Текст книги "Битва двух империй. 1805-1812"

Мадам Шуазель-Гуфье (урождённая Софья Тизенгаузен, представительница знатного литовского рода) вспоминала, какое сочувствие вызывали у населения Вильно французские пленные: «Уличные торговцы яблоками и печеньем не хотели брать деньги с французских солдат. Кучера спускались со своих повозок, чтобы дать место пленным… В большом особняке моего отца располагалось примерно тридцать офицеров. Мой отец два раза в день накрывал для них стол на французский манер и в хорошей посуде… В тот день, который был назначен для отъезда пленных, у нас дома всё походило на ярмарку одежды и белья. Отовсюду присылали им вещи… Наш большой двор был заполнен толпой, и здесь стояли сани, которые бесплатно предоставили пленным виленские извозчики… Мой отец, прощаясь с пленными, незаметно вручил им тяжёлый мешочек, наполненный серебром… При этом он предусмотрительно послал также деньги в русский госпиталь. Это не помешало губернатору, господину Корсакову, в общем неплохому человеку, упрекать моего отца в опасной выходке и пригрозить ему Сибирью» ⁴⁰.

Свидетельство пленного французского офицера почти слово в слово подтверждает слова Софьи Тизенгаузен: «Стремление к восстановлению Польши было столь же горячим в Литве, как и в Познани, – пишет офицер штаба маршала Нея, взятый в плен весной 1807 г. – Французских военнопленных принимали в Вильно как братьев. Простые люди обнимали их со слезами, бежали за водой, чтобы дать им напиться; я видел, как кучер спрыгнул со своего сиденья и дал пленным все деньги, которые у него были. Подобные проявления внимания беспокоили власти…» ⁴¹

Наконец, один из русских чиновников докладывал из Вильно, что «в так называемых казино или клубах пили за здоровье Наполеона, рассказывали разные непозволительные мнения о наследии русского престола, и большинство относилось недоброжелательно к русскому правительству» ⁴². Литовское дворянство укрывало также «запасы хлеба, чтобы сберечь его для ожидаемого прихода французов… В одной Вильне было скрыто в монастырях до 80 тыс. четвертей[27]27
  Четверть – здесь: единица объёма сыпучих тел (1 четверть = 209,91 л).


[Закрыть]» ⁴³.

Едва летом начались боевые действия, как 17 июня польские войска под командованием генерала Зайончека двинулись на Гродно. Вслед за ним на подкрепление шёл Домбровский со своей дивизией. «Ещё несколько дней, и наша судьба, и судьба целой Европы стала бы совершенно иной» ⁴⁴, – писал Феликс Потоцкий[28]28
  Потоцкий Феликс (1779–1811) – был одним из создателей и первых офицеров польских войск на службе Наполеона.


[Закрыть].

Для русской элиты было крайне рискованно продолжать войну в условиях опасности социальных потрясений и польского восстания. В на редкость эмоциональной для официального документа записке от 11 (23) ноября 1806 г. Новосильцев, Строганов и Чарторыйский писали Александру о том, что можно ожидать восстановления Наполеоном Польши и восстания в провинциях, доставшихся России по разделам ⁴⁵.

Наконец эгоистические действия англичан разозлили даже такого холодного и расчётливого человека, как Александр. Несмотря на обещания щедрого финансирования военных операций против Наполеона, за 1806 г. на содержание российских войск поступила лишь мизерная сумма в 50 тыс. фунтов стерлингов. Вместо помощи морскими силами «британские военные корабли неоднократно арестовывали и без того немногочисленные российские суда, принадлежавшие в основном торговым домам Архангельска и прибалтийских провинций России» ⁴⁶. На суше английская помощь также оказалась иллюзорной. Вначале предполагалось высадить на севере Германии мощный британский десант численностью в 30 тыс. человек. Правда, скоро выяснилось, что экспедиционный корпус не может превышать 20 тыс. человек, а затем и вовсе стало известно, что можно рассчитывать не более чем на 10 тыс. английских солдат. Причём всё это сопровождалось, как всегда бывало в таких случаях с британским контингентом, вечными проволочками, оттягиванием сроков и тому подобным. В конечном итоге на о. Рюген высадился смехотворный, по масштабам операций войны 1807 г., английский отряд в 3,5 тыс. солдат. К тому же это войско ступило на сушу только в июне, то есть тогда, когда война, собственно, и закончилась.

Интересно, что при этом британские правящие круги сумели найти солдат и деньги для того, чтобы попытаться овладеть Египтом! В марте 1807 г. 5-тысячный английский экспедиционный корпус высадился в Александрии. Однако подвиги джентльменов с туманного острова продолжались на земле фараонов весьма недолго. Египетский паша Мехмет Али сумел организовать достойный отпор захватчикам. Уже в апреле того же года экспедиционный корпус был частично уничтожен, а частично попал в плен. Только жалкие остатки британского отряда смогли уплыть на Сицилию.

Конечно, английская высадка в Египте была осуществлена минимальными силами, но ведь и такой помощи русская армия не дождалась! Неудивительно, что молодой царь был просто взбешён…

Наполеон также не испытывал энтузиазма от перспективы дальнейшей борьбы. Его армия, несмотря на победы, находилась далеко от своих источников пополнения. Можно было предполагать, что в случае продолжения войны Наполеону снова придётся столкнуться с проблемой климата и с проблемой огромных пространств. Вообще, война за освобождение Польши была, мягко говоря, не слишком популярна среди французских солдат и офицеров. Тогдашняя Польша была бедным краем, который так разительно отличался от богатых Ломбардии, Баварии, Саксонии. Здесь наполеоновские войска столкнулись с суровым климатом и не менее суровым врагом. Да, солдаты выполняли приказания императора и готовы были идти за ним в самое пекло. Но в Польше в зимнюю кампанию 1806/07 гг. они постоянно чертыхались и проклинали всё на свете. Именно тогда родилось их знаменитое прозвище «ворчуны» (grognards). Правда, также будут говорить: «Они ворчали, но шли за ним».

В результате обе стороны желали мира. Что же касается Наполеона, ему казалось, что он близок к реализации мечты о создании русско-французского союза.

Только этим можно объяснить действия, предпринятые Наполеоном 18 июня 1807 г. В этот день французские авангарды, преследуя отступающую русскую армию, подходили к Тильзиту, где дорогу преграждала широкая и глубокая в этом месте река Неман.

Русские войска оказались прижатыми к водному потоку. Главные силы армии успели переправиться, но на западном берегу оставалось еще немало войск. Чтобы прикрыть их отступление, генерал Багратион развернул свой арьергард в боевой порядок. Нужно сказать, что его положение было катастрофическим. Если бы французы атаковали всеми силами, у русских не было бы никаких шансов уйти из-под удара. Через полноводный глубокий Неман, который в районе Тильзита достигает ширины 250 м, можно было переправиться только по узкому деревянному мосту. В этой ситуации большая часть 10-тысячного отряда Багратиона вынуждена была погибнуть либо сложить оружие. В тот момент, когда французские войска были готовы для решающей атаки, показался русский парламентер, сопровождаемый трубачом[29]29
  Во многих исторических произведениях говорится о том, что первый парламентёр был послан 19 июня. Из приведённого ниже рапорта Мюрата и ряда других документов следует, что это произошло именно 18 июня. При этом обмен парламентёрами продолжился и на следующий день.


[Закрыть].

Маршал Мюрат, который командовал авангардом, тотчас принял русского офицера и приказал доложить обо всем императору. Указания Наполеона были однозначны: бой не начинать и дать русским отойти за Неман. В рапорте Мюрата, написанном в 15 ч. 30 мин. этого дня, говорится следующее: «По приказу Вашего Величества… я должен был остановиться в деревне Шиллюпишкен, после того как мы активно преследовали арьергард неприятеля в 10 тыс. человек кавалерии… вся вражеская армия, очевидно, будет этим вечером за Неманом» ⁴⁷.

Генерал Бро, тогда капитан 7-го гусарского полка, вспоминал: «Эти войска (казаки) прошли через Эльбингские ворота, и мои первые кавалеристы оказались у хвостов последних русских коней. Чтобы не случилось какого-нибудь нежелательного инцидента, я остановил моих гусар, так как они буквально кипели от желания сразиться с врагом» ⁴⁸.

Не двигаясь, наблюдал французский авангард и за тем, как казаки поджигали мост после того, как последний русский солдат ушел на восточный берег реки. Наполеоновскими войсками не было предпринято никаких попыток подготовить переправу через Неман ни в Тильзите, ни в каком-либо другом месте поблизости. Поистине удивительное преследование!

Все это совершенно необъяснимо с точки зрения чисто военной, зато очень хорошо понятно, если учесть, что Наполеон считал союз с Россией своим приоритетом.

На следующий день царь послал князя Лобанова-Ростовского к начальнику штаба Великой Армии маршалу Бертье уже от своего имени. 21 июня около 18 часов князь снова прибыл во французский штаб, где и было подписано перемирие. Уже вечером Лобанов-Ростовский ужинал с Наполеоном и поднимал с ним тост за здоровье Александра.

На 25 июня была назначена встреча двух императоров. Она должна была состояться на плоту, специально для этого сооружённом посередине Немана французскими инженерами.

На плоту возвышался павильон для встречи императоров. Это строение было сделано в виде небольшого домика. В нём было два входа: один, обращённый к левому, западному берегу реки, предназначался для императора Наполеона, другой, обращённый к правому, восточному берегу, – для Александра. Французские солдаты постарались обустроить это небольшое сооружение, превратив его в нарядную комнату с двумя окнами, украшенную зеркалами. Посреди неё стояли стол и два кресла. Рядом на плоту стоял ещё один домик поменьше, для свиты.

После долгих дождей день выдался необычайно погожий и солнечный. Весь высокий «французский» берег был усыпан тысячами нарядно одетых солдат и офицеров, с нетерпением ожидавших исторического события. С противоположной стороны видно было только два небольших отряда конницы, а дальше расстилалась пустынная равнина. Почти у самого берега в зажиточном крестьянском доме ожидал встречи со своим врагом молодой царь. По случаю торжественного момента он надел темно-зеленый с алым воротником и обшлагами парадный мундир Преображенского полка. По моде того времени цвет формы почти не отличался от чёрного. И этот строгий, тёмный облегающий мундир ещё более подчёркивал изящество и стройность тридцатилетнего монарха. На Александре были обтягивающие лосины и изящные сапоги чуть ниже колена. Волосы по моде того времени были слегка напудрены.

Александр I сидел за столом и ждал с внешним спокойствием, вокруг него стояло несколько генералов и сановников также в парадных мундирах. Около получаса прошло в напряжённом ожидании. Вдруг в комнату вбежал адъютант и воскликнул: «Едет, Ваше Величество!»

«Электрическая искра пробежала по всех нас, – вспоминал Денис Давыдов. – Государь хладнокровно и без торопливости встал со своего места, взял шляпу, перчатки свои и вышел со спокойным лицом и обыкновенным шагом вон из горницы. Мы бросились из неё во все отверстия, прибежали на берег и увидели Наполеона, скачущего во всю прыть между двух рядов старой гвардии своей. Гул восторженных приветствий и восклицаний гремел вокруг него и оглушал нас, стоявших на противоположном берегу. Конвой и свита его состояли, по крайней мере, из четырёхсот всадников» ⁴⁹.

Оба императора, каждый с пятью сопровождающими, одновременно вошли в приготовленные для них лодки, и гребцы взялись за вёсла. Но течение Немана сильное, грести было не так-то просто. У Наполеона на вёслах сидели гвардейские моряки, поэтому французский император оказался на плоту раньше Александра. Быстрыми шагами он прошёл на другую сторону плавучего сооружения и любезно помог молодому царю подняться. Оба, подчиняясь какому-то внутреннему импульсу, не сговариваясь, обнялись. «Сир, я ненавижу англичан, так же как и вы!» – воскликнул Александр. «В таком случае мир заключён!» – улыбаясь, ответил Наполеон.

Это было то немногое, что услышали свидетели этой сцены, а далее императоры прошли в свой павильон, а свита – в свой. Встреча Наполеона и Александра продолжалась около часа, о чём они беседовали, можно только догадываться, но так или иначе это было началом русско-французского мира и союза.

На следующий день состоялась новая встреча на плоту, на этот раз в присутствии прусского короля. Наполеон с трудом сдерживал свою неприязнь по отношению к последнему.

В этот же вечер Александр по приглашению императора французов переправился через реку. Его встречали со всей возможной помпой. Для Александра подготовили богато убранного арабского коня, и он поехал вдоль рядов французских гвардейцев, застывших с ружьями «на караул». Императорская гвардия в полной парадной форме, выстроенная на берегу и на улицах Тильзита, сияла воинственным блеском. Перед молодым царём склонялись трёхцветные знамёна, увенчанные бронзовыми орлами, грохотал салют из шестидесяти пушечных выстрелов. Императоры, окружённые блестящей свитой, проехали через город, на улицах которого были выстроены лучшие полки наполеоновской армии. Александр, прекрасный наездник, безупречно сидел на коне и отвечал на воинские приветствия любезной улыбкой, грациозно салютуя своей шпагой замершим по стойке «смирно» батальонам.

Когда оба императора подъехали к особняку, который предназначался Александру, Наполеон произнёс: «Вы у себя дома!» Но Александр, демонстрируя, насколько он восхищён французской гвардией, еще некоторое время объезжал полки, выстроенные вдоль всей улицы.

На следующий день Наполеон дал возможность царю вдоволь насладиться воинской красотой, устроив огромный смотр гвардии на равнине перед Тильзитом.

Офицер императорской гвардии Булар наблюдал за кортежем императоров, отправлявшихся на маневры: «Какое удивительное собрание – столько монархов, принцев, генералов, ещё недавно отчаянных врагов, а теперь если не друзей, то, по крайней мере, людей, готовых ими стать. Они обращались друг с другом с доброжелательностью, вниманием и изысканной вежливостью, так что казалось, что сама совершенная гармония царила между ними. Как император был тогда велик! Как он должен был быть горд и счастлив. Я же никогда не забуду то впечатление, когда увидел из моего окна этот столь необычайный кортеж, полный величия…» ⁵⁰

Для удобства ведения переговоров Тильзит был объявлен нейтральным городом. Одна часть города была занята Александром и его свитой и одним батальоном российской Императорской гвардии, а другая – Наполеоном с его свитой и одним батальоном французской Императорской гвардии. Чтобы показать, насколько обе стороны уважают друг друга, Наполеон отдал распоряжение, чтобы на следующий день во французской гвардии дневным паролем, отзывом и лозунгом были следующие слова: «Александр, Россия, Величие», тогда по русской Императорской гвардии был отдан приказ о пароле «Наполеон, Франция, Отвага».

Торжественные приёмы, парады следовали один за другим. Так как в город из военных допускали только избранных лиц, многие русские офицеры переодевались в гражданскую одежду, чтобы посмотреть на Наполеона, и на улицах Тильзита постоянно было оживлённо.

Вечером 30 июня французские гвардейцы устроили грандиозный банкет, на который пригласили солдат русской гвардии: преображенцев, семёновцев и измайловцев. На равнине неподалёку от города было составлено огромное каре из столов, в центре которого оркестр играл весёлые марши. Столы ломились от угощений: говядина, свинина, баранина, жареные гуси и куры, шнапс и пиво лились рекой. Солдаты сидели вперемежку – русские и французы. В разгар банкета веселящихся солдат навестили сами императоры. Наполеон, с удовольствием взирая на пиршество воинов, произнёс, обращаясь к своим гвардейцам: «Гренадеры, то, что вы сделали, – прекрасно!» Можно себе представить, какими тостами и криками восторга встретили это появление монархов двух самых могущественных империй на свете! Но пиршество стало ещё более весёлым и разгульным, когда императоры ушли. Солдаты обеих армий братались и закончили тем, что, поменявшись мундирами, ходили по городу с криками «Да здравствуют императоры!» по-русски и по-французски…

Если мы остановились подробно на, казалось бы, маловажных деталях тильзитской встречи, то лишь для того, чтобы показать, сколь абсурдной была война между Россией и Францией и сколь малы были противоречия в 1805–1807 гг. Ведь, едва только замолчали пушки, солдаты и офицеры обеих сторон сели за один стол и искренне, от всей души радовались встрече, словно были старыми друзьями. Невозможно представить себе подобную сцену в войне между армиями, которых разделяет национальная, идеологическая или религиозная вражда.

Без сомнения, эта атмосфера влияла и на ход серьёзных переговоров. Знаменитый историк Альбер Вандаль блистательно сказал по этому поводу: «При переговорах с Россией они (французы) делали вид, что ведут их с не побеждённым врагом, а с заблуждавшимся другом, что дело идёт только о том, чтобы вернуть его на истинный путь» ⁵¹.

Было бы долго и бесполезно описывать все перипетии переговоров; к тому же самое интересное осталось за кулисами, ибо происходило без свидетелей. Тем не менее хотелось бы отметить следующее: в течение долгого времени во французской исторической литературе бытовало мнение, что оба императора были очарованы друг другом и попали, в известной степени, под взаимное влияние. Факты говорят о другом. Если Наполеон действительно в некоторой степени был пленён «лучезарной улыбкой» Александра, молодой царь никоим образом не попал под влияние великого корсиканца, хотя внешне, как умелый актёр, изображал восторг. Своей любимой сестре Екатерине он писал 17 (29) июня 1807 г. из Тильзита: «Господь нас спас. Вместо жертв мы выходим из борьбы даже с некоторым блеском. Но что Вы скажете о всех этих событиях? Я провожу целые дни с Бонапартом, целые часы наедине с ним! Я спрашиваю Вас, не сон ли всё это?» ⁵²

Нет, это бы не сон, и молодой русский монарх сохранял более чем трезвую голову. Той же самой Екатерине, которой он поверял свои самые сокровенные мысли, он несколько позже без обиняков писал: «Бонапарт считает, что я дурачок, ну что ж, смеётся тот, кто смеётся последним. Все мои надежды на Бога».

Что касается Наполеона, то он не без некоторой наивности поведал в письме к жене в тот же день, когда в первый раз встретил Александра: «Друг мой, я только что встречался с императором Александром. Я очень доволен им, это очень красивый и добрый молодой император. У него больше ума, чем это принято считать» ⁵³.

Известный советский исследователь русско-французских отношений той эпохи Владлен Сироткин писал, что никакого обольщения друг друга императорами не было, а был расчётливый торг. ⁵⁴

Было бы довольно странно, если бы лидеры двух великих держав в своих действиях руководствовались только личной приязнью и «по дружбе» уступали бы друг другу в серьезных политических вопросах. Совершенно естественно, что оба старались получить на переговорах максимальное количество выгод. В этом смысле они оба были вполне нормальными здоровыми людьми, хотя Наполеон действительно во многом был очарован молодым царём.

Самое главное – то, ради чего вёлся торг, ради чего Наполеон, Александр и их помощники предпринимали дипломатические манёвры, ловчили, пытались напустить время от времени туман. Задачей Наполеона было заключение союза с Россией навсегда; Александр лишь старался добиться временного мира, или, как модно было говорить в советской историографии, «мирной передышки», чтобы затем с новыми силами и новыми союзниками обрушиться на того, кого он считал своим личным врагом.

О том, насколько Наполеон желал не просто мира, а именно союза с Россией, лучше всего говорит его поведение в ходе преследования русской армии после сражения под Фридландом. Так же как после Аустерлица, он фактически намеренно выпустил разбитого неприятеля. Если бы французский император желал разгромить Российскую империю, видел бы в долгосрочной перспективе новую войну с русскими и, как писалось в анафеме, «тщился наваждением дьявольским вовлещи православных в искушение и погибель», то лучшего момента, чем июнь 1807 года, просто невозможно было придумать.

Маршал Ней докладывал в своём рапорте от 20 июня 1807 г. из Инстербурга: «Каждый день приносит новые доказательства страшного беспорядка, в котором он (неприятель) находится. Те, кто хорошо знают Россию, утверждают, что несчастья, которые она претерпела, так сильны, что она потрясена в своих основах, и внутри неё царит беспорядок такой, что отряд французских войск мог бы дойти хоть до Петербурга» ⁵⁵.

Вспомним о бывших шляхтичах Речи Посполитой, а ныне подданных русского царя, готовящихся взяться за оружие. Наполеону не потребовалось бы идти ни на Петербург, ни на Москву, ни на Камчатку для того, чтобы в 1807 году нанести сокрушительный удар империи Александра I. Французскому императору достаточно было произнести только: «Польша снова жива!»

«О, если бы Наполеон, вместо того чтобы заключить Тильзитский мир, – восклицала Софья Тизенгаузен, – пошел прямо в Литву, когда русская армия была разбита, когда все умы были возбуждены… когда все сердца пылали патриотизмом! Наполеону нужно было только появиться, чтобы все взялись за оружие» ⁵⁶. Но император французов заботился не о восстановлении Речи Посполитой, он не желал посрамления России. Наоборот, в описываемое время Наполеон неоднократно всеми способами старался выказать уважение русским войскам, генералам, офицерам, солдатам…

Конечно, Наполеон делал это не из-за какой-то особой любви к русскому народу, просто он был уверен, что сама логика, сама география подсказывает: России и Франции суждено не просто жить в мире, но и быть союзниками. Он разбил русских под Фридландом, но генеральное сражение по нравам той эпохи было для профессиональных армий естественным солдатским делом, не накладывающим отпечатка на последующие отношения между народами. Зато он старательно избегал событий, подобных «резне в Праге», которые могли бы на десятилетия, а то и на столетия испортить отношения между двумя нациями. Сомнительной славе уничтожения не успевшей переправиться на другой берег Немана дивизии он предпочел перспективу искреннего союза, причем союза не только геополитического, но и эмоционального. Наполеон надеялся, быть может несколько наивно, что его великодушные жесты будут оценены.

Стендаль, современник и свидетель этих событий, на редкость точно оценил происшедшее: «Наполеон покинул Тильзит в полной уверенности, что приобрел дружбу императора Александра, уверенность в достаточной мере нелепая, но это заблуждение прекрасно, оно столь возвышенного свойства, что посрамляет тех, кто клевещет на императора…» ⁵⁷

Итак, Наполеон вел переговоры, поставив себе цель добиться союза с Россией. Александр предпочел бы просто заключить мир, но ценой, которую необходимо заплатить за почетный мир, был союз с Францией.

Вопросом, который вызвал самые интенсивные дискуссии, был вопрос о Пруссии. Наполеон хотел сурово покарать это государство. Тем более что сделать это было нетрудно, так как большая часть прусских владений состояла из земель, не так давно отторгнутых от соседей. Достаточно было просто вернуть им потерянное, и Пруссия почти исчезла бы с европейской карты. Александр всеми силами выступил на защиту, но не столько Пруссии, сколько прусской королевской четы, а ещё точнее – очаровательной королевы Луизы. Ее красота также брошена в горнило дипломатического сражения.

6 июля 1806 года прелестная королева приехала в Тильзит, где уже вследствие настоятельных просьб Александра разместился прусский король. Карета Луизы остановилась у скромного дома, занимаемого её мужем; королева едва успела подняться в комнату на втором этаже, как с улицы раздался шум. Это во главе огромной свиты приехал Наполеон. Решительно войдя в дверь, он стремительно поднялся по лестнице.

^{Ж.-Ш. Тардье. Встреча Наполеона и прусской королевы Луизы 6 июля 1807 г. в Тильзите}

Как позже будет вспоминать император, королева встретила его патетическими мольбами, словно она была актрисой Дешенуа в трагической роли Химены. Напрасно Наполеон пытался перевести разговор на прозаические темы. Луиза, не унимаясь, восклицала:

– Сир, но ведь вы оставите нам Магдебург и Вестфалию?!

– Мадам, я, конечно, буду очень рад… – неуверенно произнес император, а потом нашелся и совершенно другим тоном добавил: – У вас прекрасное платье. Скажите, это креп или итальянский газ? А где его шили?

Шарм прусской королевы сыграл ничтожно малую роль в переговорах, несравненно большее значение имело недвусмысленное заступничество Александра.

В подписанном 7 июля мирном договоре статья, касающаяся Пруссии, гласила следующее: «Его величество император Наполеон из уважения к Его величеству императору всероссийскому (!) и непоколебимой дружбы соглашается возвратить Его величеству королю прусскому, союзнику Его величества императора всероссийского, все те завоеванные станы, города и земли, кои ниже сего означены…» ⁵⁸. Далее перечислялись те земли, которые оставались за Пруссией, а в других статьях – то, что королевство теряло.

Территориальные потери Пруссии были огромны. Из 10 млн подданных прусский король лишался 5 млн. Из западных земель, утраченных Пруссией, создавалось так называемое Вестфальское королевство, королем которого стал младший брат Наполеона Жером. А из бывших польских территорий, захваченных пруссаками по второму и третьему разделу Речи Посполитой, было образовано так называемое герцогство Варшавское. Это новое государство имело территорию 103 тыс. км² и население 2,6 млн человек. Официально герцогство было поставлено в вассальную зависимость от Саксонского королевства.

Россия не понесла никаких территориальных потерь. Более того, она даже приросла небольшим приобретением – Белостокским округом. Кстати, эти земли были отрезаны от владений бывшего союзника – Пруссии.

Впрочем, Россия сдавала свои позиции на Средиземном море. Русские войска должны были уйти с Ионических островов и из Бокка-ди-Катарро. Эти земли передавались Франции. Наконец, Россия обязывалась отвести свои войска из Молдавии и Валахии (часть территории современной Румынии), оккупированных в ходе наступления 1806 года.

Конечно, этот мир был выгоден для Франции, что вполне понятно, ибо он был заключен Наполеоном после победоносной войны. Однако Россия ничего не теряла, за исключением принадлежащих ей на «птичьих правах» заморских военно-морских баз, и, более того, даже кое-что приобрела.

Когда-то В. И. Ленин в пылу политической дискуссии сравнил Тильзитский мир с заключённым большевиками Брестским миром, который сам «вождь мирового пролетариата» назвал «похабным» (!) и который действительно был таковым. К сожалению, многие советские историки, не задумываясь, подхватили эту абсурдную мысль и перенесли характеристику событий совсем другой эпохи на Тильзитские соглашения. Можно вообразить, что в июле 1807 года был подписан унизительный акт, наносящий ущерб интересам России. Но ничего подобного даже отдалённо не было в договоре, заключённом между Наполеоном и Александром! После проигранной вдребезги кампании, перед лицом возможного потрясения основ Российской империи царю удалось за счёт минимальных уступок не только ничего не потерять, но даже приобрести.

Тильзит не только не был катастрофой, напротив, он явился несомненным успехом Александра I, дипломатические способности которого особенно проявились в договоре о союзе. Напомним, что для Наполеона прекращение победоносного наступления и подписание мира имело смысл только в случае заключения союза с Россией. Император был уверен, что едва две великие державы объединяться в едином порыве, как главный вопрос его внешней политики – победа над Англией – будет успешно решён.

В отличие от мирного договора, в котором было 37 статей, из которых 7 – секретных, договор о союзе был, мягко говоря, лаконичным (всего лишь 9 статей). Но самое главное, он был столь же туманным, как и кратким.

Молодой царь явно обыграл своего партнера в дипломатической игре. Он не хотел брать на себя никаких обязательств, их в договоре о союзе фактически и не было.

Так, первый параграф союзного договора гласил, что оба императора «обязуются действовать сообща как на суше, так и на море… во всякой войне, которую Франция или Россия была бы в необходимости предпринять или вести против любой европейской державы». Однако при этом второй параграф пояснял, что в каждом случае должна была заключаться отдельная конвенция, определяющая, как и какими силами союзник обязан помогать своему партнеру. Можно вообразить, что с учетом дистанций, медленности связи и нечеткости изначальных формулировок при желании можно было свести к нулю любое содействие в военном конфликте. На практике так и получилось, и военная конвенция ни разу не была заключена.

Россия брала на себя обязательство выступить посредником в переговорах Франции и Англии, а если последняя не пожелает заключить мир на обозначенных в договоре условиях, отозвать посла из Лондона и объявить Англии войну. В этом случае Россия, что вполне естественно, присоединялась к континентальной блокаде. Однако в договоре не было ничего сказано относительно судов нейтральных держав, что впоследствии вызвало острейшие противоречия.

В отношении континентальной блокады нужно отметить пятую статью союзного договора, которая предусматривала, что Россия и Франция потребуют закрытия портов Дании, Швеции и Португалии для английских судов. В случае несогласия королевского двора какой-либо из этих стран с ним «будет поступлено… как с неприятелем».

Позиция правительств перечисленных государств была такова, что пятая статья договора давала Наполеону карт-бланш на оккупацию Португалии, а Швеция отдавалась на волю Александра, который был не прочь продолжить продвижение России на Балтику, аннексировав Финляндию.

Франция обязалась выступить посредницей на переговорах России и Оттоманской империи и употребить свое влияние на то, чтобы турки в трехмесячный срок приняли русские условия. В случае, если переговоры не «приведут к удовлетворительному результату», Франция «будет действовать заодно с Россиею… чтобы освободить из-под ига мучений турецких все провинции Оттоманской империи в Европе за исключением Константинополя и провинции Румелии[30]30
  Румелия – довольно расплывчатый термин, которым в то время называлась большая часть Балканского полуострова, которую сейчас занимают: европейская Турция, Болгария, Македония, Сербия, Черногория, Босния и Герцеговина. Грецию, видимо, ни Наполеон, ни Александр к Румелии не относили.


[Закрыть]» ⁵⁹.

Конечно, Наполеон понимал, что Оттоманская империя была старым и естественным союзником Франции. Но когда-то составлявшая всю основу французской политики борьба с Габсбургской монархией уже давно отошла на третий план, и, соответственно, турецкий союз также потерял свою значимость.

Французский император был готов сделать то, что обозначил в договоре, тем более, там ясно говорилось, что Константинополь и Румелия останутся за турками. Наполеон логично считал, что между сферами влияния российской и французской империи обязательно должно лежать некое нейтральное пространство, не допускающее столкновений двух сверхдержав по различным поводам, которые неизбежно появляются у граничащих друг с другом государств. «Эта империя (Оттоманская) пусть даже в разваленном состоянии должна была оставаться той территорией, которая нас разделяет, что-то вроде болота, которое не дало бы обойти мой правый фланг» ⁶⁰.