Текст книги "Гады"

– Грохнешь его? – спокойно спросил Беляков.

– Тысячу раз имела такую возможность еще до вашего приезда. Недоставало доказательств. Но с вашей помощью мы их получили. Спасибо. Трибунал вынес приговор.

– Лысый должен умереть? – Беляков будто забыл, что сам находится на мушке.

– Лысый не должен быть губернатором.

– Это всё меняет! – многозначительно сказал Беляков, опуская поднятые руки.

Анна сделала шаг назад, так и не спросив, что же это меняет. Сохраняя хладнокровие, она была готова в любую секунду открыть огонь.

– Я объясню. Стреляя в него, ты стреляешь в себя! – продолжил Николай Николаич. – Ты ведь никогда не промахиваешься, верно?! Так не лишай себя шанса! Я не должен этого говорить сейчас, но ты меня вынуждаешь, поэтому я скажу: Лысый – отработанный материал.

При этих словах Чесноков и Роттенмайер одновременно посмотрели друг на друга: Чеснок – сверху вниз, лежащий на полу Рот – снизу-вверх. Что бы это значило?

– Вы блефуете! – сказала Анна. – Я вам не верю!

– Глупо! – Беляков сделал вид, что злится. – Очень глупо с твоей стороны выбирать нары, когда есть реальная возможность занять достойное место в новой администрации. Без Лысого! Неужели для тебя ничего не значат Ирина Геннадьевна, маленькая девочка в очках и остальные коллеги? Ты же так долго мечтала о настоящем деле! Не ври себе! Ты не хочешь стрелять в Лысого!

– Я должна! – сказала Романова.

– Тебе сначала придется убить нас! – сказал Беляков, не обращая внимания на немые протесты Чеснокова и Роттенмайера. – На выстрелы сбежится охрана, тебя скрутят. Задание провалишь. И если быть совсем откровенным, ты его уже провалила. ПМ хранился в тайнике в стене под твоим рабочим столом, прямо за фанеркой, так? Когда ты его чистила в последний раз? Вчера вечером, да? А сегодня утром я спилил ему боек. Всё, мне надоела эта клоунада. Вставай Рот, что разлёгся!

Феликс медленно, с опаской поднялся с пола.

Чесноков выдохнул, состроил кривую ухмылку и похлопал Николай Николаича по плечу.

Романова подумала, что дальше стоять наизготовку глупо. Странное чувство бесполезности оружия посетило ее. Она не могла ни подтвердить, ни опровергнуть слова Белякова – не стрелять же ей было в самом деле?

– Положи свой металлолом на стол и садись, поговорим как люди! – дружелюбно предложил Беляков, – Феликс, сделай-ка нам чаю! Хрен с ним, пусть из пакетика!

Она отложила оружие и села.

Они молча смотрели друг на друга.

Белякову нравилась Романова. Пожалуй, он мог бы влюбиться в такую, если бы был чуть моложе и менее циничен. Он тщательно подбирал в уме слова, которые сейчас следовало ей сказать, чтобы она осталась на его стороне. На этот раз окончательно и навсегда. Как все честные люди, в минуты кризиса Анна была болезненно ранима и склонна обвинять во всем себя. Нужен был такт.

У губернаторского пресс-секретаря тряслись руки: он был ни на что не годен. Чеснок посадил его за стол, а сам отправился набрать воды в электрочайник, взамен разлитой по полу.

Молчаливый диалог Анны и Николай Николаича продолжался. Прямо на них смотрел ростовой портрет низложенного только что Беляковым губернатора и многочисленные, полноцветные и черно-белые, в рамках, свешенные с полок и со стен, разные Роттенмайеры – сильные, стильные, смелые, нагловатые, мужественные. И только один из них, дышавший через раз, был настоящим.

Заскучавший Феликс протянул свои липкие ладошки к оружию и крутанул его на столе, словно играл в бутылочку.

Внезапно у всех заложило уши.

Повинуясь силе отдачи, ПМ закрутился волчком. На стол упала горячая гильза. Запахло порохом.

Глиняная фигурка, подарок заезжего польского политолога, разлетелась на куски, обнажив свою темную, гниловатую сердцевину.

В дверях стоял белый как мел Чесноков, чайник валялся на полу, из носика хлестала вода.

– Все живы? – процедил сквозь зубы Беляков.

– Он же не за-за-заряжен, – заикаясь, прошептал Роттенмайер, вновь оказавшийся на полу.

– Идиот! – рявкнул на него Николай Николаич. – Я блефовал!

– А спиленный боёк? – спросил оттаявший Чесноков.

– И ты туда же! Вместе же под стол Романовой лазили! – заорал на него Беляков. – Тайник под подоконником нашли! Оружие решили не трогать, чтобы не спугнуть! Когда бы я его спилил, подумай сам?

Романова молчала. Ей было грустно оттого, что она только что чуть не поверила в то, чего не может быть, потому что не может быть никогда. Она была боец, но она была женщина.

– Какие же вы гады! Мерзкие, двуличные, беспринципные гады! – наконец, сказала она и, перешагнув через лежащего в луже на полу Феликса, вышла из кабинета.

Прибежавшим на звук выстрела полицейским они что-то убедительно соврали.

XVIII

Николай Николаич вошёл и встал в дверях.

– Вы хотели меня видеть?

В самом конце длинного-предлинного стола, куда сейчас уходил взгляд Белякова, в позе роденовского «Мыслителя» примостилась знакомая фигура. Губернатору было о чем подумать. Недавний телефонный разговор с одним очень влиятельным человеком заставил его искать, откуда растут ноги и, очень быстро найдя это место, он вдруг осознал, что сам в нём находится.

Его власть, еще вчера казавшаяся незыблемой, вдруг зашаталась как молочный зуб. Заборчик вокруг пьедестала, который Василий Павианович заботливо возвёл себе за прошедшие годы, вдруг завалился, и под его тяжестью, один за другим, начали рваться нити контактов с нужными людьми.

Занят…

Недоступен…

Третий просто не брал трубку.

Иллюзия братства высших сановников дымкой таяла в воздухе. Все вдруг одновременно расхотели иметь с ним дело, и где-то на горизонте замаячила жупелом брошенная кем-то фраза «Сбитый летчик». Четвертый, тот, что все-таки взял трубку, так прямо и сказал.

Но Лысый был сильным человеком, умевшим смотреть в глаза судьбе. По крайней мере, так писали о нем в его пресс-службе.

– Хочу посмотреть тебе в глаза, – мрачно сказал Павианович.

Его налитые кровью и свинцом кабаньи глазки уставились на Белякова. В ответ тот, как ни в чем не бывало, подошел ближе и распахнул свои – голубые, ясные, заряженные энергией очи. Что мог увидеть в них старый Кабан? Ничего, кроме собственной скорой отставки.

Нанятые им за бюджетные деньги спецы притащили Троянского коня с незабвенным ящиком Пандоры.

– Ты предал меня! – сказал Лысый, вспоминая себя в те времена, когда пудовый кулак был серьезным аргументом в споре, а у пояса болтался верный поджиг.

– Вы сами себя предали! – с ледяным спокойствием отреагировал на это Беляков. – Вы же знали правило: «У корыта жри, сколько влезет. С собой унести – ни-ни!» Не мы это придумали!

– «Не заграждай рта у вола молотящего», – зачем-то процитировал Библию Лысый.

– Или так! – равнодушно пожал плечами Беляков. – Бюджет-то, он не резиновый! А ваши хитрые схемы, ваши относительно честные способы увода средств нанесли ему существенный ущерб.

– Послушай, ты! – вдруг взревел Лысый, поднимаясь с места. – Что ты себе позволяешь! Где представления прокуратуры! Где решения суда! По какому праву…

– Законник нашёлся! – хмыкнул ему в лицо Беляков. – Где вы – вот что сейчас главное! Вы – в изоляции. Вы – низложены. Решение принято. Остальное дело техники.

Разговор был окончен.

Николай Николаич едва успел закрыть за собою дверь, как большой телефонный аппарат с гербами взмыл в воздух и приземлился на косяк, чтобы разлететься на мелкие куски.

Раскочегаренный пиар-паровоз пресс-службы был ошарашен известием о том, что впереди закончились рельсы.

– Как это «принял решение не выдвигать свою кандидатуру»? Как это «по состоянию здоровья»? – недоумевала Ирина Геннадьевна, картинно всплескивая руками. – Это значит, что я зря ходила по Кремлевской стене?! Зря наряжалась блогершей? Зря летала в Гадово?! Зря снимала «Мигалку»?!

– Не пропадёт ваш скорбный труд! – обнадежил ее Николай Николаич. – Скоро появится преемник! И тогда вы с удвоенной энергией… А пока езжайте в вашу любимую Прагу!

– Преемник? – оживился Чесноков. – Тотализатор принимает ставки? А ты, конечно, уже знаешь, кто это будет! Так что нам мешает заработать немного на фуру?

– Возьми в долг у Ромашки! – посоветовал Беляков. – Скоро будет новый большой проект в другом регионе, и мне не хочется, чтобы у нас был переходящий «крот».

– Что ты имеешь ввиду? – оживился Чеснок.

Стоявший рядом Роттенмайер заметно напрягся.

– Скажи мне, Рот, зачем ты нанял себе личного водителя с авто представительского класса? – вместо ответа спросил Николай Николаич. – 750 тысяч даже в рублях большие деньги! И почему Ромашка, цеплявшаяся за разные мелочи, прошла мимо этого красноречивого факта?

– Ах, ты тварь беспринципная! – Чесноков догадался и ласково потрепал Феликса по щеке. – Так значит, это ты, конь педальный, сливал инфу Израителю!

– Я! – признался Рот, улыбаясь во весь рот. – Друзья, интернет открывает невероятные возможности для заработка, оставаясь в тени. Связь по e-ящику, деньги на e-кошелек. Как-то так.

– Но играл как натурально! – восхитился Чесноков и тут же расстроился: – Пора на пенсию! Посыпаю голову пеплом! Немец учит еврея гешефту – мир перевернулся!

– Деньги нужны! – посмеиваясь, объяснил Феликс. – Знаешь, сколько у меня детей? Нет, не трое. Уже четверо! А после положенного мне отпуска мы с женой, думаю, начнём ждать пятого!

На их дружный смех в «стекляшку» заглянула Валентина Стелькина, которая еще не успела освоиться в секретариате, но уже заскучала по истерикам Феликса. Рот сперва сторонился изменницы, в бездонных зеленых глазах которой было много чего, кроме раскаяния, но когда Валя прямо спросила, возьмёт ли он ее обратно, а Николай Николаич едва заметно кивнул, Роттенмайер расплылся в улыбке. Жизнь явно налаживалась.

Романова так и не пришла, хотя Николай Николаич накануне пытался до нее дозвониться и буквально завалил СМС-ками. Пистолет Макарова, по счастью никого не убивший, был сброшен ночью с моста и теперь ржавел на дне реки. Беляков дал Анне отличные рекомендации и настоял, чтобы ее кандидатура была включена в региональный кадровый резерв. Святкин отнесся к просьбе с пониманием. Он сам был спортсменом, и только потом – заместителем губернатора. Несостоявшееся биатлонное прошлое должно было обеспечить Романовой блестящее чиновное будущее. Во всяком случае, Белякову этого очень хотелось.

Святкин вообще оказался парень что надо, хотя с трудом формулировал собственные мысли и, как вы помните, не мыл рук после уборной. Зато он смотрел на вещи широко и пока не умел воровать.

– Безусловно, они с Кругляшовым, кому по всем раскладам выходит должность вице-губера, за год-полтора обрастут добровольными советниками, а уж те научат их плохому, – рассуждал вслух Беляков. – За пять губернаторских лет обрастут жирком, и, глядишь, на второй срок, как грамотные тли, поползут уже с наработанными связями и налаженными схемами. С «командой» из молодых перспективных бизнесменов. С патриотическим Пузом. Тогда им снова понадобимся мы.

– Технология известна! – кивнул Чесноков. – Ищем кнопку и давим!

Роттенмайер молча грузил в лиловую «Газель» свои пожитки.

К нему подошла маленькая девочка в очках и грустно спросила:

– Феликс Робертович, а как же теперь выборы? Как их теперь выигрывать?

– Выборы, детка – командная игра! – ответил за него Чесноков. – В нее играют коллективы, десанты, штурмовые отряды пиара, а мы всего лишь соображаем на троих.

Их самолет улетал в полдень. Они собрались у здания-куба и встали поближе друг к другу, чтобы сделать фото на память. Романова прекрасно видела их сквозь снятый оптический прицел. Молодые и красивые. Беляков, Чесноков, Роттенмайер. Ирина Геннадьевна любовно придавила бывшего шефа грудью. Маленькая девочка так и сяк крутила в руках палку для селфи, но ее очки отчаянно бликовали. Солнечные зайцы скакали по их лицам.

Они смеялись, смеялись и смеялись.