Текст книги "Рерих. Подлинная история русского Индианы Джонса"

Но все-таки Хрущев поручил эту поездку Серову. И разгадка вопроса «почему» – это один из тех ответов, которые мы ищем.

Весь эпизод, описанный Серовым, может показаться бессмысленным, пустым событием, мимолетной встречей, о которой уж точно не стоило бы упоминать в мемуарах главы КГБ. Это если не знать того, что рассказал нам о Шибаеве его младший коллега. Однако Серов писал явно для тех, кто знал это и многое другое.

3

В колониальной Индии Шибаев долго работал секретарем Николая Рериха, поселившегося в Кулу в 1930 году. Нельзя сказать, что Шибаев не попадал в поле зрения британской контрразведки. Так, в 1974 году в Калькутте был опубликован ранее засекреченный доклад «Коммунизм в Индии: 1924–1927». Автором его был Дэвид Петри (1879–1961) – патриарх британской контрразведки МИ-5, руководитель IB (британской разведслужбы колониальной Индии). В книге есть несколько строк, посвященных Шибаеву. Петри ограничивается лишь подозрениями на его счет, главную роль отводя, конечно же, Рериху.

Именно поэтому так важно понять, когда же произошла встреча нашего главного героя и этого второстепенного, загадочного горбуна.

Автобиография Шибаева звучит так: «В Риге давал уроки, потом (из-за войны в памяти все как-то спуталось) на английском крейсере “Принцесса Мэри”, через посредство сестры друга (сына английского консула) попал в Лондон, изучал беспроволочный телеграф[207]207
  То есть аппараты и азбуку Морзе.


[Закрыть], кончил с дипломом»[208]208
  Воспоминания Шибаева воспроизводятся по книге: Рерих Н. К. Дерзайте! Письма (1921–1925). – Абакан, 2012. – С. 139. (Цифровая версия).


[Закрыть].

Почему же главе КГБ он рассказывает, что в Индию (а значит, в Лондон, где он должен был получить визу в Индию) выехал «из Петербурга»?[209]209
  Там же.


[Закрыть] Неужто просто ради краткости и упрощения?

К автобиографическому рассказу Шибаева нужно сделать несколько важных уточнений. Во-первых, консулом, политическим советником и единственным британским дипломатом в Риге в интересующий нас период с 1918 по начало 1919 года служил Вивиан Генри Бозанкет (1872–1943).

Во-вторых, единственный корабль британского (как военного, так и гражданского) флота, носивший название «Принцесса Мэри» на тот момент, – это крейсер. Однако он был потоплен в 1916 году, во время Ютландской битвы.

Но предположим искажение памяти. Мало ли на свете британских принцесс? Вдруг речь на самом деле идет о британском судне, изначально гражданском, названном «Принцесса Маргарет»? Такой корабль действительно вывозил часть жителей Риги в 1919 году перед приходом Красной армии.

Это судно было частью начального британского развертывания в Прибалтике во время английской интервенции и Гражданской войны в России. В декабре 1918 года «Принцесса Маргарет» вместе с крейсером «Церера» и двумя дредноутами была направлена в Латвию. Суда достигли Риги 19 декабря, накануне вступления туда Красной армии.

Ситуация ухудшалась, и 28 декабря «Принцесса Маргарет» загрузила триста пятьдесят беженцев (главным образом британских, союзнических и нейтральных гражданских лиц – русских аристократов), а затем 3 января 1919 года отчалила, незадолго до того, как город был захвачен Красной армией. Десятого января 1919 года «Принцесса Маргарет» вернулась в Великобританию, приплыв в Росайт. На ее борту отплыл в Англию и вышеупомянутый консул Бозанкет. Отмечу, что у судна был и второй рейс, но уже после 14 июня 1919 года, когда корабль вернулся в Прибалтику.

Однако в архиве Латвийского общества Рериха в числе прочих документов, попавших туда после его возвращения из эмиграции, сохранился членский билет Теософского общества на имя В. А. Шибаева, который был подписан ему в Лондоне президентом этого общества Анни Безант и датирован 5 июня 1919 года. Значит, отплытие Шибаева в Лондон могло случиться (если, конечно, оно действительно случилось) только до вступления в общество, в первый рейс корабля в Ригу. Сомнительно выглядят и дальнейшие детали: «…через посредство сестры друга (сына английского консула) попал в Лондон…»

«Сестра сына английского консула» – по всем законам при роды это дочь или падчерица английского консула. То есть Бозанкета. Однако в мемуарах семьи Бозанкет, хранящихся в университетской библиотеке в Лидсе, сообщается, что их дочь Мэри родилась 30 августа 1913 года в Кембридже[210]210
  Bosanquet V. Life in a Turbulent Empire – The Experiences of Vivian and Dorothy Bosanquet in Russia. 1897–1918, LRA/MS 1456/362. Р. 21.


[Закрыть]. Естественно, пятилетняя девочка в декабре 1918 года навряд ли помогла бы Шибаеву с устройством его на корабле. И даже не из-за возраста, а потому, что она вообще никогда не бывала в Риге, о чем свидетельствуют документы семьи.

Вот что сообщается в семейной хронике о супруге консула: «Она была полна решимости родить ребенка в Англии, и Мэри, ее первенец, появилась на свет в Кембридже 30 августа 1913 года. Вскоре ее отдали на попечение бабушки с дедушкой и няни, так как Дороти должна была вернуться к мужу в Латвию»[211]211
  Там же.


[Закрыть].

С «другом (сыном английского консула)» дела обстоят еще хуже. Сын Питер у Бозанкета родился только в ноябре 1919 года[212]212
  Там же. – Р. 75.


[Закрыть] (крещен 30 января 1920 года[213]213
  См. справочник Cambridgeshire Family History Society.


[Закрыть]). Других детей у консула не было. Так что подобная дружба была для Шибаева даже физически невозможна. Все эти усложненные пассажи с запутыванием родственных связей выглядят недостоверными. Шибаев хотел, чтобы подлинные обстоятельства его знакомства с Рерихами остались неизвестны. Фигура анонимного «английского консула» в этом рассказе Шибаева используется исключительно для подтверждения легальности переезда в Англию. Возможно, какой-то сотрудник британской миссии мог ему как-то помочь (или его пресловутый сын, или сестра этого сына), но совершенно точно, что им не был сам консул.

В общем, обстоятельства того, как Владимир Анатольевич Шибаев действительно въехал в Англию, остаются тайной.

С моей точки зрения, реалистическим видится только тот путь, который и озвучил Хрущеву глава КГБ СССР Серов со слов самого Шибаева: «из Петербурга».

О себе Владимир Анатольевич печатно сообщал немногое: «Родился 15-го (27-го по-теперешнему) ноября 1898 г. в Риге. Отец был сначала счетоводом большой клееночной фабрики, и как сейчас предо мною на глазах, вижу, как она сгорела – колоссальное пламя вмиг пролетело с одного конца длиннейшего отдела – сушильни и вся крыша взлетела кверху. Меня, маленького мальчика с сестрой, закутали и на извозчике отправили далеко оттуда, к тете. Потом отец был управляющим единственного в Риге Русского банка. Он хотел, чтобы я стал “коммерсантом”, и потому я посетил сначала Рижское коммерческое училище Биржевого общества, а к началу войны (первой), когда эвакуировались в Питер, [поступил] в Коммерческое училище Петра Первого (с эполетами золотом на зеленом П. П. (Петр Первый))[214]214
  Имеются в виду погоны на мундире студента с вензелем «П. П.»


[Закрыть]. Кончил я с серебряной медалью (две четверки из общего числа девяносто шесть предметов) – и за это, помню, отец меня сильно выбранил, ибо ожидал золотую. Было это на Фонтанке, где-то недалеко от Мариинского театра. Там, на мраморной доске, была моя фамилия, но не знаю, что там сейчас, вероятно, школа, но, конечно, не коммерческая. В Риге в том здании сейчас Городской музей. Помню еще, что окончание с медалью давало “личное почетное гражданство Петербурга” и “кандидата коммерции” (конечно, не канд[идата] комм[ерческих] наук – это университетское отличие). Но меня клонило к наукам, языкам и к изобретениям. Записался в Политехнический институт в Лесном на механ[ическое] отделение и за год прошел два курса в отделе двигателей внутр[еннего] сгорания»[215]215
  Воспоминания Шибаева воспроизводятся по книге: Рерих Н. К. Дерзайте. Письма (1921–1925). – Абакан, 2012. – С. 139.


[Закрыть].

Судя по этому отчету об учебе, в 1917 году юный Шибаев находился в Петрограде.

4

Идентификационная книжка свидетельствует, что Рерих и его семья прибывают в Англию 14 июля 1919 года.

Планов было много. Дети – Юрий и Святослав – поступили в высшие учебные заведения. Юрий становится востоковедом, а Святослав художником. Дом № 25 по Queens Gathe Terrace в Кенсингтоне, где селится семья, становится инкубатором идей и местом регулярных спиритических сеансов. Время метаний покамест закончилось, спокойно устроившись, семья теперь может расслабиться и предаться духовным исканиям.

Двадцать четвертого марта 1920 года недалеко от их дома, как рассказывала Елена Рерих, происходит экстраординарное событие: у входа в Гайд-парк толпа вдруг расступилась, и она увидела двух рослых индийцев, которые таинственно улыбались ей[216]216
  С некоторыми разночтениями эта встреча описывается Зинаидой Лихтман-Фос-дик в ее книге «Мои учителя» (М., 1998. – С. 316, 700–701). А дата события раскрывается в дневнике Елены Рерих во время сеанса чревовещания: «Мы подошли к вам на Пасху» (МВ АМР, EIR-001. Л. 30 (об.)).


[Закрыть]. Это были верховные боги теософии: махатмы Кутхуми и Мория.

Встреча состоялась там же, где 12 августа 1851 года этих инфернальных существ встретила и Елена Блаватская[217]217
  Подробно об этом см.: Wachtmeister C. Reminiscences of Madam Blavatsky and the Secret Doctrine. – London, 1893.


[Закрыть]: у входа в Гайдпарк со стороны Кенсингтон-роуд, в двух шагах от монумента принцу Альберту.

Этот мемориал – сложносоставной памятник владычества Британской империи на четырех континентах. Нас интересует его скульптурная группа «Азия», наиболее близкая к тому входу в Гайд-парк, где, по утверждению Елены Рерих, произошла историческая встреча. Два вооруженных аборигена, являющиеся частью «Азии», – индиец и афганец – вполне могут оказаться теми тенями, явившимися «русской пифии» в сумрачный лондонский вечер. Тем более что встречи с каменными гостями в жизни Рерихов случались и позже…

В тот же вечер 24 марта состоялся и сеанс чревовещания с теми же махатмами из Гайд-парка. Елена Рерих впервые запишет в дневник махатмические слова: «Я твое благо, я твоя улыбка. Я твоя радость, я твой покой, я твоя кротость, я твоя смелость, я твое знание!»[218]218
  МВ АМР, EIR-001. Л. 1.


[Закрыть] Не многословно для потусторонних гостей.

Показательно, что три года спустя, 23 июля 1923 года, на спиритическом сеансе с помощью чревовещания Елена Рерих получит подтверждение своим подозрениям относительно той первой встречи. Вот диалог «пифии» и гималайского махатмы М. М., записанный ею в 1923 году по свежим следам: «Приезжал ли М. М. для нас в Лондон? – Да. – Какое было воздействие? – Готовил ауры. Наполнял нервные центры субстанцией атака пурушевая, или чистый мост. Главное – направить лучи, чтобы не ломались, но лучше входили друг в друга…»[219]219
  МВ АМР, EIR-003. Л. 50.


[Закрыть] Лондонский период – это время, когда окончательно оформляется рериховская тяга к идеям Теософского общества, возникшая в дни тревог на берегах Ладоги. Теперь теория Блаватской для Николая Константиновича не только личный ориентир, но и мотив творчества, наполнение художественного пространства голосами потустороннего мира, истовая вера в мифологию всесилия махатм, которые являются его жене и порабощают ее сознание.

К середине 1919 года относится встреча Рериха с Владимиром Шибаевым, который получает удостоверение члена Теософского общества как раз 5 июня. Молодой человек даже живет рядом со штаб-квартирой духовидцев. Тяга к теософии – новой религии нового века, возможно, сблизила этих весьма разных людей.

Однако именно в это время Рериху о себе напоминает мир других, политических теней. Его реакция на этот раз воплощается в эмоциональный текст. Двенадцатого августа 1919 года из-под его пера выходит статья с названием «Насильники искусства». Она печатается в Лондоне месяц спустя как листовка «Русского освободительного комитета». А затем, под названием «Разрушители культуры», ее перепечатывают по-немецки и в берлинской брошюре Friede und Arbeit.

В статье художник не оставляет сомнений относительно своих политических пристрастий. Размышляя о положении в Советской России, Рерих воспаряет даже к прокурорским инвективам: «Вульгарность и лицемерие. Предательство и продажность. Извращение святых идей человечества. Вот что такое большевизм. Это наглый монстр, который врет человечеству. Монстр, владеющий россыпями драгоценных камней. Но подойди ближе. Не бойся взглянуть! Камни – это подделки. Только слабый глаз не видит фальши блеска. В этом блеске гибнет мир, в этом блеске гибнет настоящая духовная культура. Знай, наконец, больше, чем ты знал»[220]220
  Violators of Art (reprint from Russian Liberation Committee). – London, 1919.


[Закрыть].

Но проходят месяцы. На родине все тянется Гражданская война, большевистская революция не гаснет. На смену боевому настрою приходят грусть и уныние. Ведь Рерих думал, что эмиграция – это краткий миг, за которым последует возвращение в Петербург, например, в обозе Юденича. Но армии белых рассеиваются, а возращение домой откладывается. Во вторую годовщину Октября Рерих признается живущей в Париже княгине Тенишевой: «Общие наши русские дела приводят в уныние. Здесь прямо волна внимания к большевизму. А из Кембриджа и Оксфорда мне сообщают, что среди студенчества и радость и разрушение. Откуда эта глупость? Откуда стремление к самоуничтожению? Из Италии писали мне, что над ними тоже возможность большевизма. Куда же направляется культура? Или правда, как говорят теософы, что сейчас смена веков. Калиюга (черный век) сменяется белым – культурою духа. Но ведь одна минута Брахмы – это 200 000 земных лет. <…> Нет ли у вас новых вестей с юга России? Оба моих брата потерялись: Борис был в Киеве, а Владимир при Колчаке в Омске, но теперь оба исчезли[221]221
  Судьба братьев известна: Владимир Константинович Рерих продолжал служить в Белой армии, а затем был начальником обоза в армии барона Унгерна. После Гражданской войны осел в Харбине. Борис Константинович Рерих вернулся из Киева в Петроград.


[Закрыть]. Вообще с прошлого декабря[222]222
  То есть с декабря 1918 года.


[Закрыть], за время моей работы в колчаковских организациях, столько драм прошло перед глазами! Столько благородных офицеров исчезло навсегда. А дело еще так далеко. А все-таки Русь будет!»[223]223
  РГАЛИ. Ф. 2408. Оп. 2. Д. 8. Л. 4–5.


[Закрыть]

В последующем письме к Тенишевой от 25 января 1920 года Рерих сообщает об обращении к нему московских коммунистов: «Деятельность большевиков и их агентов усилилась. Мне предлагали крупную сумму, чтобы войти в интернациональный журнал. Все на почве искусства и знания. С этими козырями они не расстаются»[224]224
  Там же. Л. 6.


[Закрыть]. Но после некоторых раздумий о предложении и суммах Рерих в конце письма все же добавил: «Однако есть надежда, что что-нибудь совершенно неожиданное может повернуть наши события. Думаю, что будет что-то совсем новое»[225]225
  Там же.


[Закрыть]. Напомню, что именно княгиня Тенишева до революции давала суммы на издание журнала «Мир искусства», такого важного для Рериха. И в эмиграции ей удалось сохранить некоторое состояние. Так что рассказ о подобном предложении «конкурентов» прославленной меценатше мог носить в письме Рериха и характер робкого намека.

Ничего нового, однако, так и не случается. На коне в ту пору из эмигрантов только неутомимый, везде успевающий Дягилев и его триумфальная команда «Русских сезонов». Но Рерих давно выпал из его орбиты – для балетов Дягилева теперь рисует Пикассо, воистину настал «новый век».

У Рериха думы о другом. Ощущение краха Белого движения не покидает его. Единственная надежда на будущее – благополучное устройство судьбы сыновей. Хотя бы тут – светлые проблески, прямая дорога. Сын Юрий потом напишет в краткой биографии: «Осенью 1919 г. переехал в Лондон (Англия), где занимался в Школе восточных языков при Лондонском университете (персидское и санскритское отделе ние)»[226]226
  АВП РФ. Ф. 50 г. Оп. 9. Пап. 860. Порт. 17. Л. 118. Машинопись.


[Закрыть]. Выбор Юрием карьеры востоковеда – явно родительский. Его знания будут необходимы в том плане, который начинает формироваться в голове Рерихов. Без Юрия ни будущая экспедиция, ни ее самые опасные и авантюрные вылазки не состоялись бы.

Святослав же поступает в Королевскую академию искусств.

5

Но, в принципе, дела-то не так уж и плохи. Дягилев все-таки пригодился: он устраивает в Goupil Gallery в Лондоне 29 апреля 1920 года выставку картин Рериха «Очарование России». Спонсорами события стали Герберт Уэллс, Фрэнк Брэнгвин, лорд Гленконнор, сэр Сэмюель и леди Модехоар.

Две работы, представленные на выставку почетным комитетом Музея Виктории и Альберта, – это эскизы для тех самых, еще довоенных «Русских сезонов», то есть для «Весны священной» («На севере» и «Половецкий стан»).

Вернисаж приносит Рериху новое полезное знакомство: Альберт Коутс, который долго был дирижером петербургской Императорской оперы, представляет Рериху Томаса Бичема. Этот музыкант и одновременно фармацевтический магнат заказывает декорации для постановки в Ковент-Гардене. Он поручил Рериху восстановить декорации «Князя Игоря», купленные сэром Томасом у Дягилева, а также сделать эскизы к «Снегурочке», «Царю Салтану» и «Садко».

По всей видимости, англичанин собирался устроить что-то типа mixed-bill, то есть программы, где смешиваются представления оперы и балета, как это было в 1913 году в рамках дягилевских программ в театре Друри-Лейн. Бичем планировал вновь повторить успех этих постановок. Работы, поручаемые художнику, должны были быть щедро оплачены.

Рерих очень рассчитывал на этот большой проект, который принес бы ему средства, позволяющие отправиться в паломничество к святыням Индии и берегам Ганга. «К сожалению, сэр Томас обанкротился, и это сказалось на Рерихе, как и на многих других художниках», – рассказывает Селиванова[227]227
  Selivanova N. The World of Roerich. – N. Y., 1923. – Р. 86.


[Закрыть].

На выставке Рерих снова встречает Шибаева. Об этом моменте Шибаев вспоминал так: «Конечно, с величайшим удовольствием принял любезное приглашение посетить его выставку в Goupil Gallery в мае 1920 года»[228]228
  Держава Рериха. – М., 1994. – С. 333.


[Закрыть]. Обратите внимание, что это приглашение не на апрельский вернисаж, а отдельное приглашение на встречу entre nous![229]229
  Между нами (фр.).


[Закрыть] Позже их знакомство, очевидно, продолжится на спиритических сеансах в Лондоне, в доме Рерихов.

Шибаев приходит на выставку в мае. И в том же мае в Лондон прибыл человек, который в дальнейшем в тайной переписке Рериха и Шибаева будет фигурировать под кличкой «епископ». Это был сам народный комиссар путей сообщения Леонид Борисович Красин.

Этот Красин давно мозолил глаза Рериху. Еще в Швеции, делая 22 июля 1919 года доклад на заседании «Русско-Британского 1917 года Братства» Рерих говорил: «Около Стокгольма живет семья пресловутого комиссара Красина, получая от него из Питера драгоценности и деньги»[230]230
  Архив Гуверовского института войны, революции и мира Стэнфордского университета (далее АГИ). B. V. Herya. Box № 3. Folder 10.


[Закрыть].

6

В московском Настасьинском переулке дом 3 привлекает взгляд смесью «древнерусских» мотивов, готических шпилей и барочной рустовки. Здание, построенное в 1913–1916 годы, является эклектичной смесью мотивов историзма и модерна. Когда-то в нем располагалась Ссудная палата. А сегодня центральное хранилище Центробанка РФ. Долгое время это место принадлежало его предшественнику – Государственному хранилищу СССР.

В начале 1920-х годов дом получил весьма карикатурное прозвище – «Кладовка Ленина». И это не случайно – хотя изначально кладовая секретной партийной кассы помещалась в подвале Сенатского дворца в Кремле, где находилась и квартира Ленина, но затем это хранилище переехало в здание в Настасьинском переулке.

Путь в ленинский «фантастический грот с сокровищами» описал курьер Коммунистического интернационала под кодовым именем «товарищ Томас»: «Шли разными запутанными переходами, с фонарем в темноте. Тяжелая дверь, которую Ганецкий отпирал несколькими ключами. Попали в большую подвальную комнату – без окон, плохо освещенную. Рассмотрел не сразу по стенам какие-то стеллажи, чем-то заполненные, на полу всякие ящики и чемоданы. Повсюду золото и драгоценности: драгоценные камни, вынутые из оправы, лежали кучками на полках – кто-то явно пытался сортировать и бросил. В ящиках около пола полно колец. В других золотая оправа, из которой уже вынуты камни. Ганецкий обвел фонарем вокруг и, улыбаясь, говорит: “Выбирайте!” Потом он объяснил, что это все драгоценности, отобранные ЧК у частных лиц – по указанию Ленина, Дзержинский сдал их сюда на секретные нужды партии. “Все это – добыто капиталистическим путем ограбления народа – теперь должно быть употреблено на дело экспроприации экспроприаторов”, – так будто бы сказал Ленин.

Мне было очень неловко отбирать: как производить оценку? Ведь я в камнях ничего не понимаю. “А я, думаете, понимаю больше? – ответил Ганецкий. – Сюда попадают только те, кому Ильич доверяет. Отбирайте на глаз сколько считаете нужным. Ильич написал, чтобы взяли побольше”»[231]231
  Рассказ «товарища Томаса» // Социалистический вестник (Нью-Йорк), 1964. – Сб. № 1. – Апрель. – С. 133–134.


[Закрыть].

Гохран создавался для особых целей и ассоциировался с особыми методами. Сюда свозились ценности разного рода: золото, иные драгметаллы и, конечно, драгоценные камни, конфискованные чекистскими органами у представителей русской аристократии, буржуазии и духовенства. У «пещеры Аладдина» Гохрана была единственная задача – скрытое финансирование Мировой Революции.

Председателем Гохрана был Яков Ганецкий. В 1917 году он организовал переезд Ленина из Швейцарии через Германию и Швецию в Россию.

Ганецкий считался асом конспирации, хотя при этом был известен спецслужбам Германии и Швеции, с которыми, видимо, контактировал. Это был агент для темных операций, который вращался в кругах шведских социал-демократов и левых. Новая идея Ленина, касавшаяся поддержки революций в Европе, была ему понятна: коммунистические группы в Германии и других странах в преддверии восстаний должны были получить средства на агитацию и оружие.

Из «кладовки Ленина» экспроприированные бриллианты и украшения иногда попадали прямо в руки доверенным ленинским курьерам. При этом они актировались через расписки Бюджетной комиссии Коминтерна.

Первый конгресс Коммунистического интернационала (Коминтерна) прошел в марте 1919 года в Москве. Он поставил своей задачей создание всемирной федерации с мировым пролетарским правительством во главе. Вот почему Бюджетная комиссия распределяла камни и золото между курьерами, отправлявшимися в Европу.

Но золотые монеты, выпущенные в Российской империи, а также отчеканенные в Советской России в 1921 году, находились в Европе под международным запретом: ведь идет борьба с большевизмом. Поэтому в Москве монеты тайно переплавляли и продавали в Европе как золотой лом. Драгоценности были предпочтительнее: их легко спрятать в одежде или багаже – в полости в дне чемодана. Для примера: в 1919 году Бюджетная комиссия Коминтерна вручает товарищу Забрежневу для французской компартии два бриллианта по 12,17 карата каждый, два бриллианта по 11 каратов, четыре бриллианта по 5,48 карата и один бриллиант 4 карата. Еще одному курьеру – Левину, уже для Англии, было передано девять бриллиантов по 39,4 карата и два бриллианта по 14,35 карата[232]232
  РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 82. Д. 1. Л. 2.


[Закрыть]. Эти фантастические богатства передавались комиссией курьеру, как показывает опись, «заделанными в дно чемодана».

Тысяча девятьсот девятнадцатый год – пик бриллиантовой лихорадки. Карательные органы большевиков, проводящие экспроприации день и ночь, забивают сейфы конфискованными ценностями. Но мировая революция не может ждать, ведь рабочее движение вот-вот может пойти на спад.

Двадцать восьмого июля 1919 года секретарь исполкома Коминтерна Ян Берзин посылает срочное письмо Григорию Зиновьеву. «Переговорив с Владимиром Ильичом, мы пришли к заключению, что пяти миллионов мало, что нужно увеличить отправляемую сумму до двадцати миллионов франков (приблизительно один миллион фунтов-стерлингов). Соберут ли сразу такую сумму, неизвестно. Сегодня была Дмитриева, поедет в Питер и привезет нам деньги и ценности. Необходимо написать Hoglund’у[233]233
  Хоглунд Цут (1884–1956) – деятель шведского социалистического, а затем коммунистического движения.


[Закрыть], как они должны распределять полученные деньги. Известную часть (скажем, половину) просто сохранить как запасной фонд, остальное надлежит распределить между коммунистическими и левосоциал-демократическими группами Западной Европы и Америки, причем спартаковцам нужно дать сразу ту крупную сумму (несколько миллионов), они давно просят, мы не могли отослать главным образом из-за волокиты, с которой связано получение кредитов из ЦК». И далее: «Во всяком случае, написал письмо Hoglund’у с целым рядом практических указаний. Они же люди наивные, странно, например, поучать их, чтобы ценности реализовывали в различных странах, а не в своей только столице, чтобы фонд хранили в разных местах, причем у благонадежных лиц, а не у себя…»[234]234
  РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 18. Д. 5.


[Закрыть]

Управляющий делами исполкома Коминтерна товарищ Клингер в письме главе исполкома Коминтерна Зиновьеву рисует дальнейший маршрут для драгоценностей: «Во вчерашнем заседании Бюро послал доклад т. Круминой, приславшей из Берлина и обрисовавшей углами положение заключенных спартаковцев в Германии, было решено ассигновать один миллион рублей в распоряжение т. Фукса и Леви для облегчения страдания этих несчастных. Миллион этот должен быть вычтен из суммы, отправляемой пароходом, и направлен через Стокгольм в Берлин»[235]235
  РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 18. Д. 5. Л. 52.


[Закрыть].

У «кладовки Ленина» было два важных филиала – в Таллине и в Риге. Со слов ювелира-свидетеля парижские «Последние новости» от 19 мая 1922 года сообщали: «Там можно было видеть целые горы бриллиантов, жемчугов, изумрудов, рубинов, сапфиров и других камней… это зрелище напоминало сад Аладдина из “Тысячи и одной ночи”…».

Для отправки пролетарской помощи в Европу было только два пути. Один из них пролегал по территории Эстонии, через так называемый вайдогский этаппункт, где курьеры становились пассажирами моторного бота «Роза». Для скандинавских стран существовал и специальный конспиративный путь до Мурманска, а оттуда уже через Норвегию в столицу Швеции[236]236
  См. в РГАСПИ. Ф. 501. Петроградское бюро ИККИ.


[Закрыть]. Кроме того, в Стокгольме сосуществовали два русских посольства: советское и то, которое представляло власть уже почившего Временного правительства. Советское выдавало визы в Германию, с которой был заключен Брестский мир, а посольство Временного правительства штамповало визы в Англию и Францию, куда большевикам был путь закрыт. Однако, имея нормальные подложные документы, визу Временного правительства можно было легко получить.

Столица Швеции, как главный пункт транзита всех тайных курьеров большевиков, в тот период была очень опасным местом. Здесь действовала «Лига убийц», банда, состоявшая из белых эмигрантов. Она вела охоту прицельно на гонцов из «кладовки Ленина», грабя и намеренно убивая приезжих. Об этих событиях подробно написал в своей книге «В мире мерзости и запустения»[237]237
  Воровский В. В мире мерзости и запустения. Русская белогвардейская лига убийц в Стокгольме. – М., 1919.


[Закрыть] советский посол в Швеции Вацлав Воровский. И хотя организация «Лига убийц» все-таки была разгромлена властями страны, террор против коммунистических гонцов не закончился.

Еще за год до своей поездки в Лондон, состоявшейся в 1919 году, Леонид Красин получил от Бюджетной комиссии Коминтерна драгоценных камней и ювелирных изделий на общую сумму семь миллионов сорок тысяч золотых рублей[238]238
  РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 82. Д. 1. Л. 10.


[Закрыть]. Эти фантастические деньги должны были пойти на субсидии компартии Великобритании и организацию пропагандистских коммунистических изданий. И Рерих, видимо, был прав, когда, упоминая родственников Красина, говорил, что они жили «получая от него из Питера драгоценности и деньги». В Стокгольме находилась супруга Красина Любовь Васильевна и дочери Людмила и Екатерина. Вот только откуда Рерих мог это знать?

Сбывать драгоценности в Лондоне не представляло труда: ведь тут находилась международная алмазно-бриллиантовая биржа, крупные аукционные дома Sotheby’s и Christie’s, а также множество «черных» дилеров, привычно скупавших мелкие партии, правда, по минимальной цене.

В канун отъезда из России в марте 1920 года Красин получил особый мандат от Совета Народных Комиссаров – как особо уполномоченный Советской Республики «принимать решения от лица Советской Республики»[239]239
  Пияшев Н. Человек из легенды. – М., 1995. – С. 27.


[Закрыть].

Когда 27 мая 1920 года Красин прибывает в Лондон как высокопоставленный эмиссар Кремля, он, разумеется, встречается с самыми разными и важными людьми, начиная от премьер-министра Великобритании.

Но вот что удивительно: Красина заинтересовал и художник Рерих. Факт своего знакомства с Красиным тот подтвердит в Америке 27 ноября 1924 года в частном разговоре со своей духовной ученицей Зинаидой Лихтман-Фосдик. Она запишет сказанное мастером: «Также научил нас, если будут спрашивать, почему Н. К. знаком с большевиками (Красиным и др.) и имеет с ними сношения, – то просто ответить, что он запрашивал по поводу своей коллекции картин в Петрограде»[240]240
  Фосдик З. Мои учителя. – М., 1998. – С. 235.


[Закрыть].

Значит, предметом встречи была та самая рериховская коллекция старых мастеров?

Теоретически личный запрос о своих картинах Рерих мог сделать Красину в Лондоне в 1920 году в короткий промежуток времени – с 27 мая (когда Красин прибыл в британскую столицу) до 7 июля (когда на английском эсминце он отбыл в Таллин).

«…Потом определенно обратились к нему в Лондоне с просьбой, чтобы он приехал и сделался главой художественного образования…»,[241]241
  Там же. – С. 80.


[Закрыть] – вспоминала Лихтман-Фосдик со слов Рериха об очередном заходе большевиков.

«Заведующий Отделом изобразительных искусств Наркомата просвещения» – так называлась должность, на которую опять намекает Рерих в разговоре с Лихтман-Фосдик. Это та самая должность от Луначарского, которую увел у него Давид Штеренберг (отставленный с нее 26 февраля 1921 года).

Отношения наркома просвещения Луначарского со Штеренбергом в должности заведующего ИЗО складывались конфликтно, планы сменить его на старую кандидатуру, то есть на Рериха, вполне могли всплыть.

Учитывая дружбу Луначарского и Красина (в 1924 году они вдвоем даже создали совместный «Проект доклада комиссии о постройке вечного мавзолея В. И. Ленина»[242]242
  Пролетарская революция, 1931. – № 1. – С. 149–150.


[Закрыть]), такое предложение выглядит реальным. И, значит, первая встреча Рериха и Красина была действительно в Лондоне.

Между прочим, Луначарский – это еще один фигурант тайной переписки Рериха с Шибаевым, где он проходит под псевдонимами Лорме и Лунов.

Луначарский действительно мог попросить Красина пригласить старого кандидата вновь подумать об уже обсуждавшейся заманчивой должности. А как еще истолковать это записанное ученицей безличное «…обратились к нему в Лондоне с просьбой…». Кто еще мог быть этим безликим просящим? Красин подходит. И когда Рерих мог с ним познакомиться, если не в Лондоне?

Интересно, что в то же самое время Николай Константинович продолжал оставаться корреспондентом и колумнистом колчаковской прессы в Англии, а также был членом «Русско-Британского Братства», задача которого состояла в поддержке британской интервенции в Россию[243]243
  Казнина О. А. Русские в Англии. Русская эмиграция в контексте русско-английских литературных связей в первой половине XX века. – М., 1997. – С. 7, 26–32, 266–269.


[Закрыть].

Однако в «русском Индиане» бушевал конфликт интересов: с одной стороны, он был сторонником Белого движения и «освободительной миссии» английской интервенции, а с другой – он стал теософом, приняв особую форму религии и поведения. Кроме того, Рерих никогда не пренебрегал материальными благами, а теперь они особенно были ему нужны, поскольку способствовали осуществлению его миссии, воплощению мечты.

Если Рерих намеревался юридически, официально вступить в то самое, главное Теософское общество, к которому он уже давно принадлежал идеологически, то он не мог не понимать, что крупным членом этой организации является Индийский национальный конгресс, возглавляемый Ганди и борющийся за независимость Индии от Британской империи. Главой Теософского общества была Анни Безант – ирландка, выступающая за независимость Ирландии от той же империи. Не мог он не знать, что нобелевский лауреат Рабиндранат Тагор, с которым Рерих хотел познакомиться, отказался от рыцарства Британской короны в знак протеста после расстрела в Джаллианвала-Багх четырехсот безоружных индийцев в апреле 1919 года.

Всем этим собратьям по духу и исканию свободы было бы непонятно, как человек, решивший вступить в Теософское общество, состоит одновременно в «Русско-Британском Братстве» и добивается интервенции в свою страну войск Британской империи.

Шибаев утверждает, что 2 июня 1920 года он был приглашен к Рерихам и тогда впервые встал вопрос о его работе секретарем. Удачное совпадение (совпадение?): Шибаев оказался знаком и с Рабиндранатом Тагором.