Текст книги "Серебряный монах"

Гитлер:

– По нашим сведениям, вы сосредоточили на границе огромное количество дивизий, количество танков и самолетов исчислялось десятками тысяч, ваши военачальники отрабатывали планы вторжения в генерал-губернаторство и далее в Германию. Даже ваши поэты впрок писали стихи о победе над нами. Как мы должны были все это воспринимать?

Сталин:

– Все это происки руководителя вашей военной разведки Канариса, который действует в интересах англичан. Англичане боятся вашего вторжения, поэтому они и снабжали Канариса информацией о наших военных приготовлениях.

Гитлер:

– Я верю Канарису. В первые же дни войны мы уничтожили сотни ваших самолетов. Почти миллион ваших военнослужащих мы взяли в плен. Если бы вы готовились к обороне, то мы не смоли бы так легко продвигаться по вашей территории. Мы выбрали точное время удара и упредили ваш удар, поэтому изготовившиеся к наступлению советские войска не могли перейти к настоящей обороне.

Сталин:

– Я предлагаю прекратить военные действия и договориться о совместных действиях.

Гитлер:

– Как я могу это сделать, когда весь мир знает, что нашей целью является захват Москвы, Ленинграда, Сталинграда и Баку. Мы можем позволить вам без боя отойти на указанный рубеж и после этого заключить перемирие. Можем даже договориться о совместных действиях.

Сталин:

– Это значит, что вы отвергаете наши предложения?

Гитлер:

– Получается, что так. Разбив вас, мы заставляем капитулировать перед нами и Англию, и США. И второе, самое главное. Наш национал-социализм и ваш социализм удивительно похожи друг на друга, как отражения в зеркале. Вы стремитесь к мировому господству, и мы стремимся к мировому господству. Нас не удовлетворяет половина мира и вас не удовлетворяет половина мира. Поэтому должен остаться только один властелин. И этот властелин – Германия. Весь мир увидит, как солдаты непобедимой немецкой армии пройдут торжественным маршем по Москве. И мы европеизируем вашу европейскую часть территории.

Сталин:

– Ну, что же. Договориться не удалось. Я обещаю, что война будет очень долгой и тяжелой. Сначала вам нанесут сокрушительный удар вот здесь, где мы сидим. Сталинград вы не возьмете, а потом колонны военнопленных немцев пройдут маршем по Москве, и весь мир увидит это, а советская армия придет в Берлин и над обломками рейхстага водрузит красное знамя. Это я тебе обещаю.

Сталин встал и вышел из палатки.

Гитлер посидел несколько минут и тоже вышел из палатки.

Дитц сказал:

– Свирепый у вас Сталин. Честно говоря, я его побаиваюсь. Но чуда не будет. До встречи в Москве, – и побежал вслед за своим фюрером.

Когда я вышел из палатки, меня вызвали к Сталину. Он стоял у самолета.

– Садись. Что там было дальше? – спросил он.

Я слово в слово передал наш разговор с Дитцем и рассказал о поведении Гитлера.

– Можно сказать, что в данном сражении мы одержали победу. Отдыхай, – сказал Сталин и прикрыл глаза, давая понять, что разговор окончен.

Как я слышал, Сталин вызвал Жукова и приказал ему подготовить контрудар под Оршей, придав ему новые реактивные установки залпового огня «Катюша». Сталин слов на ветер не бросал. Это понял и Гитлер, лезший из шкуры, чтобы взять Сталинград, Москву и Ленинград.

По прибытии в Москву у меня отобрали удостоверение, подписанное Сталиным.

– Смотри, если хоть слово проронишь о том, что видел и что слышал, то тебя никто не сможет спасти, даже Господь Бог, – предупредил меня генерал. – Твое руководство предупреждено, чтобы даже не пытались расспрашивать тебя о чем-то. Нарушение данного указания будут расцениваться как предательство. Тебя приказано не трогать.

С теми словами я и уехал. В управлении меня никто и ничего не спрашивал. Подготовку к разведывательной работе пришлось прекратить. Меня направили на один из фильтрационных пунктов для допросов военнопленных.

До 1946 года я опрашивал военнопленных. Приказ не трогать меня был воспринят буквально. Если представить меня к следующему званию, то это значит нарушить приказ. Наказать, поощрить – это значит тронуть, открыть мое личное дело и так далее. Меня сторонились мои бывшие сослуживцы. Я знал, что на меня были доносы о том, что я сдавался в плен к немцам, но этим доносам не давали хода, а доносчики заканчивали службу в лагерях. Туда же отправлялись и оперативные работники, получившие эту информацию и давшие ей ход. Начальники оперативных работников подвергались самому строгому наказанию.

Все вздохнули, когда я уволился в запас. Выслуги почти никакой. Пенсия мизерная. «Орденских» денег вообще нет. Устроился лесником.

До 1956 года работал в лесничестве. Потом был 20-й съезд партии с осуждением культа личности, суд над Берией. Моего бывшего начальника управления осудили на пятнадцать лет за сотрудничество с Берией. Меня не тронули.

После 1964 года я переехал в город и устроился учеником токаря на завод. Тогда много офицеров уволили в числе одного миллиона двести тысяч. Я до армии тоже токарем был. Специальность освоил быстро, получил разряд, зарплата стала достойная. Женился. Выросла дочь.

Краем уха донеслось до меня, что начали скоропостижно умирать те, кто имел хоть какое-то отношение к встрече двух тиранов во время войны. Как донеслось? А так. По воздуху. Бывших чекистов не бывает. Вычислил я, что остался последний. Да я и не боюсь этого. Мне уже восемьдесят лет. Пора и честь знать. А тут и ты в знакомцах объявился. Случайностей не бывает. Ты делай, что тебе приказано.

– Василь Василич, может, чайку попьем? – спросил я.

– Отчего же не попить, давай, – сказал Головачев.

Я налил в кружку чай и поднес его к старику. Он подпер голову рукой и мерно посапывал. Конечно, всю ночь проговорили. Вот и горизонт начал розоветь. А старичок интересный. Предупреждали меня, что он может сделать что угодно, готовили его для выживания в любых условиях. А мой чай действует незаметно.

Я подошел к нему и потрогал его за плечо. Голова Василия Васильевича упала. Дыхания не было. И чай не тронут. Правду говорят, что смерть к солдатам приходит на рассвете.

Я выплеснул чай в реку и туда же выбросил кружку. Достал из кармана «долгоиграющий» диктофон, отсоединил микрофон от воротника рубашки и бросил аппаратуру в костер. Скажу, что старый разведчик нашел диктофон и незаметно уничтожил его, а во время рыбалки ни о чем, что могло бы иметь оперативную ценность, не говорил.

Черт его знает, вероятно, и мне придется уходить из органов. Вряд ли мне поверят, что Головачев ничего не говорил. А вот то, что он должен был сказать, никто не знает. И то, что я написал, вряд ли является правдой, просто фантазия старика, которому было скучно жить в одиночестве, вот он и придумал эту историю, чтобы быть хоть немного значительнее среди серых личностей, которые были вокруг всю его жизнь.

Проклятие рода

«И пошел брат на брата и отец на сына…»

Глава 1

Действие происходит в 1937 году на одном из хуторов в Восточной Украине.

У околицы отдельного хутора стоит пожилой мужчина по имени Тарас и смотрит вдаль, где пылит повозка.

– Мать, иди сюда, похоже, едут, – кричит Тарас.

На крыльцо выходит женщина, вытирая фартуком руки. Прикладывает руки козьрьком ко лбу и всматривается вдаль.

– Похоже, они, так и сердце выскакивает, Тарас. Даже когда на свиданки с тобой бегала, так не волновалась.

Тарас обнимает жену за плечи.

– Наши с тобой кровинки, самому не по себе.

Подъезжает повозка. С повозки слезают два молодых человека лет по двадцать – Остап и Андрей. Остап в форме курсанта пограничного училища, в защитной гимнастерке с зелеными петлицами Харьковского пограничного училища и в зеленой фуражке с красной звездочкой. Андрей в рясе семинариста. Мать срывается с места и обнимает своих сыновей, целует, гладит их по головам. Тарас степенно ждет, когда сыновья будут готовы для приветствия отца.

– Дайте-ка и мне поглядеть на вас. (Остапу) Поворотись-ка, сынок, эка как ты вымахал. Знатный прикордонник у меня. (Андрею) И ты, сыне, у меня не плох. Кто-то границу охранять будет, а кто-то и о душе должен заботиться. Ну, пошли в горницу, давно стол там ожидает. (Жене) Мать, ты чего стоишь как вкопанная, веди сыновей в дом, пусть умоются и за стол садятся, а я с человеком рассчитаюсь.

Тарас пошел к вознице, о чем-то поговорил с ним и стал закрывать ограду на околице, вставляя жерди в пазы. Возница уехал.

Около дома Остап, раздевшийся по пояс, с шумом моется, мать льет ему воду из ковшика на спину. Андрей моет руки и лицо. Вытираются расписными полотенцами.

– Скажи, как хорошо дома, – говорит Остап Андрею. – Родной дом и есть родной дом. Вот она родина наша. (Матери) Мама, как вы тут живете?

– Успеем еще, поговорим, – сказала мать. – Господи, какие же ладные у меня сыны стали. А так все вспоминаю, как вы у меня двое на лавочке сидели…

Мать украдкой смахивает слезу и идет в дом. Остап и Андрей идут за ней. Следом за ними в дом входит ТАРАС.

Глава 2

За накрытым столом сидят Тарас, Остап, Андрей. Мать хлопочет в кухоньке.

– Мать, бросай все и иди сюда, – говорит Тарас. – Мы без тебя и чарки за приезд выпить не можем.

Мать выходит и присаживается к столу рядом с Андреем.

Тарас, подняв граненую рюмку с горилкой:

– Ну, сынки, с праздником, то есть с приездом вас. Приезд ваш для нас с матерью всегда праздник.

Выпивают, закусывают. Мать подкладывает Андрею. Тарас наливает рюмки. Снова выпивают.

– А сейчас можно и поговорить, и покушать, – говорит Тарас. – Рассказывайте, как у вас там жизнь, служба, учеба…

– Да все нормально, батя, – говорит Остап, – жизнь у нас по распорядку, еда и одежда казенные, только учись. Везде жизнь налаживается, только фашизм да японский милитаризм не дают нам спокойно жить. Был на стажировке на Дальнем Востоке. Граница активная. Познакомился с Никитой Карацупой. Вот это пограничник, мимо него никто не пройдет. Таким же буду. Границы надежно нужно охранять, обстановка на границах очень серьезная. Все идет к войне, батя. Опять все государства объединяются против России. В Испании уже воюют с фашистами, и до нас очередь дойдет.

– Тебе-то какая забота до России, ты же не русский, – говорит Андрей.

– Как это не русский? – возмущается Остап. – Я советский, а советские это и русские, и все другие.

– Это ты нас называешь всеми другими? – спрашивает с издевкой Андрей.

– Кого это нас? – не понял Остап.

– Нас, украинцев, – говорит Андрей. – Мы могли бы жить своей жизнью и не оглядываться на то, что москали нам прикажут, а ты вот их и защищаешь и даже форму носишь.

Тарас слегка пристукнул кулаком по столу:

– Охолонитесь, сынки. (Андрею) А ты, сыне, как Петлюра заговорил. А ведь батьке вашему пришлось саблей помахать, чтобы родина наша не сгинула бесследно в чужом государстве. Что ж ты Львовщину нашу позабыл за Украину посчитать?

– Батька, нам Польша ближе и роднее, чем Россия, нас поработившая, – сказал Андрей.

– Я тебе, братуха, вот этим кулаком разъясню, кто наша родина и что мы должны для нее делать, – сказал Остап, показывая кулак.

– Да что вы, мужики, как только за стол сядете, так сразу про политику начинаете говорить, – всплеснула руками мать.

– Присядь, мать, вместе с нами, – сказал Тарас. – Дело-то уж больно важное, чтобы без женщин можно было разобраться. Я вот расскажу вам про себя, чтобы и вы тоже знали, кто мы, откуда род ведем и что такое честь наша фамильная. Дед мой байстрюком был. Мать его простая крестьянка, но она рассказала ему, что отец его, мой прадед, был из казачьего рода, полковник, и погиб он жестокой смертью от рук поляков. И род его весь был вырублен, да только никто не знал, что сын его внебрачный еще нерожденным был. И у матери фамилия была Корнева. А то бы и его сгубили. Так вот, у прадеда было два его сводных брата, которые вместе с батькой своим за Украину вместе с русскими сражались. Да все эту историю слышали, только то, что мы происходим из этого рода, никто не знает, кроме нас. Вот и я хочу, чтобы вы, сыны мои, знали об этом и честь нашу Корневскую родовую не опозорили. Россия помогла нам Украиной остаться. И язык наш, и культура нетронутыми живут.

– Извините меня, батя, но история нашего рода, как вы говорите, всего лишь легенда, – сказал Андрей. – Литературный вымысел. Это русский писатель Гоголь писал, чтобы осложнить отношения между Польшей и Россией.

– Что-то ты то ли на иезуита учишься, то ли на православного священника, никак я не могу понять, – сказал укоризненно Тарас.

– Я, батя, буду священником в Украинской православной церкви, – сказал с пафосом Андрей.

– А что, разве есть такая? – с улыбкой спросил Тарас. – Украина всегда была центром Руси, и церковь у нас всегда была русская и православная.

– И про Киевскую Русь это тоже легенды, – сказал запальчиво Андрей. – Украина жила сама по себе, и Русь жила сама по себе в районе Москвы и Владимира. Украина остановила монголо-татарское нашествие и спасла всю Европу, за что Европа должна быть по гроб жизни обязана Украине…

– Андрюха, ты со своими речами загремишь в НКВД, будешь строить какой-нибудь канал для развития транспортной системы, – сказал Остап.

– Вот-вот, москальское НКВД и затыкает все недовольным рты, а еще раньше оно устроило Голодомор, чтобы свести со света всех украинцев, – не сдавался Андрей.

– Что-то ты учишься, а ума-то никак не приобретешь, – сказал Тарас. Кто этот Голодомор придумал? Был у нас недавно голод, так он не только у нас был, по многим российским губерниям прошелся. И голод не разбирался, кто из голодных русский или украинец. Все голодали и мёрли. Вы-то уже не маленькие были и выжили только потому, что я отправил вас к моим российским друзьям. Не дело, сынок, говоришь. Прежде чем сказать что-то, думай, как слово обернется. Ладно, пойдемте, я вам покажу свою пасеку. Это как раз и есть моя колхозная работа.

Тарас, Остап и Андрей пошли в рощицу неподалеку от дома, где Тарас дал им шляпы с сетками, достал соты и показал, сколько меда собрали пчелы.

Глава 3

На войсковом стрельбище курсанты пограничники. Остап стреляет из пулемета Дегтярева по группе мишеней. После стрельбы показчики мишеней по телефону докладывают о результатах стрельбы. Руководитель стрельб докладывает начальнику училища – полковнику. Курсанты закончили стрельбы и выстроились для подведения итогов. Остап стоит в первой шеренге с пулеметом на плече.

– Товарищи курсанты, – говорит полковник. – Выражаю свое удовлетворение результатами стрельб. Курсант Корнев!

– Я! – громко отвечает Остап.

– Выйти из строя!

– Есть.

Выходит из строя и поворачивается лицом к нему.

– Курсанту Корневу за снайперскую стрельбу из пулемета объявляю благодарность! – говорит полковник.

– Служу трудовому народу!

Строй курсантов возвращается в город, поет песню «Катюша»:

 
Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой.
Выходила на берег Катюша,
На высокий берег на крутой.
 
 
Выходила, песню заводила
Про степного, сизого орла,
Про того, которого любила,
Про того, чьи письма берегла.
 

Глава 4

Остап в городе стоит под часами. В руках цветок. Чувствуется, что девушка опаздывает и Остап хочет уходить, но в этот момент видит спешащую к нему девушку – Галину.

– Извини, Остап, еле вырвалась, (шепотом) выполняли срочный военный заказ, секретный.

– Какие могут быть срочные военные заказы в маленькой местечковой типографии? – смеется Остап.

– Поклянись, что никому ничего не скажешь.

– Клянусь!

– Мы срочно печатали немецкие флажки со свастикой. Пятьсот штук. Зачем? Не знаю.

– Да мало ли зачем, пошли скорее, кино уже началось, – сказал Остап.

И они побежали в сторону кинотеатра.

Глава 5

Учебный класс семинарии. Семинаристам читается лекция по истории религий. Преподаватель отец Арсений. В классе на третьей парте сидит Андрей.

– Разногласия между папой римским и патриархом Константинопольским начались задолго до 1054 года, говорит Арсений, – но именно в 1054 году римский папа Лев IX послал в Константинополь легатов во главе с кардиналом Гумбертом для разрешения конфликта, начало которому было положено закрытием в 1053 году латинских церквей в Константинополе, когда дьякон Константин выбрасывал из дарохранительниц Святые Дары, приготовленные по западному обычаю из пресного хлеба, и топтал их ногами. 16 июля 1054 в соборе Святой Софии папские легаты объявили о низложении патриарха Михаила Кирулария и его отлучении от Церкви. В ответ на это 20 июля патриарх предал анафеме легатов. Вот так церкви и разделились на католическую во главе с Папой Римским и православную во главе с Патриархом Константинопольским.

– Отец Арсений, а к кому ближе украинское православие, к Московскому Патриарху или к Папе Римскому? – спросил Андрей.

– Вопросы у тебя, отрок, еретические, – усмехнулся Арсений. – Но ответить нужно, потому что мы украинцы.

Не все поддержали раскол единой христианской церкви на католиков и православных.

Киевский митрополит Исидор в 1439 году подписал Флорентийскую унию и восстановил единство с Римской церковью. В 1596 году была подписана Брестская уния, по которой Киевская митрополия Константинопольского Патриархата целиком переподчинилась Римскому патриарху и воссоединилась с Римско-католической церковью.

Уния предусматривала при сохранении православными верующими и духовенством своих традиционных обрядов и церковнославянского языка богослужений признание власти Папы Римского и католических догматов.

В нашей греко-католической церкви богослужения проводятся на украинском языке, который признан официальным литургийным языком вместе с церковнославянским языком.

Вот и думайте, отроки, кто вы и кто над вами верховную власть имеет. Мы представители единой христианской церкви, а не какого-то отдельного от нее православия, и мы в центре создания единой мировой религии, а Украина наша находится в самом центре всего цивилизованного мира. Да, если бы мы были самостийными, то третий Рим был бы в Киеве, а не в Москве. (В коридоре раздался звонок) Мы с вами еще поговорим на эту тему, дай вам Бог здоровья и всех благ.

Глава 6

Воинская казарма. Ночь. Курсанты спят на двухъярусных кроватях. Входит дежурный.

– Дивизион, тревога!

Курсанты вскакивают, одеваются, берут винтовки, снаряжение и бегут к выходу из казармы.

На строевом плацу выстраиваются курсанты с оружием. С группой офицеров подходит генерал.

– Товарищи курсанты! – торжественно говорит генерал. – Партия и правительство доверила нам историческую миссию по выходу на исконные украинские рубежи, оккупированные буржуазной Польшей в 1920 году. Немецкая армия приближается к старым российским границам, но мы должны опередить ее. Наше направление – на Львов. По машинам.

Курсанты производят посадку на машины. Колонна машин выезжает за территорию училища.

Глава 7

По дороге едут автомашины с курсантами. Подъезжают к пограничному пропуску. На стороне, отмеченной белый с черным полосатыми столбами, стоят советские пограничники, пропускающие без задержки машины с пограничниками и колонны пеших советских солдат. По пути пограничникам встречаются подразделения польской армии, идущие в сторону линии фронта. Подразделение останавливают. Пограничный офицер в звании капитана разговаривает с командиром польского подразделения в звании поручика.

– Господин поручик, предлагаю вам остановить подразделение, сложить оружие и сдать его подходящим частям Красной Армии, – говорит капитан.

– Вы вместе с немцами оккупируете Польшу? – спрашивает поручик.

– Нет, мы воссоединяем украинские земли, – сказал капитан. – Нам чужого не надо. Мы остановим немецкую армию на старой границе и спасем поляков и украинцев.

– А куда вы будете девать поляков? – спросил поручик.

– Не волнуйтесь, мы всем вам найдем место. Россия большая, – засмеялся капитан.

Оставив польских солдат в растерянности, колонна пограничников следует дальше.

На старой российской границе пограничники устанавливают красные пограничные знаки (столбы) с четырьмя зелеными полосами и никелированным гербом СССР. К столбам привязывают флажки СССР и фашистской Германии. Вдали слышна орудийная канонада.

Глава 8

Оборонительные позиции польской армии недалеко от границы.

Генерал, командир польской дивизии созывает военный совет.

– Панове, положение наше критическое. Я бы сказал – хуже, чем критическое. В километре от нас немецкие войска, в трех километрах – русские на старой границе Российской империи. Мы думали, что за нашей спиной еще половина Польши, а оказалось, что за нашей спиной уже ничего нет. Можно закурить папиросу и пойти в полный рост в атаку на немецкие позиции. Никакого военного значения эта операция иметь не будет, мы только погубим лучших сынов Польши. Единственный выход – сдаваться. Попрошу господ поручиков успокоиться. Вопрос – кому сдаваться. Русским или немцам? Я, как бывший офицер русской императорской армии, считаю, что сдаваться нужно немцам. Мы военнопленные, на нас распространяется конвенция об отношении к представителям воюющих сторон. Польши уже нет, но законы еще есть. У русских мы будем интернированными – ни военнопленные, ни друзья. Русские не признают никаких международных законов, поэтому наша жизнь будет зависеть от прихоти их вождей. Они нам еще напомнят военнопленных красноармейцев, которые были в наших концлагерях в 1920 году. Панове офицеры, ваша судьба в ваших руках. Господа полковники, майоры и капитаны, надеюсь на вашу мудрость.

Генерал приложил два пальца к конфедератке и вышел. Раздался выстрел. Вошедший адъютант сообщил, что генерал застрелился.

Офицеры, немного посовещавшись, пошли к своим подразделениям. Еще через какое-то время подразделения стали строиться в походные колонны без оружия с белым флагами. Одна колонна, большая, двинулась в сторону немцев, другая колонна – маленькая, где преобладали раненые, двинулась в сторону советских пограничников.