Текст книги "Иуды в погонах"

К слову, в 1952 году у Пеньковского умирает тесть. Остаётся один Варенцов.

«После окончания академии меня распределили в Четвёртое управление ГРУ. Это восточное управление (стратегическая разведка). Есть другие управления – англо-американское, европейское, Первое управление (это управление нелегалов)…

Так или иначе, около года я проработал в Египетском отделе. Познакомился с агентурной сетью и до сих пор кое-что об этом помню».

Сначала Пеньковского собирались направить старшим помощником военного атташе в Пакистан. Однако обстановка изменилась, и ему показали на Турцию.

«Это был уже конец 1954 года. Я снова начал готовиться к поездке, учил коды, оперативную программу, экономику страны и структуру вооружённых сил. Я приехал туда в июле 1955 года и стал резидентом, главой центра. Официально я был военным атташе и принял руководство над целой агентурной сетью…

Я был уже полковником… В конце войны, перед тем, как я поступил в академию имени Фрунзе, я получил звание подполковника, а в феврале 1950 года стал полковником. Вот уже одиннадцать лет, по февраль 1960 года, я служу в звании полковника…

Итак, я прибыл с женой в Турцию и принял резидентуру, центр ГРУ в Анкаре. В течение месяца мой предшественник полковник Кондрашов передал мне все дела, а моим предшественником был морской атташе. В то время военно-воздушных атташе не было. Семь месяцев спустя приехал, чтобы стать резидентом, генерал-майор Савченко, но имя использовал чужое – Рубенко. Многие использовали чужие имена.

До этого Рубенко был военным атташе в Афганистане. Когда приехал этот старик – ему было больше шестидесяти, – я передал ему все дела, и резидентом стал он. А я его помощником. Я проработал до ноября 1956 года, и потом у нас возникла неприятная ситуация с одним из наших помощников атташе. Это произошло через три месяца после приезда Савченко, и этим атташе был подполковник Николай Ионченко.

Он просто-напросто подходил к туркам в ресторанах и предлагал им работать на него за деньги. Таким грубым путём Ионченко пытался купить военную информацию. Естественно, турецкая контрразведка засекла это. Хочу вам признаться: мои отношения с Ионченко были хуже некуда; они с Рубенко пытались подставить меня, чтобы меня выгнали из партии…

Не назвав своего имени, я позвонил из телефона-автомата в турецкую контрразведку, сообщив о деятельности Ионченко и указав, где он встречается со своими агентами…

Он был подполковником. Ионченко был настроен против меня. Поскольку в академии он учил турецкий язык, он был возмущён тем, что не его, а меня с моим английским назначили заместителем резидента. С генералом он очень дружил, и оба они сделали моё существование настолько невыносимым, что я написал в штаб письмо с просьбой перевода – куда угодно. Мне ответили, что необходимо подождать. По натуре я человек мстительный, но честный. Уже тогда, когда я увидел, как несправедливо со мной поступают, у меня созрело решение перейти к вам. Я хочу поклясться и расписаться в готовности служить вам и провести остаток моих дней в новой жизни.

Три месяца спустя Ионченко был снова скомпрометирован и объявлен “персоной нон грата”. Я проводил его в Стамбул, и он поехал домой через Болгарию. Генерал послал в штаб телеграмму, что турки с американцами устроили против Ионченко провокацию. Его схватили, когда он собирал “урожай”. В то время, кстати, проходил официальный визит в Турцию шаха Ирана и его супруги, и службы турецкой безопасности и контрразведки были начеку, охраняя гостей. Мы даже получили инструкцию от начальника ГРУ не проводить в этот период никаких операций. Однако генерал разрешил Ионченко пойти на встречу с агентом, назначенную на 10 мая. Я помню эту дату, потому что это день рождения моей матери. Всё произошло в то самое время, когда турецкий лейтенант передавал Ионченко военную документацию.

Я сидел как раз в кабинете у генерала, когда дежурный офицер посольства сообщил: “Товарищ генерал, ваш помощник был задержан турецкой контрразведкой, когда пытался получить военные материалы от турецкого офицера”.

Генерал очень расстроился и сказал мне, что я должен его оттуда забрать. “Почему вы позволили ему идти на эту встречу?” – спросил я.

Оперативные фонды в турецких лирах находились в моём распоряжении, однако генерал выдал Ионченко свои деньги, около 200 лир (40 долларов в 1956 году), чтобы заплатить за сведения. Это было сделано для того, чтобы я ничего не узнал. Сумма довольно приличная, и, чтобы скрыть это от меня, её не стали брать из оперативного фонда. Теперь же, когда это произошло, генерал мне во всём признался. Мы стали спорить. Я сказал ему, что он всегда обвинял меня, что я плохой и неопытный оперативник и не вербую агентов. Он готовил к отправке телеграмму в Москву, и я спросил его: “Вы коммунист?”

Когда он ответил “Да”, я спросил его, почему же тогда он соврал и не выполнил приказ о приостановке операций во время визита шаха. Он попросил меня уйти из его кабинета, сказав, что меня это не касается, на что я заявил, что сообщу обо всём случившемся по другому каналу.

Потом я доложил о происшедшем по каналу КГБ, через наших «соседей». Резидентом КГБ был тогда полковник Павел Дмитриевич Ерзин…

Мою телеграмму получил начальник КГБ Серов, тот самый Серов, который теперь является начальником ГРУ. Серов сразу же сообщил об этой телеграмме Хрущёву, поскольку обо всех проступках офицеров необходимо докладывать в Президиум. Генерал-лейтенант Михаил Шалин (начальник ГРУ) передал донесение и от Рубенко, в котором тот пытался оправдать невыполнение приказа. В то время министром обороны был маршал Жуков, и телеграмма дошла до начальника штаба. Когда Хрущёв увидел мою телеграмму и донесение Рубенко, он заорал: “Какой дурак врёт – Пеньковский или генерал? Выяснить и доложить…”

Итак, джентльмены, я проработал там до ноября. Я снова анонимно позвонил в турецкую контрразведку и сказал, что помощник куратора вместе с болгарскими агентами выкрали некое военное пособие с турецкой военной выставки. Офицер, с которым я говорил по телефону, сказал на чистом английском, что я должен зайти к нему и переговорить, но я отказался, поскольку в то время ещё ничего окончательно не решил…

Последний раз я позвонил 4 ноября 1956 года, накануне Суэцкого кризиса».

Следует отметить, что план Пеньковского был весьма прост. Интриган своими звонками убивал сразу двух зайцев. Во-первых, он мстил своим «обидчикам». Во-вторых, таким образом он пытался их убрать, чтобы занять достойное для себя место. Но, как известно, «Бог шельму метит», и 6 ноября 1956 года Пеньковский с женой выехали из Турции.

Если раньше что-то подобное удавалось будущему предателю, то теперь все усилия оказались не просто напрасными, но, более того, они обернулись против самого полковника.

В Москве Пеньковского встретили холодно. Там никак не могли понять, почему вновь испеченный разведчик так вёл себя по отношению к своему начальнику.

И, в сущности, не ошиблись в главном: Пеньковский действительно хотел подсидеть генерала.

«Пеньковский не отличается трудолюбием и выполняет работу без должной тщательности. Малоинициативен и склонен к подхалимажу. Много времени проводит, собирая и распространяя сплетни о жизни и работе сотрудников посольства. Его внешняя дисциплинированность является скорее показной, чем подлинной. По своему характеру и поведению Пеньковский является человеком недоброжелательным и мстительным, способным не побрезговать любыми средствами для продвижения по службе», – было написано в служебной характеристике на Пеньковского, подписанной генералом Рубенко-Савченко. Да-да, тем самым!

Кроме того, как станет известно позже, в Анкаре Пеньковский продавал на местном рынке ювелирные украшения, фотоаппаратуру, так как ему нужны были деньги на сувениры многочисленным «нужным людям» на многострадальной Родине, а точнее, в Москве. Времени на оперативную работу не оставалось, да и как бы он вербовал агентов, если владел только английским языком. Тогда он ещё не был международным.

Естественно после громкого скандала, да ещё и с такой характеристикой, Пеньковского могли в лучшем случае оставить в ГРУ только старшим офицером (5‑го управления), что и было сделано.

6

Почему в ГРУ не занялись расследованием «поведения» Пеньковского в Турции, понять можно. Есть информация, которая говорит, что «дальнейшее расследование блокировали многочисленные высокопоставленные “ангелы-хранители” Пень-ковского». И всё же оттуда его убрали.

В сентябре 1958 года Олег Владимирович поступает на высшие инженерные курсы Военной академии имени Дзержинского. Естественно, не без помощи Варенцова, который был уже маршалом артиллерии (11.03.1955 г.), депутатом Верховного Совета СССР (1958–1962 гг.) и занимал должность командующего артиллерией Сухопутных войск.

В трудную минуту «сыну» он не мог не помочь!

«Раньше это была чисто артиллерийская академия, но теперь она стала академией ракетной и реактивной артиллерии под командованием маршала Москаленко, – делился своим прошлым Пеньковский. – Там обучаются 2500 слушателей, которые будут специалистами и инженерами по использованию всех видов ракет. Упор делается на подготовку специалистов по обслуживанию ракет во время испытаний, до запуска. Эта подготовка идёт под руководством очень опытных инженеров, которых не так много – около тридцати или сорока человек. Я окончил эти курсы с отличием 1 мая 1959 года».

Полковник Валентин Волков в то время был старшим преподавателем кафедры проектирования и производства артиллерийских систем в этой академии. Там он и познакомился с Пеньковским: «Кроме занятий со слушателями, за мной закрепили одну из групп ВАКа – Высших академических курсов. И один из офицеров этой группы (как потом выяснилось, это был Пеньковский) после лекций часто подходил ко мне с просьбой о дополнительных консультациях: мол, с тех пор, когда он учился, прошло немало времени, многое забыто, а экзамены на носу… При этом, как бы между прочим, Пеньковский говорил, что лично знаком со многими советскими военачальниками, в частности с маршалом артиллерии Сергеем Сергеевичем Варенцовым… Как оказалось позже, в годы войны Пеньковский был у него личным адъютантом. А однажды Пеньковский сказал мне: “Валентин Евгеньевич, если у вас возникнут какие-либо проблемы, обращайтесь”».

Однажды невозможно было достать билеты на матч, и Волков вспомнил слова Пеньковского. «Когда Олег Владимирович узнал, что меня к нему привело, расчувствовался: как же так, дескать, Валентин Евгеньевич, ведь вы столько лет в футбол отыграли… А на следующий день Пеньковский протянул мне билет на северную трибуну стадиона “Динамо”».

Пеньковского он запомнил на редкость коммуникабельным и, как тогда говорили, человеком со связями. «Казалось, неразрешимых проблем для него не существует. Любой вопрос он решал в считаные минуты. Когда у одного из моих сослуживцев после защиты диссертации возник вопрос, где её “обмыть”, я в шутку посоветовал ему обратиться к Пеньковскому, мол, уж он знает… И действительно, за минут двадцать он забронировал пару столиков в ресторане “Пекин”! Правда, Пеньковский шёл навстречу только нужным людям. Я, например, являлся для него именно таким человеком – был преподавателем, а значит, исход его учёбы в академии в какой-то степени зависел от меня».

В 1959–1960 гг. Пеньковский вновь в ГРУ, старший офицер 4‑го управления, затем там же старший офицер специального отдела 3‑го управления. И снова по протекции маршала Варенцова. Теперь полковник Пеньковский работает «под прикрытием» в качестве заместителя начальника Управления внешних сношений Государственного комитета по координации научно-исследовательских работ при Совете Министров СССР.

«Известно, что Пеньковского не раз просил перевести из Ракетных войск в ГРУ главный маршал артиллерии Варенцов который с ним дружил и поддерживал десятки лет, – напишет в своём письме бывший начальник ГРУ генерал Серов. – Он обратился ко мне по телефону, я отказал Варенцову, и на справке, предоставленной мне Смоликовым, написал: “Не изменив аттестации, данной мне атташе Рубенко, невозможно использовать в разведке”». Но, не уговорив Серова, Варенцов пошёл другим путём. Он обратился через его «голову» чуть ниже. Поэтому приказ о восстановлении Пеньковского подписал заместитель Серова генерал Рогов, когда начальник был в отпуске. Рогов же мог принять такое решение по одной причине: он пользовался особым покровительством министра обороны маршала Малиновского. Словом, точно такие же методы, которые очень любил Олег Владимирович. Ему было чем гордиться.

«Вообще за последние годы он стал нервным, подозрительным. По своему характеру он был тщеславен, самолюбив и склонен к авантюрам. Эти отрицательные черты его характера складывались на протяжении всей его жизни. Этому способствовало восхваление его достоинств среди родственников, товарищей и друзей. Служба у него протекала легко! В жизни он больших трудностей не испытывал», – вспоминала его жена.

Женщины и дорогие рестораны были «частью» его службы. Поэтому ему приходилось врать не только коллегам, но ещё и близким. Однажды в одном из ресторанов, войдя в роль галантного кавалера, Пеньковский снял с ноги своей новой знакомой туфлю, налил в неё вина и выпил под одобрительный гогот компании. В другой раз под видом заграничной командировки уехал со своей знакомой отдыхать на курорт. Он брал от жизни всё, но при этом был жадным и завистливым. Болезненно честолюбивый, Пеньковский постоянно вращался только около «нужных людей», имеющих соответствующую власть и влияние. Им он старался угодить, а тем, кто был далёк от подобных знакомств, при любом случае хвастался своей близостью и неограниченными возможностями.

Сегодня все эти истории и слова, наверное, вызовут усмешку на устах обывателя. Оно и понятно, мы уже давно живём «по понятиям». Такого рода взаимоотношения являются нормой, когда корысть естественна, а мораль имеет совершенно другие очертания, чем в прошлом столетии. Есть над чем задуматься! Но мы отвлеклись…

Ещё в пятидесятые как-то к Пеньковскому заехал офицер. Он приехал поступать в академию, а попутно завёз передачку от Варенцовых. За чаем Олег Владимирович обещал «показать» приезжему столицу во всей её красе. На что последний подчеркнул, что приехал учиться. Хозяин дома рассмеялся.

– Для продвижения по службе хорошо учиться мало, надо иметь мохнатую руку.

Больше они никогда не встречались.

Для того чтобы получить квартиру побольше, Пеньковский прописал к себе мать. При этом скрупулёзно записывал расходы семьи на питание и, если иногда случался перерасход, выдавал меньше. Сам же шпион в ресторанах оставлял приличные суммы.

7

«При коммунистах, – говорил Пеньковский, – я живу с размахом». Он имел в виду вывезенные им трофеи в сорок пятом и привезённое «барахло» из Турции.

Находясь за рубежом, Пеньковский покупал шариковые ручки, галстуки, лак для ногтей, помаду, кое-какие лекарства для знакомых. В общем, всякую мелочовку. Зато для влиятельных особ был отдельный список, как, собственно, и для близких.

Например, для маршала Варенцова он заказывал у сотрудников иностранных разведок сустанон, лекарство, повышающее потенцию.

Обычно после всех сообщений и ответов на вопросы его кураторов Олег Владимирович молниеносно переходил к списку своих требований. Например, «рассказал группе, что электрические бритвы на батарейках, которые он раздарил, произвели настоящую сенсацию».

В очередном списке его покупок значились: «Небольшие женские золотые часы фирмы “Омега” или “Лонжин” с хорошо различимыми арабскими цифрами на циферблате; духи “Арпеж”, “Шанель № 5” и “Мицуко”, но только в небольших флаконах. Ему нужны были пластинки популярных русских эстрадных певцов Вертинского и Лещенко… В списке были бумажники, записные книжки, ремешки для часов и двадцать недорогих шариковых ручек…»

В сентябре 1961 года, когда Варенцов отмечал шестидесятилетие, Пеньковский встречал его на вокзале в Москве. Поздравив с днём рождения, так называемый сын преподнёс ему подарки, приобретённые на деньги ЦРУ и МИ-6: «Зажигалку в виде ракеты, серебряный портсигар и бутылку коньяка шестидесятилетней выдержки. На самом деле коньяк был на несколько лет моложе, но этикетка на бутылке была приготовлена Отделом технических служб МИ-6, чтобы год совпадал с возрастом Варенцова».

Для своих кураторов он старался на совесть. Записывал, шифровал, фотографировал, но при этом просил оценивать переданный материал, прежде всего с финансовой точки зрения.

«У меня к вам просьба: обеспечить мне для работы материальную базу. В общем-то, я кое-чего в жизни достиг. Я полковник уже одиннадцать лет. Раньше я получал 500 рублей в месяц (450 долларов), сейчас (в госкомитете) я получаю 450 рублей (405 долларов). У меня есть квартира, личные вещи. Я командовал полком, был за границей. Это нормально, что у меня что-то есть. Я женился на дочери генерал-лейтенанта, который дал ей кучу денег, и, в принципе, у нас довольно высокий жизненный уровень. Но я бы хотел жить лучше, чтобы моя семья могла жить в своё удовольствие. Всё это можно очень легко объяснить, потому что всякий, кто бывал за границей, обычно привозит много вещей. Эти вещи приобретаются на собственные сбережения. Как вы знаете, многие вещи в СССР почти невозможно купить, другие же слишком дороги.

Мне хотелось бы иметь некоторую сумму наличными, которую можно оговорить. Я подумываю о том, чтобы купить дачу недалеко от Москвы. Для человека моего возраста и положения скромная дача – явление абсолютно нормальное. Это будет стоить около 10 000 рублей (9000 долларов). Вернувшись с фронта, я ездил на “Мерседес-Бенце”, но через некоторое время продал его, потому что не мог достать запчастей, и хотел купить “Волгу”. У всех моих товарищей есть машины. Из моих небольших сбережений и денег, которые я получаю, я обычно трачу немного на семью, на походы в ресторан. Я не аскет».

Немного обнаглев, в одну из очередных встреч Пеньковский пожаловался на ту же тему:

«Мне бы понадобились ещё и рубли, чтобы повезти их с собой обратно. Честно говоря, я задолжал 1020 рублей. Один мой хороший друг одолжил их, чтобы я через свои связи в Москве достал ему мебельный гарнитур. Я его заказал, и мне нужно будет показать квитанции, но деньги я постепенно истратил…»

Как пишут Дж. Шектер и П. Дерябин, «расходы ЦРУ на оперативные дела и содержание Пеньковского составляли в 1961 году 40 000 долларов, что в 1990 году было эквивалентно 174 800 долларов».

Например, в 1961–1962 годах оперативные расходы по встречам с Пеньковским составили 82 000 долларов, что эквивалентно 358 000 долларов. В эту сумму входили командировочные сотрудников ЦРУ, стоимость пребывания в гостинице, питание, а также подарки, фотокамеры, сделанные на заказ сигнальные устройства, списанные со счёта суммы в иностранной валюте и прокат автомашин». Там тоже умели считать!

Так что же выдал Пеньковский ЦРУ и МИ-6? Нынешние исследователи считают, что, в принципе ничего особенного.

А если точнее, то: «А. Уникальные материалы о нынешней структуре советской разведки, включающие данные о составе штабов по саботажу, государственному перевороту и убийству государственных деятелей в случае военных действий.

Столь же беспрецедентная информация об аппарате Центрального Комитета КПСС как основного потребителя данных советской разведки и о его координирующей и контролирующей роли.

Б. Подтверждение того, что основной целью советской разведки является раннее предупреждение иностранного нападения.

В. Данные о более чем трёхстах офицерах советской разведки и о более чем дюжине советских агентов, работающих на Западе.

Г. Документальные материалы об обучении советских разведчиков, включая данные по контактам и связям агентов-нелегалов.

Д. Отчёты, доказывающие, что Центральный Комитет КПСС и советская разведка намерены уделять ещё больше внимания так называемым нелегальным операциям».

А ведь это только предварительная «Оценка контрразведывательных данных», переданных Пеньковским…

Как утверждают авторы книги «Шпион, который спас мир», «характер Пеньковского трудно было понять. Его рвение несколько тревожило, но никакого подтверждения того, что он работает на КГБ или ГРУ и передаёт ложную информацию, не было. Он рассказывал слишком много, и то, что он сообщил, слишком било по интересам Советов. И всё же ЦРУ действовало осторожно, тщательно оберегало нового информатора, но в то же время не переставало проверять его надёжность…

Новый информатор получил рейтинг «Б» – самый высокий для нелегального агента.

Чтобы объяснить, что собой представляет информатор, советский отдел ЦРУ составил рабочую историю Пеньковского, датированную 18 июля 1961 года. Там о нём говорилось как о «советском штабном офицере высокого ранга, в настоящее время занимающемся разведкой…».

8

Вспоминая «дело Пеньковского», тогдашний председатель КГБ Семичастный рассказывал следующее: «Он пользовался всего-навсего библиотекой Главного разведуправления. Говорят, что он брал там сверхсекретные материалы и, перефотографировав, переправлял их на Запад. Спрашивается: какие сверхсекретные документы могут храниться в библиотеке даже в ГРУ? Это непозволительно было! Дело в том, что американской и английской разведкам было просто необходимо раздувать свои успехи о сверхагенте в СССР, чтобы выбить дополнительные финансы на свою деятельность.

Когда Пеньковский, будучи тайным сотрудником ГРУ Минобороны и работая легально замом начальника отдела Госкомитета СССР по науке и технике у Кириллина, ездил за границу (в Лондон и Париж), с ним там подолгу беседовали американские и английские спецслужбы. И на основании этих бесед сразу вырисовывается его истинная личность: каким мелочным и меркантильным он был, как выпрашивал всякий раз деньги и звания у иностранных разведок… И самонадеянно считал, что его теперь должна принять чуть ли не сама королева Великобритании. Он так этого хотел, что англичане были вынуждены для начала устроить ему встречу с каким-то лордом, чтобы хоть как-то остудить ему мозги. А деньги выпрашивал якобы на подарки нужным людям. В действительности же всё это делалось в личных целях. Потом деньги он выбивает не только для себя, но и для Винна, который под видом английского коммерсанта был у него связным. Пеньковский говорил: “Не забывайте, что мне и Винну надо дать”. И так на каждой беседе. Ему вопросы, а он сразу: сколько это будет стоить?!

Но надо сказать, на всякий случай и я и ГРУ вынуждены были более 200 разведчиков отозвать из-за границы, потому что Пеньковский лично знал некоторых.

А вообще Пеньковский был не только тщеславным, но и неуравновешенным. От ГРУ (ещё до этого) он работал в атташате нашего посольства в Турции. И там и наша резидентура, и ГРУ потребовали убрать его оттуда. И его вынуждены были отозвать оттуда, потому что он был склочник, неуравновешенная и, как итог, очень мстительная личность. Он просто не мог нормально работать в коллективе с людьми. И его единогласно выставили не только оттуда, но и из ГРУ. Он болтался без дела. И только по ходатайству Варенцова Серов его восстановил. И то… как восстановил… Когда Серов поручил своим подчинённым дать на Пеньковского характеристику и заключение, то они дали заключение, на котором Серов написал: “С такой характеристикой я не могу восстановить!” Но вместо того чтобы отказать, переделали это представление…»

Современные римейки «дела Пеньковского» в исполнении разного рода любителей и дилетантов, пытающихся «разобраться» в сложных хитросплетениях игры разведок, наводят на грустные мысли. А как же масштаб, как же полёт мысли?

В одной из статей историк А. Докучаев сообщает: «Олег Пеньковский не был спасителем мира. Как не был и супершпионом. Он, наконец, не сыграл никакой роли в разрешении Карибского кризиса.

С 12 июля по 22 октября 1962‑го проходила операция под кодовым названием “Анадырь”. На Кубу было доставлено 43 тысячи советских военнослужащих, пусковые установки и ракеты Р-12, несколько десятков ядерных боеголовок, несколько самолётов – носителей ядерного оружия Ил-28. Переброска войск позволила предотвратить вторжение американцев, к тому же Вашингтон согласился в ответ на советское решение о выводе с Кубы ракет Р-12 и бомбардировщиков Ил-28 убрать свои ракеты “Юпитер” с территории Турции.

Среди рассекреченных докладов ЦРУ в октябре 1992 года был предоставлен меморандум под кодовым наименованием “Айронбанк”, основанный на сообщениях Пеньковского. По оценкам экспертов, проанализировавших этот документ, летом и осенью 1962 года аналитики ЦРУ не воспринимали всерьёз сообщения американских агентов, что на Кубе развёртываются ракеты средней дальности (обратим внимание читателя – речь не о Пеньковском, а об агентах на Кубе. – Авт.). Один из них сообщал, например, что возле Гаваны видели колонну из 24 грузовиков, семь из которых везли нечто, напоминающее большие трубы, прикрытые брезентом. Ещё один грузовик вёз что-то похожее на радар.

Американские эксперты не смогли понять смысл советских действий и сочли, что Советский Союз размещает на Кубе ракеты ПВО. Присутствие советских ракет на Кубе стало реальностью для администрации США лишь 14 октября, когда самолёты U-2 сделали фотоснимки ракетных площадок.

Что касается начала переписки руководителей государств, то, узнав о ракетах на Кубе, Кеннеди не поспешил сесть за письменный стол, а сделал 22 октября резкое заявление по национальному телевидению, объявив о военной блокаде Кубы. Это и стало началом пика Карибского кризиса, а не началом переписки, которая, кстати, шла и до этого.

Категоричность Джона Кеннеди руководство в Гаване поняло как готовность совершить агрессию и привело кубинские войска в высшую степень готовности. Командование советской группировки на острове также получило шифрограмму, разрешающую вступать в бой в случае прямой агрессии. В высшую степень готовности начали приводиться вооружённые силы США и СССР. И вот в этот самый момент директору ЦРУ Джону Маккоуну сообщили, что от агента в Москве получен сигнал “ядерная атака”, означающий, что СССР готовит на США ракетное нападение. Рассказывают, что Маккоун поморщился и даже не дал команду перепроверить сигнал. Он посчитал телефонный сигнал провокационным.

А произошло вот что – об этом поведал 25 лет спустя Макджордж Банди. Пеньковского по случайному совпадению арестовали в самый разгар Карибского кризиса – 22 октября, и тот успел подать установленный в случае чрезвычайных обстоятельств телефонный сигнал. Однако вместо сообщения о провале просигнализировал, что СССР готовит ядерное нападение на США. Понятно, это могло довести в Белом доме обстановку до кипения. Но Маккоун знал, с кем имел дело».

Ветеран российской разведки А. Соколов в своей книге «Анатомия предательства» уточняет эту деталь: «Пеньковский якобы перед арестом всё-таки подал сигнал “о неминуемой угрозе”, и сотрудники ЦРУ, работавшие с ним и знавшие о преувеличенном самомнении своего агента, доложили о нём директору ЦРУ Маккоуну, но умолчали о сигнале насчёт войны, чем взяли на себя большую ответственность.

К счастью, ничего подобного не было в действительности. Пеньковский передал свой сигнал 2 ноября 1962 года, после разрешения Хрущёвым и Кеннеди основных кризисных проблем, будучи уже арестованным, и сделал это под контролем КГБ. Согласно рассекреченным материалам Белого дома за период кризиса, Маккоун 3 ноября доложил об аресте и “сигнале раннего предупреждения” президенту Кеннеди, но это никак не могло повлиять на развитие кризиса – он был преодолён. ЦРУ до того дня ни из каких других источников не знало об аресте Пеньковского и поэтому послало сотрудника резидентуры Джэкоба изымать тайник на Пушкинской улице, около которого он в этот день и был задержан.

Поэтому если бы автор интересного двухтомника о Пеньковском “Шпион, который спас мир” Джеральд Шехтер был бы советским писателем, а его соавтор Дерябин не был бы предателем, то они, скорее всего, назвали бы свою книгу иначе: “КГБ – спаситель мира”».

Следовательно, никакой «подставы» не было. Если внимательно изучить биографию Пеньковского, то это становится очевидным как божий день!

«Пеньковского мы несколько раз не выпускали за границу, хотя и боялись, что американцы могут что-то заподозрить, – свидетельствует В.Е. Семичастный. – Но они так к нему присосались, потому что считали, что он здесь занимает такое высокое положение, что рвать с ним ну никак нельзя. Тем более что Пеньковский, как Хлестаков, был на язык мастак… Когда с ним в Лондоне и Париже работали по два-три человека от американцев и англичан, он их всех так убалтывал, что они становились похожими на персонажей из гоголевского “Ревизора”. Хотя сомнения у них, конечно, возникали, но он им не давал в себя прийти, убеждая, что он со всеми, как говорится, “на дружеской ноге”. И этим, разумеется, ещё большую цену себе набивал. И американцы с англичанами на нём “прокололись”, как городничий и свита на Хлестакове. И вот теперь, чтобы выйти из чуть ли не комедийного положения, непростительного для разведок таких сверхдержав, какими являются Америка и Англия, им приходится уже самим набивать Хлестакову… прошу прощения… Пеньковскому цену, называя его своим суперагентом века в России…»

Из отчёта ЦРУ о мотивациях Пеньковского: «В определённый момент Объект столкнулся с некоторыми трудностями в продвижении по службе из-за принципиального несогласия с начальством. Вероятно, в это время были посеяны первые семена недовольства, и он начал обдумывать, не войти ли ему в соглашение с западными силами. Его командировка в одну из западных стран была внезапно прекращена; между тем его явно привлекали удобства западной жизни. И из-за карьеры, и из-за материальных затруднений его недовольство росло, и он бросился на поиски возможностей связаться с США. Согласно заявлению Объекта, он ещё в 1958 году начал собирать информацию, переданную впоследствии на Запад. И хотя эти заявления невозможно проверить, некоторые подтверждения их вероятности существуют».

Когда Пеньковского сначала отозвали из самой первой командировки, не назначили резидентом в Анкаре, поставили на незначительную должность, а потом и вовсе убрали из ГРУ, это вызвало в нём по меньшей мере «кровную» обиду. Он не мог простить системе такое поражение. Когда маршал артиллерии Варенцов оказался недостаточно влиятельным, чтобы исправить это положение, а уж тем паче лишил его возможности стать генералом, Пеньковский предал и его.