Текст книги "Битва двух империй. 1805-1812"

На главных театрах военных действий – южногерманском и североитальянском, война развивалась так, как и следовало ожидать. Понимая, что основные события произойдут в Германии, австрийское командование, тем не менее, послало свои лучшие полки в Северную Италию, потому что там командовал эрцгерцог Карл. Он был противником этой войны и поэтому не получил руководство на решающем участке, но как брата императора его не могли совсем «обидеть». А выдвинутую вперед армию поручили бездарности, каким был генерал Макк, и это также произошло по политическим соображениям, ибо незадачливый генерал был одним из немногих сторонников войны.

Опять-таки по политическим соображениям Макк начал наступление гораздо раньше всех остальных, стремясь, с одной стороны, оправдать оказанное ему доверие, а с другой стороны, опять из соображений политики, он надеялся вовлечь в антифранцузский союз Баварию и другие государства юго-запада Германии. В результате получилось такое абсурдное размещение войск, которого не мог бы сделать намеренно засланный в штаб вражеский агент. В то время, когда меньшая часть австрийской армии буквально побежала вперед в Баварию, ее большая и лучшая часть спокойно стояла на равнинах Ломбардии и не начинала военные действия в ожидании, что из всего этого получится. В то же время только малая часть русских войск (Подольская армия Кутузова) двинулась в Австрию, причем расстояние от армии Кутузова до армии Макка было такое, что надеяться на их совместные действия перед лицом активного неприятеля просто не приходилось.

Но нелепость ситуации этим не исчерпывалась. Основные массы русских в этот момент были сосредоточены на границе с Пруссией, угрожая ей войной в случае, если она не вступит в коалицию! Отметим, что, если бы произошла эта невообразимая война против государства, вся вина которого состояла только в том, что оно не желало воевать с Наполеоном, Россия бы потерпела настоящую внешнеполитическую катастрофу. Колеблющаяся Пруссия была готова в этом случае решительно встать на сторону Франции.

К счастью для Александра, французские войска, совершая наступательный марш, прошли через небольшой прусский анклав Анспах. Нарушение французами нейтралитета Пруссии привело к тому, что прусский король решил пропустить русскую армию через свою территорию. Тем самым Александр был спасён от совершенно уж нелепой войны, которая в одночасье поставила бы Пруссию душой и телом в лагерь союзников Франции.

Что касается Наполеона, его действия в стратегическом масштабе были образцовыми. Если план войны союзников был похож на варварское нагромождение хаотических конструкций, план и действия Наполеона были подобны античному храму. Здесь не было ничего лишнего, но ничего добавить тоже было невозможно. Император совершенно четко выбрал для себя главный объект воздействия. Он абстрагировался от всего второстепенного. На всех прочих театрах военных действий оставался тот минимум войск, который был необходим; на участках, которыми временно можно было пожертвовать, войска вообще отсутствовали. На направлении главного стратегического удара французский полководец обеспечил подавляющее численное превосходство. Для достижения успеха он использовал все возможные методы, и его политика шла рука об руку со стратегией. Германские государства, на которые рассчитывали австрийцы, стали союзниками Наполеона, а их контингенты также участвовали в войне на стороне Великой Армии.

В ходе знаменитого Ульмского марш-манёвра 80-тысячная австрийская армия Макка была не просто разгромлена, а почти целиком взята в плен (20 октября 1805 г.). Коалиция была поражена в самое чувствительное место. При других обстоятельствах одной такой победы было бы вполне достаточно для завершения войны.

Заброшенная волей царя в Баварию, Подольская армия Кутузова оказалась один на один с главными силами Наполеона. Если бы во главе Подольской армии стоял человек, который хотя бы на одну десятую позаимствовал схоластических «премудростей» Макка, судьба русских войск была бы предрешена. Ведь сорокатысячная армия Кутузова оказалась перед лицом четырёхкратно превосходящих её победоносных наполеоновских полков. Однако в лице опытного русского полководца на поле стратегических действий Наполеон нашел достойного противника.

Без сомнения, у видавшего виды Кутузова не было порыва и энергии его значительно более молодого противника. В области оперативных и тактических комбинаций ему также было бы трудно спорить с Наполеоном. И, хотя солдаты любили Кутузова, он не обладал той харизмой, которая была характерной чертой французского императора. Однако старого полководца отличали блестящий политический ум, тонкая проницательность и глубокое понимание стратегических проблем. Отступление Кутузова от Браунау до Брюнна нужно признать поистине образцовым. Малейшая ошибка, допущенная русским полководцем, стала бы для его армии последней. Малейшая задержка, малейшие схоластические размышления в стиле Макка, малейшие колебания перед вопросом, что делать, оборонять или нет рубеж реки Энса, Вену и т. п., – и его армия была бы окружена, разгромлена, раздавлена, взята в плен. Но Кутузов не допустил ни одного стратегического просчета, сумел нанести контрудар под Кремсом, выстоял даже тогда, когда не по его вине французская армия взяла Вену и, перейдя Дунай, двинулась наперерез русским.

Однако подвиг Кутузова и его солдат не получил никакого развития, что тоже вытекало из общего политического характера войны. Если Кутузов в сложных обстоятельствах действовал, в конечном итоге, успешно (если можно назвать, конечно, успешным беспрерывное отступление), то это происходило из-за того, что он временно как бы абстрагировался от общих задач войны и думал только об одном – о сохранении своей армии.

Прибытие Александра к войскам не могло не вернуть боевые действия в рамки политических задач войны. Часто историки отмечают, что союзники, продолжив отступление, могли бы поставить Наполеона в трудное положение и почти наверняка выиграть кампанию. Действительно, с чисто военной точки зрения дела так и обстояли. Однако в случае продолжения отступления русский император рисковал потерять союз с Австрией, союз, которого он так упорно добивался и без которого продолжение войны становилось невозможным.

Нужно сказать, что австрийцы действительно всё больше склонялись к тому, чтобы выйти из войны. Австрийские солдаты сражались с французами без всякого подъёма. Вообще, в памяти русских офицеров и солдат австрийцы остались как дурные союзники, нерешительные и постоянно склоняющиеся к «предательству»… А как ещё могли себя вести те, кого затащили в коалицию против воли не только большинства народа, но даже против воли генералитета?

Именно поэтому, чтобы не дать погибнуть союзу, 27 ноября 1805 г. русские войска перешли в наступление, и 2 декабря 1805 г. произошло знаменитое Аустерлицкое сражение.

Его исход поистине стал неожиданностью для всей Европы. Несмотря на численное превосходство (около 84 тыс. чел. против 72,5 тыс. чел. французов) союзные войска были полностью разгромлены. Для русской армии, которая с 1700 г. не знала, что такое сокрушительное поражение, подобный исход оказался настоящим шоком. Аустерлицкий позор стал не только стратегической катастрофой, но и моральной раной, которая требовала отмщения и реванша.

Все рассказы ряда русских историков о том, что Аустерлиц на самом деле не такое уж страшное поражение, и что армия вполне могла продолжать борьбу, относятся к области фантазии. Война была решена одним ударом, в один день, можно сказать, почти что в один час. С этой точки зрения, Аустерлиц напоминает некоторые великие битвы древности. Можно вспомнить, что в Средневековье делали различие между «войной» и «битвой». Война – это нормальное состояние общества того времени: небольшие набеги, осады, стычки. Битва же – это Божий суд, к которому готовились, как к торжественному ритуалу, и которая по своей сути не являлась «войной», потому что она неизбежно должна была ее закончить. Так и случилось под Аустерлицем. После битвы войны больше не было. Уже через день было подписано перемирие.

Аустерлиц также решил судьбу фланговых операций союзников. Русско-англо-шведский корпус, под командованием графа Толстого наступавший в Северной Германии, немедленно прекратил свои операции, и войска на кораблях вернулись по домам.

Что же касается действий в Неаполитанском королевстве, где было громогласно объявлено о наступлении англорусских войск, ситуацию лучше всего изложил князь Чарторыйский в своём частном письме посланнику России в Неаполе Татищеву: «У меня нет времени рассказывать вам обо всех несчастьях, которые нас преследовали. Если говорить в двух словах, Австрия выведена из войны, а нас сильно побили… Двор (неаполитанский) должен подчиниться обстоятельствам и выпутываться из переделки…» ⁶²

^{Ж.-А. Гро. Встреча Наполеона и Франца II 4 декабря 1805 г. после сражения при Аустерлице}

Неаполитанской королевской чете не оставалось ничего, кроме как последовать этому замечательному совету. Английские войска в буквальном смысле бежали к своим кораблям. Русские тоже отплыли из Неаполя, пусть и не так поспешно. Поэтому король и королева, покинутые своими союзниками, укрылись на Сицилии. 14 февраля 1806 г. французские войска вступили в Неаполь, а на следующий день в столицу королевства под звон колоколов и грохот орудийного салюта въехал Жозеф Бонапарт. Отныне старший брат императора стал неаполитанским королём. Третья Коалиция перестала существовать.

Буквально через два дня после Аустерлицкой битвы, 4 декабря 1805 г., между австрийцами и французами было заключено перемирие. А вскоре начались переговоры, которые 26 декабря 1805 г. завершились подписанием Прессбургского мира. Согласно этому трактату австрийская монархия лишилась части своих владений. В общей сложности император Франц потерял 4 млн подданных (из 24 млн). При этом территориальные приобретения получили союзники Франции. Бавария приросла Тиролем и Форальбергом, а также рядом других земель. Вюртемберг получил Констанц и часть швабских владений, увеличился и Баден. Но особенно расширилось Итальянское королевство. Оно получило Венецианскую область, которую австрийцы заняли в 1797 г., а вместе с этой областью королевство заняло бывшие венецианские владения на восточном берегу Адриатики (сейчас это часть побережья Хорватии). Что касается последних земель, итальянскими они стали довольно символически, так как войска, посланные чтобы их занять, были в основном французскими, и находились они под командой генерала Молитора. В результате это относительно небольшое по площади владение стало не столько частью Итальянского королевства, сколько наполеоновским аванпостом на Балканах.

В июле 1806 г. был подписан договор между Францией и государствами запада и юго-запада Германии, следствием которого стало создание так называемого Рейнского союза. В него вошли Бавария, Вюртемберг, Баден, Берг, Гессен-Дармштадт, Франкфурт и ряд мелких княжеств[25]25
  Герцогства Нассау, Нассау-Узинген и Аренберг, княжества Гогенцоллерн-Хехинген, Гогенцоллерн-Зигмарингер, Сальм-Сальм, Сальм-Кирбург, Изенбург-Бирштейн, Лихтенштейн и графство Лейен.


[Закрыть] – всего 16 государств. Рейнский союз был прежде всего военным. В случае войны немецкие союзники должны были выставить для поддержки французских войск 63 000 солдат. Со своей стороны Наполеон обязался, что в случае угрозы «немецкой независимости» он выставит 200 тысяч человек для защиты государств – членов союза.

Образование Рейнского союза означало окончательную утрату Габсбургами власти и влияния в германских государствах и, следовательно, крушение древнего, просуществовавшего почти тысячу лет рейха – Священной Римской империи германской нации. Понимая бесполезность дальнейшего существования номинальной империи, 6 августа 1806 г. Франц II отказался от титула императора Священной Римской империи германской нации и отныне стал «просто-напросто» императором Австрии под именем Франц I.

Все эти пертурбации резко изменили соотношение сил в Европе. Если до этого речь шла об усилении Франции, о приобретении владений, которые можно было рассматривать как передовые укрепления вокруг осажденной вражескими коалициями крепости, теперь империя Наполеона явно переросла понятие французской государственности. Именно с этого момента впервые стали раздаваться слова об империи Карла Великого. Государство Наполеона было пока еще далеко от того, чтобы стать «империей Европы», но это уже была не Франция, а нечто другое. Баланс сил на континенте явно оказался нарушен. Теперь врагам Наполеона было сложно примириться со столь существенным усилением его государства. Получался замкнутый круг: чтобы отразить нападение коалиций, Франция усиливалась; чем больше она усиливалась, тем больше ее ненавидели враги, и тем больше была вероятность создания новой коалиции.

Примечания

1. Цит. по: Троицкий Н. А. Александр I и Наполеон. М., 1994, с. 51.

2. Цит. по: Mouravieff B. Lalliance Russo-turque an milien des guerres Napoleoniennes. Bruxelles, 1954, p. 93.

3. Czartoryski A.-J. Memoires du prince Czartoryski et correspondance avec l’Empereur Alexandre Ier. Paris, 1887, t. 1, p. 298.

4. Внешняя политика России XIX и начала XX века. Документы Российского министерства иностранных дел. М., 1960, т. 1, с. 11–12.

5. Сборник РИО, т. 70, с. 43–44.

6. Там же, с. 171.

7. Czartoryski A.-J. Op cit., p. 357.

8. Correspondance de Napoleon I. Paris, 1858–1870, t. 7, p. 336.

9. Ульянов Н. И. Александр I – император, актер, человек // Родина. 1992, № 6–7, с. 144.

10. Чарторыйский А. Мемуары князя Чарторыйского и его переписка с императором Александром I. М., 1912, т. 1, с. 249.

11. П. Г. Дивов. Повествование… «Русская старина», 1899, кн. 11, октябрь, с. 80.

12. Czartoryski A.-J. Op. cit., p. 276.

13. История первого консула Бонапарта со времен его рождения до заключения Люневильского мира. СПб., 1802, с. III, I V, VII, VIII.

14. Сборник РИО, т. 70, с. 705.

15. Czartoryski A.-J. Op. cit., p. 292–293.

16. Архив кн. Воронцова. М., 1870–1897, т. 18, с. 241.

17. Внешняя политика России…, т. 1, с. 66.

18. Там же.

19. Из донесений баварского поверенного в делах Ольри в первые годы царствования (1802–1806) императора Александра I // «Исторический вестник», 1917, № 1, январь, с. 125.

20. Journal de Paris, 10 germinal an X, 30 mars 1802.

21. Madelin L. Le Consulat. P., 1939, p. 160.

22. Talleyrand. Memoires. P., 1953–1955, t. I, p. 286.

23. Cite par: M. Guerrini, Napoleon et Paris. P., 1967, p. 105.

24. Ibid.

25. Broglie A.-C.-L. Souvenirs (1785–1870) du feu duc de Broglie. Paris, 1886, t. 1.

26. Сборник РИО, т. 70, с. 706.

27. Сборник РИО, т. 70, с. 312, 315, 316, 317, 280.

28. Там же, с. 362.

29. Там же, с. 371.

30. Там же, с. 345.

31. Цит. по: Histoire des relations internationales. T. 4. A. Fugier. La Revolution francaise et l’empire napoleonien. Paris, 1954, p. 178.

32. Станиславская А. М. Русско-английские отношения и проблемы Средиземноморья. М., 1962, с. 242.

33. Депеша от Уитворта к Хоуксбери от 14 марта 1803 г. Цит. по: Poniatowski M. Op. cit., p. 745–746.

Депеша Моркова от 4 (16) марта 1803 г. Сборник Российского Исторического Общества, т. 77, с. 63–68.

34. Bailleu P. Briefwechsel Koenig Friedrich Wilhelms III und der Koenigin Luise mit Kaiser Alexander I, Leipzig, 1900, p. 169.

35. Из донесений баварского поверенного в делах Ольри в первые годы царствования (1802–1806) императора Александра I // «Исторический вестник», 1917, № 1, январь, с. 127.

36. Внешняя политика России XIX и начала XX века. Документы Российского министерства иностранных дел. М., 1960, т. 1, с. 475–482.

37. Correspondance de Napoleon I. Paris, 1858–1870, t. 7, p. 486.

38. Цит. по: Tatistcheff S. Alexandre I et Napoleon. Paris, 1891, p. 54.

39. Ibid, p. 64–65.

40. Ibid, p. 44–45.

41. Внешняя политика России…, т. 1, с. 522–527.

42. Внешняя политика России…, т. 1, с. 600.

43. Там же, с. 602.

44. Российский государственный исторический архив. Фонд 549. Оп. 1, 387. Tagebuch des Kaiserlichen Obersten Karl Freiherr von Stuterheim, p. 23–29.

45. Ibid, p. 32.

46. Ibid, p. 41.

47. Masson F. Le Sacre et le Couronnement de Napoleon. Paris, 1978, p. 61.

48. Внешняя политика России XIX и начала XX века. Документы Российского министерства иностранных дел. М., 1960, т. 1, с. 686–691.

49. Цит. по: Alombert P.-C., Colin J. La campagne de 1805 en Allemagne. Paris, 1902–1908, t. 3, p. 105–107.

50. Correspondance de Napoléon I. Paris, 1858–1870, t. 9, № 745…

51. Ibid…

52. Греч Н. И. Записки о моей жизни. М.-Л., 1930, с. 334.

53. Mouravieff B. L’alliance Russo-turque an milieu des guerres napoléoniennes. Bruxelles, 1954, p. 91.

54. Внешняя политика России…, т. 2, с. 138–154.

55. Там же, с. 121.

56. Mouravieff B. Op. cit., p. 98.

57. Цит. по: Станиславская А. М. Русско-английские отношения и проблемы Средиземноморья. М., 1962, с. 368.

58. Девятнадцатый век, кн. II, с. 87.

59. Жихарев С. П. Записки современника. М., 2004, с. 198.

60. Жаркевич И. С. Записки И. С. Жаркевича // Русская старина. 1874. Т. 9. Февраль, с. 218.

61. Карамзин Н. М. Записка о древней и новой России, с. 52, 54, 58.

62. Рукописный фонд Национальной библиотеки. Ф. 762, № 149.

Глава 3
Тильзит

Аустерлицкий разгром не остановил Александра. Нет, он не был наивным молодым человеком, которого подтолкнули к войне «недобрые» советники. Теперь, после Аустерлица, его ненависть к Наполеону стала еще более лютой и непримиримой. Позор страшного поражения не стал, как на то надеялся французский император, уроком для самоуверенного молодого человека. Он лишь укрепил Александра в его намерении свергнуть Наполеона любой ценой, не останавливаясь ни перед какими потерями. Еще не остыли жерла французских и русских пушек, а Александр уже готовил новую войну.

Ранним утром 5 декабря 1805 г. молодой царь встретился с адъютантом Наполеона Савари и заверил его в том, что русская армия немедля уйдёт с австрийских земель и прекратит боевые действия. В обмен на это Наполеон отдал приказ тотчас же остановить всякое преследование русских войск, надеясь своим великодушным жестом вызвать симпатии Александра. В разговоре с прусским министром графом Гаугвицем французский император сказал: «Россия будет со мной, быть может, не сегодня, но через год, через два, через три года. Время стирает все воспоминания, и из всех союзов это будет тот, который мне больше всего подходит» ¹.

Считая, что франко-русский союз выгоден обеим державам, Наполеон исходил из геополитических соображений. Увы, он не знал, с кем имеет дело. Едва Александр простился с Савари, как тотчас приказал графу Строганову ехать в Лондон, чтобы «узнать о намерениях английского правительства и обещать ему прежнее единодействие России…». Одновременно он распорядился: «Генерал-адъютанту князю Долгорукову отправиться в Берлин… и обещать, если Пруссия решится воевать с Наполеоном… поддерживать ее всеми силами России, предоставляя на первый случай в распоряжение прусского короля корпуса Беннигсена и графа Толстого» ².

Даже с трудом верится, что молодой русский царь всего лишь за два дня до этого пережил страшный разгром! Несмотря ни на что, он жаждал немедленно броситься в борьбу, которую в континентальной Европе решительно никто не хотел продолжать.

Что касается Пруссии, то здесь вышел совсем уж комичный казус. Еще в ноябре под давлением Александра прусский король скрепя сердце, крайне неохотно, но всё-таки решил присоединиться к Коалиции. К Наполеону был послан министр иностранных дел граф Гаугвиц, который должен был передать французскому императору ультиматум. Однако граф принадлежал к числу тех людей, которые скорее сочувствовали Франции, чем Коалиции, и поэтому не слишком спешил вручать этот документ. Все знали, что вскоре состоится битва, и Гаугвиц решил подождать её исхода. Когда же Наполеон одержал блистательную победу, Гаугвиц решил, что было бы совершенно абсурдно в этой ситуации начинать войну с Францией. И поэтому он на свой страх и риск начал переговоры, которые закончились подписанием 15 декабря 1805 г. в Шенбруннском дворце франко-прусского союза. Не без юмора об этом написал Клаузевиц: «В Берлине по поводу поведения Гаугвица сначала поднялся большой шум, что было вполне естественно, так как его послали, чтобы объявить войну, а он вернулся с союзом» ³.

Согласно условиям франко-прусского договора в обмен на поддержку Франции и уступку Наполеону герцогства Клевского и Невшателя, а Баварии – княжества Анспах (того самого, из-за которого Пруссия чуть-чуть не оказалась в рядах Третьей коалиции), Фридрих Вильгельм III получал Ганновер.

Шенбруннский договор лишил Александра всяких надежд на немедленное выступление Пруссии. Но как это не удивительно, даже переговоры пруссаков с французами не могли обезоружить решившего идти до конца царя. Находясь в Тешене, он отдал Кутузову распоряжение тайно направить корпус генерал-лейтенанта Эссена в Пруссию и тем самым подтолкнуть прусского короля к выступлению! У дипломатически корректного Михаила Илларионовича, очевидно, глаза вылезли на лоб, когда он читал рескрипт царя. Несмотря на свою покладистость, он вынужден был ответить категорическим отказом: «Таковое движение не может не встревожить французское правительство и не навести, может быть, заботы австрийскому двору; сохранить оное в тайне есть вещь невозможная, ибо должно отправить кого-либо предварительно для заготовления продовольствия, нужного сему корпусу, что немедленно учинится известным в главной квартире французской; тогда кто отвечает, что Бонапарт, позволяющий себе все на свете, не пошлет корпус прямою дорогою для пресечения дороги и нападения на сей под командою генерал-лейтенанта Эссена» ⁴. Русские войска продолжили свое отступление, и новая коалиция против Наполеона временно не состоялась.

Увы, несмотря на всё желание Александра I, война закончилась. В Европе больше никто не хотел лезть в драку, и молодому царю нужно было возвращаться в свою столицу, где, как он мог думать, ждёт его не самый тёплый приём. Но то, что произошло в Петербурге, должно вызвать у людей, привыкших мыслить рационально, мягко говоря, лёгкое изумление. Графиня Строганова писала: «Всех опьянила радость вновь видеть его. Он прибыл ночью; утром залы и коридоры дворца были заполнены людьми, так что едва можно было пройти, а площадь перед дворцом была черна от народа. Когда он появился, бросились целовать его руки, ноги, одежду» ⁵.

Впрочем, эти безумные восторги объяснялись не только любовью народа к царю. В Петербурге был распущен слух, что все несчастья армии вызваны были предательством австрийцев. «Их подлое поведение, которому мы обязаны неудачей, вызвало у меня невыразимое возмущение, – писала императрица Елизавета матери. – Не передать словами чувства, которые вызывает эта трусливая, вероломная, наконец, глупая нация, наделённая самыми гнусными качествами (!!)… Наши замечательные войска, несмотря на неудачи и предательство, покрыли себя славой даже в глазах своего врага и вызывают глубокое восхищение у соотечественников. Наши солдаты – ангелы, мученики и одновременно герои. Умирая от голода, падая от истощения, они требовали только одного – сразиться с неприятелем, в то время как обозы с продовольствием попали к врагу, а эти презренные австрийцы были всем обеспечены» ⁶.

^{Ж.-Л. Монье. Императрица Елизавета Алексеевна, 1807 г.}

Однако с возвращением войск в Петербург открылась неприглядная правда, и восторг мало-помалу пропал. Вот что писал Николай Новосильцев в январе 1806 г. Павлу Строганову: «Помните, расставшись с нами, вы оставили нас крайне обеспокоенными тем, с каким лицом покажемся мы в Петербурге. Наше беспокойство и стыд возрастали по мере приближения к столице… Представьте наше удивление, когда мы узнали, что император был встречен с энтузиазмом, который невозможно описать, и что он въехал в город среди приветствий, которым нет примера; что все добрые жители Петербурга восхищены отличными действиями нашей армии в последнем деле; говорят, что это армия героев… что армия горела желанием возобновить бой, но австрийцы были настоящие изменники, продавшиеся Франции, и если мы проиграли битву, то только потому, что они сообщили планы французам, и что их армия перешла на сторону врага… Вы легко можете вообразить, что подобным небылицам нельзя долго верить… Скоро все узнали, что произошло на самом деле, какова была истинная причина нашего поражения, и как мы вели себя после него. Вскоре после нашего возвращения мы были встревожены тем, как сильно император упал в общественном мнении, больше не говорят об измене австрийцев и приписывают все несчастья ему одному» ⁷.

Это изменение общественного мнения никак не повлияло на твёрдое желание Александра во что бы то ни стало начать новую войну с Францией. Практически сразу по возвращении в Петербург Александр созывает Государственный совет, который проходит, как ни странно, в последние дни декабря 1805 г. и в первые дни января 1806 г. (по старому стилю), то есть в православное Рождество и в Новый год по юлианскому календарю, когда государственные учреждения в России обычно не работали. Царю хотелось как можно скорее посоветоваться о том, какой внешнеполитический курс выбрать стране, а точнее, убедить российскую элиту в необходимости следовать выбранному им курсу.

Предложения, высказанные высокопоставленными русскими чиновниками, были самые разные: кто-то, как Чарторыйский и Кочубей, были уверены, что России необходим союз с Англией, другие, и в частности князь Куракин, высказались категорически против войны с Францией. Князь считал, что Россия воевала, прежде всего, не за свои, а за английские интересы, и что гораздо выгоднее будет контролировать Наполеона, заключив с ним союз.

Госсовет продолжался несколько дней, но все остались при своём мнении, а царь немедленно перешёл в дипломатическое наступление, целью которого было любой ценой сформировать новую коалицию против наполеоновской Франции. Он снова, как в 1804 и 1805 гг., буквально засыпает европейские дворы письмами, призванными настроить их против Наполеона. С послом России в Англии, Семёном Воронцовым, Александр был особенно откровенен. С большим сожалением он пишет 1 (13) февраля 1806 г.: «Положение России не позволяет ей напасть на противника, и она может поразить его лишь с помощью государств, которые её от него отделяют» ⁸ (!).

Вот уж поистине катастрофа! Противник на нас не может напасть, и мы на него никак не можем напасть! Но это не обескураживает молодого императора. Он продолжает: «Следовательно, первая и главная задача состояла в том, чтобы быть готовым в любой момент оказать им (государствам, которые лежат между Россией и Францией) помощь, и именно этим я в основном и занялся. В ближайшее время моя армия будет снова полностью укомплектована, все необходимые для этого рекрутские наборы были уже произведены, и пополнения непрерывно прибывают в воинские части» ⁹.

Словом, русская армия готова к новой войне, лишь бы найти хоть какого-то мало-мальского союзника, через территорию которого можно было добраться до Франции.

Верный проводник политики Александра I, Чарторыйский также пишет в Англию. В своём письме он повторяет основные мысли царя о том, насколько важно начать новую войну и оказывать максимальное давление на прусское правительство, и добавляет, что державы будущей коалиции не должны стесняться забирать себе остатки разгромленных вражеских государств: «Нет никакого сомнения в том, что равновесие в Европе может быть восстановлено путём компенсации уже сделанных приобретений… Принципы, которыми руководствуется император (Александр), хорошо известны, его бескорыстие проявлялось во всех случаях с полной очевидностью, но, если бы было признано, что для того, чтобы не утратить своего влияния в Европе, он должен стремиться к новым территориальным приращениям, разве не было бы вполне естественным для его кабинета побуждать его к этому, и разве мог бы он сам не пойти на это, не пренебрегая интересами своего народа и славой своей империи» ¹⁰.

Но, пожалуй, ещё более удивительна беседа ближайших друзей Александра I, Чарторыйского и Новосильцева, с прусским посланником в Петербурге Гольцем и известным прусским генералом герцогом Брауншвейгским. Эта беседа, состоявшаяся 14 (26) января 1806 г., зафиксирована письменно, и благодаря этому мы можем, словно перенесясь во времени, услышать голос тех, кто выражал интересы царя. Фактически, требуя немедленного выступления Пруссии против Франции, князь Чарторыйский сделал заявление, которое полностью выдаёт мотивы политики Александра.

Как известно, русские историки обычно пишут, что царь вел войны, чтобы обезопасить своё государство от опасных происков Наполеона. Но князь Чарторыйский открытым текстом говорит следующее: «…Россия делает это из великодушия (ведет войны с Наполеоном) и не получает от этого никаких преимуществ, кроме некоторого усиления своего влияния на общеевропейские дела, что, может быть, и хорошо, но не имеет никакого отношения к вопросу безопасности Российской империи, которой благодаря её ресурсам ничто не угрожает…» ¹¹

Действительно, Российской империи ничто не угрожало, как и Великобритании, за интересы которой во многом и лилась русская кровь в только что завершившуюся войну. 21 октября 1805 года неподалёку от Кадиса на траверсе мыса Трафальгар эскадра Нельсона атаковала франко-испанский флот под командованием адмирала Вильнёва. Несмотря на мужество французских и испанских моряков, больший опыт англичан и флотоводческое искусство Нельсона решили участь битвы. Франко-испанская армада потерпела сокрушительное поражение. Оно было не только материальным – гибель и пленение 23 линейных кораблей в ходе боя и в последующие две недели, – но и моральное. Французский флот отныне не мог соперничать на море с британским, а для восстановления военно-морских сил даже при самой активной работе в этом направлении французам потребовались бы долгие годы. Безопасность британских островов была отныне гарантирована. Так что мотив спасения гордой Англии от «кровавого узурпатора» также отныне не мог руководить действиями Александра.

Но всё это никак не изменило поведение молодого царя, рвущегося в бой. По его поручению Чарторыйский пишет даже российскому послу в Вене и настоятельно рекомендует ему всячески добиваться от несчастных, только что побитых австрийцев, чтобы они следовали примеру отважного Александра и бросились очертя голову в новую авантюру. «Его Императорское Величество, – пишет князь, – избирая систему политики, которую он Вам изложил и которой он полон решимости следовать, больше заботился о нуждах других государств Европы, чем о нуждах самой России, и этим же принципом он руководствуется, говоря о том, какой образ действий со стороны Австрии был бы ему приятен» ¹². И тут же Чарторыйский добавляет убийственную для концепции разумной политики Александра следующую фразу: «Самой России, несмотря на теперешние неудачи, можно сказать, нечего бояться».