Текст книги "Рерих. Подлинная история русского Индианы Джонса"

Двадцать седьмого августа Луис Хорш тоже удостаивается откровения махатмы. Вердикт оккультного существа неожиданный: «Кем был Хорш? Нужен ныне первый сын императора. Умер 10 лет»[349]349
  МВ АМР, EIR-002. Л. 60 (об.).


[Закрыть]. Получалось, что между Хоршем и Рерихом были близкородственные отношения в Древнем Китае, причем обратите внимание на то, кто был подчиненным. Следствием таких сообщений становится и необычное поведение Николая Константиновича. «Сам Рерих теперь стал облачаться в тибетские молитвенные одежды, утверждал, что он – реинкарнация древнего китайского императора, а Хорш – его сын»[350]350
  Williams R. C. Russian Art and American Money. 1900–1940. – Cambridge, Massachusetts and London, England, 1980. – Р. 118.


[Закрыть], – пишет Роберт Уильямс, автор книги «Русское искусство и американские деньги», посвященной ситуации в межвоенной Америке. Этот исследователь из США брал интервью у Хорша и получил от него документы и мемуары, некоторые из которых опубликованы на сайте Музея Востока, посвященном семье Рерих.

Великие разглядывания стали очередным шагом по охмурению богатого брокера: так как в прошлой жизни он был сыном Рериха, то теперь помочь «отцу» с организацией экспедиции в Тибет, туда, где живут махатмы, – его прямая задача. Цель этого путешествия была паранаучной: художник и его жена проверят существование мастеров, которые посылают ему оккультные послания. «По пути он обещал нарисовать картины того далекого и высоко поднятого мира Гималаев, где все еще жили мастера, перевоплощения мудрецов всех веков»[351]351
  Там же. – Р. 121.


[Закрыть], – разъясняет Уильямс.

Эти обстоятельства доказывают, что для Рериха создание в Америке многочисленных художественных инициатив первоначально не было ключевой целью. То был лишь метод выжить в американских условиях. Его idée fiхe – именно экспедиция в Центральную Азию.

Хоршу же сама затея показалась коммерчески интересной.

«Услужливый Хорш вскоре собрал необходимых подписчиков, и сам Хорш получил 300 000 долларов в виде подарков, займов и припасов. Это была, по сути, американская покупка русского искусства. Хорш покупал практически все картины Рериха, созданные во время его поездки, и помещал их в Музей Рериха»[352]352
  Там же. – Р. 121.


[Закрыть].

Показательно, что цель своего путешествия Рерих прямолинейно объявил в интервью Давиду Бурлюку, русскому художнику и публицисту, обосновавшемуся в Нью-Йорке: «…проникнуть в таинственные области Азии, в тайны философии и культуры безмерного материка, что возможно найти неприкосновенным лишь в Тибете, ревниво оберегающем свои сокровища древних эпох от любопытных европейцев непроходимыми пропастями, горными ревущими потоками и перевалами, где лежат вечные льды, воют снежные бури…»[353]353
  Burliuk D. Рерих. Жизнь – творчество. 1917–1930. – Нью-Йорк, 1930. – С. 21.


[Закрыть]

И тут мы подходим к важному скрытому мотиву всех действий Рериха, который часто ускользал от исследователей его судьбы.

«Экспедиция прикрылась разными названиями, – признавался впоследствии Хорш во время расследования по делу Рериха о налоговом мошенничестве в 1938 году, – покупкой произведений за границей. Например, научной экспедицией, теософским паломничеством и способом добраться до Москвы несколько окольным путем»[354]354
  Николай Рерих, петиционер, против комиссионера внутренних доходов, Ответчик. Досье № 86 065. Т. 38 // Отчеты Совета налоговых апелляций Соединенных Штатов, 1938. – С. 569–570. Далее цитируется как ИРС. (Nicholas Roerich, Petitioner, v. Commissioner of Internal Revenue, Respondent. Docket no. 86 065. Vol. 38 // United States Board of Tax Appeals Reports, 1938. – Р. 569–570. Hereinafter cited as IRS).


[Закрыть].

Да, как это ни покажется странным, все эти нагромождения фантазий и странных речей с телепатией, махатмами, реинкарнациями означали только «путь домой» и, видимо, даже не в Москву. А в ту академическую квартиру в Петрограде на Мойке 83, где осталась не только часть жизни, но и ценности, которые очень хотелось сохранить…

4

Квартира Рериха на Мойке – мечта любого художника. На одной из фотографий, созданных в 1915 году, Николай Константинович отрешенно позирует, задумчиво сжимая палитру и кисть. На больших мольбертах стоят «Мехески – лунный народ» и «Дом духа». Во время этой фотосессии был сделан и еще один снимок: почти в том же ракурсе, но на этот раз уже в кабинете, на фоне письменного стола, депозитария и бюро, – Рерих вглядывается в объектив камеры.

Высокие потолки, голландская печь, трехметровые двери плюс рабочее место сразу за стеной – аудитории и мастерские Общества поощрения художеств, куда можно попасть, просто открыв дверь своей академической квартиры. Каким потерянным раем представился этот дом в далекой и чуждой Америке? Мысли о нем никогда не покидали эмигранта. И это личное пространство было заполнено картинами старых мастеров прошлого, коллекцией, которую он создавал, трепеща над каждой вещью как над величайшей драгоценностью. Революция смешала планы Рериха. Он остался без накоплений, без своего дорогого хобби и, самое важное, без уютного дома.

В эмиграции он не забывал о драгоценных полотнах. В июне 1921 года в The American Magazine of Art так со слов Рериха описывали ситуацию с его собранием: «Помимо того что Рерих был знатоком искусства, он также был страстным коллекционером старых полотен. В Петрограде у него была ценная коллекция, судьба которой неизвестна, потому что он не принял высокий пост, предложенный ему большевиками»[355]355
  The American Magazine of Art, 1921. – 12. – № 6. – Р. 200.


[Закрыть]. Очевидно, это рериховская версия событий, в ней потеря картин выглядела как тяжелая жертва ради принципов, как важная утрата, о которой Рерих горько жалеет.

План возвращения этих картин у Рериха имелся. В отличие от многих эмигрантов, рассчитывавших вернуть свои коллекции в момент падения власти большевиков и реставрации царизма, рериховский план был экстраординарным. И тем не менее самому хозяину казался реалистичным и осуществимым. Возможно, эта идея и стала главным стимулом, побудившим Рериха начать контакты с большевиками – прежде всего с Николаем Вавиловым.

Но когда художник изливал душу The American Magazine of Art и горевал об оставленных в Петрограде ценностях, в колыбели революции стали происходить те радикальные события, которых следовало ожидать. Приближалась осень 1921 года – начало отопительного сезона. Советская страна не могла обеспечить всех жителей города на Неве теплом. Тем более что Петроград в момент окончания Гражданской войны был городом пустых богатых квартир, принадлежавших преимущественно врагам советской власти: бывшим царским чиновникам, капиталистам, деятелям Государственной думы и купцам, тем, к кому новый строй относился репрессивно.

Уже с 5 ноября 1918 года в молодой стране действовал Декрет о запрещении вывоза за границу предметов искусства и старины. В отчете Художественно-исторической комиссии по охране памятников старины утверждалось: «Занятие ряда частных домов-особняков для нужд различных правительственных и общественных учреждений вызвало необходимость по охране неприкосновенности тех из них, которые по своему архитектурному значению и по ценности собранных в них художественных сокровищ, заслуживающих сохранения, как культурное народное достояние. На эти особняки правительственная власть нашла возможным выдать по представлению Комиссии “Охранительные листы”»[356]356
  ЦГАЛИ СПб. Ф. 36. Оп. 1. Д. 397. Л. 1 (об.).


[Закрыть].

Но самым важным документом, регулировавшим все эти процессы, был Декрет СНК о составлении государственного фонда ценностей для внешней торговли от 7 февраля 1921 года. Вот его пункты: «1. В целях составления государственного запаса художественных ценностей и предметов роскоши и старины, могущих служить предметами вывоза за границу, Народному комиссариату внешней торговли предоставляется право образовать в местах, где он найдет нужным, экспертные комиссии, действующие на основании положений, утверждаемых Народным комиссариатом внешней торговли по соглашению с Народным комиссариатом просвещения и Народным комиссариатом финансов. 2. На экспертные комиссии возлагается отбор, классификация, оценка и учет могущих служить для экспорта предметов художественных и антикварно-исторических, а также предметов роскоши. В состав экспертной комиссии входят представители соответствующих отделов Народного комиссариата просвещения (Главного комитета по делам музеев и изобразительных искусств). 3. Всякая разгрузка складов, магазинов и вообще каких бы то ни было хранилищ, где могут быть обнаружены указанные предметы, производится на местах, где учреждены экспертные комиссии, лишь при условии обязательного предварительного оповещения местной экспертной комиссии о предполагаемой разгрузке. 4. Все учреждения и лица, в ведении коих находятся склады, магазины, помещения и вообще какие бы то ни было хранилища, за исключением музеев республики и хранилищ государственного музейного фонда, состоящих в ведении Главного комитета по делам музеев, обязаны беспрепятственно допускать представителей комиссии к осмотру, отбору, учету всех вещей, относящихся к предмету ведения последней. 5. Предоставить Народному комиссариату внешней торговли право изъятия и хранения для целей внешней торговли предметов, отбираемых экспертными комиссиями»[357]357
  Известия ВЦИК, 1921. – 12 февраля.


[Закрыть]. И подпись – «Председатель Совета Народных Комиссаров В. Ульянов (Ленин)».

Разве можно было изменить то, что было подписано вождем мирового пролетариата? Но самое печальное в неразберихе, царившей во времена Гражданской войны в Петрограде, что многое могло просто погибнуть, сгинуть во время банального грабежа.

В мемуарах Рерих очень эмоционально пишет о своем собрании: «Были и итальянцы, и французы, а главное, тянуло Е. И. и меня к примитивам. Это собрание дало нам много радости и перевалило за пятьсот. Где оно? Грабарь уверяет, что в Эрмитаже, но некие американцы покупали картины нашего собрания в Вене у антиквара. Бывало и в Париже – чего только не бывало!»[358]358
  МВ АМР, NKR-272. Л. 196.


[Закрыть]

Что же в действительности произошло с рериховской коллекцией западноевропейского искусства после его отъезда в эмиграцию? Об этом нам свидетельствуют выписки из так называемого «Дела Н. К. Рериха», которое оформлялось в момент конфискации и передачи коллекции в Эрмитаж и Русский музей всех его картин для последующего решения их судьбы. Так мы узнаем, что 27 июля 1920 года опечатана квартира Н. К. Рериха по Морской 38[359]359
  МВ АМР, BD-697. Л. 2.


[Закрыть]. Оказывается, что 12 ноября того же 1920 года поступает обращение от одного из друзей Рериха, Петра Ивановича Нерадовского, действительного члена Императорской академии художеств. Он просит снять с картин печати, так как они нуждаются в наблюдении. Также Нерадовский предлагает передать в Русский музей картины за авторством самого Рериха, а в Эрмитаж – его коллекцию.

Первого февраля 1921 года уполномоченный музейного отдела Василий Александрович Щавинский, крупный коллекционер и, что важно, знакомый Рериха, производит опись картин в квартире. Он пишет: «Все предъявленные мне картины преимущественно старинных нидерландских и голландских мастеров. А также картины самого владельца – художника Н. К. Рериха, находящиеся в его мастерской, по своему художественному достоинству, несомненно, заслуживают охраны музейным отделом»[360]360
  МВ АМР, BD-697. Л. 3. А также Архив ГЭ. Ф. 1. Д. 824 за 1921 год.


[Закрыть].

Документ из Музея Востока содержит только один лист с выписками об этом, сделанный рукой Юрия Рериха. Остальные важные выписки, касающиеся судьбы картин, были сделаны кем-то неизвестным из дела 824, хранящегося в фонде 1 в архиве Эрмитажа, посвященного коллекции Н. К. Рериха.

Известно, что после революции Рерих считал Щавинского одним из своих врагов и 15 декабря 1941 года в мемуарах «Листы дневника» вносит его в список своих личных «вредителей»[361]361
  МВ АМР, NKR-260. Л. 137.


[Закрыть]. Возможно, причиной этому было участие Щавинского в вывозе коллекции Рериха из его квартиры.

И вот что писала в 1923 году всезнающая Селиванова, фиксируя соображения Рерихов и их мысли о том, что происходит в северной столице: «Хотя они чувствовали, что не вернутся еще очень долго, все осталось почти как было: квартира со всей ценной мебелью и еще более ценными картинами на стенах, и даже деньги и текущие счета в банках. Из более поздних сведений стало известно, что многие картины были доставлены в Эрмитаж – бывший Императорский музей»[362]362
  Selivanova N. The World of Roerich. – N. Y., 1923. – Р. 75.


[Закрыть].

Опись западноевропейской коллекции картин из собрания Рериха была составлена только 25 августа 1921 года. При этом картины были максимально обезличены. Большинство работ, внесенных тогда в список для вывоза, не имело названий, и в перечне обозначались лишь внешним описанием сюжета изображения. Обычно такие обстоятельства объясняются тем, что картины в частной коллекции, в отличие от музеев, не имеют этикетажа, и только владелец, проводя экскурсию для гостей дома, по памяти может назвать автора и точное название работ. Составители списка либо не стали искать автографы авторов в углах и пояснительные надписи на задниках картин, либо там их не имелось.

Первого сентября поступает ордер на вывоз, и наконец 22 сентября 1921 года происходит передача голландских картин и всей западноевропейской коллекции в составе 65 предметов в Эрмитаж. Надо ли говорить, что получить такое богатство назад, да еще и эмигранту, печатавшемуся в колчаковской прессе, жертвователю на нужды Юденича, было совершенно невозможно?

5

Конец 1922 года Рерих считал для себя временем мучительной, но все-таки состоявшейся победы. Прежде всего в деловом смысле. Теперь он мог себе позволить успокоиться и начать думать о путешествии на Восток, которое однажды, возможно, приведет его к порогу родного дома. Одиннадцатого октября 1922 года он писал Владимиру Шибаеву в Ригу: «Наша поездка на Дальний Восток уже решена – все делается в положенные сроки. Даже и план всей будущей работы в России – сообщу Вам тоже в указанное время. Вы спросите, как же явилась возможность ехать в дальний путь с семьей? Когда является поручение, тогда приходят и люди (посланные) и приносящие средства. Я уже писал Вам, что в июне в Музее Метрополитен ко мне подошел высокий с проседью человек и передал мне очень важный для нас message – потом сказал… goodluck! И ушел – скрылся. В конце же июля к нам явились посланные и принесли все, что нужно. Так исполнится все, что должно произойти, если оно направлено к Великому Служению»[363]363
  МВ АМР, PNKR-166. Л. 30 (об.), 31.


[Закрыть].

Цели Рерихов в первой части экспедиции сформулированы давно: они хотели посетить места, где когда-то произошла встреча Блаватской с махатмами. И таким образом стать преемниками создательницы теософии. Николай и Елена предполагали, что meeting с запредельными существами был бы успешным, если бы их гималайские Учителя встретились с ними не в спиритическом, а в физическом пространстве.

В письме Шибаеву под эвфемизмом «посланные» скрывалась семья Хоршей, 24 июля явившаяся на Монхиган. Но самым загадочным в этом письме звучат напоминания Шибаеву о России: «…предстоит большая работа в России (план уже дан)»[364]364
  МВ АМР, PNKR-166. Л. 31 (об.).


[Закрыть].

Возможно, под этими словами следует понимать необычные знакомства Рериха с золотоносными агрономами и его желание, теперь уже в совершенно иной политической плоскости, послужить России? Как бы то ни было, пользуясь своим мощным влиянием на Хорша, он устраивает в его квартире политическое рандеву.

«В 1922 году, – вспоминала Лихтман-Фосдик, – я присутствовала на встрече Рериха с одним из возможных кандидатов на пост президента от республиканской партии. Это был человек выдающегося ума, лишенный обычного для того времени предубеждения против советского строя. Помню, с каким сочувствием он отнесся к программе, которая, по мнению Рериха, могла бы иметь самые благие последствия для мира. А пункты этой программы были: признание Советской страны, сотрудничество с нею, тесный экономический и политический союз. Осуществись эта программа – и многое в нашей жизни пошло бы по-другому»[365]365
  Сидоров В. По маршруту Рериха. – М.: Правда, 1979. – С. 36.


[Закрыть].

Речь идет о сенаторе Уильяме Боре, который считался либералом, водил дружбу с американским коммунистом Джоном Ридом и активно выступал за признание Советской России. В мае 1922 года он даже зачитал в сенате «Резолюцию о признании Советского правительства». Интересно, кто же попросил Рериха пообщаться с таким прогрессивным сенатором?

В это время не только Рерихи, но и махатмы меняют свои политические предпочтения. Один из этих ключевых моментов запечатлен в дневнике чревовещаний. Вот одно из их пророчеств: «20.II.1922. С 19-го на 20-е. Слышала слова: 31 октября день смерти Ленина»[366]366
  МВ АМР, EIR-001. Л. 95.


[Закрыть]. Заметим, что в оригинале слово «смерти» было жирно зачеркнуто. Правда не до конца: буква «с» осталась видна отчетливо. Но в какой-то момент махатмы спохватились и решили отменить пророчество – очевидно, уже 31 октября, когда Ильич так и не умер.

Встреча с Вавиловым влияет на политические ориентиры Рериха. И вот бывший автор колчаковской прессы, член Освободительного комитета, призывавшего к интервенции, теперь уже – друг Советской России.

В момент, когда Рерих уже планировал поездку в Индию, в США усилиями местных коммунистов с особым размахом разворачивался сбор средств для голодающей России. Зинаида Лихтман заносит в дневник: «11.II.23. Сегодня днем Н. К. прочел в церкви Св. Марка на (улице) Бауэри лекцию на тему “Новая Эпоха”, говорил о России и об искусстве. Прекрасная лекция, и прекрасно ее прочел, так спокойно и мудро. Замечательно также, что после Н. К. следующим оратором был Карл Рехт, известный большевик, который, видимо, приготовил другую речь, но после Н. К. всю ее изменил и в общих чертах коснулся положения в России, а закончил призывом к спасению трех миллионов детей, умирающих от голода и эпидемий»[367]367
  Фосдик З. Г. Мои учителя. – М., 1998. – С.164.


[Закрыть].

Это же событие, но в несколько иных словах описывала и Селиванова: «Рерих также несколько раз выступал в Нью-Йорке, последний раз в феврале 1923 года в соборе Святого Марка в Бауэри на тему “Великая нота в русском искусстве”. Он говорил, что искусство, будучи единым, универсально и что лучшим пропуском в русскую деревню будет песня или картина. Совершенно неожиданно для художника и публики за ним последовал представитель Советской России в Соединенных Штатах, который заметил, что лучшими верительными грамотами для въезда в Россию были бы картины профессора Рериха»[368]368
  Selivanova N. The World of Roerich. – N. Y., 1923. – Р. 91.


[Закрыть].

Чарльз (Карл) Рехт был консультантом юридического отдела так называемого Советского бюро, организации, которая долгое время была неофициальным посольством в Америке. Когда его глава Людвиг Мартенс был выдворен властями США, интересы РСФСР стал представлять Карл Рехт. Американец, сын чешских эмигрантов, в 1922 году он работал советником советской делегации на Генуэзской конференции под непосредственным контролем наркома иностранных дел Чичерина. То есть Рехт – сотрудник советского Народного комиссариата иностранных дел. В апреле 1922 года в Москве Рехт удостоился встречи с Лениным, который просит его отвезти в Америку конфиденциальное послание[369]369
  Подробнее о биографии Рехта см. «Выполняя просьбу Ленина»// Труд, 1964. – 22 апреля


[Закрыть].

6

Одиннадцатого декабря 1922 года Рерих присылает Шибаеву из Америки примерный маршрут своего теософского паломничества: «Отсюда мы выедем 5–6 мая – будем 15-го в Париже. Пятнадцатого ноября выедем из Марселя в Бомбей. Проедем Кашмир, Агра, Дели, Бенарес, Шантиникетан, Адьяр. Первое время пробудем в Голубых горах…»[370]370
  МВ АМР, PNKR-166. Л. 33–33 (об.).


[Закрыть] Первоначальный вариант путешествия более напоминал туристический тур.

После перечисления основных популярных мест в Индии Рерих останавливается на Голубых горах, возможно, как месте отдыха и пленэра. Их местное название – Голубые Нилгири. Это небольшой хребет, отделяющий джунгли Кералы от саванн Тамилнада. В отличие от жарких равнин здесь мягкий горный климат, и поэтому тут издавна располагались курорты колониальной администрации Британской Индии. Здесь процветало английское садоводство, выращивались цветники, розарии, а на западных склонах в окружении чайных плантаций Липтона стояли романтические бунгало.

Однако в любом случае главным в рериховском странствии должны были стать предгорья Гималаев и локации из индийской части биографии создательницы Теософского общества. Поэтому на Шибаева возлагались надежды: он должен был помочь Рерихам попасть в столицу теософов Адьяр. Для этого он должен был подготовить их встречу там.

Духовное паломничество должно было стать максимально триумфальным шествием пророка и целителя, сделав его славу громкой и всемирной.

Казалось бы, Рериху осталось сделать один-единственный шаг – и невероятное путешествие начнется. Теперь о нем знали многие важные лица в Америке. Он стал частью не только оккультных, но и политических процессов.

Поэтому Луис Хорш, теперь – президент Института объединенных искусств в Нью-Йорке, и его исполнительный директор Фрэнсис Грант сообщали Государственному секретарю США (третьему лицу в государстве) о рериховских структурах: «В мае 1923 г. эти учреждения под руководством и при поддержке движимых заботой об интересах общества американских меценатов подготовили Художественную экспедицию в Индию и Тибет, полностью финансируемую американским капиталом и возглавляемую Николаем Рерихом, всемирно известным художником, чьи работы представлены во всех величайших музеях мира. Экспедиция носит исключительно художественный и культурный характер и была направлена с целью написания большой панорамной серии работ этой страны, никогда ранее не написанных западным художником, а также для перевода оригинальных рукописей, фольклора и художественного материала этих стран»[371]371
  МВ АМР, DE-005. Л. 1.


[Закрыть].