Текст книги "Гады"

IX

Чесноков оторвал глаза от монитора и потёр их руками.

«Что, отвык? – спросил он себя, смотря на отражение в стеклянной стене. – Это тебе не бизнес-планы писать!»

Отражение укоризненно покачало головой. Чеснок фыркнул и откинулся на спинку кресла.

– Чтоб ты знал! – продолжил он вслух диалог с самим собой, заметив, что окружающие девушки прислушались. – Я так работал! Так работал! У меня джинсы по коридору ходили. Сами! …Сижу, пишу. Вдруг бросаю косой взгляд в коридор и вижу – джинсы идут! Боком-боком!

За спиной раздался девичий смех.

Романова тоже улыбнулась.

Чеснок повернулся к ней вполоборота:

– Конечно, они висели там, сохли. Типа произошел оптический обман. Но я-то был уверен, что они сами! Ну, думаю, надо перекурить. Встаю, иду. По пути включаю радио (а там говорят про композитора французского, фамилия – Берлиоз). Значит, выхожу в подъезд (а у нас дверь в съёмной квартире была железная, сейфовая), вынимаю босую ногу из шлёпанца, становлюсь ею на стальной порог (а он холодный такой, толстый как рельса) и, догадайтесь, что в этот момент приходит мне в голову? «Аннушка уже разлила масло или еще нет»?

Анна Романова промолчала.

Вместо нее рассмеялась Валентина Стелькина:

– Ах, какой вы начитанный!

– Я такой, детка! – ухмыльнулся Чесноков, подумав, что рыжая это даже лучше.

Признаться, ему уже до смерти надоело составлять пакет документов для встречи с блогерами. Их набралось полсотни, и на каждого следовало предоставить досье губернатору. Настоящие имена, псевдонимы, ники, высказывания, степень лояльности, уровень образования, оценка потенциальной угрозы. Масса критериев! Но стоило ли так стараться, оценивая опасность, если один дюжий охранник Лысого мог с легкостью раскидать всю эту толпу доходяг, умирающих от гордости при мысли, что с ними будет встречаться Сам!? Собственно, на это и был расчет.

Встречу с блогерами решено было перенести из ресторана на дачу одной из блогерш. Об этом с утра торжественно объявил Роттенмайер. Тётка, конечно, была подставная. Но закуска и выпивка, на которые охочая до халявы публика слеталась как мотыльки на огонёк, были настоящие. Как и прямая трансляция встречи в интернете, над которой работала бригада унылых мужиков, умудрявшихся создавать себе трудности там, где легко справилась бы одна девятнадцатилетняя программистка.

От пресс-службы встречу курировал Чесноков, удивляя всех своей внешней пассивностью и расслабленностью. Он полулежал в кресле, перебирая кнопки на клавиатуре, и надолго задерживался немигающим взглядом на потолке.

– Паша, про подарки забыли! – вопил всклокоченный Роттенмайер. – Все блогеры должны получить подарки! Тогда у них поубавится желания гадить на форуме! Это же психология! Пусть будет много уюта, пусть всё будет по-домашнему: дома никто не гадит! И чтобы всё под старину, чтоб каждый задумался о своих корнях, о своих предках: на кладбище ведь тоже никто не гадит! Только отморозки.

– Ты удивишься, но их-то мы и собираем! – медленно, растягивая слова, говорил на это Чесноков.

– Романова! Почему молчишь, когда мы обсуждаем встречу с блогерами! – снова кричал Феликс, выплёскивая свою неуёмную энергию. – Как тебе идея с подарками?!

– Орготдел предложит часы в коробочках, – бесстрастно отвечала Анна. – Ломаются на второй день.

– Не то! Тут важно разбудить душу! – отмахивался от нее Рот и вдруг заходился в истерике: – Эврика! Подарим каждому по бочоночку варенья и корзиночке печенья!

– Нужен экзотический федеральный блогер, – глубокомысленно произносил Чесноков. – Есть у меня на примете один. Слепо-глухо-немой парализованный прокажённый трансгендер. Пишет одним пальцем, поражая всех остротой мысли. Только представьте себе: пролежни, язвы по всему телу, грибок стопы и ох. енная сила духа!

– Пролежни – это в соцстрах! – мгновенно реагировал Роттенмайер. – Это их зона ответственности, не наша! И потом, как нам его транспортировать? Как обеспечить его коммуникацию с губернатором?

– Подойди, я объясню тебе, детка!

Чеснок поманил Феликса пальцем. Они коротко пошептались, и вдохновленный Роттенмайер убежал к себе в кабинет, чтобы сделать звонок в министерство культуры.

– Приемная Редькина! – буркнули в трубке.

– Лука Моисеевич у себя?

– Кто его спрашивает?!

– Пресс-секретарь губернатора.

– Чем докажешь?!

Рот смутился, не зная, что на это ответишь.

На том конце пошуршали:

– Ладно, верю! …Нам тут звОнят всякие… Соединяю!

– Лука Моисеевич! – заворковал Феликс, услышав в трубке знакомый рык. – У меня к вам дело! Конфиденциальное… Ну, что вы! По работе, конечно!

К месту встречи участников действа доставили на автобусе. Хватило ПАЗика. В него загрузились те, кто собирался всерьез надраться. Остальные приехали на личных авто. Дача представляла собою просторный, похожий на маленький ангар щитовой дом. Изнутри он был заботливо обит обожжёнными паяльной лампой досками, а снаружи окрашен ярко-желтой краской. У входа гостей встречала хозяйка-блогерша – густо напомаженная баба в сарафане до полу, у которой из-под кокошника предательски пробивались знакомые кудряшки.

– Здравствуйте, гости дорогие! – нараспев говорила каждому Ирина Геннадьевна и кланялась в пояс, что вызывало у Роттенмайера приступ дикого смеха.

Припозднившийся худосочный субъект в бандане в ответ поклонился Ирине Геннадьевне и спросил:

– А вы под каким ником творите?

Кудряшки опешили и глубоким грудным голосом послали любопытного за стол – «пока там всё без вас не сожрали».

Столы и вправду ломились. Шашлык и балык дополняли разнообразные закуски и разнокалиберные бутылки. Народ, не смущаясь, праздновал праздник живота, спеша опечалить печень. Публика собралась разношёрстная – пол, возраст и положение не имели никакого значения. Многие впервые увидели друг друга воочию и, кажется, были разочарованы. Преобладали очкастые, низкозадые, с желчными взглядами либерального формата люди.

Как и предполагал Феликс, серьезной проблемой для организаторов стала доставка инвалида.

Несчастного привезли прямо из лепрозория. Он был весь от пяток до макушки замотан бинтами – прямо как человек-невидимка из знаменитого фильма – и накрепко приклеен к носилкам двусторонним скотчем или особым видом лейкопластыря. Как охотно объясняли санитары, это было сделано для того, чтобы не повредить при транспортировке ослабшие ткани. Глаза, или что там вместо них у него было, закрывали моднейшие очки-хамелеоны. На месте рта зияла дырка в бинтах, через которую санитары периодически, ориентируясь по мычанию, вставляли зажженную сигарету. Уши и нос смутно угадывались под ватой. Прочие отверстия, пониже пояса, прикрывали марлевые дверцы на липучках – их назначение было интуитивно-понятным. В целом, мумиеобразный ватно-марлевый уложенный на носилки «снеговик» производил чудовищное впечатление. Единственной открытой, незабинтованной частью тела гостя был тот самый палец (по счастью, указательный), которым особый блогер набирал нетленные тексты. Натруженный и подвижный как земляной червяк, палец то замирал крючком, то манил к себе санитаров, прося почесать там и сям, то тыкал в воздухе взад и вперед, исполняя замысловатый и, на взгляд непосвященных, неприличный танец скучающего по клавиатуре органа.

Траблы начались сразу после выгрузки. Оказалось, что внести носилки с чудо-блогером в дом невозможно из-за узости дверей. Пробовали проволочь боком, но тело едва не сорвалось на пол и решительно воспротивилось новым попыткам. Участники встречи стали предлагать высадить окна. Наконец, выход, а вернее, вход, был найден – сдвинув листы шифера, смекалистые санитары разобрали часть крыши и спустили носилки через импровизированный люк, поместив инвалида точнёхонько в центре стола.

Но не он сегодня был главным «блюдом». Глаза присутствующих блестели в предвкушении кабана…

За окном протяжно, по-волчьи завыла полицейская сирена, вслед за ней раздалось тявкание крякалок. Зычный аккомпанемент напоминал, что едет власть.

«Лягушонка в когобчонке!» – громко сказал Израитель.

Лысый появился в дверях и сразу же закрыл глаза рукой – техперсонал врубил софиты.

Сидевший позади всех за звукорежиссерским пультом Чесноков дал команду, и специально приглашенный ведущий торжественно объявил о начале трансляции, словно намекая, что пора начать вести себя прилично.

Народ был на низком старте. Все уже заморили червячка и достаточно разогрелись спиртным. Сосавший водку через трубочку от капельницы федеральный блогер-паралитик долбил пальцем чужой планшет.

Критический тон задавал Израитель.

– У нас к вам несколько злободневных вопгосов! – без прелюдий начал креативный директор «Городского форума», но был перебит ведущим по сигналу Чеснокова.

«Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается! – елейным голосом завёл в микрофон ведущий-тамада. – …Наша земля велика и обильна, а наряда в ней нет. Приходите править и воладеть нами!»

Зазвучал саунд-трек из телепередачи «В гостях у сказки». На пятачок крошечной сцены гигантским Лебедем выплыла потевшая под кокошником Ирина Геннадьевна. В правой руке у нее был платочек, в левой – ведёрко от рукомойника. Ее выход на сцену сопровождался одинокими дикими аплодисментами худосочного субъекта в бандане.

– Есть конкгетный вопгос о коггупции! – попытался перекричать музыку Израитель.

Чесноков покрутил ручки на звукорежиссерском пульте, утопив оппозицию в минусовке. Превращать шоу в пресс-конференцию в его планы не входило.

Свет в зале плавно погас. Софиты вырвали из тьмы Ирину Геннадьевну, ходившую по сцене гигантской уродливой декорацией к опере Глинки «Жизнь за царя».

Израитель не сдавался.

– …Укгадено! – неслось в темноте с его места. – Пгодано и отстигано в коггупционной пгачечной!

Вдруг музыка стихла и заново мелодично разлилась по залу голосом Бернеса: «С чего начинается родина?»

Пятно света выхватило из темноты губернатора. Лысый был сосредоточен и хмур. Он взял со стола литровую упаковку березового сока местного производства (такие стояли на столах у каждого, но к ним ожидаемо никто не притронулся), откупорил и налил содержимое в бокал.

– Давайте сначала выпьем за родину! – весомо сказал губернатор, вставая. – Нашего! За нашу! До дна!

Непривычная задушевность предложения (Павианович два дня отрабатывал фразу с репетитором) смутила даже Израителя.

Народ весело пригубил банки с соком, и сразу же с мест послышались удивленные реплики:

– Вино!

– Настоящее!

– Винище! – пискнул обсосок в бандане.

Лысый залпом опустошил свой бокал и предложил:

– Теперь давайте вопросы. И как сказал кто-то умный (Рот указал автора в сценарии, но Лысый его позабыл): «Кто без греха, пусть первый бросит в меня камень!»

Понимавшая всё буквально охрана напряглась, но Давид, желающий завалить Голиафа, так и не появился.

Чеснок включил фоном «Профессионала» Эннио Морриконе. Продолжавшая стоять на сцене дородная Ирина Геннадьевна поменяла позу: взмахнула платком, отклячила зад и согнула левую ногу в колене, изображая ласточку. Айседора Дункан перевернулась в гробу.

– Не надо на меня цыкать! – громко сказал Израитель. – Я всё гавно спгошу о коггупции! Всё гавно!

Со стороны стола, прямо за блюдом с осетриной, послышалось душераздирающее мычание. Слепо-глухо-немой паралитик-трансгендер, о котором все позабыли после чуда с вином, вдруг запросил слова. Спелёнутый снеговик отчаянно жестикулировал пальцем.

– Дайте планшет! Дайте стилус! – оживились блогеры.

– Я пегвый поднял гуку! – пытался возражать Израитель, чем сразу настроил всех против себя.

Начавшуюся свару прекратил губернатор.

– Добрее надо быть! – тепло сказал он, не обращаясь ни к кому конкретно. – Ну, дайте же слово несчастному!

Чесноков включил фоном «Вальс цветов» из балета «Щелкунчик». Ирина Геннадьевна снова поменяла позу, встав на обе ноги и подперев щеку одной рукой.

Обсосок в бандане взялся зачитывать с планшета каракули паралитика:

– «Когда – будет – решен – вопрос – обеспечения – уро – презервативами – и – средствами – ухода …?»

– Это соцстрах! Это его зона ответственности! – перебил вынырнувший из темноты Роттенмайер.

– Добрее надо быть! – с укором сказал ему на это губернатор (так было прописано в сценарии). – Феликс Робертович, нужно понимать нужды людей! И помогать!

Лысый встал со своего места и пошел к осетрине. Остановился у края забинтованной плоти и, собрав в голосе всю доброту и нежность, произнес:

– Ну, как ты там, родной?

– Голова с другой стороны! – подсказали санитары.

Павианович обошел осетрину и спросил еще раз:

– Ну, как ты, земляк?

Голова замычала в ответ, хотя по сценарию была слепо-глухо-немой.

– Бл… буду, он слышит! – вскричал обсосок в бандане.

– Доброта творит чудеса! – назидательно сказал Лысый, обращаясь ко всем. – Друзья, давайте вместе мысленно пожелаем ему выздоровления. Давайте попробуем!

Заинтригованные блогеры оставили исходящего желчью Израителя и сгрудились вокруг паралитика.

– Главное, верить! – громко сказал им Лысый. – Давайте возьмемся за руки. Все вместе, дружно!

Мощная рука губернатора с волосатыми пальцами-сосисками легла на обёрнутую папье-маше голову страдальца. Второй ручищей Лысый схватил Роттенмайера, через которого, ладонь в ладонь, осуществлялась сейчас его зримая, плотская связь со всеми присутствующими. Обсосок в бандане держал Ирину Геннадьевну за грудь.

«Надежда – мой компас земной…» тихонько зазвучала включенная Чесноковым оптимистическая мелодия.

– Главное, верить! – повторил губернатор.

Паралитик дернулся раз, два, три и вдруг заорал во всю мощь своих молодых легких:

– Яяяяяяяяяязь!

– Что он сказал?! Что он сказал?! – засуетились блогеры.

– Какая разница! – крикнул им Роттенмайер, – Он может говорить! Мы сделали это! Мы смогли! Мы победили!

Чесноков прибавил на пульте звук.

«…Здесь на неизведанном пути ждут замысловатые сюжеты…» – полилось из спрятанных в стенах колонок.

Операторы прямой трансляции брали крупные планы, но некоторые по привычке снимали на телефон.

Губернатор сделал несколько пассов руками, и черные очки особого блогера упали на пол. Единственным рабочим пальцем паралитик проковырял себе глаза:

– Я вижу! Вииижууу!

– Это чудо! – одновременно заорали Роттенмайер и обсосок в бандане, в котором Ирина Геннадьевна наконец-то узнала красавца-юриста губернаторской пресс-службы, однако не подала виду, перейдя из epaulement croise в efface.

Все вокруг шумели. Никто не заметил, как одинокий Израитель покинул «этот дугдом».

Вернувшийся к жизни паралитик быстро избавлялся от пелен. Ему помогали санитары. Ниже пояса у него обнаружились семейные трусы, проверив содержимое которых исцелённый вскочил на стол и, приплясывая, стал кричать:

– Я больше не трансгендер! Ура, я гомофоб! Мужик! Мужик! Слава ВДВ!

Внезапно всё стихло.

Лысый скромно стоял в сторонке, и его взгляд выражал искреннее недоумение. Что же так удивило губернатора? Нет, не превращение березового сока в вино. И не чудесное исцеление прокаженного паралитика. Павиановича поразила реакция окружающих на его деяния! Вообще-то в сценарии была прописана буря восторга, но вместо этого блогеры, как по команде, уткнулись в свои электронные устройства, торопясь отписаться о результатах встречи.

Меж столов, где тихо кипела работа, бродил полуголый «паралитик», его взгляд выражал полное отчаяние. Подающий надежды актер местного драмтеатра, пять лет кряду выходивший на сцену с единственной репликой «Кушать подано!» и, вот, командированный минкультом для исполнения главной роли на мероприятии, так и не дождался аплодисментов. Это был полный провал!

И только Роттенмайер с Чесноковым пожимали друг другу руки, довольные итогами блогер-шоу.

X

– Мы молодцы! – сказал Феликс, обращаясь к Чеснокову, хотя на оперативке, кроме него, сидело еще с десяток преданных сотрудниц.

Паша откровенно клевал носом, а вот неизбалованная похвалами женская часть коллектива ловила каждую реплику, принимая ее на свой счет.

– Ирина Геннадьевна! У тебя какие дырки не закрыты? – прищуривался Роттенмайер.

И хотя все понимали, что речь идет о плане работы на неделю, остроумие руководителя вызывало взрыв хохота, а ставшая объектом шутки дородная дама начинала вибрировать в талии, польщенная высоким начальственным вниманием.

– Почему с утра глаза влажные? Снова копалась в себе? – добивал ее Феликс, и Ирина Геннадьевна обмякала, краснела и смущалась, всем своим видом давая понять, как сильно она ценит это чудовищное чувство юмора.

Ведь она, вместе с Романовой, юристом и стажёрками, принимавшими самое деятельное участие в операции «Блогер», получила денежную премию и дополнительный день к отпуску. Грех было жаловаться.

На волне всеобщего позитива в самый разгар оперативки в кабинет вошла сияющая секретарша Стелькина с традиционным горшком каши, которую Рот с удовольствием стал уписывать, приправляя пошлыми остротами, поминая кокошник, сарафан, понёву и убрус, взятые в музее и пришедшиеся Ирине Геннадьевне впору.

Вся эта суета быстро утомила Чеснокова. К тому же, вчера он прихватил с собой три литровых упаковки волшебного березового сока. Выпитый на сон грядущий напиток чудесно отключал голову, сводя работоспособность следующего утра к нулю…

– Паша! Паша! Проснись!

Он долго не мог понять, почему Роттенмайер с красными глазами и бледными губами-ниточками трясет его за плечо так, словно решил оторвать себе кусочек.

Они были в кабинете пресс-секретаря совершенно одни, время близилось к обеду, на стене тикали часы, из угла смотрел взглядом убийцы ростовой портрет Павиановича.

– Мы пропали! – простонал Роттенмайер.

– Что на этот раз? – спросил Чесноков.

– Ромашка анонсирует интервью с нашим Паралитиком!

– Да ну? А Коля знает?

– Николай Николаич в Каннах! – в отчаянии заламывая руки, прошептал Рот.

– На бульваре Круазет… Так испорти ему настроение! – Чеснок начинал соображать. – Мудищеву звонил?

– Кому? – опешил Рот.

– Луке. Моисеевичу. Редькину! Звони немедленно! Пусть срочно даст Паралитику главную роль, и тот снова станет слепо-глухо-немым. А если откажется – вон эту суку из театра, из храма искусства!

– Да-да, конечно! Как же я сам не догадался! – лепетал Рот, кусая ногти. – …Еще проблема! Варежкина Дарья Петровна, министр социальной политики, без моего ведома дала интервью федеральному телеканалу, в котором назвала детей-сирот «паразитами». Какой скандал!

– Твои действия? – тоном экзаменатора спросил Чеснок.

– Послали запрос в институт лингвистики, готовим официальный релиз с разъяснением двойного значения слова «паразит».

– Правильно, – согласился Чесноков. – Все новости?

– Пузо Вячеслав Иванович, заместитель губернатора, под впечатлением от встречи с блогерами попросил нас поделиться опытом общения с общественностью.

– Значит, не приснилось… То, что мы с утра были «молодцы», – потянувшись, сказал Чесноков. – А почему ты, как пресс-секретарь, не научил своих министров, этих «молодых и перспективных» старпёров, главному правилу личной пиар-гигиены: общение с журналистами, блогерами и прочей сволочью только через пресс-службу губернатора!

– Я учил! – сорвался на фальцет Феликс. – Так учил, что стены тряслись! В пух и в хвост, в прах и в гриву! Кричал, ногами топал!

– Значит, надо было лаской!

– Сам попробуй!

Это был вызов, который Чесноков, как настоящий профессионал, не мог проигнорировать.

Однако начать он решил с самого Роттенмайера, чтобы сделать тому больнее.

Они встретились через час. По выражению лица Чеснокова было видно, что он подготовил отличные розги для порки.

– Феликс, я изучил твои резолюции на документах, – вкрадчиво, собрав всё свое занудство, сообщил Паша, вышагивая по запертому изнутри на ключ кабинету; Рот следил за ним глазами. – Ответь мне, что это такое: «Обеспечить кратость»? И ниже твоя подпись.

– Длинная статья получилась, – поёжился Рот. – Написал Романовой, чтобы сократила.

– Кратость сесра талана? Ничего, что я букы глотаю? – Чеснок скривил рожицу. – Ты думаешь, я зануда? Да, я зануда! Продолжим… Вот здесь твоей рукой собственноручно начертано: «Дать ответ критикунам!»

– Что здесь не так?

– Нет такого слова «критикуны», есть критики!

Роттенмайер обиженно насупился.

Тем временем Чесноков явно наслаждался произведенным эффектом, неторопливо вынимая из картонной папки, которых у него, как у всякого буквоеда, было заведено много, очередной документик.

– Федеральная газета выпустила заметку под заголовком «Павианович м. дак», – гнусавил Чеснок. – Ты на них надавил? Надавил. Заставил опубликовать опровержение? Заставил. В результате вышло что? «Павианович – не м..дак». А надо было что? Поговорить с главредом, пообещать эксклюзив, состряпать материал о развитии региона. Всё! Все счастливы и полны оптимизма!

Феликс поморщился. Крыть было нечем.

– Думаешь, зачем я выгнал из приемной Валентину? – продолжал бичевание Чеснок. – Потому что это твой позор, дорогой младший товарищ! Лажа с подрывом авторитета, которую можем обсуждать лишь ты, я и Николай Николаич!

Экзекуция продолжалась.

– Что это такое?

Рот взглянул на ксерокопию и процедил сквозь зубы:

– Поздравление. Для заводской газеты. От имени губернатора. Моя пресс-служба готовила.

– Теперь посмотрим, что ты пропустил к публикации. «Поздравляю трудовой коллектив с юбилеем». Бла-бла-бла. «Производственные показатели. Становой хребет экономики». Бла-бла. И, наконец… – Чеснок даже облизнулся от удовольствия. – «Велика ваша трудовая слава! Не зря у вас народ поёт: «Гудит как улей родной завод»… И это выходит в заводской многотиражке! За подписью губернатора!

– И что? – надул тонкие губки Рот.

– Расширяй кругозор! Погугли что ли, прежде чем такое отправлять! Помни, если в qwerty-клавиатуре набирать «PR» при русской раскладке получается «ЗК». «Зе-ка», мой милый – «заключенный каналоармеец»! Книжки читай! Это я тебе и остальным жертвам ЕГЭ повторю еще не один раз!

Красный от обиды Рот немедленно собрал общее собрание коллектива на разбор полётов, где Паша выступал в роли инквизитора. И хотя девки уже привыкли к его занудной манере говорить, и к привычке держать руки в карманах, и к неопрятному костюму, все напряглись.

Чесноков скрупулезно описывал их просчёты и ошибки, подтверждая свои слова ссылками на конкретные документы. Многие не верили, проверяли вслед за ним и расстраивались, убеждаясь в собственной неправоте.

Роттенмайер сверкал на подчинённых глазами.

– Наша беда – «очипятки»! – врачевал болезни пресс-службистов Чесноков. – Если позволите, пара примеров на этой неделе. «Как завирают (заверяют) местные власти…». «Инструменты мудренизации» (модернизации). Ну, и классика: «На ветру полоскались красные фляги» (флаги). При Сталине вас за такое сослали бы в лагеря!

Ирина Геннадьевна как человек старой закалки была уверена в своей грамотности, но и на нее нашлась проруха.

– Вот вы пишете в релизе: «Культуристы демонстрировали необычные мышцы». Интересно, что же вам такое показали эти ребята в стрингах? – вопрошал Чесноков под всеобщий гогот. – Или вот здесь: «Нельзя лезть в душу ребенка с открытым забралом!»

– Но это точная цитата, она взята в кавычки, – оправдывалась дородная сотрудница. – У меня и звук есть.

– О‘кей, цитата. Но зачем вкладывать ее в уста раввину городской синагоги? Пиарщик обязан думать! Думать, а не просто релизом махать! …Или вот этот ваш заголовок: «Губернатор – человек слова и дела!» Между прочим, во времена опричнины «слово и дело» означало донос о государственном преступлении. Что вы имели в виду?

– Я не нарочно! – бледнела Ирина Геннадьевна.

– Проехали! – миролюбиво говорил Чесноков. – Избегайте слов с ненужными ассоциациями. Таких как ваше любимое «ристалище» (дристалище) или «возгорание» (если только речь не о чудесах на встрече с блогерами). Чурайтесь выражений типа «Губернатор запустил…» (в космос?), «Болеющие душой за…» (в дурку их, оптом!) Пишите о власти просто, и всё у вас будет хорошо! Аминь.

Вечером в большом актовом зале здания-куба собрались почтенные господа и дамы. Ожидалась закрытая для посторонних лекция с заявленной злободневной темой: «Методы предохранения в случае незащищенных контактов с народом и СМИ».

Кое-кто из чиновников, потерявших страх перед прессой, посмеивался. Мол, знаем: акулы пера лихих девяностых давно состарились и уплыли в свою прокуренную Фата-Моргану, а современная журналистика имеет женское и детское лицо – нет, личико! – и тельце, встающее на задние лапки, стоит лишь показать ему вожделенный релиз. Мол, знаем: особо смазливые представительницы второй древнейшей охотно едут на дачи ответственных лиц, чтобы после короткого, но жаркого журналистского разоблачения получить теплое место пресс-секретаря. Оставались, правда, гады из интернета – пранкеры и прочие фрилансеры, вдохновленные Израителем и компанией.

– Их не надо бояться! – учил Чесноков, ничтоже сумняшеся явившийся на лекцию в мятой рубашке, заправленной в джинсы. – Их надо любить! Любить и жалеть! Вы же не бросаетесь с кулаками на тигра в зоопарке, хотя сожрать вас его прямая биологическая обязанность. Не бойтесь! Клетки крепкие. Надо прикармливать, дудеть в рожок, чтоб вовремя приходили к кормушке. Поймите, коммуникации с обществом через СМИ – это всегда «испорченный телефон». Если выйти к ним с лицом Годзиллы и прорычать: «Слушайте меня внимательно!» они услышат: «Шлюхайте меня внематочно!» и, поверьте, не оставят вам ни единого шанса!

Паша остановился и вперил взгляд в аудиторию.

Большинство персон были ему знакомы по карточкам Роттенмайера и Белякова. В жгучей брюнетке с осанкой отличницы он легко опознал директора департамента международных связей Наталию Кабакову. Она сидела на первом ряду и тщательно конспектировала. Рядом с ней возилась маленькая пожилая «болонка» – глава минсоца Дарья Варежкина, чья рука со старчески сморщенной на запястье кожей периодически тыкала шариковой ручкой в воображаемую чернильницу. Варежкина внаглую списывала у соседки (Роттенмайер припугнул, что по итогам лекции губернатор лично примет зачёт у каждого). На втором ряду разложил свои бумаги вечно занятый, лупоглазый прокуренный дядька с волосами, образовывавшими на макушке попугайский хохолок. «Вице-губернатор Петров», – идентифицировал его Чесноков. Сан Саныч был занят неотложными бюджетными делами, и имел полное право наплевать на мероприятие, однако природная исполнительность не позволила ему сделать это. За его широкой спиной сидели заместитель губернатора Пузо и директор дорожного фонда Воронков. Двое из ларца, виденные ранее в женском туалете, а также глава минкульта Редькин, отсутствовали. Зато была целая куча вторых и третьих лиц, замов замов, а также заморенные главы «расстрельных» министерств – образования и здравоохранения, которые менялись так часто, что не было смысла их запоминать. От этих, которым нечего было терять, поступали провокационные вопросы.

– А вот, если, предположим, борзый врач, желающий зарабатывать больше, открывает всем главную врачебную тайну? О том, что весомая средняя зарплата медика состоит из копеек лечебников и львиной доли главврача и его замов. Потом гад выворачивает карманы – говорит и показывает, что вместо положенного по «майским» указам ему зарплату жук накакал. Майский.

– Гнать паскуду из храма медицины, чтоб другим неповадно было! – спокойно отвечал на это Чесноков. – Бюджетник это не социальный слой, не класс, не сословие. Это раса, вроде термитов. Каждый из них знает, что их много, что их кормушка худая, но стабильная. Поднял лапку на матку, отказался голосовать за кормильца, нарушил круговую поруку – ренегат! Остракизмом их!

– А вот, допустим, педагог, народный учитель малокомплектной школы, обречённой на закрытие, не желая терять себя в профессии, пишет письмо президенту…

– Пусть пишет. Электронная почта всё стерпит! Вам же это письмо обратно и спустят. Им с горы не видно, а вы уж сами решите, как дальше спускать – на тормозах или в унитаз, – объяснял на пальцах Чесноков. – И не бойтесь высоких технологий! Все эти твиттеры, ЖЖешечки первых лиц всего лишь ловушки, куда говно струйками стекается, чтобы не ударить вам в голову. Это же для вас сделано!

– А вот если мать-одиночка выходит на площадь с дитём и с плакатом: «Дайте жилье, ироды!»?

– Ироды должны прислушаться! – поучал Чесноков. – Ясно, что комната в гнилом бараке, куда вы ее хотите сплавить, ее не устраивает априори. Иначе она бы не вышла с дитём. Начинайте нормальный торг, как на рынке. У нее задача – урвать побольше, у вас – дать поменьше. Действует принцип базара: «Не обманешь – не продашь!» И если вы херовые продавцы, то зовите нас, пособим!

– А вот если у нее не одно дитё, а трое. И они стоят с шапкой у здания минсоца и тоненькими голосками поют заунывную песню о главном…

– Тогда противник достоин уважения. Здесь надо выкруживать: убеждать, мягко ломая через колено, или, как говорит один мой коллега, «искать кнопку». С народом как с супостатом! Дал слабину – пиши пропало: сначала палец, потом руки-ноги, потом все мягкие ткани, хрящи и абдоминальный жир. Противоядие есть! Копните немного – говно всегда лежит неглубоко. Найдите чем измазать оппонента. При наших-то с вами административных и медийных возможностях! Повторяю, главное – не надо бояться! Не надо бояться испачкаться, – уточнил Чесноков.

Заместитель губернатора Пузо поднял руку. Ему очень хотелось сказать что-нибудь умное, чтобы присутствующие сразу почувствовали его личную значимость.

– Э, уважаемый лектор! – начал он. – Я, конечно, понимаю прикладное значение ваших знаний. Да-с! Но, простите, как они согласуются с конституционными нормами, с нравственными ориентирами, с общечеловеческой концепцией гуманизма, в конце концов?

– Если вы про народ-богоносец, то это не ко мне, я наполовину еврей! – отрезал Чесноков. – И вообще считаю, что народа нет, есть совокупность судеб конкретных людей. А нет народа – нет идеи и, следовательно, необходимости к ней апеллировать. Всякая такая апелляция – спекуляция!

– Но, позвольте! – заметил Пузо, поправляя на носу воображаемое пенсне. – Национальная идея…

– Национальное что? – перебил Чесноков. – Вы это серьезно? Наша национальная идея выражается одним единственным словом. И это слово, чтоб вы знали, иностранное.

– Какое?! Какое?! – зашушукались в зале.

Чеснок выдержал драматическую паузу и произнес медленно, по слогам:

– Про-кра-сти-на-ция!

– Что-что? – оживилась аудитория.

Те, кто нагуглил первым, объясняли рядом сидящим.

– Россия никогда ни к чему не готова и не будет готова! Наша спасительная лень – подарок ордынских ханов, а антифриз в мозгах – издержки сурового климата. Мы всё откладываем до последнего. И только чувство самосохранения заставляет нас реформироваться.