Текст книги "Битва двух империй. 1805-1812"

Вот как ярко и точно описал в своем дневнике итальянский офицер Цезарь Ложье настроения в среде итальянских солдат накануне войны 1812 года: «На этом походе царит радость и веселье (sic!); итальянским войскам присуще в высшей мере самолюбие, рождающее чувство собственного достоинства, соревнования и храбрость. Не зная, куда их ведут, солдаты знают, что идут они в защиту справедливости; им даже неинтересно разузнавать, куда их именно отправляют… Одни своими безыскусственными и грубоватыми рассказами, своим философским и воинственным видом приучают других к стоицизму, учат презирать страдания, лишения, самую смерть: они не знают другого божества, кроме своего повелителя, другого разума, кроме силы, другой страсти, кроме стремления к славе.

Другие – этих больше всего – не имея той грубости, которая не подходит пахарю, ставшему солдатом, столь же добродушны, но поразвитее и пускают в ход патриотизм, жажду славы. И все это уравнивает дисциплина, пассивное повиновение – первая солдатская добродетель…

Соревнование наше еще более возбуждается, когда мы узнаем о славных подвигах наших товарищей по оружию в Испании, и каждый из нас тревожно ожидает, когда же наступит момент, и мы сравняемся с ними, а то и превзойдем их. Да и полки, которые мы встречаем по дороге, не менее электризуют нас рассказами о геройских подвигах в последних походах…» ⁸⁴

Мы еще неоднократно будем говорить о той отваге, с которой дрались представители всех наций Европы, однако, вне всякого сомнения, подобная армия была более хрупкой, чем войска, составленные из солдат одной нации. Полки разных народов Европы объединяла и держала вместе вера в звезду императора, в его справедливость и в его несомненную победу. Пока это было так, солдаты всех наций отчаянно шли в бой, соревнуясь между собой в отваге. Но когда поход обернётся катастрофой, естественно, что поведение многих иностранных частей будет отличаться от куда более преданных Наполеону французских полков. Хотя и здесь следует сделать оговорки, особенно учитывая, что многие польские солдаты и офицеры до последнего вздоха остались верны императору.

Конечно, нет сомнений в том, что было бы лучше набрать армию, например, из одних французов и поляков. Но у Наполеона не было такой возможности. При той стратегии, которую он выбрал, императору требовалось значительное численное превосходство, а его, с учетом испанской войны, можно было добиться только за счет привлечения огромной массы иностранных контингентов.

И последнее. Исходя из той же стратегии мощного короткого удара, Наполеон увеличил ряды пехотных и кавалерийских полков до почти чрезмерного количества. Очевидно, что такие части, в которых было много новобранцев, должны были оказаться, подобно иностранным полкам, не слишком стойкими к лишениям долгого марша. Но именно на отсутствие подобных маршей и была сделана ставка. Император не сомневался, что все решится в первые дни кампании. Будь то на западном берегу Немана или на восточном, но все произойдет почти сразу. Здесь, на границе, по его мнению, должна была состояться грандиозная битва, которая решила бы участь либо империи Александра, либо империи Наполеона. В этой битве, конечно, оказались бы правы большие батальоны, большие кавалерийские полки и большие батареи.

Не следует забывать, что особенности тактики начала XIX века были таковы, что при хороших командных кадрах солдату, стоявшему в сомкнутом строю, достаточно было иметь только добрую волю и храбрость. В подавляющем большинстве случаев все делали офицеры и унтер-офицеры, которые отдавали приказы, обрамляя строй солдат слева, справа и сзади. Недаром слово «кадры», по-французски «cadres», означает «рамка», то есть то обрамление, внутри которого, словно окантованный рамкой, стоял сомкнутый строй. Эти «рамки» были у Наполеона великолепными: молодые, но опытные офицеры, закаленные в боях унтер-офицеры, и все это под командой решительных, прошедших огонь и воду генералов.

Для боя следовало всего лишь увеличить численность солдат. Что и было сделано императором, начальником штаба и маршалом Даву, создавшими огромные батальоны и огромные полки. Подобная армия совершенно не предназначалась для длительного похода. Если бы император с самого начала планировал поход на Москву или Петербург, он бы делал ставку на выносливость и закаленность старослужащих. Но он был уверен, что идти далеко не придется, а для одной-двух решительных битв новобранцы и иностранные полки окажутся ничуть не хуже, чем части, составленные из опытных французских солдат.

Вне всякого сомнения, Наполеон заблуждался, ибо мы знаем, какая война ждала его на восточном берегу Немана. Но тогда ни он, ни русские, ни французские генералы знать этого никак не могли…

Примечания

1. Милютин Д. История войны 1799 года между Россией и Францией в царствование императора Павла I. СПб., 1857, т. 1, с. 80.

2. Столетие Военного министерства 1802–1902. СПб., 1903, т. 4, ч. 1, кн. 2, отд. 2, прил. 1, с. 9.

3. Богданов Л. П. Русская армия в 1812 году. М., 1979, с. 66.

4. Archive Nationale, 31 AP 9 dossier 39, Notes sur l’Armee Russe et sur sa formation, par Paultres, chef d’escadron, aide-de-camp du general Hedouville.

5. Рукописный отдел РНБ, Фонд 568, 3, Долгорукий И. М. Воспоминания, 1809, с. 15–16.

6. Archive Nationale, 31 AP 9 dossier 39, Notes sur l’Armee Russe et sur sa formation…

7. Шведов С. В. Комплектование, численность и потери Российской Армии в Отечественной войне 1812 года. Дис. канд. ист. наук: 07.00.02: Саратов, 2005, с. 267.

8. Там же, с. 45.

9. Столетие Военного министерства 1802–1902…

10. Соколов О. В. Армия Наполеона. СПб., 1999, с. 62.

11. Цит. по: Ульянов И. Э. Регулярная пехота 1801–1855. М., 1997, с. 10.

12. Ланжерон А. Ф. Русская армия в год смерти Екатерины II. Состав и устройство русской армии. – РС, 1895, т. 83, № 3, с. 148–149.

13. Там же, т. 84, № 5, с. 199–200.

14. Отечественная война 1812 года. Материалы Военно-Учёнаго Архива Главного Штаба. Отдел I. Переписка русских правительственных лиц и учреждений. СПб., 1900, т. 4, с. 179.

15. Отечественная война 1812 года. Материалы ВУА…, т. 1, ч. 1, с. 80.

16. Рукописный отдел РНБ, Ф 73 № 275 Langeron. Journal des campagnes faites au service de la Russie… t. 5, p. 45.

17. Зайончковский П. А. Правительственный аппарат самодержавной России в XIX в. М., 1978, с. 114.

18. Отечественная война 1812 года. Материалы ВУА…, т. 1, ч. 1, с. 53.

19. Остен-Сакен Д. Е. Отрывок из летописи Елисаветградского гусарского полка. – Военный сборник, 1870, № 10, с. 245.

20. Цит. по: Дубровин Н. Ф. Русская жизнь в начале XIX века… с. 370.

21. Archive Nationale, 31 AP 9 dossier 39, Notes sur l’Armee Russe et sur sa formation…

22. Цит. по: Дубровин Н. Ф. Русская жизнь в начале XIX века… с. 372.

23. Отечественная война 1812 года. Материалы ВУА…, т. 1, ч. 1, с. 54.

24. Там же.

25. Остен-Сакен Д. Е. Указ. соч., с. 243.

26. Отечественная война 1812 года. Материалы ВУА…, т. 1, ч. 1, с. 90–91.

27. Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. Т. 4, с. 401.

28. Наставление господам пехотным офицерам в день сражения, 1812 г.

29. Там же.

30. Там же.

31. Баиов А. Курс истории русского военного искусства. Выпуск VII. Эпоха императора Александра I. СПб., 1913, с. 123.

32. Федоров В. Г. Вооружение русской армии за XIX столетие с атласом чертежей…, СПб., 1911, с. 382.

33. Там же, с. 385.

34. Мартенс. Из записок старого офицера // Р. С., 1902, № 1, с. 106.

35. Отечественная война 1812 года. Материалы ВУА…, т. 4, с. 284.

36. AF IV 1699/1. Rapport d’Albert de Watteville, 16 juin 1810.

37. Отечественная война 1812 года. Материалы ВУА…, т. 2, с. 194.

38. Целорунго Д. Капитан N, портрет русского офицера 1812 г. // Родина, 1992, № 6–7.

39. Целорунго Д. О бедном гусаре замолвите слово… // Родина, 8/2002, с. 31.

40. Там же.

41. Рукописный отдел РНБ, Фонд 775 № 4860. Волконский Д. М. Дневник. 1801–1832.

42. Волконский Д. М. Дневник. 1812–1814. // 1812 год… Военный дневники, М., 1990, с. 132.

43. Муравьев Н. Н. Записки // Цит. по: Ивченко Л. Повседневная жизнь русского офицера эпохи 1812 года.

44. Столетие Военного министерства 1802–1902… т. 10, с. 148–149.

45. Бутурлин Д. История нашествия Наполеона на Россию в 1812 году. СПб., 1837, с. 84–86.

46. Записки А. П. Ермолова. 1798–1826 гг. М., 1991, с. 124.

47. Шведов С. В. Комплектование, численность и потери Российской Армии в Отечественной войне 1812 года. Дис. канд. ист. наук: 07.00.02: Саратов, 2005.

48. Митаревский Н. Ф. Рассказы о войне 1812 года. Записки молодого артиллерийского офицера. М., 1878, с. 22.

49. Клаузевиц. О войне. М., 1936, т. 1, с. 177.

50. Desboeufs Ch. Souvenirs du capitaine Desboeufs. P., 1901, p. 55.

51. Ibid, p. 71.

52. Ravy D. Journal d’un engage volontaire pendant les campagnes de 1805, 1806 et 1807 // Histoire d’un rgiment. La 32 demi-brigade (1775–1890), p. 147.

53. Fantin des Odoards L.-F. Journal du general Fantin des Odoards. Etapes d’un officier de la Grande Armee, 1800–1830. P., 1895, p. 194–195.

54. Soldats d’Iena et d’Auerstaedt // Carnet de la Sabretache. 166, oct. 1906, p. 612.

55. Roguet F. Memoires militaires du lieutenant-general comte Roguet, colonel en second des grenadiers а pied de la Vieille Garde. P., 1862–1865, t. 3, p. 226.

56. Gonneville A.-O. de. Souvenirs militaires. P., 1875, p. 203.

57. Цит. по: Girod de l’Ain J.-M.-F. Dix ans de souvenirs militaires de 1805 a 1815. P., 1873, p. 33–34.

58. Цит. по: Thoumas C.-A. Les Grands cavaliers de l’Empire. P., 1890–1892, t. 2, p. 331.

59. Brack F. de. Avant-postes de cavalerie legere. P., s. d., p. 66.

60. Martin J.-F. Souvenirs d’un ex-officier. P., 1867, p. 498.

61. Fee A.-L.-A. Souvenirs de la guerre d’Espagne dite de l’independance (1809–1813). P., 1856, p. 168.

62. L’Officier francais des origines a nos jours. Sous la direction de C. Croubois. Saint-Jean-d’Angely, 1987, p. 147.

63. Foy M.-S. Histoire de la guerre de la Peninsule. Bruxelles, 1827, t. 1, p.71–72.

64. Margueron… Op. cit., t. 3, p. 37–48.

65. Ibid, p.37.

66. Houdaille J. Pertes de l’armee de terre sous le Premier Empire, d’apres les registres matricules // Population. Revue bimestrielle de l’institut national d’etudes demographiques. Janv., Fevr. 1972 1, p. 45. Соколов О. В. Армия Наполеона. СПб., 1999, с. 66.

67. Pijeard A. Armee napoleonienne. Paris, 1993, p. 305.

68. Отечественная война 1812 года. Материалы ВУА…, т. 4, вкладка между с. 264–265.

69. Там же, с. 272.

70. Tulard J. Histoire de Paris.

71. Brandt H. von. Souvenirs d’un officier polonais. Scenes de la vie militaire en Espagne et en Russie (1808–1812). P., 1877, p. 217, 219.

72. Margueron… Op. cit., t. 3, p. 78–79.

73. Dufour. Guerre de Russie 1812. Biarritz, 2007, p. 117.

74. Correspondance de Napoleon.

75. Archives Nationales 123 AP 5.

76. Цит. по: Vandal A. Napoleon et Alexandre I… t. 3, p. 327.

77. Le marechal Oudinot, duc de Reggio d’apres les Souvenirs inedits de la marechale par Gaston Stiegler. P., 1894, p. 152–153.

78. Отечественная война 1812 года. Материалы Военно-Учёнаго Архива Главного Штаба… т. 10, с. 91, 104.

79. Archives Nationales AF IV 119.

80. SHD 2C 701.

81. Correspondance de Napoleon… t. 23, p. 339–340.

82. Margueron… Op. cit., t. 3, p. 81.

83. Bourgoing P.-C.-A. de. Souvenirs militaires du Baron de Bourgoins (1791–1815). P., 1897, p. 133.

84. Laugier C. de. La Grande Armee. Recits de Cesare de Laugier, officier de la garde du prince Eugeene. P., s. d., p. 10.

Глава 12
Европа и Россия перед битвой

«Никогда праздники не были столь блистательными, как в эту зиму 1812 г. Балы и торжества следовали один за другим, и казалось, перекрывали своим веселым шумом подготовку к самой большой войне, – записала королева Гортензия в своих воспоминаниях и далее безапелляционно добавила: – Франция была счастлива» ¹.

Действительно, никому в то время и в голову не могло прийти, чем обернется для наполеоновской империи война, которая вскоре должна была разразиться. Но что переживала, что чувствовала страна в эти месяцы, предшествующие грандиозному походу? Была ли она действительно счастлива?

Если почитать рапорты русских послов и особенно вездесущего Чернышёва, то вся империя только и делала, что изнывала под гнетом и мечтала о том, чтобы иностранные войска вступили в Париж и освободили страну от кровавого деспота. Русский агент, не по годам зрелый молодой человек, знал, что хочет читать его повелитель, поэтому передавал настроения страны настолько же извращенно, насколько верно копировал боевые расписания французских войск. Если что-то и было записано им правильно, так это брюзжание старых аристократок, вернувшихся из эмиграции и с раздражением видящих обновленную Францию. Однако, если бы Чернышёв спросил мнение 22 миллионов французских крестьян, которые составляли ²/₃ населения Франции (в старых границах), он, наверно, услышал бы совсем другое.

Для тех, кто работал на земле своими руками, император означал гарантию того, что свергнутый феодализм уже не вернется. За время революции и империи в стране появилось полмиллиона новых земельных собственников, которые отныне составляли становой хребет экономики и государства. Во Франции навсегда исчез смертельный голод, который время от времени возникал при Старом порядке вследствие природных бедствий и неурожаев. Это не значит, конечно, что французская деревня мгновенно стала сказочно богатой, но что не вызывает ни малейшего сомнения, так это действительно качественный скачок в положении народных масс, который невозможно отрицать.

Консервативный крестьянский мир мало интересовали вопросы свободы самовыражения, зато очень занимала проблема земельной собственности, а залогом сохранения этой собственности был режим империи. Жан-Антуан Шапталь, министр внутренних дел с 1801 по 1804 г., а позже сенатор, писал: «Можно было бы подумать, что система конскрипции и большие налоги должны были бы вызвать резко отрицательное отношение крестьян к императору, но это было бы ошибкой. Самые его горячие сторонники были в деревне, ибо он был гарантией того, что безвозвратно ушли в прошлое феодальные повинности, десятина, засилье сеньора, и, наконец, то, что земли эмигрантов навсегда остались за их новыми хозяевами» ².

Как это ни удивительно, но Наполеон пользовался огромной популярностью не только у крестьян, но и у рабочих. Очень часто, говоря о положении рабочих, отмечают, что при Наполеоне сохранялся закон Ле Шапелье (1791 г.), который вводил рабочие книжки и запрещал объединения рабочих. Действительно, полиция эпохи империи стремилась не допускать забастовок, однако та же самая полиция бдительно следила за тем, чтобы предприниматели не ущемляли права рабочих, и неоднократно становилась на сторону последних. Конскрипция, забирая в армию более трети молодых мужчин, сделала так, что для предпринимателей рабочие руки становились все более и более ценными. Империя не знала безработицы. Средняя дневная заработная плата рабочего в Париже достигала 3–4 франков, иначе говоря, была близка к жалованью суб-лейтенанта. Квалифицированный же рабочий в Париже мог получать до 7 франков в день! Не случайно поэтому рабочие были одними из самых горячих сторонников империи, и еще долго после возвращения к власти Бурбонов людей в рабочих предместьях будут арестовывать за крамольные крики: «Да здравствует Император!»

Победы и слава императора льстили патриотическим чувствам народных масс, но не только. «Его симпатии были искренне на стороне простых людей: крестьян, солдат, ремесленников, рабочих, – писал выдающийся историк эпохи империи Луи Мадлен, – они угадывали ее и платили ему той же симпатией» ³.

«Я был не только, как говорили, императором солдат, я был императором крестьян, императором простых людей, всей Франции, – вспоминал Наполеон на острове Святой Елены. – Я вышел из рядов народа, мой голос отвечал его гласу. Вы видели этих новобранцев, детей крестьян… Я не льстил им, я обращался с ними порой сурово, но они от этого не любили меня меньше, они были до конца рядом со мной, они кричали „Да здравствует император!“» ⁴

Что касается элит, их одобрение было не столь однозначным. Промышленная буржуазия в основном горячо поддерживала режим империи, а торговая, в связи с континентальной блокадой и многочисленными затруднениями для коммерции, вызванными войнами, естественно, относилась к империи скорее прохладно. Однако в общем и целом, несмотря на то, что капиталисты отрицательно восприняли испанскую войну, пока успех был на стороне императора, последний мог не сомневаться, что буржуазия на его стороне.

Старая аристократия частично продолжала фрондировать, что давало хорошую пищу для рапортов Толстого или Чернышёва. Однако успехи императора и блеск его двора все более и более привлекали старую знать. Граф д’Оссонвилль вспоминал, что его дед, закоренелый роялист, узнав о блистательной победе Наполеона над пруссаками, воскликнул: «Какой человек, какой человек! Как жаль, что он не законный монарх!» ⁵ После брака с Марией-Луизой значительная часть даже самой старой и знатной аристократии поспешила присоединиться к системе. Что уж говорить, если даже виконт де Нарбонн, выходец из одной из самых знатных семей старой Франции, внебрачный сын короля Людовика XV, занимавший при Людовике XVI пост военного министра, рассматривал за честь стать генерал-адъютантом императора.

Однако не эти, даже самые лучшие представители старой знати определяли отныне облик страны и, хотя эти люди составляли во многом придворный штат, они не были главной элитой империи. Император желал вознаградить тех, кто жертвуют собой на службе стране. Наполеону удалось создать такую систему, при которой если и не каждый власть имущий был достойным человеком, то, по крайней мере, именно достойные люди определяли стиль поведения, нравы и ценности общества.

Перси, один из выдающихся хирургов того времени, добившийся славы, денег и высокого положения в системе официальной иерархии, записал в своем дневнике, который он вел лично для себя: «Небо благословило мою деятельность. Я старался выполнять мой долг как честный гражданин, без интриг, без способов, недостойных порядочного человека. И я сделал свою карьеру… Получилось, что, занимаясь людьми малыми в этом мире, я добился внимания великих» ⁶.

В обществе, созданном Наполеоном, во главу угла были поставлены прежде всего воинские добродетели – отвага, самопожертвование, воинская честь. В этих добродетелях император видел нечто большее, чем необходимые качества воинов-профессионалов. В воинском, рыцарском духе император искал моральный стержень общества.

Император решительно отвергал буржуазный социум, где ценность человека определяется только количеством денег на его банковском счете. «Нельзя, чтобы знатность происходила из богатства, – говорил он Рёдереру, видному политическому деятелю эпохи Республики и Империи. – Кто такой богач? Скупщик национальных имуществ, поставщик, спекулянт, короче – вор. Как же основывать на богатстве знатность?»

Одновременно, уважая традиции старого дворянства, император не считал, что достаточно происходить из знатного рода, чтобы иметь право на власть и почести. «Вы дали себе труд родиться, только и всего», – мог повторить Наполеон вслед за Фигаро, обращаясь к старой аристократии. По его мнению, происхождение из древней знатной семьи было хорошей форой для молодого человека, но не более.

Кровь, пролитая на поле сражения, самопожертвование во имя общего блага, воинская честь – вот что должно было, по мысли императора, стать основой для новой элиты. В обществе Старого порядка воинская элита сформировалась в незапамятные времена. Она стала чисто наследственной, и, признавая равенство всех людей перед Богом, средневековая знать и вельможи XVI–XVII вв. образовали замкнутую касту, почти непроницаемую для простолюдинов. Наполеон дал шанс вернуться к истокам и открыл возможность для всех без исключения тяжелыми ударами меча выковать свой дворянский герб.

«Когда кто-нибудь испрашивал у императора милость, будь то на приеме или на воинском смотру, он обязательно задавал вопрос просителю, был ли тот ранен? Он считал, что каждая рана – это часть дворянского герба. Он почитал и вознаграждал подобную знатность» ⁷, – написал в своих мемуарах генерал Рапп. Сам осыпанный почестями отважный воин мог подтвердить своим примером этот максим. Он всегда шёл первым в самое пекло боя и был ранен 23 раза!

«Действительно благородным является тот, кто идет под огонь, – совершенно однозначно высказался император в разговоре со своим адъютантом Гурго. – Я отдал бы мою дочь за солдата, но никогда – за администратора… Я могу любить только воинов» ⁸. «Быть офицером – это значило тогда быть знатным, перед воинским мундиром все склонялось, и перед воинской славой меркло все остальное…» ⁹ – отмечал другой мемуарист.

Император старался сделать так, что воинская слава затмевала все остальное. Самопожертвование людей во имя отечества и общего блага должны были восславить художники и скульпторы, композиторы и музыканты, писатели и поэты. Мало того что достойного воина щедро вознаграждали, эту награду стремились преподнести так, чтобы поднять человека в его собственных глазах, заставить его почувствовать ответственность и проникнуться желанием совершить еще большие подвиги.

Вручая контр-адмиралу Верюэлю награду за удачный морской бой против англичан, Наполеон сказал: «Ваши блистательные заслуги, господин контр-адмирал, вызывают восхищение всех французов. Вы отбросили вражеские эскадры, как достойный преемник славы Дюге-Труэна и Рюйтера. Примите же от имени Победы лавры, которые заслужили ваша доблесть и ваше мастерство».

Если же герой погибал в бою, то император стремился воздать ему наивысшие почести. Когда тело маршала Ланна, павшего в битве под Эсслингом, привезли в Париж, по приказу императора была устроена такая пышная церемония, какой Париж еще не знал. Тело маршала везли в Пантеон на огромном катафалке, убранном пучками вражеских знамён, взятых в боях, его эскортировала целая дивизия: генералы и штаб в раззолоченных мундирах, пехота и конница в полном снаряжении, артиллерия с пушками и зарядными ящиками, инженерные войска. Огромный кортеж двигался между рядами всех войск гарнизона, стоявших под ружьем в парадной форме, склонялись знамена, звонили колокола всех церквей Парижа, и, не переставая, раздавался грохот пушек, отдававших артиллерийскими залпами честь герою, погибшему смертью храбрых.

Неслучайно поэтому вся молодежь Франции только и мечтала, что о воинской карьере. На уроках в лицеях и военных школах беспрестанно изучали деяния героев древности, а Плутарх с его «Сравнительными жизнеописаниями» был поистине заменителем Библии. «Мысли о воинских подвигах кипели в голове всех молодых людей, – рассказывает капитан Блаз, – а бессмертные свершения нашей армии заставляли биться сердца и наполняли их благородным энтузиазмом» ¹⁰.

В такой обстановке несложно вообразить, что слухи о подготовке новой военной экспедиции вызвали не ужас и не обращенные к Наполеону коленопреклоненные просьбы остановиться, а бурный, почти что исступлённый энтузиазм. Все офицеры, все, кто каким-то образом относился к армии, жаждали принять участие в этой «последней войне империи». Да, так ее уже окрестили, эту будущую войну, потому что никто не сомневался, что, закончившись блистательной победой, она приведет к тому, что воцарится всеобщий мир.

Каких только ужасов не найдешь в мемуарах, написанных с высоты знаний о том, что произойдет впоследствии, о каких только мрачных предчувствиях, сновидениях, знамениях не повествуют авторы! Конечно же, все они осуждали Наполеона за подготовку этого похода, и каждый на своем уровне только и делал, что пытался его удержать…

А вот что можно прочитать в дневнике, написанном 1 марта 1812 г. офицером, который выразил чувства, которые действительно охватывали тогда его и многих подобных ему офицеров: «Я узнал с невыразимым удовольствием, что мои самые пылкие желания сбудутся. Она начнется, эта новая кампания, которая так превознесет славу Франции! Гигантские приготовления завершены, и скоро наши орлы взлетят над теми краями, которых наши отцы не знали даже названия… Мои мысли – это мысли всей армии. Никогда еще она не горела таким нетерпением устремиться навстречу новым триумфам…» ¹¹

В то время как французскую армию охватил воинственный пыл, французское общество уже стало уставать от славы, и на приближающуюся войну люди штатские смотрели без особого энтузиазма, хотя и без особой тревоги.

Что касается России, то очень сложно поймать подлинный вектор настроений русского общества. В мемуарах, написанных, разумеется, много лет спустя после войны, мы видим массу свидетельств тревоги, беспокойства, ожиданий надвигающейся грозы, ужас перед приближающимся нашествием и, разумеется, патриотический подъем.

В истории лейб-гвардии Семеновского полка Дирина П. Н. можно найти очень характерное описание этих настроений такими, какими они представлялись уже после войны 1812 г.: «В ясные зимние ночи в глубине морозного синего неба в России появилась комета. Толковники грамотеи из народа объясняли, что это „планида ходит по аэру“, народ же называл ее „хвостатою звездою“, или „звездою с помелом“, и, вздыхая, говорил: „не к добру все это: пометет она землю Русскую!“ Состояние умов было тревожное; все ждали не то голода, не то мора, но в большинстве общее мнение склонялось к тому, что „быть войне великой!“… Само имя Наполеона, озаряемое неизменным блеском кровавых побед, нравственно влияло на умы современников, заключая в себе какое-то безотчетное понятие о безграничной силе, а на темную массу простого народа наводило даже панический ужас, словно бы имя таинственного духа» ¹².

Словом, почти что Европа накануне тысячного года, когда люди с суеверным ужасом ожидали конца света! Без сомнения, для художественного эффекта это очень красиво, хотя свидетельства, относящиеся ко времени непосредственно перед войной, куда менее драматичны. Если обратиться к подчас сухим дневникам, самое удивительное, что ничего страшного их авторы обычно не замечали. Конечно, разговоров о войне было немало, ведь одни войска стояли на границе, другие к ней выдвигались. Но об этом говорили больше военные, а гражданское общество?

Среди записок, сделанных накануне войны, дышат непосредственностью строки, написанные Варварой Ивановной Бакуниной (урожденной Голенищевой-Кутузовой), женой гражданского губернатора Петербурга. Вот что записала эта хорошо осведомленная дама в январе – феврале 1812 г.: «Январь… мало перемен, особливо в сравнении прошлогодняго (с прошлым годом).

С нетерпением ожидали желаннаго мира с турками. Надежда на оный казалась основательною по благоразумным распоряжениям М. И. Голенищева-Кутузова и неожиданном успехе во всех его предприятиях противу неприятеля, который, в ужас приведенный, более нас еще желал мира.

6-го числа не было парада Крещенскаго, но войска не распущены; новый повод к предположению, что ожидают повседневно известия о мире и войска удержаны для торжества.

13-го числа большой парад, день рождения Имп. Елисаветы Алексеевны; каждаго пешаго полка гвардии третьяго баталиона арестованы все офицеры, худо маршировали, от того, может быть, что озябли, мороз был пресильный…

Февраль. Слухи о налогах, разнообразные толки, неудовольствие от того, что исчезла надежда к миру (с Турцией). Начали поговаривать о войне с французами и пророчить близкий поход гвардии…» ¹³

Если обратиться к рапортам французского посла Лористона, написанным в первые месяцы 1812 г., можно также найти сдержанные характеристики настроений Петербурга. Так, 3 февраля 1812 г. посланник пишет: «Французов продолжают везде хорошо принимать». Через день, 4 февраля: «Особого беспокойства не видно, к французам относятся хорошо, с той же любезностью, что и раньше. Даже купцы, которые должны были бы быть довольны, как кажется, опасаются войны». В марте, буквально накануне отъезда Александра к армии, Лористон пишет: «Русские вельможи и большинство генералов не желают войны. Самые враждебно настроенные – это иностранцы на службе России, особенно немцы и шведы» ¹⁴.

Настроения русских офицеров накануне войны, пожалуй, лучше всего характеризует поручик артиллерии Радожицкий в своих очень точных воспоминаниях, дышащих подлинностью момента, хотя они и были написаны некоторое время спустя. Возможно, у автора была хорошая память, и он был честным человеком. По крайней мере все, что он пишет, вполне соответствует документам того времени: «Мы жили в Несвиже довольно весело и не думали о французах; немногие из наших офицеров между службой занимались политикой. По газетам доходили и до нас кой-какие новости; но мы в шуме своей беззаботливости скоро о них забывали. Один только N (один из нестроевых офицеров), как человек грамотный, занимавшийся чтением Священного Писания и Московских ведомостей, более всех ужасался Наполеона. Терзаемый призраками своего воображения, он стал проповедовать нам, что этот Антихрист, сиречь Аполлион или Наполеон, собрал великие, нечистые силы около Варшавы, не для чего иного, как именно для того, чтобы разгромить матушку-Россию; что при помощи Сатаны Вельзевула, невидимо ему содействующего, враг непременно полонит Москву, покорит весь Русский народ, а за тем вскоре последует – светопреставление и страшный суд. Мы смеялись таким нелепостям в досаду N, который называл нас безбожниками; он, не шутя, был внутренне убежден в своем пророчестве и, беспрестанно нюхая табак, уговаривал нас верить ему по совести, причем ссылался на девятую главу Апокалипсиса, где именно сказано о Наполеоне, как о предводителе страшного воинства со львиными зубами, в железных латах и с хвостами, подобными скорпионовым. Разум несчастного грамотея столь сильно поколебался, что когда командировали его по делам службы в Москву, он на пути всем и каждому предсказывал об Антихристе Наполеоне» ¹⁵.

Что же касается императора Александра, он четко усвоил и отныне строго следовал намеченной линии внешнего поведения: он не хочет войны, он будущая жертва несправедливой агрессии. Эту позу он принял и для, так сказать, внутреннего, и для внешнего потребления. Лористон докладывал 5 марта 1812 г., что царь сказал ему: «Я объявил, что не хочу войны, я не буду нападать, мои мероприятия только оборонительные». В другом письме Лористон говорит то же самое: «Император повторяет, что он не начнет первым войну». Однако тут же не столь наивный посол, как Коленкур, дополнил: «Впрочем, если он найдет хороший предлог, возможно, он последует за советом генералов и двинется, чтобы разорить герцогство Варшавское, тем самым затруднив наш марш. Моим теперешним мнением является то, что он выждет нападения, но я не могу читать его мысли» ¹⁶.