Нечай та українські змагання за Південно-Східну Білорусь (1655–1659). Київ: Інститут історії України НАН України, 1998. С. 76–82.


[Закрыть].

Столь же печальным и жестоким образом обошлись в приграничных городах и с польскими дворянами, которых пленными доставили в различные местности. Их пытали и мучили в долгом заключении, доведя до того, что в них едва ли уже кто узнал бы человеческие существа. Наконец, их выпустили оттуда, били кнутом и выставляли напоказ, и, всячески насмехаясь, вешали и жестоко казнили во всех городах и местечках. Хотя среди них и были некоторые, кто прежде присягал и клялся русским, а после этого изменил им, но большинство составляли совершенно невинные люди, которые никогда не приносили клятвы и не принимали на себя русского ярма. В большинстве своем они, оставив в завоеванных городах свое добро и имущество, до сих пор в муках добывали пропитание и кормились в Литве и Польше с женами и детьми. Узнав же год назад, что эти города вновь перешли под польскую власть[289]289
  Во время мятежа литовской шляхты осенью 1658 г.


[Закрыть], каждый устремился к себе на родину и в конце концов бежал в крепость Быхов из страха перед наступающими русскими войсками. Никто из них, однако, не был прощен, и виновные понесли и претерпели равное с невиновными наказание. Весьма строго обошлись и с другими, которые все еще оставались под покровительством русских и никогда не замышляли против них ничего плохого. Поистине, вокруг сожженных местечек можно было видеть больше виселиц с телами дворян, чем домов внутри них. У многих польских жителей воеводы отняли их добро из одного только недоверия и необоснованных подозрений, подвергнув бесчеловечным мучениям и пыткам и отослав на страдания в Сибирь и другие отдаленные местности этого государства. Другие, все еще остававшиеся под подозрением, жили в постоянном страхе и ужасе, не имея ни единого спокойного часа.

Между тем боярин и генерал князь Иван Андреевич Хованский действовал с новгородскими и псковскими войсками в Литве, совершая бесчеловечные деяния. Смотренного генерала Полубинского, который был послан с сильным отрядом от литовских войск положить конец недостойным христианина действиям Хованского, он обманул и сделал для себя безопасным обещанием перемирия, принудив в конце концов расположиться на зиму на другой стороне Буга. Хованский отправил сильный отряд на Заблудов и Орлю, куда собрались польские беженцы со всего края, чтобы отпраздновать под защитой перемирия святой праздник Рождества, приказал вырезать всех мужчин, которых там было совсем немного, поскольку большинство присоединились к войскам, и захватил пленными около десяти тысяч дворянских жен, девиц и детей, с которыми обошлись самым бедственным образом. Также он захватил богатую добычу, так что последний из солдат, вступивших в этот край пешим, отослал домой две или даже три подводы, груженные всевозможной домашней утварью. Таким образом воевода Хованский пересек жестокой зимой, когда из-за великих холодов никто не мог укрыться в лесах и на болотах, все Великое княжество Литовское. Он разорял и сжигал города и деревни, расхищая имущество и жестоко уводя в рабство неисчислимое множество людей, русские же гарнизоны оставлял только в важнейших из них. Наконец, с наступлением весны он осадил замок Ляховичи, обосновался под ним со всем войском и прилагал все усилия, подводя окопы и устраивая приступы, чтобы захватить его. Не сумев, однако, ничего добиться там, равно как и в Несвиже[290]290
  В действительности Несвиж осаждал отряд стольника Семена Даниловича Змеева, посланный на помощь Хованскому. См.: Курбатов О.А. Русско-польская война… С. 160.


[Закрыть], он продолжал непрерывную осаду большими силами до тех пор, пока польские войска с прусской границы, а именно литовцы под предводительством генерала Павла Сапеги и набранные в коронных землях отряды палатина Стефана Чарнецкого, соединившись, не выманили его, поскольку тот был весьма опрометчив, из его лагеря под Ляховичами на шесть миль, под Полонку, и не обратили в беспорядочное бегство. Они захватили весь его лагерь под Ляховичами, вырезали многие тыcячи его людей и взяли пятьдесят знамен и прапоров вместе с большим обозом и многочисленными пленными, среди которых были его младший воевода князь Семен Лукич Щербатов, начальствовавший над передовым отрядом, и многие полковники, поручики и другие офицеры, а также всю артиллерию, осадные и малые пушки, которые он имел при себе. Этот генерал Хованский был столь дерзок и заносчив, что незадолго до этого своего поражения испрашивал у своего великого государя, Его Царского Величества, приказ, должен ли он подчинить все польское королевство, взяв в плен его короля Яна Казимира, или же вовсе уничтожить. Властям пришлось по нраву это вольное и дерзкое намерение, поскольку они старались сдержать поляков, навязав им съезд и выдвинув на нем невероятное условие, касавшееся казаков, только чтобы выиграть время и привести это намерение к желаемой цели. На сей раз от этого намерения пришлось отказаться, поскольку поляки, вероятно, заметив обман или не имея возможности более выносить отвратительную жестокость и недостойное христиан обращение с невинными людьми и разорение всей страны, спешно прибегли к миру со Шведской короной. Обезопасив себя отныне со стороны шведов, их собравшаяся армия вышибла из страны через границу[291]291
  Вероятно, имеется в виду граница между коронными землями и Великим княжеством Литовским.


[Закрыть] этих жестоких бесчеловечных зверей, которые разорили и опустошили всю их землю и сожрали много человеческого мяса. Поляки преследовали беглецов вплоть до Полоцка днем и ночью, упустив немногих. Осенью Хованский вновь собрал свои войска после этого поражения, усилив их несколькими новыми полками конницы и пехоты, так что они снова казались способными выйти в поле. Генералу и воеводе князю Юрию Алексеевичу Долгорукому-Оболенскому приказали выступить из Москвы с новым хорошо подготовленным войском, чтобы встретить наступающих литовского генерала Сапегу и Чарнецкого и не дать им вторгнуться далее в страну. Он задержал их на Басе, в шести милях от Могилева, и дал им изрядное сражение, так что с обеих сторон довольно воинов осталось на поле брани. Генералу Хованскому дали приказ прийти Долгорукову на помощь из Полоцка со своим усиленным войском и напасть на поляков с тыла, чтобы, окружив их со всех сторон, тем надежнее атаковать. Ведь на правое крыло поляков наступал из Стародуба казацкий местоблюститель Василий Золотаренко[292]292
  Вероятно, под местоблюстительством имеются в виду претензии Василия Никифоровича Золотаренко на гетманство на Левобережной Украине, не поддержанные царским правительством.


[Закрыть] с пятнадцатью тысячами казаков, а на левое крыло – окольничий и воевода князь Петр Алексеевич Долгоруков-Оболенский из Орши с войском в девять тысяч человек. Хованскому предстояло напасть на них из Полоцка в направлении Череи. Заметив это, польские генералы не хотели более медлить на Басе, а тотчас же, как полагают, вынудили воеводу князя Юрия Алексеевича Долгорукова к открытой и честной битве. Если бы не ночная тьма, они праздновали бы успех, сумев отсечь врага от всей его конницы и принудив к обороне пехоту. Чтобы предотвратить опасное соединение [неприятельских сил], они, без шума покинув свой лагерь на Басе, отправились прямо навстречу приближавшемуся воеводе Хованскому, который все еще заблуждался на их счет. Воевода Долгоруков, однако, полагал, что поляки отдыхают после битвы и c нетерпением ожидал своих товарищей, пока не узнал, наконец, что все польское войско вскоре после битвы переправилось под Шкловом через Днепр и отступило в Литву. Однако вскоре, свернув свой лагерь и двинувшись к Могилеву, чтобы соединиться там с Золотаренко и своим братом, князем Петром Долгоруковым, он получил известие о том, что поляки уже разбили Хованского под Череей так, что тот оставил свой лагерь и большую часть артиллерии[293]293
  Имеется в виду сражение при Толочине 17 октября 1660 г.


[Закрыть], а также что его брат, князь Петр Долгоруков, который должен был при приближении поляков разрушить мосты под Смоленском, устроив это в нужное время, когда войска уже переправятся и для защиты останутся лишь немногие отряды, получил ощутимые удары. Юрий Долгоруков вынужден был поэтому тотчас же по прибытии в Могилев послать сильный отряд на помощь своему брату, в чем тогда уже не было необходимости, поскольку тот уже отступил и оставил суда, предназначенные для плаванья с оружием и припасами из Смоленска в Могилев, в качестве добычи жителям Шклова. Генерал Чарнецкий, переправившись через Днепр, тотчас же поспешил к Хованскому с добрым войском. Тот разбил и обратил в бегство отряд Кмитича, посланный генералом Сапегой на разведку, и, со своей стороны, отправил на его преследование отряд в тысячу восемьсот всадников под началом двух кавалерийских полковников, а именно Давыда Зыбина и Бильса. Этот отряд, преследуя Кмитича, наткнулся на прибывшего Чарнецкого и не только был совершенно разбит, но и потерял всех пленных, взятых у Кмитича. Генерал Хованский, который стоял в хорошо укрепленном лагере под Череей, получив известие о новых польских войсках и поражении отправленного им отряда, приказал немедля трубить тревогу и, оставив лагерь со всем снаряжением и пожитками в качестве добычи наступающему врагу, отступил в Полоцк. Чарнецкий, захватив покинутый лагерь, запасы и пожитки, поспешил следом за бегущими, нападал на них на всех переходах вплоть до Полоцка и захватил множество знамен, прапоров и пленных. Между тем генерал Долгоруков соединился под Могилевым со своим братом и казацким полковником Золотаренко. Запорожский же генерал Юрась Хмельницкий со своими казаками изменил русским, соединившись с поляками и татарами на Украине. Он обманул боярина и наместника белозерского генерала Василия Борисовича Шереметева, которому обещал прийти на помощь, и осадил его под Котельниками вместе с коронным генералом Потоцким и Любомирским. Генерал Шереметев, после того как он мужественно оборонялся против поляков, татар и казаков до последней крайности и долго отступал, с большими потерями с обеих сторон, не ожидая никакой помощи, принужден был сдаться по соглашению с польскими коронными генералами Станиславом Потоцким и Юрием Любомирским. Он обещал им отступить из Киева, Переяслава, Нежина и всех крепостей на Украине, которые прежде принадлежали полякам, вывести оттуда русские гарнизоны и оставаться у них в качестве заложника вместе со своим товарищем, младшим воеводой, со всеми русскими войсками, снаряжением, орудиями и пожитками, пока все это не будет исполнено русской стороной. Когда же эти крепости передадут Польской короне и выведут русские гарнизоны, поляки, татары и казаки обеспечат генералу Шереметеву со всеми его людьми и всем войском, артиллерией и пожитками свободный проезд до Путивля на русской границе. Поскольку, однако, генерал Шереметев был не в состоянии исполнить это свое обещание, он сам попал в руки татарам, а его товарищи, а именно окольничий и воевода князь Осип Иванович Щербатов и стольник князь Григорий Афанасьевич Козловский, а также воевода Иван Павлович Акинфов остались пленниками коронной армии. Остальные офицеры, дворяне, рейтары и пехотинцы, которых набралось более тридцати тысяч человек, стали добычей частью татарина, частью польской солдатни. Вся артиллерия, снаряжение, пожитки, знамена, флаги, всяческое оружие отошли Польской короне. Это тяжелое поражение стало возможным, как полагали, вследствие неверности генерала Хмельницкого. Все запорожские казаки, жившие на другой стороне Днепра, отпали от Его Царского Величества. Что же до нежинских[294]294
  В тексте, вероятно, ошибочно «несвижских» (Nieswischen).


[Закрыть], черниговских и северских, то Василий Золотаренко и бывшие с ним полковники и начальные люди, а также все рядовые казаки принесли на открытом собрании в Могилеве от имени своих братьев, всех казаков, живущих от русской границы на этой стороне Днепра, клятву, обещая оставаться верными и преданными Его Царскому Величеству несмотря на все противные действия их генерала и тех казаков, которые живут за Днепром, получив за это много заманчивых обещаний от генерала Долгорукова. В конце концов генерал Долгоруков и его брат вернулись со своими войсками в Смоленск, Золотаренко же со своими казаками на свою родину, куда кто пожелает.

В этом году поляки и литовцы отвоевали у русских все Великое княжество Литовское, кроме столицы Вильны и несколько крепостей в Белоруссии и Северской земле[295]295
  Автор «Дневника», очевидно, исключает Смоленск и его окрестности из владений Великого княжества Литовского.


[Закрыть].

Новая медная монета, которая до того была в большом ходу, весьма потеряла в Москве в цене вследствие наглости и плутовства управляющих, которые намеревались действовать к выгоде Его Царского Величества, но более всего – наполнить свои собственные кошельки. Ее стоимость упала, поскольку ее уже принимали в казну не столь охотно, как серебряную, в соответствии с чем поступал и простой люд. Невзирая на это, служители и люди всех сословий, получавшие свое жалование и плату из царской казны, вынуждены были принимать ее наравне с серебряной.

1661 год

2 января отпустили после целования руки Его Царского Величества русских комиссаров, назначенных для переговоров со шведами в Ливонии, боярина князя Ивана Семеновича Прозоровского со товарищи.

7 января из Москвы выехал дворянин Иван Афанасьевич Желябовский, назначенный послом к курфюрсту Бранденбурга, чтобы отвратить его от союза с Польшей и побудить начать войну с Польской короной, соединившись с Его Царским Величеством.

16 февраля в Москву доставили плененного на польской стороне полковника Лисовского. Поскольку, однако, он перед тем служил Его Царскому Величеству и перебежал к полякам, его не посадили к другим польским пленным, а как предателя бросили в темницу.

27 февраля в Крым отправился дворянин Ефрем Бахметев, чтобы добиться от хана выдачи пленного воеводы Шереметева в обмен на генерала Гонсевского, даже если будет необходима некоторая доплата, а также óтпуска всех пленных русских за справедливый выкуп. Хану, а с ним и калге, нурадину[296]296
  Калга – титул наследника крымского хана; нурадин – титул второго наследника в очереди на престол.


[Закрыть] и всем его сановникам, которым прежде что-то давали, полагались подарки разом за все пропущенные годы, чтобы возобновить и укрепить прежнюю дружбу и братство[297]297
  Имеются в виду так называемые крымские поминки, регулярная выплата которых, закрепленная по договору 1615 г., была прекращена в 1658 г.


[Закрыть].

11 марта в царском замке возник сильный пожар, уничтоживший все продовольственные склады.

31 марта из Швеции прибыл русский гонец Василий Мыконкин с королевским письмом, сообщив, что шведские комиссары, уполномоченные ехать в Ливонию ради договора, были готовы в то время, когда он находился там.

22 апреля пришло известие о том, что дворянин Иван Афанасьевич Желябовский принял в Кокенгаузене послов и советников Римского императора Августина фон Мейерна и Горация Вильгельма Калюция со всей их свитой и что они намереваются немедля ехать к Москве.

4 мая в Москву прибыл из Татарии от Крымского хана дьяк Иван Татаринов, справившись весьма скверно[298]298
  Речь идет о неудачной попытке разорвать союз между Речью Посполитой и Крымским ханством.


[Закрыть].

12 мая в Москву прибыл крымский посланник Мехмед.

15 мая в Москву прибыли послы Римского императора фон Мейерн и Калюций в сопровождении двадцати двух лиц. Их принимали с большой пышностью. Весь царский двор, комнатные дворяне, стольники и дворяне, и около пятнадцати тысяч вооруженных всадников и двадцати тысяч человек пехоты с развевающимися флагами и прапорами и военной музыкой вышли им навстречу в поле на полмили за городское предместье. Этим господам послам также выслали навстречу роскошную карету, запряженную шестеркой лошадей, которую прежде не вывозили ни для одного иноземного посла, поскольку те всегда ехали верхом. Также совершенно не соблюдали и русских церемоний спешивания и споров о верховенстве в порядке въезда, как это было в обычае прежде. Послов во всем предоставили их воле, чего не случалось еще ни с одним послом, пока стоит Москва[299]299
  Императорские послы также отметили «необыкновенную предупредительность москвитян» во время этого торжественного въезда. См.: Путешествие в Московию барона Августина Майерберга и Горация Вильгельма Кальвуччи, послов Августейшего Римского Императора Леопольда к Царю и Великому Князю Алексею Михайловичу в 1661 году, описанное самим бароном Майербергом / пер. А.Н. Шемякина. М.: Университетская типография, 1874. С. 56–57.


[Закрыть].

17 мая были на приеме татарские послы. Они зашли слишком далеко, настаивая на том, чтобы немедленно возвратить все захваченные области Польской короне, отпустить скопом всех до единого их людей и поляков, захваченных в этой и прежних войнах, тотчас же отказаться от запорожских казаков и прочих бунтовщиков, остающихся под русским покровительством, распустить донских казаков и немедля оплатить великому хану все меха и дукаты, которые ему не отсылали на протяжении нескольких лет. Русских же пленников разрешалось выкупить по цене, которую каждый стоит, за добрые дукаты и рейхсталеры. Прежняя дружба и братство между ханом и Его Величеством царем Московским будут вновь восстановлены, когда тот согласится со всеми этими условиями и полностью удовлетворит эти желания.

18 мая на открытом приеме у Его Царского Величества были императорские послы. После приветствия обратились к тому, чтобы сохранить между государями добрую и достохвальную ссылку и дружбу, которую поддерживали их предшественники с обеих сторон, и утвердиться в ее продолжении в соответствии со склонностью и добрым намерением Его Императорского Величества, оставив прочее до переговоров.

20 мая послы Римского императора были на переговорах с назначенными Его Царским Величеством боярами и советниками, ближним боярином и наместником казанским князем Алексеем Никитичем Трубецким, боярином и наместником суздальским князем Юрием Алексеевичем Долгоруковым, окольничим и цейхмейстером, а также наместником ржевским Богданом Матвеевичем Хитрово и посольским канцлером Алмазом Ивановым. Императорские послы предложили посредничество Его Величества императора Римского для того, чтобы прекратить длительное кровопролитие между Москвой и Польской короной. Некоторые разногласия начали возникать только из-за титула, а также из-за того, что в грамоте Его Императорского Величества Его Царское Величество именовался только «Вельможным» и «Вельможнейшим», послы же именовали его не «Царское Величество», а «Царское Вельможество»[300]300
  Императорские послы, упомянув об участии Боуша (Bauscius, Bousch) в переговорах о слове «вельможность» (Großmächtigkeit), датировали их, вероятно ошибочно, «последним днем мая», т. е. 21 мая по юлианскому календарю. См.: Барсов Е.В. Донесение Августина Мейерберга… С. 18–21; Путешествие в Московию… С. 72. Русские источники также отмечают участие Боуша в обсуждении вопроса о титулах. См.: ПДС. Т. 4. Стб. 132.


[Закрыть].

24 мая императорские послы были на приеме в другой раз. Им представили письменные свидетельства того, как Его Величество император Римский издревле писал титул Его Царского Величества и как было заведено у их предшественников с обеих сторон, а также какую речь говорили их посланники[301]301
  В подготовке этих материалов принимал участие Боуш. См.: ПДС. Т. 4. Стб. 154–155; Беляков А.В. Служащие Посольского приказа, 1645–1682 гг. СПб.: Нестор-История, 2017. С. 130.


[Закрыть]. Императорские послы, стараясь до дальнейшего приказа Его Императорского Величества воздавать уважение и честь Его Царскому Величеству на письме и на словах в соответствии с прежними писаниями, желали тотчас же отослать донесение Его Императорскому Величеству касательно того, что им следует предпринять далее по его воле и приказу.

В тот же день попрощались с крымским послом. Он уехал из замка недовольным.

25 мая императорские послы вновь были на переговорах. Русская сторона совершенно по-дружески приняла посредничество Его Императорского Величества. Вместе с тем императорским послам объявили, что они могут написать своему товарищу при польском дворе де Лизоле, дабы он приложил на польской стороне усилия к тому, чтобы поляки равным образом приняли посредничество Его Императорского Величества.

30 мая около четырех часов вечера на свет появился царевич Федор Алексеевич.

21 июня милостью и вспомоществованием Всемогущего Бога на условленном месте переговоров в Кардисе в Лаисе был заключен вечный мир между Москвой и Швецией. С русской стороны комиссарами и великими послами были боярин и наместник тверской князь Иван Семенович Прозоровский, стольник и наместник елатомский Иван Афанасьевич Прончищев, стольник и наместник рязанский князь Иван Петрович Барятинский и дьяки Герасим Семенович Дохтуров и Ефим Родионович Юрьев, со шведской же стороны – Бенгт Хорн, барон Оминне, господин Экебюхольма, Мустилы и Виха, государственный советник Его Королевского Величества и его Шведского государства, генерал-майор пехоты и губернатор Ревеля и Эстонии; господин Густав Карлссон Банер, барон Гамлы и Кареби, господин Орби, Крокерума и Верпена, надворный и военный советник Его Королевского Величества; Андреас Валвик, господин Кордней и Ватнер, помощник советника Его Королевского Величества и государственный секретарь Эстонии.

5 августа в Швецию послали с письмом подьячего Григория Котошихина, чтобы сообщить о готовности русских великих и полномочных послов явиться в октябре на границe с грамотой, утвержденной Его Царским Величеством, в соответствии с условиями мира, заключенного в Кардисе.

11 сентября в Москву из Польши вернулись отправленные Его Царским Величеством в Польшу послы, стольник Замятня Леонтьев и дьяк Иван Михайлов. Они сообщили, что поляки не приняли предложенного перемирия, но согласились в дальнейшем на съезд для устройства мира. Для этого съезда польская сторона утвердила комиссарами светлейших и вельможных господ, достопочтенного Николая Пражмовского, епископа Луцкого, государственного канцлера Польской короны; господина Станислава Потоцкого с Потока, палатина краковского, великого генерала Польской короны; господина Яна Павла Сапегу; палатина виленского, великого генерала литовского; господина Михаила Казимира Радзивилла, князя олитского и несвижского, каштеляна виленского; господина Иеронима Вержбовского, воеводу серадзского; господина Ежи Кароля Глебовича, генерал-губернатора Жемайтии; господина Стефана Чарнецкого, палатина русского; господина Георгия Вишневецкого и Ярослава[302]302
  Имеется в виду Ежи Себастьян Любомирский.


[Закрыть] Любомирского, великого маршала и военачальника Польской короны; господина Кшиштофа на Бакштах Завишу, великого маршала Великого княжества Литовского; господина Лестницкого, комория Речи Посполитой; господина Александра Нарушевича, подканцлера Великого княжества Литовского; господина Винцента Корвина Гонсевского, великого казначея и фельдмаршала Великого княжества Литовского; господина Анджея Морштейна, референдария Речи Посполитой; господина Киприана Павла Бжостовского, референдария и нотария Великого княжества Литовского; господина Яна Храповицкого, подкомория смоленского, и т. д., и т. д.

12 сентября посланник Замятня Леонтьев и ловчий Лукомский-Мышлаевский были у пленного генерала Гонсевского.

В тот же день для переговоров с поляками назначили с русской стороны тех же комиссаров, что были год назад в Борисове.

17 сентября генералу Долгорукову приказано отправляться в Смоленск до зимы.

23 сентября попрощались с Мышлаевским, условившись, что он получит на границе от майора Льва Борыкова за сто четырнадцать человек русских пленных, как только доставит их, тридцать две тысячи восемьсот рейхсталеров наличными и десять сороков добрых соболей.

28 сентября пленных, отосланных в Нижний Новгород, вновь доставили в Москву.

7 октября запорожские казаки под началом Серко привезли в Москву несколько пленных татар, отправленных крымским ханом в посольство в Данию и Швецию и схваченных на обратном пути казаками, а также несколько датских писем, написанных татарскому хану и его визирю Сефир-аге.

29 октября маршал Журонский и армия литовской конфедерации вновь разбили воеводу Хованского у Кушликовых гор, взяв пленными его сына Петра Хованского, многих полковников, поручиков и других офицеров[303]303
  В действительности битва при Кушликовых горах произошла 25 октября 1661 г. См.: Курбатов О.А. Русско-польская война… С. 203. Возможно, автор «Дневника» указывает дату получения известий о битве.


[Закрыть].

1 ноября угас и был похоронен в Чудовом монастыре государственный советник и дворовый воевода Борис Иванович Морозов, уже преклонных лет.

3 ноября вернулся отправленный в Швецию гонец Григорий Котошихин и сообщил, что шведские великие послы готовы предстать на границе с утвержденной грамотой Его Королевского Величества.

4 ноября канцлер Алмаз Иванов был у императорских послов, которые от имени Его Императорского Величества передали письменное предложение касательно помощи против турок.

2 декабря прибыл в Москву с письмом Ян Соколовский, гонец от маршала армии литовской конфедерации Журонского.

3 декабря гонец Петр Долгов, посланный Его Царским Величеством к королю Польскому, вернулся из Польши от короля, которого он встретил на русской границе у Глубокого под Полоцком. В своем письме король выражает готовность к миру, хотя его конфедераты незадолго перед тем одержали значительную победу. Он не был непреклонен и объявил, что его комиссары, назначенные для переговоров, будут ожидать на границе не только в январе будущего года, но даже и в нынешнем месяце декабре, готовые, чем скорее, тем лучше, собраться и заключить уважаемый прочный мир.

4 декабря посланник маршалка Журонского был на переговорах с окольничим Родионом Матвеевичем Стрешневым и канцлером Алмазом Ивановым, не желая, однако, отдать письмо маршалка и литовских конфедератов к Его Царскому Величеству, пока его не принудили почти силой выложить таковое на стол и стерпеть неуважение, выраженное в том, что литовским войскам было отказано в праве самим передать свое письмо Его Царскому Величеству, когда прибудет их гонец. В письме же они просили от имени всего войска, чтобы Его Царское Величество, если он желает сохранить с ними подобие мира, прежде всех прочих вещей избавил от оков пленного генерала Гонсевского и по своей милости устроил общий обмен других пленных.

8 декабря вновь отправили стольника Афанасия Ивановича Нестерова и дьяка Ивана Михайлова в посольство в Польшу, чтобы укрепить перемирие, поскольку не считали разумным, чтобы русские комиссары двинулись к границе до заключения перемирия.

20 декабря послали приказ вдогонку за отправленным стольником Афанасием Нестеровым, чтобы он до дальнейших указов ожидал в Смоленске, не двигаясь далее.

22 декабря посланник конфедератов Ян Соколовский был на переговорах с окольничим и дворовым маршалком Федором Михайловичем Ртищевым, а затем и на пиру, так что он направил порученные ему переговоры к верной цели и предвидел успех своего поручения.

В тот же день посланнику Нестерову выслали другое письмо и приказ вскорости продолжать свой путь в Польшу.

31 декабря дворянина Ивана Афанасьевича Желябовского назначили в посольство к маршалку Журонскому и войску литовских конфедератов, чтобы установить с ними перемирие. Прежде всего, однако, ему следовало ехать к воеводе Хованскому, чтобы тот начал переговоры о перемирии и утвердил таковое только от своего имени, но не от лица Его Царского Величества и всего русского государства.

В тот же день боярин князь Юрий Алексеевич Долгоруков и дворовый маршалок Федор Михайлович Ртищев отпустили посланника конфедератов Соколовского.