Текст книги "Серебряный монах"

Глава 40

Рейхсканцелярия. Начало мая 1945 года.

– Мой фюрер, один маленький укольчик, вы даже ничего не почувствуете и вы будете Великим и бессмертным, – уговаривал Гитлера его личный врач, стоящий перед ним со шприцем, наполненной чудодейственной вакциной.

– Мой фюрер, – проникновенно говорил Геббельс, наклоняясь у уху Гитлера, – пока живо наше знамя, наше дело не помрет. Про большевицкого Ленина говорят, что он и сейчас живее всех живых, он их знамя, сила и оружие. А вы будете живым, вся Германия до последнего человека будет костомясить большевистские орды и они сами уйдут, испугавшись народного гнева, возглавляемого бессмертным и неуязвимым фюрером немецкого народа.

– А вдруг что-то пойдет не так? – затравленно спросил Гитлер.

– Восемьдесят процентов, что все будет благополучно, – подтвердил доктор.

– Ага, – ныл Гитлер, – а эти двадцать процентов оставлены мне? Где у вас доказательства, что вакцина действует, где он тот бессмертный и неуязвимый воин Рейха?

– Вот он, мой фюрер, – торжествующе сказал Геббельс, – штурмбанфюрер фон Безен, войдите сюда.

В кабинет Гитлера зашел лейтенант Метелкин, он же штурмбанфюрер фон Безен. Ни слова ни говоря, он расстегнул мундир и показал серебряное пятно на груди, а затем, раздвинув пряди волос, показал серебро лысины.

– Давайте, я сам вам сделаю укол, – сказал Метелкин и взял из рук доктора шприц.

Гитлер кивнул головой и уже через несколько минут спал вечным и беспробудным сном. Он был первым, кто попробовал действие вакцины на себе.

– Вот сейчас все тоже будут говорить про фюрера, что он живее всех живых, наше знамя, сила и оружие, – подумал Геббельс.

Выйдя в приемную, Геббельс поднял руку в нацистском приветствии и крикнул:

– Фюрер умер, да здравствует фюрер!

Все присутствовавшие в приемной тоже заорали:

– Хайль фюрер!

– Пойду и я домой, – подумал Безен-Метелкин, – а то моя Катерина-Мария заждалась. Нужно рвать когти от советских солдат, благо я знаю, кто они и что из себя представляют.

Глава 41

Кабинет Сталина на даче в Кунцево. Март 1953 года.

Сталину плохо, то ли гипертонический криз, то ли симптомы инсульта.

Семидесятипятилетний диктатор и генсек был в раздумье, сталь ли ему ангелом Ада или не стать. Все-таки он учился в семинарии и внутренне верил в Бога, а, следовательно, верил и в загробную жизнь, и в существование Ада и Рая.

Он достал из нагрудного кармана кителя ампулу и посмотрел ее на свет. Ампула была черной сверху и невозможно увидеть, какого цвета содержимое внутри. Сталин взглянул на капельку стекла, которая осталась при запаивании ампулы, и увидел что-то яркое, свернувшее перед его глазами, и он стал махать рукой, призывая к себе врача, чтобы сделать инъекцию бессмертия.

Начальник смены личной охраны товарища Сталина полковник Метелкин Исай Иванович, он же штурмфюрер фон Безен, смотрел в замочную скважину двери и видел, как подохранный объект махал рукой, призывая к себе, но встал спиной к двери и коротко сказал:

– Товарищ Сталин просил его не беспокоить.

То же самое он сказал и приехавшему Берии, а так же членам Президиума коммунистической партии товарищам Хрущеву и Маленкову.

По приказу Берии Метелкин-Безен осторожно вошел в кабинет, посмотрел в потухшие глаза человека, чьего воскрешения боится весь Советский Союз, и взял из его рук черную ампулу.

– Правильно говорят китайцы, – подумал он, – что нужно сидеть на крыльце и ждать, когда мимо твоего дома пронесут гроб с телом твоего врага. Вот и я дождался того момента, когда смог исполнить мое предназначение.

– Выйдя из кабинета, он объявил присутствующим:

– Товарищу Сталину очень плохо.

Никто не сдвинулся с места, только Берия подошел к нему и с надеждой спросил:

– Очень-очень плохо?

– Очень-очень плохо, товарищ Берия, – подтвердил Метелкин.

– Ну что, прощу проходить в залу, – тоном радушного хозяина пригласил Берия присутствующих в кабинет когда-то всесильного генсека.

– Пойдем и мы домой, милый, – к Метелкину подошла экс-гаутштурмфюрер Мария Гутен Таг, а ныне майор медицинской службы в запасе Катерина Метелкина-Добрый День.

Глава 42

Горы Тибета. В домик мадам Лохонг зашел замерзший и охрипший Савандорж.

– Как дела? – спросил он.

– Тишина, – ответила женщина, – если бы не твои завывания по-волчьи, то было бы совсем скучно жить. Давай, для сугрева покрути педали генератора, а я послушаю эфир, сегодня дата сеанса связи, профессор не из тех людей, что подставит себя под пулю или пойдет под суд как пособник Гитлера.

Резкий писк морзянки подтвердил ее слова. Принятая радиограмма была очень короткой, но Савандорж все крутил педаль генератора, заряжая аккумуляторные батареи на будущее, чтобы послушать музыку входящего в моду американского ансамбля «Битлз», поющего примерно так, как поют ламы во время молитв. Савандорж никому бы не поверил, если бы ему сказали, что певцы – англичане.

Смерть приходит на рассвете

Рыбалка удалась. Какое удовольствие поймать рыбу. Нужно знать, где она стоит, чем питается и что в данный момент она хочет. Затем ее нужно подсечь, вывести к берегу и умудриться вовремя подвести сачок. И вот она у тебя в руках. Представитель самых древних животных. Не исключено, что и мы когда-то были рыбами. Вероятно, от того у нас тяга к рыбалке.

Ладно, это все лирика. Человек с древности кормился дарами воды. Она его поила и давала приварок в те времена, когда мамонты мигрировали в другие места от нашествия ледников, а саблезубые тигры сами высматривали, где бы и какого человечка поймать себе для трапезы.

К вечеру мы наловили достаточно рыбы, чтобы сварить уху. И мы сварили самую настоящую тройную уху. Не пробовали? А зря. Всю мелочь – пескарей, ершей, плотвичек – бросают первыми, завернув в кусочек марли. Отвар от них и вкус отменный, только они маленькие и есть их неудобно.

Затем в уху добавляется картошечка с луком. И кладется средняя рыба, как у нас, небольшой сазанчик и два подлещика. Средняя рыба варится недолго. Как только глаза побелели – вынимай.

Затем положили порезанную на порционные куски щуку, которую поймал Василь Василич. Не зря он спиннингом облавливал «подозрительные» места. Хватанула хозяйка реки здорово. Повозиться пришлось, но звание лучшего рыбака по праву принадлежит ему.

Вареную щуку вынимали двумя ложками, чтобы куски были целыми. Пока рыба дымилась на импровизированном подносе из свежесодранной бересты, вылили в ведро сто грамм водки и затушили в ухе горящую головню. Все. Уха готова, пожалуйте к столу.

За столом нас было двое. Невдалеке журчит река. Горит костер. Стемнело. Ночь звездная. Красота. От чашек идет пар и такой запах, что поистине мы сварили уху, а не рыбный суп. Если напомните, то я вам как-нибудь расскажу, в чем отличие ухи от рыбного супа.

– Василь Василич, скорее мойте руки и к столу, – весело крикнул я.

– Идуу, – донесся удвоенный рекой голос напарника.

Сели. Налили в чашки уху. Разлили водку по стаканчикам. Случайно нашел в магазине большие граненые стопки. Измерил, где-то грамм 120 жидкости входит. Самый настоящий шкалик. Так что и мы налили по шкалику. Выпили, закусили ухой и принялись за рыбу. Вкус словами не передашь. Да и много ли в словах толку – сколько ни говори слово «сахар» во рту слаще не станет. Уху нужно есть.

Второй шкалик пошел быстро. Как это говорят – между первой и второй перерывчик небольшой. И третий шкалик тут же – между второй и третьей пуля не успеет пролететь. Вот тут-то можно и отвалиться немного, передохнуть, усваивая длинный день, рыбалку, готовку пищи и красоты, лежащие вокруг.

Пока образовался небольшой отдых, я вам представляю моего напарника. Головачев Василий Васильевич. Почти сосед, в одном городе живем, случайно познакомились на улице, узнали, что оба рыбалку любим, вот и выбрались на природу.

Василь Василич человек уже пожилой, но чувствуется, что персона очень важная была.

– Послушай-ка, что я тебе расскажу, – прервал затянувшуюся паузу Головачев. – Кто его знает, сколько осталось мне прожить, я ведь участник последней войны, да все время тайну с собой носить несподручно. Тяготит она меня. А ты человек надежный, мой коллега по работе, думаю, что язык за зубами держать будешь.

– Как это коллега по работе? – искренне удивился я. Знакомство наше, конечно, случайным не было, но как же я мог так проколоться?

– Чувствуется выучка, могу даже сказать, кто у тебя в учителях был, – сказал Василь Василич. – Я ведь тоже сто первую школу закончил. Только перед войной. Перспективным был сотрудником, готовился к нелегальной работе в Германии, а тут война началась. Подготовка не закончилась, но в июле 1941 года привлекли меня к выполнению спецзадания. Давай-ка, Олег, еще выпьем, уж больно ушица хорошая получилась.

Налили. Выпили. Закусили. Помолчали.

– Запомни, – поднял палец мой товарищ, – то, что я расскажу, тоже на тебе страшной тайной висеть будет. Если кто-то узнает об этом, то можешь и жизни лишиться или начисто карьеру себе испортить.

– Да ну, Василь Василич, – усмехнулся я, – таких тайн не бывает. Все тайны сейчас открыты, весь мир все наши секреты знает, только мы о них ничего не знаем.

– Есть еще тайны, и очень их много, – не согласился мой собеседник. – Помнишь, когда весь мир знал, что польских офицеров в Катыни НКВД расстреливало, наше руководство с каменным выражением лица твердило – знать ничего не знаем, все это провокация. А потом документы полякам отдали и в содеянном повинились. Хотя в этом деле не все так просто, просто хотели полякам рот заткнуть – не вся кровь на руках НКВД. А сколько копий было сломано на секретных приложениях к пакту Молотова-Риббентропа? Не было их. А они возьми и найдись. А генеральное соглашение о сотрудничестве между НКВД и ГЕСТАПО? Сколько кричали, что это провокация, а сейчас весь мир может на фотокопии каждого листа этого соглашения посмотреть, подписи Берии и Мюллера сравнить, регистрационные номера НКВД посмотреть. Не все еще тайны раскрыты. Вот и эта относится к тем, которую вряд ли кто раскроет.

– А, может, не надо Василь Василич, если это такая страшная тайна, – предупредил я его.

– Предлагаешь мне и дальше мучиться с ней? – спросил старик. – Да я войну капитаном начинал и капитаном закончил, и капитаном в запас уволился. И на работу меня никуда не брали, хотя я был специалистом по международным отношениям и практически в совершенстве владел немецким языком. А все из-за этой тайны. Будешь слушать – слушай, не хочешь – промолчу.

– Да я и не знаю, Василь Василич. Решайте сами, – сказал я.

– Тогда слушай, – сказал мой собеседник. – Если у тебя нет диктофона, то с моей смертью тайна будет известна только тебе, а ты уже вправе сам распорядиться с ней. И давай сразу договоримся, что ты не будешь считать меня сумасшедшим. О том, о чем я буду рассказывать, нет никаких упоминаний в самых секретных архивах. Мне только удивительно, почему я до сих пор жив, так как все допущенные к этой тайне закончили свою жизнь раньше, чем это записано в книге их судьбы.

Налей-ка еще по стопочке. Сейчас выпьем, закусим и продолжим рассказ. Так вот, только в костер не упади. Мне пришлось встречаться со Сталиным и с Гитлером.

– Ну да, с Гитлером только Молотов встречался, – выразил я свое сомнение.

– Он встречался до войны, а я во время войны, в 1941 году, – как-то торжествующе произнес Василь Василич. – В двадцатых числах июля вызвал меня начальник управления. Генерал знаменитый, недавно умер, медаль самодеятельную в честь его сделали, а тогда многие влиятельные противники СССР всерьез опасались за свои жизни и не знали, где и когда они могут встретиться с этим генералом.

Говорит мне начальник управления:

– Головачев, предстоит тебе выполнить секретнейшее задание. Даже мне не приходилось выполнять таких заданий. Ничему не удивляйся и не задавай никаких вопросов. На все отвечай только: «Есть!». Понял?

– Понял. А…

– Ты что, тупой? Я же сказал – никаких вопросов.

– Есть!

– Что есть?

– Никаких вопросов.

– Ох, подведешь ты меня, Головачев, а я за тебя, как за себя, поручился.

– Не подведу, товарищ генерал.

– Тогда езжай. Машина стоит внизу у седьмого подъезда. Ни с кем и ни о чем не разговаривать.

Выхожу я через седьмой подъезд. Стоит у подъезда черная «эмка», водитель в штатском. Сел. Поехали. Выехали за город. Поехали в сторону Кунцево. Подъехали к какому-то забору с воротами. Ворота бесшумно открылись. Подъехали к флигелю рядом с большим домом. Встретил генерал НКВД. Где-то я его уже видел.

– Оружие есть?

– Нет.

– Тогда пошли.

Вышли из флигелька, и пошли в сторону усадебного дома. В доме никого нет. Подвел меня генерал к двери, приоткрыл и шепнул:

– Заходи.

Вошел. Большая комната с большим письменным столом. Книжная стенка. Стол для совещаний человек на двадцать. Мебель массивная, делалась на заказ из дорогих сортов дерева. Уж дуб и красное дерево я от мореной сосны отличить могу. Внезапно раздался негромкий голос с выраженным кавказским акцентом:

– Так вот как выглядит самый надежный человек СССР. А я думал, что этот человек только я.

Боже, да это же сам Сталин. А я стою и молчу. На такой вопрос отвечать нельзя. Вождь сам с собой разговаривает, размышляет, и влезать в его раздумье непозволительно.

– Ты что молчишь, язык проглотил или разговаривать не умеешь? – спросил Сталин.

– Я умею только слушать и делать, – говорю ему.

– Маладец, – после некоторого раздумья сказал Сталин, – тогда молчи и слушай. Это знаем только ты и я. Если хоть слово проронишь любому начальнику или под пытками, то считай, что тебя на этом свете уже нет.

В знак согласия я кивнул головой.

– Тебе будет выдан документ о том, что все, что ты делаешь, ты делаешь в интересах СССР и по личному приказу товарища Сталина. Все органы, организации и командиры всех степеней должны оказывать тебе всемерную помощь. Справка именная, с твоей фотографией, государственной печатью и моей подписью. Твоя задача – сдаться в плен к немцам и добиться личной встречи с Гитлером. Передайте ему, что я предлагаю провести личную неофициальную встречу в районе Орши с обеспечением безопасности представителям двух сторон, для чего отправить вместе с тобой полномочного представителя для решения организационных вопросов. Задача ясна?

Я кивнул головой.

– Ступай. От тебя очень много зависит.

Сталин повернулся и вышел. Вышел и я. Генерал НКВД снова провел меня во флигель, где уже ждал фотограф. Магниевая вспышка. Чай с бутербродами. Через полчаса фотограф принес мою фотографию. Довольно приятная внешность. Здесь же генерал приклеил мою фотографию в отпечатанную на машинке справку и почти бегом убежал с ней в усадебный дом. Вернулся спокойно. Передал мне справку и ушел.

Справка на двух языках – русском и немецком. Получается, что с этой минуты я предоставлен сам себе. У меня нет начальников, кроме товарища Сталина. А впереди ждет неизвестность, а, может, и смерть, если немцы мне не поверят. Просто шлепнут как авантюриста и «никто не узнает, где могилка моя».

Маршал, командующий Западным направлением, без разговоров и расспросов дал мне порученца, с которым я выехал в расположение передовых частей, ведущих оборонительные бои на направлении Орши. По распоряжению порученца одна из оборонявшихся рот покинула свои позиции и отошла вглубь обороны стрелкового батальона метров на пятьсот. Артиллерия была готова сосредоточить весь огонь в случае атаки немцев на покинутые позиции. Но атаки не последовало. Немцы почувствовали какой-то подвох и ждали наши действия.

Где-то в полдень я вышел из окопа с поднятыми руками, белым флагом и направился в сторону немецких позиций.

Немцы были ошарашены. Так же был ошарашен порученец командующего Западным направлением, которому я сказал, что от длины его языка будет зависеть продолжительность его жизни.

Немецкому офицеру я показал немецкую часть моего удостоверения и сказал, что должен быть немедленно доставлен к командующему группой армий «Центр».

Васильковые петлицы и золотая змейка на синем поле щита на рукаве моей гимнастерки действовала на них завораживающе. При мне немецкому капитану доложили, что рота русских вновь заняла свои позиции, о чем он немедленно доложил по телефону командиру полка.

Ходами сообщения меня доставили в штаб батальона, где уже были офицеры гестапо.

Один из них, показав на мою эмблему на рукаве, спросил, что это такое. Я показал на его руны на петлицах и сказал, что это эмблемы русского гестапо.

Когда мы ехали в штаб группировки, один из гестаповских офицеров спросил, что у меня в кобуре. Я ответил, что там пистолет, Тульский Токарева.

– Как пистолет? – удивился старший из гестаповцев с петлицами оберштурмбанфюрера (две серебряные полоски и четыре квадратных звездочки). Сидевший рядом со мной офицер открыл кобуру и достал мой пистолет.

– У вас есть еще оружие? – спросил старший.

– Нет, – ответил я.

Обыскивать меня не стали, учитывая то, что я должен сообщить что-то важное командующему группой армий.

Вместо командующего я был доставлен к руководителю гестапо по группе армий, группенфюреру СС. Ему я сказал, что буду говорить только с командующим наедине. И промедление будет негативно воспринято высшим руководством рейха.

Не знаю почему, но я держался очень спокойно, можно сказать, даже нагло, совершенно не заботясь о том, что будет со мной. Я выполнял важное поручение в интересах обеих воюющих сторон, что понимали и мои конвоиры.

В Рейхе, как и в СССР, существовали, да и сейчас существует многоканальная система поступления информации наверх. Это – органы безопасности, партийные органы, органы исполнительной власти и просто стукачи, имеющиеся в каждой конторе и которые по своей инициативе бегут к своему начальнику, чтобы проинформировать о любом событии или происшествии.

Я не был военнопленным в прямом понимании этого термина. Скорее я был парламентером в период ожесточенных боев на советско-германском фронте. Моя свобода в пределах отведенного мне помещения не ограничивалась. Обращение со мной было уважительное и питание, можно сказать, было по высшему разряду.

Командующий, генерал-фельдмаршал встречался со мной в присутствии группенфюрера СС, как уполномоченного Гиммлера.

– Я слушаю вас, – сказал генерал-фельдмаршал.

– Я личный посланник руководителя СССР товарища Сталина к рейхсканцлеру Германии Гитлеру, – сказал я. – Я уполномочен только ему устно передать личное послание товарища Сталина.

– Насколько мы можем доверять вашим словам? – спросил фельдмаршал.

– Настолько, насколько это сказано в моем удостоверении, – ответил я.

– А если мы вас расстреляем как шпиона? – спросил фельдмаршал.

– Расстреливайте, – как-то спокойно сказал я, – только потом вам нужно будет сообщить рейхсканцлеру, что же ему хотел сообщить личный посланник Сталина.

Фельдмаршал поднял трубку и попросил соединить с Берлином, с рейхсканцелярией. Чрез три минуты соединение было произведено.

– Майн фюрер, у меня находится офицер советского НКВД с удостоверением Сталина и с его личным устным посланием…

Придерживая трубку, фельдмаршал спросил меня:

– У телефона фюрер и он спрашивает, что я должен передать ему.

– Попросите засекретить факт моего пребывания здесь и передайте, что послание товарища Сталина я должен передать рейхсканцлеру лично без ознакомления с ним других должностных лиц, – пояснил я.

Фельдмаршал передал все слово в слово, как я и просил. В разговоре образовалась пауза. Затем фельдмаршал сказал: – Яволь, майн фюрер, – положил трубку и сказал мне:

– Вы полетите в Берлин на моем личном самолете.

На этом аудиенция у командующего была закончена.

Меня переодели в гражданскую одежду и вместе с группенфюрером мы вылетели в Берлин. Летели на небольшой высоте в сопровождении двух истребителей. Небольшая высота не опасна над территорией Западной Европы, где сопротивление выражалось в подпольном охаивании оккупационных властей. С немцами дрались только англичане и русские.

Берлин выглядел чистеньким городом, хотя следы английских бомбежек были видны. Как я и думал, мы приехали на Принц-Альберт-штрассе в главное управление имперской безопасности.

Еще был жив Рейнгард Гейдрих. Практически он был первой фигурой в СС, а не Генрих Гиммлер, который стал рейхсфюрером после покушения на Гейдриха. Но даже и сейчас в современной истории Гейдриху не уделяют достойного места.

Это был один из тех молодых руководителей, о котором не говорят, что это была кадровая ошибка. Излишняя самостоятельность Гейдриха и карьерные устремления привели к назначению его наместником Чехии и Моравии. Фактически его подставили под пули английских диверсантов чешского происхождения. Это так, отступление.

Меня принял Гейдрих. Разговор пошел о том, что я должен сообщить Гитлеру. Но немцы, как и их русские, вернее, советские коллеги ужасно боятся ответственности за что угодно, поэтому я не стал говорить Гейдриху о цели моего появления в Берлине.

Встреча с Гитлером была назначена на послезавтра в связи с крайней занятостью рейхсканцлера. Естественно, немцам нужно было добыть обо мне дополнительные данные, чтобы узнать, с чем я приехал. Вероятно, я обладал каким-то государственным иммунитетом, потому что отношение ко мне было достаточно уважительное.

Всех разведчиков губит вино, женщины и деньги. Мои немецкие коллеги устроили мне поход «по всем тяжким». Вино и водка лились рекой, от яств ломились столы, красивейшие женщины сидели на моих коленях и шептали, что мне дадут огромные деньги за любой мой секрет и скроют меня от мести усатого Сталина.

Проснулся я в объятиях двух голых блондинок. На мне не было ничего, даже наручных часов. Что-то смутное и приятное крутилось в голове. Думаю, что я не уронил чести советских органов государственной безопасности.

Сопровождавший меня группенфюрер бросил на кровать пачку фотографий. Боже, что же я вытворял с моими пассиями в широкой постели. Не знаю, остались ли в гестаповских архивах эти фотографии, но я бы и сейчас не отказался на них посмотреть.

– Господин Головачев, мы предлагаем вам сотрудничество с имперским управлением безопасности, иначе эти фотографии лягут на стол вашего руководства, – сказал группенфюрер.

– Господин группенфюрер, сейчас меня ничего не сможет скомпрометировать, даже та фотография, где мы с вами сидим в обнимку, а вы называете своего фюрера долбаным ефрейтором, – засмеялся я.

– Я этого не говорил, я выполнял задание, это вы ругали нашего фюрера и за это должны быть направлены в концлагерь, – пытался оправдаться группенфюрер.

– Лучше скажите, какое сегодня число и сколько сейчас времени, – попросил я.

Когда мне сказали дату и время, я чуть было не упал – почти двое суток загула и в такой компании, о которой можно помечтать. Завтра утром встреча с Гитлером. Нужно привести себя в порядок и вообще выглядеть огурчиком.

Рейхсканцелярия поражала своими размерами. Да что там говорить, сейчас любой любитель сериалов и документального кино опишет кабинет Гитлера более подробно, чем я. Передо мной ему не нужно было корчить властелина вселенной. Ему нужно было узнать, с чем я прибыл.

Когда я напомнил о конфиденциальности разговора, Гитлер махнул рукой, и охрана отошла на такое расстояние, чтобы не слышать нашего разговора, но быть в готовности защитить своего вождя.

– Итак, что вы хотите мне сообщить (если переводить дословно, то это будет звучать как «что вы имеете мне сообщить», как будто Гитлер был не австрийцем, а одесситом)? – спросил Гитлер.

– Генеральный секретарь ВКП большевиков Иосиф Сталин предлагает провести неофициальную личную встречу на нейтральной территории в зоне боевых действий со стопроцентной гарантией безопасности с обеих сторон. Место и время встречи, мероприятия по безопасности будут подготовлены двухсторонней рабочей группой. Мы гарантируем безопасность вашего представителя, который приедет со мной для обсуждения условий встречи. Просим данный вопрос сохранить в тайне.

– Хорошо, мы обдумаем предложение господина Сталина и сообщим свое решение, – сказал Гитлер.

Аудиенция была закончена.

Ожидание было зловещим. Я как будто ждал приговора суда. Скажи Гитлер, что предложение это вздор и меня бы расстреляли после пыток и выведывания известной мне информации. И никто не скажет, что был такой Головачев Василий Васильевич, который перешел с белым флагом противнику и стал предателем со всеми вытекающими последствиями для моих родственников. Хорошо, что у меня родственников почти и не было. Только двоюродные дядьки, а семьей я не успел обзавестись.

Через два дня меня снова вызвали к Гитлеру.

– Я принимаю предложение Сталина. С вами поедет гауптштурмфюрер Дитц. Он имеет полномочия по докладу условий встречи с помощью радиосредств. Можете идти.

Капитан разведки Дитц был практически моим ровесником и прекрасно говорил по-русски.

– Я думаю, что нам нет необходимости становиться друзьями, – сказал Дитц, – достаточно того, что мы вместе выполняем общее задание, а после этого вернемся в свои окопы.

– Согласен, у меня тоже нет такого желания, – ответил я.

Обратный путь был намного быстрее. Самолетом в ставку группы армий «Центр». На автомашине к линии фронта. Линия фронта сместилась вглубь нашей территории. По данным немецкой разведки, полк, на участке которого я переходил линию фронта, отведен в тыл, новая часть укомплектована новобранцами, которые могут и пальнуть по перебежчикам, поэтому предлагается повторить процедуру, использованную мною для перехода в расположение немецких войск: отвод роты на запасные позиции и переход линии фронта в полдень с поднятыми руками и белым флагом. Наготове удостоверение товарища Сталина.

Так было и сделано. Я в военной форме. Дитц в штатском. По нас не стреляли. Мы спустились в окоп и тут я получил удар прикладом по голове. Очнулся я оттого, что кто-то пинал меня сапогом по печени и матерился как сапожник. Дитц валялся неподалеку от меня.

Выматерившись сам, я выхватил из кармана мое удостоверение и показал его старшему лейтенанту, командиру роты. Это был как разрыв противотанковой гранаты. Откуда-то прибежал батальонный особист с пистолетом и начал махать им у меня перед лицом.

– Убери пистолет, ублюдок, – сказал я ему.

Это его отрезвило, и он успокоился.

Санинструктор приводил Дитца в порядок. Дитц был из прибалтийских немцев и ненавидел нас почище, чем сами немцы. Мы не дали им быть хозяевами прибалтов, и они вместе с прибалтами воспылали ненавистью к нам.

Когда я показал особисту удостоверение Сталина и сказал, что если в течение десяти минут меня не соединят с командующим Западным направлением, то он будет на Колыме лизать сапоги у вертухая, особист проявил такую прыть, что с маршалом меня соединили быстрее, чем за десять минут. Еще через шесть часов мы были в Москве.

– Эй, задумался, а уха-то у нас остыла и скоро превратится в желе, которое можно будет резать ножом. Давай немного ее подогреем, а сейчас немного выпьем, закусим холодной рыбкой и подложим дров в костер, – сказал Василий Васильевич.

Мы встали, чтобы размяться, притащить берегового плавника и послушать, как в темноте журчит, как бы разговаривая с кем-то, река.

Меня тянуло в сон, но не выслушать этот рассказ было нельзя. Потом может не представиться возможности.

Костер повеселел, получил новую порцию дров, затрещал свою огненную песню и очень быстро согрел уху. Ее мы налили в солдатские эмалированные кружки, наполнили стопки водкой, чокнулись, выпили, закусили холодной рыбой и стали припивать уху, или как говорят рыбаки – юшку, с хлебом. Вкуснейшее, я вам скажу, блюдо.

– Василь Василич, а не разыгрываете вы меня своим рассказом? – спросил я.

– Да нет, не разыгрываю, скажу только, что я свою беду передаю тебе. Может тебе и слушать того не надо, еще проклинать меня будешь, – ответил Головачев. – Если не боишься, так слушай дальше.

В Москве нас Дитцем доставили прямо к Сталину.

– Какая у тебя задача? – спросил Сталин у Дитца.

– Моя задача осмотреть подготовленное место, расположение советских и наших войск, систему обеспечения безопасности и доложить по радио о готовности, – четко ответил Дитц.

– Неужели ваш рейхсканцлер доверяет капитану свою безопасность? – спросил Сталин.

– Нет, после моего доклада приедет личный представитель рейхсканцлера, который сделает окончательный доклад, – доложил капитан.

– Ладно, вам будет оказано полное содействие, но вам и моему сотруднику придется быть переводчиками на нашей встрече. Чем меньше людей будут посвящены в это, тем будет лучше, – сказал Сталин.

– Я доложу своему руководству ваши требования, – ответил Дитц.

С советской стороны подготовку встречи осуществлял один генерал с исключительными полномочиями. В его распоряжении было все. Без исключения. Нам выделили мощную радиостанцию для поддержания связи с узлом связи Сталина и с узлом связи Гитлера.

По карте из Генштаба было определено место встречи в районе Орши. Генштаб передал в войска директиву о прекращении боевой активности в выбранном районе. Копия сообщения была передана и немецкой стороне. Доклады о прекращении немецкой боевой активности начали поступать через несколько часов после передачи Дитцем сообщения.

На двух самолетах ПО-2 произвели облет местности, выбрали посадочную площадку для самолетов руководителей и самолетов с охраной. Генерал доложил Сталину. Рассмотрев фотоснимки, Сталин место проведения встречи одобрил.

Дитц доложил, что на легком самолете вылетает представитель рейхсканцлера. Мнение представителя тоже было положительным. Взяв фотографии, он вылетел в Берлин. По радио было подтверждено согласие с советскими предложениями. Встреча была назначена на средину июля.

Механику я рассказывать не буду. Я в это не вникал. Я сделал свою часть и ждал продолжения работы в качестве переводчика.

Для встречи был разбит палаточный городок. Встреча началась в десять часов практически сразу после прилета самолета Гитлера и самолета его охраны.

Сели за стол. Гитлер поднял руку в знак приветствия. Согнутую в локте руку поднял Сталин. Его жест более напоминал фривольное «привет».

Сели в кресла перед маленьким столиком. На столике фрукты и газированная вода. Наши с Дитцем места за спиной руководителей с левой и правой стороны так, чтобы руководители при легком повороте головы видели нас, а наши слова лились им прямо в уши.

Сразу было определено, чтобы не велось никаких записей. Дитц подтвердил, что немецкие специалисты связи предварительно проверили место встречи. Так что и я рассказываю все по памяти, может, где-то и что-то могу сказать не так.

Сталин:

– Я пригласил вас для того, чтобы с глазу на глаз выяснить, почему между СССР и Германией началась война. Мы четко выполняли подписанное соглашение и не представляли никакой угрозы для Германии.