Текст книги "Иуды в погонах"

150. Пальчиков П.. Там же.

151. Командармы. Там же.

152. Вторая ударная в битве за Ленинград. Ленинград, 1983.

153. Иванова И. Там же.

154. Решин Л.Е., Степанов В.С. ВИЖ № 3, 1993 г.

155. Трагедия 2‑й ударной армии. М., 2002.

156. Там же.

157. Перемышленникова Н. Источник № 4, 1998 г.

158. ЦАМО РФ. Ф. 204. Оп. 97. Д. 91.

159. ЦАМО РФ. Ф. 204. Там же.

160. Хозин М. ВИЖ № 2, 1966 г.

161. Слухай И.А. Генерал Иван Катышкин. М., 2008.

162. Решин Л.Е., Степанов В.С. ВИЖ № 5, 1993 г.

163. Там же.

164. Интернет: Записка начальнику ОО НКВД Волховского фронта 1. 07. 1942 г.

165. Семёнов Ю. Интернет: Репортёр.

166. Орлов А. Отечество № 1, апрель 2001 г.

167. Там же. К. Рихтер. Дело генерала Власова.

168. Орлов А. Там же.

169. Андреева Н. Новая газета № 13, 22 февраля 2007 г.

170. Андреев С. Интернет: Поисковики нашли штаб генерала…

171. Окороков А. Особый фронт. Там же.

172. Комкоры. Том 1. Там же.

173. Катусев А.Ф., Оппоков В.Г. ВИЖ № 4, 1991 г.

174. Пальчиков П. Там же.

175. Там же.

176. Пальчиков П. Там же.

177. Новобранец В. Я предупреждал о войне Сталина М., 2002.

178. Александров К.М. Офицерский корпус Армии генерал-лейтенанта А.А. Власова. СПб., 2001.

179. ЦАМО РФ. Личное дело А.А. Власова. Там же.

180. Катусев А.Ф., Оппоков В.Г. ВИЖ № 7, 1991.

181. Гамзин М., Забродин А. Интернет: Хронограф. Тайна смерти генерала Власова; Левков В. Интернет: Тайна Агнессы; Киселёв В. Интернет: Земляк генерала.

182. Квицинский Ю. Генерал Власов: путь предательства М., 1999.

183. Эренбург И. Люди, годы, жизнь. М., 1990.

184. Катусев А.Ф., Оппоков В.Г.. ВИЖ № 7, 1991 г.

185. Лукин М.Ф. Огонёк № 47, 1964 г.

186. Командармы. Там же.

187. Письмо М. Ф. Лукина. Край Смоленский № 3, 1991 г.

188. Сувениров О. Там же.

189. Решин Л.Е., Степанов В.С. ВИЖ № 12, 1992 г.

190. Командармы. Там же.

191. Письмо М. Ф. Лукина. Там же.

192. Эренбург И. Там же.

ПОСЛЕДНЯЯ ОШИБКА ИЛЬИНСКОГО

1

Он шёл знакомой ему дорогой, которой ходил по меньшей мере десятки раз. Когда они приехали сюда с родителями и сестрой, то старший брат, показывая город, поведал, что в семнадцатом веке её называли Крапивенской, в восемнадцатом – Киевской, и только после революции в 1918‑м её переименовали в улицу Коммунаров. Из новых зданий он увидел лишь кинотеатр «Центральный», который открыли в декабре 1951 года. Эта улица Тулы всегда считалась одной из наиболее красивых и значительных. Что и говорить про приезжих, если сами старожилы гордились её великолепными постройками, пестрящими «современной монументальностью и старинной оригинальностью». Что называется, «ни дать ни взять»!

Когда-то он прочитал в словаре Владимира Даля, что означает слово «Тула»: скрытное, недоступное место, затулье, притулье для защиты, приюта или для заточения.

Нет, он не верил в последнее или не хотел верить. Война, разделившая его жизнь надвое, научила многому… В парке культуры и отдыха у него должна была состояться встреча с сестрой. И всё же какие-то сомнения были. Родную сестру Валентину он нашёл только с третьей попытки в октябре 1952 года. Она прекрасно знала о его работе в немецкой разведке и сразу же предложила сдаться «органам». Помогать родной человек категорически отказался. Так, ни о чём не договорившись, Борис и Валентина решили встретиться ещё раз.

Он шёл достаточно медленно, профессионально вглядываясь в лица прохожих, как вдруг раздался негромкий, но повелительный голос: «Гражданин, предъявите ваши документы».

Это было настолько неожиданно, что он всё-таки растерялся. Во рту как-то нехорошо пересохло, застучало в висках… И он всё понял: она сдала его!

2

В Тулу они переехали из Горького в 1927 году, когда ему было уже 16 лет. Старший брат был в этом городе не последним человеком. С 1932‑го по 1937 год Александр Николаевич Ильинский возглавил здесь знаменитую школу оружейных техников, то есть стал её начальником и военным комиссаром. После аттестации с введением персональных военных званий ему присвоят высокое звание «бригадный комиссар». Известно, что за время своего существования ТОТШ провела 17 выпусков и дала войскам 1596 оружейных техников кадра и около 600 запаса. 16 марта 1937 года её переименуют в Тульское оружейно-техническое училище (ТОТУ) имени Тульского пролетариата.

Не без помощи старшего брата Борис Ильинский поступит в фабрично-заводскую школу при Тульском оружейном заводе и с 1929 г. останется здесь работать слесарем.

Через три года по «комсомольской путёвке» он поедет в Ленинград поступать в Школу связи ВМС РККА. К слову сказать, в мае 1932 года Революционный Военный совет СССР принял очередное постановление «О кадрах командного состава ВМС РККА и о расширении военно-морских учебных заведений». Именно этот документ и определил начало формирования в Ленинграде при Военно-морском инженерном училище им. Ф.Э. Дзержинского Школы связи для подготовки «начальствующего состава связи». Для начала новому учебному заведению передали все помещения третьего этажа восточного крыла здания Главного Адмиралтейства – от башни Адмиралтейства до Дворцового проезда и бокового фасада.

Всего на первый курс Школы при штате в 100 курсантов были набраны 109 человек, которых распределили по четырём группам: радиотехническое отделение – 25 человек, телемеханическое отделение – 40, гидроакустическое отделение – 10 человек и отделение проволочной связи – 27 человек.

В следующем году курсант Ильинский ещё не раз пожалел о поступлении в это учебное заведение. В феврале, согласно директиве начальника ВМС РККА, все четыре отделения были сведены в одно командное, правда, и срок обучения увеличивался до трёх с половиной лет, с началом обучения 1 октября и выпуском 1 апреля. Но зато какое образование получали выпускники по меркам тех лет!

В марте 1933‑го пришла ещё одна новость: 29‑го числа был подписан приказ начальника ВМС РККА о преобразовании Школы связи в самостоятельное учебное заведение – училище связи ВМС РККА. А с июня по сентябрь Ильинский и его товарищи проходили практику на линейном корабле «Октябрьская революция» и в Кронштадтском районе Службы наблюдения и связи Морских сил Балтийского моря.

1 октября только 87 курсантов, полностью сдавших зачёты и испытания по 1‑му теоретическому курсу и летней практике, были переведены на 2‑й курс обучения. К этому времени училищу предоставили отдельное здание в квартале Адмиралтейства – в самом торце Азовского переулка.

В январе 1934 года курсант Ильинский на зачётной сессии отчитывался по знанию математики, военной сухопутной тактики, истории народов СССР и по дисциплине «Электротехника», сдавал зачёт по технологии электрических материалов, проволочной связи и теории переменного тока.

В сентябре этого года училище наконец-таки получило здание краснофлотских казарм на Екатерининском проспекте, 22, где была полностью развёрнута учебно-лабораторная база.

Выпуск Бориса Ильинского стал первым в училище. И 5 ноября 1936 года 72 новоиспечённых морских связиста в одном строю с выпускниками других училищ были построены в Ленинградском доме Красной Армии.

Направление по распределению перспективный флотский командир Ильинский получил на службу в Штаб военного Черноморского флота в Севастополь. Уже через два года его, что называется, заметили и направили на разведывательные курсы Наркомата обороны в Москву, где он достаточно успешно изучил тонкости агентурной разведки и радиоразведки. Теперь его назначили на весьма ответственную работу – помощником информационного отделения разведывательного отдела Черноморского флота.

Но блестящая карьера молодого офицера едва не оборвалась на взлёте. Осенью 1938 года был арестован его брат, Александр Николаевич Ильинский. Приговором Военной коллегии Верховного суда СССР от 7 октября 1938 года ему дали 15 лет исправительно-трудовых лагерей. Естественно, с такими родственными связями работать в разведке Борис Ильинский не мог, и его переводят в Одессу на должность командира роты.

По одним данным, вскоре с Александра Ильинского все обвинения были сняты, и его освободили. По другим, судьба старшего брата Бориса так и не установлена до сих пор. И тем не менее вскоре Борис Ильинский вновь возвращается в разведотдел Черноморского флота и сразу же после начала войны назначается на должность начальника 2‑го (информационного) отделения. Находясь в этой должности, капитан-лейтенант Ильинский также исполняет обязанности помощника оперативного дежурного Штаба Черноморского флота по разведке.

В 1942 году он, что называется, «канет как в воду». Его интенсивные поиски приведут к весьма неоднозначным выводам. Не потому ли в различных фондах Центрального военно-морского архива до сих пор можно прочитать следующие записи: «Ильинский Борис Николаевич. Дата рождения: 1911 г. Место рождения: Горьковская область г. Канавино. Дата и место призыва: 1932 г. Последнее место службы: ЧФ, развед. отдел. Военное звание: капитан-лейтенант. Причина выбытия: пропал без вести. Дата выбытия: 03.07.1942 г.»;

«Ильинский Борис Николаевич. Дата рождения: 1911 г. Последнее место службы: ЧФ 2 отделение РО. Военное звание: капитан-лейтенант. Причина выбытия: перешёл на сторону врага. Дата выбытия: не позднее 08.06.1943 г.».

Следует отметить, что там же есть и другие записи: «Причина выбытия: убит. Дата выбытия 06. 1942 г.»; «Причина выбытия: измена Родине. Дата выбытия не позднее 08.06.43 г.».

В современной книге памяти Нижегородской области (том 15) о нём записано более чем странно: «Ильинский Борис Николаевич. Дата рождения: 1911. Дата выбытия: 1945…»

Чудеса, да и только!

3

Пройдут десятилетия, прежде чем люди узнают, что город Севастополь оказался самой неприступной крепостью мира в годы Второй мировой войны. Германская армия никогда до этого не сталкивалась с обороной такой силы, с таким массовым героизмом и самопожертвованием.

«Весь город был объят пламенем пожаров, то и дело слышались разрывы авиационных бомб и тяжёлых снарядов, – напишет в своих мемуарах Иван Фёдорович Хомич. – Огня уже никто не тушил, да и тушить его было невозможно. Матери, прижав малышей к груди, с маленькими узелками искали укрытий; мужчины, подобрав винтовку или автомат убитого бойца, размещались в больших воронках и вели огонь по врагу. Старики и старухи прятались в катакомбах, пещерах города. Всё делалось молча, без криков, казалось, людей покинул страх. К нашим окопам подходили, подползали мужчины, женщины, даже подростки с одной просьбой:

– Товарищ, дай патрон или гранату.

Но боеприпасы кончались и у нас. Оставалась неизменной только стойкость да воля к победе».

А утром первого июля 1942 года в разрушенный город вступили немцы…

Теперь начиналась агония осаждённого Севастополя…

Как отмечают очевидцы, накануне, то есть в течение 30 июня, шла скрытая работа по подготовке списков на эвакуацию. В первую очередь ей подлежали высшее командование и командный состав, от командира полка и выше, а также ответственные партийные и государственные работники города. В первоочередном списке значилось: от Черноморского флота 77 человек, от Приморской армии 78 человек.

Вечером этого же дня Москва подтвердила добро на выезд руководящего состава из Севастополя.

Для эвакуации выдавались посадочные талоны отдельным людям по спискам. Как отмечали очевидцы, среди связистов таких оказалось больше из-за того, что они обслуживали флагманский командный пункт. Такой талон получил и Борис Ильинский. Это была действительно его последняя надежда. Официально эвакуация началась с 21.00 всё того же 30 июня.

Поочерёдно с интервалом по времени заходили на посадку на Херсонесский аэродром двухмоторные транспортные самолёты «Дугласы». После посадки они не глушили моторов из-за периодического обстрела аэродрома и сразу же после выгрузки боеприпасов принимали пассажиров. Но агония уже сделала своё чёрное дело. Масса неорганизованных военнослужащих с оружием, легкораненые, а также военные и гражданские лица с пропусками любым способом пытались попасть на самолёт. И, как правило, туда попадали те, кто оказался посильнее. Доходило до того, что не понравившихся пассажиров выталкивали и били сапогами по голове люди из команды по посадке. Других просто оттесняли назад. Даже посадке высшего командования реально мешала многотысячная толпа неуправляемых бойцов и командиров, из которой единицы умудрялись открыть огонь по взлетающему самолёту.

Что и говорить, если сам комендант Херсонесского аэродрома майор Попов, на которого была возложена организация посадки, не только самоустранился от своих обязанностей, но и улетел самым первым рейсом. В такой дикой и неуправляемой обстановке многие, имеющие посадочные талоны так и не смогли быть эвакуированы. Не смог сесть в последний самолёт и капитан-лейтенант Ильинский.

Согласно архивным документам, в ночь на 1 июля из Краснодара в Севастополь 13 самолётов доставили 23,65 тонны боеприпасов и 1221 килограмм продовольствия. Обратным рейсом они вывезли 232 человека, в том числе 49 раненых, и 349 килограмм важного груза, среди которого находились чемоданы секретных документов разведывательного отдела Черноморского флота.

К утру 1 июля не улетевшая масса людей укрылась в различных местах Херсонесского полуострова, под скалами и в укрытиях, землянках и других местах, прячась от авианалётов. Часть из них, в которой находился Ильинский, прослышав о приходе в ночь с 1 на 2 июля кораблей, ушли в район берега 35‑й батареи.

А перед этим, в 2 часа 59 минут 1 июля, подводная лодка Щ-209, приняв на борт Военный совет Приморской армии со штабом (всего 63 человека), вышла в Новороссийск. Вторая подводная лодка, Л-23 приняла на борт ещё 117 человек руководящего состава обороны Севастополя и, находясь на рейде до получения радио от командующего Черноморским флотом вице-адмирала Октябрьского, прилетевшего в Краснодар, в 8.47 вышла в рейс.

Сам командующий ЧФ успел улететь после взлёта последнего транспортного самолёта, а значит, на дополнительном «четырнадцатом»…

Оказавшись на 35‑й батарее, Ильинский только теперь начал понимать всю трагедию происшедшего. Реально оценивая обстановку, он с ужасом для себя заметил, что надежд выбраться на Большую землю не оставалось уже почти никаких.

Все помещения батареи были буквально переполнены, в основном, высшим и старшим комначсоставом Приморской армии. Все ожидали прихода тральщиков и сторожевых катеров. Однако вместо четырёх тральщиков придут только два, а из десяти сторожевых катеров – восемь. В ночь с 1‑го на 2‑го началась посадка на катера с причала. В это время все стояли уже на берегу. Ильинский встретил много знакомых ему командиров из политуправления и оборонительного района. Он находился среди сослуживцев из разведотдела флота, которые пока держались ещё вместе. Но и на этот раз Борис не смог эвакуироваться, так как было принято решение пропустить вперёд только раненых, а самим остаться на защите батареи до прихода следующей партии кораблей.

– Товарищи! Корабли не придут, связи больше нет, документы шифросвязи уничтожены, – кто-то из командиров выпалил залпом.

И только теперь Ильинский понял, что это конец. Чуда не произойдёт.

– На тебе лица нет, – сказал ему рядом стоящий морской командир. – Что с тобой?

Но Борис уже не хотел ни с кем разговаривать. Было очень страшно перед наступающей неизвестностью. Кому не хочется жить? Хотел и он.

Когда корабли ушли с рейда 35‑й батареи, на полуразрушенном причале и возле него продолжали стоять плотной стеной тысячи бойцов, командиров и гражданских людей в какой-то туманной надежде, что ещё будет помощь. Они стояли упорно, практически не двигаясь с места, вглядываясь в темноту ночного моря. И никто, и ничто не могли уговорить их разойтись.

Многие из них так никогда и не узнают, что не эвакуированными из Севастополя будут более 32 тысяч человек. Среди них только начальствующего состава – 2813. Одним из таких будет Борис Ильинский.

И в момент небывалого отчаяния вдруг найдётся какой-то командир в плащ-палатке, с орденом Ленина на груди, который на рассвете 2 июля позовёт всех, у кого есть оружие и боеприпасы, присоединиться к нему, чтобы пробиваться в горы через Балаклаву.

Это утро Ильинский запомнит на всю оставшуюся жизнь: воздух был чист, тихо плескались волны, и ни одна из сторон долго не открывала огня.

А 3 июля капитан-лейтенант Ильинский пропал без вести.

4

Плен для Ильинского оказался совершенно новым жизненным испытанием. Когда он шёл в колонне таких же, как и он, усталых людей с безнадёжно опущенными плечами, то понимал, как мучительно трудно теперь сохранять своё офицерское достоинство. Он шёл в разорванном кителе, будто в бреду, что-то бормоча себе под нос, моля кого-то о помощи и матерясь. И лишь потом станет ясно одно: жить хочется, выжить нужно во что бы то ни стало, чтобы бороться с ненавистным врагом. Так он сначала оказался в лагере военнопленных, а затем в симферопольской тюрьме.

«Ещё на подходе к Симферополю гитлеровцы то и дело принимались искать комиссаров и евреев, но люди укрывали товарищей в гуще толпы, – свидетельствует И.Ф. Хомич. – В тюрьме устраивались обходы, отвратительные осмотры. Евреев нещадно били и истязали без всяких допросов, политработников избивали и запирали в подземные камеры. Камер не хватало, и значительная часть заключённых обитала просто во дворе тюрьмы.

Жара стояла страшная, по ночам в камерах становилось нестерпимо душно, мучила бессонница. Слишком уж большой груз горя, нравственных и физических потрясений лёг за последние недели на плечи каждого из нас. Невозможно было привыкнуть к бесправному положению, к унизительному, скотскому обращению, к постоянному голоду и грязи…

В большой камере немцы разместили более ста наших офицеров. К камере примыкал небольшой дворик, где бродили всегда голодные пленные. Высокая, глухая наружная стена сверху обнесена колючей проволокой. По углам – часовые с автоматами и пулемётами.

К вечеру становилось холодно. Голодный человек легко мёрзнет, а на пленных только и было – летняя гимнастёрка да брюки. По ночам люди жались друг к другу и утром не могли согреться, съедая черпак чуть тёплой невкусной баланды».

В симферопольскую тюрьму Борис Ильинский попал по подозрению в организации побега сотрудника особого отдела НКВД, которому не просто помог, а ещё и отдал свою пайку хлеба. Для начала его разместили в одиночной камере, в которой он провёл больше месяца. Таким образом, одиночкой его начали давить психологически.

По воспоминаниям очевидцев, участие в боях и в рукопашных схватках в плену казались гораздо менее страшным испытанием, чем пытка одиночкой. А тут ещё голод, болезни и нудное ожидание самой глупейшей на свете смерти…

Как вспоминал И.Ф. Хомич, «угодив в симферопольскую камеру, я сразу заболел. Вдобавок к общему для всех истощению меня свалила с ног дизентерия…

Два месяца тяжелейшего недоедания, можно сказать, голода, сами по себе не могли пройти бесследно. По тюремному дворику, под ласковым крымским небом, бродили теперь прямо-таки тени, с землистыми лицами и неприятно блестящими от голода глазами. Одежда на всех – как с чужого плеча. И бродят, бродят из конца в конец, от забора к забору, где каждая щербина, каждая дырочка от выпавшего сучка запомнилась уже на всю жизнь».

А тут одиночка! Более того, Бориса Николаевича сразу же опознали также попавшие в плен моряки-шифровальщики, прекрасно знавшие его по службе в разведывательном отделе Черноморского флота.

После пытки одиночкой капитан-лейтенанта срочно доставляют в симферопольский штаб немецкой морской разведки (НБО – «Нахрихтенбеобахтер»), размещают в отдельной комнате, кормят, одевают и оказывают медицинскую помощь.

Абверкоманда НБО как морская разведывательная абверкоманда была сформирована в конце 1941‑го – начале 1942 года в Берлине, затем направлена в Симферополь, где находилась до октября 1943 года по улице Севастопольской, дом 6. В оперативном отношении непосредственно подчинялась Управлению «Абвер-заграница» и была придана штабу адмирала Шустера, командовавшего немецкими военно-морскими силами Юго-восточного бассейна. До конца 1943 года команда и её подразделения имели общую полевую почту № 47585, с января 1944 года – 19330. Позывной радиостанции – Татар.

До июля 1942 года начальником команды был капитан морской службы Боде, а с июля 1942 года – корвет-капитан Рикгоф.

Команда НБО имела достаточно разветвлённую структуру: управление в количестве 90 сотрудников, две разведывательные команды, одна диверсионная, группа по вербовке захваченных моряков, лагерь военнопленных и школа подготовки агентуры.

В состав одной из разведкоманд входили группы по радиоразведке и связи с агентурой, захвату и изучению документов затонувших судов, по опросу пленных, вербовке агентуры, по контрразведывательной защите.

Как утверждает И. Иванников, «помимо данного подразделения на этом же участке фронта действовала специальная морская разведывательная команда по Чёрному и Азовскому морям – “Маринэ айнзацкомандо дес Шварцен Меерс” (фельдпост № 12965) во главе с корветтен-капитаном доктором Ротта и его заместителем капитан-лейтенантом Граслером. Команда численностью 40 человек подчинялась “Абвер-загранице” и была придана штабу адмирала Карла Георга Шустера, командовавшему германскими военно-морскими силами юго-восточного направления.

“Морская команда Чёрного моря” в 1941–1942 годах первоначально располагалась в Бухаресте (Румыния) и являлась самостоятельным подразделением. Основной задачей “зондеркоманды ОКВ” был сбор информации о военном и торговых флотах данных морей, о портах, портовых сооружениях и предприятиях судостроительной промышленности, об организации и состоянии обороны побережья. С началом войны против СССР «Морская команда» передислоцировалась на советскую территорию и разделилась на две группы. Первая группа (форт-группа, “передовая группа”) во главе с лейтенантом Германом Бирманом выехала в Одессу, другая, во главе с Роттом, в Николаев.

Позднее обе группы соединились в Николаеве, откуда переехали в Ялту (находились на территории санатория “Угольщик Донбасса”). С декабря 1941‑го по февраль 1942 года группа Ротта находилась в Николаеве, а потом была распущена. По приказу адмирала Шустера сам Ротт с частью группы выехал в Софию (январь 1942 года), личный состав был передан в сухопутную контрразведку и НБО.

В 1941–1942 годах в команду вошли около 30 белоэмигрантов, участников болгарского отделения Русского общевоинского союза (РОВС), завербованных “АСТ София”, так называемая “русская группа”, состоявшая, в основном, из белоэмигрантов, проживавших в Болгарии (руководитель Клавдий Фосс). Позднее “русская группа” была включена в “Абвершталле Юга Украины”».

В такой серьёзной организации и начались перекрёстные и изнурительные допросы Бориса Ильинского, на которых он неоднократно предупреждался: «Лучше говори правду, мы уже допрашивали сотрудников разведотдела штаба, и нам всё известно! Соврёшь – пеняй на себя».

Следует отметить, что немецкие разведчики достаточно быстро сломали Ильинского. Ведь такую «птицу» поймать и выпустить было не в их интересах. По своим должностным обязанностям Борис Николаевич полностью владел всей поступавшей в штаб Черноморского флота разведывательной информацией и составлял для командующего флотом ежедневные сводки.

Сломленный окончательно, он выложил всю известную ему информацию об организации разведотдела флота и задачах, решаемых всеми его подразделениями. Более того, капитан-лейтенант назвал имя начальника радиостанции разведывательного отдела штаба, который находился в плену вместе с ним.

Результатом допросов Ильинского стали мгновенная смена техники шифрования у румын, сокращение радиообмена, а также утрата возможности получения ценных разведданных в самый разгар Сталинградской битвы и сражения за Кавказ.

Буквально через неделю после первого допроса Ильинского доставили к зондерфюреру разведывательной команды Николаю Келлерману. Именно здесь и произошла окончательная вербовка.

Келлерман, как достаточно опытный разведчик, был вежлив и обходителен.

– Добрый день, господин Ильинский. Садитесь, пожалуйста, – мягко сказал он Борису Николаевичу при первой встрече. – Я надеюсь, что теперь вы чувствуете себя неплохо! Может быть сигарету?

В ходе долгого разговора Келлерман предложил Борису Николае-вичу работать в его команде. Теперь уже ему ничего не оставалось делать, как только согласиться.

5

Команду морской фронтовой разведки «Маринэ абверайнзатцкомандо» с сентября 1942 г. возглавлял обер-лейтенант Цирке. Когда туда попал Ильинский, где ему был присвоен псевдоним Сидоров, она обрабатывала советских военнопленных в Мариупольском (с августа 1942 г.) лагере. Из Мариуполя команда перебрасывала агентуру в тыл частей Советской Армии, действовавшей на побережье Азовского моря и на Кубани. Подготовка разведчиков проводилась в Тавельской и других школах НБО. Помимо этого, команда готовила агентуру и самостоятельно на конспиративных квартирах в г. Мариуполе по следующим адресам: улица Артёма, дом 29; улица Толстого, дома 157 и 161; улица Донецкая, дом 166; улица Фонтанная, дом 62; улица 4‑я Слободка, дом 136; улица Транспортная, дом 166.

Плодотворно поработав с Ильинским в течение двух недель, обер-лейтенант Вольф Цирке по указанию руководства отправляет Сидорова в Берлин, где его допрашивают старшие офицеры штаба германского военно-морского флота о состоянии Черноморского флота и тонкостях советской радиоразведки. Была и поездка в Бухарест.

О положительных результатах этих допросов говорит прибавка 300 рейхсмарок к ежемесячному жалованью Ильинского.

Известно, что одной из задач, решаемых командой Цирке, были допросы военнопленных в лагерях. Ильинский, как бывший офицер советской военно-морской разведки, и должен был помочь абверу на этом поприще, получив должность «опрашивающего».

Конкретно ему была поставлена следующая задача: «Выявлять из числа военнопленных тех, кто работал на военных заводах Советского Союза, опрашивать их по вопросам, интересующим немецкую разведку, и записывать показания».

Ильинский должен был «выжимать» максимум из своих соотечественников, находящихся в неволе, собирая информацию для новых хозяев о вооружении Красной Армии, состоянии военной промышленности СССР на Урале и Дальнем Востоке. Кроме того, ему приходилось не просто обрабатывать эту информацию, но ещё соответствующим образом оформлять её в виде донесений-отчётов, которые, проходя все инстанции абвера, уходили наверх, в Берлин.

«Детальный инструктаж по поводу предстоящей работы предатель прошёл в Ростове-на-Дону, куда в составе группы Цирке попал на своё первое задание, – пишет А. Варенков. – О тонкостях ведения допросов Сидорову рассказали жители Болгарии Александр Браунер и Иван Стоянов, которые также работали в команде Цирке. Именно через болгар собранная рядовыми “опрашивающими” информация попадала в верха немецкой разведки».

Именно в Ростове-на-Дону при активном участии Бориса Ильинского была разработана «инструкция по допросу советских военнопленных», которая получила одобрение у немецкого командования и впоследствии использовалась другими немецкими разведорганами.

К слову сказать, все разведки мира обработке военнопленных, в том числе и первичной, придавали особое значение. Нередко при целом допросе, помимо обычных сведений, интересующих разведывательные органы, узнавался целый ряд данных о готовящихся противной стороной диверсионных и террористических акциях.

Сам же по себе допрос пленных считался одним из важнейших источников добывания сведений о противнике. Например, именно посредством допроса подтверждались и проверялись номера частей и соединений противника, что давало возможность в самые короткие сроки перепроверить его группировку.

Особое значение придавалось правильному отбору военнопленного. Поэтому навыки «опрашивающего» в отборе (по внешним признакам) из общей массы пленных именно тех, которые могли сообщить наиболее ценные сведения, имели решающее значение. Это и умение «читать по лицам», а значит, буквально по внешнему виду определить особенности характера военнопленного. Что достигалось прежде всего опытом.

Такой опыт и был приобретён Сидоровым. И он добивается в стане врага определённых успехов. По крайней мере офицеры абвера им вполне довольны.

Когда «в начале 1943 года разведкоманда вместе с немецкими войсками начала отступление, фронт двинулся к границам СССР. В Мариуполе “группа Цирке” задержалась до лета 1943 года. Позже она была передислоцирована сначала в Мелитополь, затем были Херсон, Николаев и Одесса», – пишет А. Сафронов.

Теперь уже Сидоров вместе с Вольфом Цирке занимается подготовкой и переброской в тыл Красной Армии немецких диверсантов.

Как рассказывает А. Варенков, «во время работы в разведгруппе Цирке Ильинский носил военную немецкую форму без знаков отличия. Официальной зарплаты у предателя не было. Но немцы регулярно – два раза в месяц – платили своему агенту по 500 советских рублей или по 200 марок».

6

В июне 1943 года ОКР «Смерш» Черноморского флота была установлена измена Родине капитан-лейтенанта Ильинского. Именно «это лишило наши разведорганы одного из основных источников добычи ценных сведений о группировке и намерениях немецко-румынских войск в Крыму и на Юге», – в своём донесении резюмировал начальник Разведуправления Главного морского штаба ВМФ капитан 1‑го ранга Воронцов.

Дальше – больше. В 1943 году Управление контрразведки НК ВМФ «Смерш» точно установило участие Ильинского в заброске немецкой агентуры в тыл Красной Армии.

Как известно, основу деятельности контрразведчиков, в том числе и Черноморского флота, составляла борьба с агентурой противника, забрасываемой в районы дислокации частей флота. О том, каким был этот противник, на стороне которого эффективно работал предатель Ильинский, достаточно ознакомиться с его деятельностью.

«…активной подрывной деятельностью против Черноморского флота отличался дислоцирующийся на территории Румынии немецкий разведорган МАК (“Марине Айнзацкомандо дес Шварцен Меер”). В сфере внимания этого подразделения, созданного при штабе командующего Юго-Западным морским театром, находился сбор данных о состоянии советского военно-морского и торгового флотов, его военно-морских баз на Чёрном море, о численности и оснащённости кораблей и состоянии береговой обороны на Черноморском побережье СССР.

Информация добывалась главным образом путём допросов советских военнопленных, прослушивания советских радиопередач, просмотра газет, издаваемых в воинских частях Черноморского флота. Все собранные из этих источников материалы обобщались, анализировались и в обработанном виде передавались непосредственно руководителю Абвера адмиралу Канарису.