Текст книги "Гады"

– Интересно, – сказала Валентина, стряхивая крошки от пирожного. – Честно говоря, я по-другому представляла…

– Что?

– Ну, этот ваш …пиар!

– Век живи – век учись! – напомнил Чесноков, по-учительски склоняя голову набок и понижая голос. – Но я еще не сказал тебе самого главного, детка! Наш главный секрет! Если ты пригласишь меня к себе сегодня вечером, то к утру узнаешь, у кого из нас боеголовка!

– Не сегодня! – улыбнулась она на прощание.

В кармане противно зазвонил телефон, и голос из французского далёка сообщил «вспомогательному модулю», что «вторая ступень» прибудет завтра утром.

Чесноков слушал инструкции молча, провожая взглядом рыжую бестию Стелькину, и думая, что лучше бы отослать ее от греха подальше, поскольку в нынешних обстоятельствах здание-куб, Лысый, не говоря уже о них самих, становились предметами повышенной опасности.

Он кое-как добрёл до съемной квартиры и, не желая оставаться один на один с геморроем, набрал телефонный номер, по которому давно чесались руки.

– Приемная Редькина! – раздалось в трубке.

– Это звонят из городской синагоги. Лука Моисеевич таки доступен?

Возникла пауза.

– Да! – рявкнуло через секунду так, что Чесноков смог явственно представить себе и лысую огромную голову, и красный нос, и нелепое туловище, и коротенькие ножки, и конечно, седые кайзеровские усы!

– Лука Моисеевич! – произнес Чесноков с вожделением. – Скажите, это ваш папа водил евреев по пустыне?

В ответ полился поток отборной, напитанной соками всех ядовитых фруктов мира, ругани. Досталось не только ни в чем не повинным евреям, но и всем служителям культа, когда-либо рождавшимся под Луной. Разошедшийся Редькин крыл не отдельными ругательствами, а ворохами, венками ссыпал во вражьи закрома урожай плотоядных, колючих и вонючих цветов словесности, которые его буйная фантазия вырастила на глыбе родной речи.

Довольный Чесноков развалился на тахте, включил звук погромче и, закатив глаза от удовольствия, прошептал:

– Да, детка, да! Сделай мне больно!

XIII

Наглухо тонированная «Газель» медленно пробиралась узкими улочками исторического центра. Проезды и тупики старого города строились триста лет тому назад в расчете на две кареты. Дюжих купцов и дворянскую недоросль века «осьмнадцатого» взяла бы оторопь, узри они как в двадцать первом столетии припаркованные кое-как авто кособочатся по тротуарам, делая поездку увлекательным и опасным занятием. Водитель «Газели» тщетно тыкался мордой в поисках свободного места. До офиса оставалось еще метров двести, но подъехать туда не было никакой возможности. Наконец, микроавтобус заглох. Задние двери распахнулись, и оттуда, один за другим, на тротуар высыпался десяток спецназовцев. Внимательный зритель нашел бы их странными, как и саму лиловую «Газель», служившую им средством передвижения. Но автоматы, висевшие у каждого на плече, производили впечатление настоящих. Всю прошлую неделю в соседнем переулке киношники снимали детектив. Поэтому появление бойцов в масках у входа в бизнес-центр, где дорожный фонд региона арендовал целый этаж, не вызвало ажиотажа. Вчера тут целый день толпились солдаты вермахта, а позавчера в туалет мимо вахтера пытался проскользнуть конный взвод буденновцев.

Офицер в синем мундире и бейсболке с гербом показал вахтеру ксиву и свободно прошел мимо ЧОПовцев, уважительно покосившихся на кобуру, висевшую у него на лобке. На неё же первым делом упал взгляд нежно-вафельной, в платье с рюшами, кудлатой секретарши директора дорфонда Воронкова. Ее брови удивленно взлетели вверх, на лице отразился неподдельный интерес.

Пришелец поправил кобуру, показал увесистую кожаную папку, нахмурил брови и, ткнув прокуренным пальцем в обитую кожей дверь кабинета, грозно спросил:

– У себя?!

– У себя, – повторила, не отрывая взгляда от кобуры, загипнотизированная секретарша и лишь в последний момент очнулась, крикнув вслед: – Как вас представить?!

Дверь закрылась, оставив ее вопрос без ответа.

Внутри было прохладно и влажно. Хозяин кабинета, восточный человек с перманентной небритостью на скулах, сидел в полумраке, наслаждаясь искусственным климатом новейшего кондиционера. Ничто не предвещало беды.

– Господин Воронков? – услышал он и открыл глаза.

Их взгляды встретились. Один был ясно-голубой и пронзительный как луч солнца. Второй – испуганно-темный, брошенный из-под иранского, смуглого как надкушенная вафля «Артек», лба.

– Мы знакомы? – удивился Воронков. – Кто вы такой?

– Это не имеет значения!

Пухлая папка плюхнулась на стол перед директором дорожного фонда.

– Читайте! – приказал офицер, садясь напротив. – И не вздумайте нажимать свою дурацкую кнопку под столом. Иначе на столе появится постановление о вашем аресте!

– Что за чушь вы несёте! Вы не имеете права!

На лице у иранца дёрнулась мышца, он вскочил и схватился за штору.

– Взгляните-взгляните, внизу стоят бойцы. Они ждут приказа, – спокойно сказал офицер. – И только от вашего поведения зависит, что это будет за приказ.

Под окнами топтались персонажи в камуфляже.

Застежка-молния по периметру папки взвизгнула, поддавшись небольшому усилию. Из недр кожаного кошеля посыпались документы.

Воронков сел на место и впился глазами в бумаги.

– Узнаёте ваши подписи на договорах? – с улыбкой на устах спросил офицер. – А вот результаты экспертиз с выводами о реальной стоимости работ. И таблица с суммами похищенного.

В дверном проеме показалась кудлатая голова и рюши.

– Я занят! – рявкнул на секретаршу Воронков.

Офицер снял форменную бейсболку. Он выглядел хорошо отдохнувшим, его лицо покрывал нездешний загар.

– Чертовски ловко придумано! – сказал он. – Вы, от имени администрации региона, раздаёте (по конкурсу, конечно) подряды на строительство. Вот, к примеру, городской мост. Строится уже двенадцать лет. И каждый год его сметная стоимость возрастает! Может, в стране гиперинфляция? Нет! Просто подрядчик – ваш знакомый!

Воронов насупился, его глаза забегали.

– Или эта история с технопарками, – продолжил офицер. – Какая прелесть! Федерация выделяет миллиарды, на которые вы тянете газ и энергомощности в глубинку. Формально – для нужд технопарков. Фактически – для новостроек: коттеджных поселков и жилых микрорайонов, которые на халявных подстанциях и газопроводах растут как грибы после дождя. Еще бы! Себестоимость бетонных коробок – вот такой нижины, выручка – вот такой вышины! Кто же тот счастливчик, который огребает суперприбыли? Ба, да это ваша супруга-девелопер!

– Мы в разводе! – буркнул Воронков, зарываясь в документы.

– Почему же вы вместе проводите выходные в записанном на ее имя домике в Каннах?

На стол легла пачка фотографий.

– Вы! – иранец опешил и на секунду потерял дар речи.

– А вы, батенька, гений коррупции! – пригвоздил оппонента Николай Николаич Беляков (это, конечно, был он), картинно откидываясь в кресле.

Сбоку на стене висело зеркало, отражавшее его синий силуэт. Ему очень шла форма. И он очень жалел, что бросил курить – сигара была бы сейчас к месту!

– Вы не докажете! Это не я! – заблеял, путаясь в показаниях Воронков – …Вы блефуете!

Дверь в кабинет открылась ударом ноги снаружи.

В кабинет ввалился человек в камуфляже и заорал:

– Товарищ полковник! Разрешите начать выемку документов!

Беляков поднял руку, как римский император, принимающий решение о начале битвы. Воронков зажмурился – ему показалось, что, вот, сейчас рука опустится, и на пальце сжатого кулака блеснет тот самый перстень, знакомый по порнушному фильму про Калигулу.

– Погодите минуточку! – сказал вместо этого Беляков. – Надо дать человеку подумать! Одну минутку!

Воронков не верил своим ушам и глазам.

Офицер встал, оправил форму, будто стряхивая с нее пыль, и вышел из кабинета вместе с подчиненным. На столе осталась лежать его форменная бейсболка с кокардой, внутри которой работал невидимый датчик.

Часы на стене противно тикали секундной стрелкой. Директор дорфонда подошел к окну, потом вернулся к столу, облизнулся и поднял телефонную трубку.

На хитром приборе, который Чесноков уже успел подключить в приемной, высветились первые цифры номера городской прокуратуры. Паша готов был сбросить его, но звонивший первым положил трубку на рычаг.

Шаги в кабинете ускорились. Воронков нервничал. Из приемной казалось, что внутри бегает ёжик.

Пышно-рюшечная секретарша от страха побелела до состояния сливочного зефира. Чеснок подмигнул ей из балаклавы и продиктовал Белякову новый номер, только что набранный Воронковым.

На этот раз звонок шёл по мобильному, но и его удалось перехватить.

«Мэра Воробьева мне! Срочно! Дайте мэра! У меня нет времени! Алло, мэр?» – раздалось в наушниках, вызвав улыбку на лице Белякова.

Чесноков нажал пару кнопок, создавая помехи, отсекавшие одного абонента от другого.

«Ничего не слышно! Кто это звонит?» – растерянно спрашивал Воробьев.

«Это я! Я! Воронков! Ко мне пришли! С обыском!»

«Перезвоните. Ничего не слышно».

«Сука!» – крикнул ему Воронков, судя по звуку, запуская мобильником в стену.

Беляков посмотрел на часы. У Воронкова осталось пятнадцать секунд.

«Пузо! Дайте замгубернатора Пузо!» – вопил директор дорфонда, терзая проводной телефон.

«Вячеслава Ивановича сейчас нет, – отвечал ему противный секретарский голос. – Что значит „где“? Где-где… Не заставляйте меня рифмовать! Говорю вам: Пузо недоступен! Пузо на эфире!»

Беляков взял пульт от стоявшего в приемной телевизора и пощёлкал каналы.

«Коррупция – это зло, победить которое можно только сообща, всем миром! – с придыханием сообщил с экрана Пузо. – Взятки берут только там, где их дают. Поэтому, рассуждая о рецептах борьбы с коррупцией, не стоит зацикливаться на „плохих чиновниках“! Мировой опыт говорит, что уничтожить коррупцию невозможно, но обуздать ее, сделав из правила исключением – по силам! Принимаемые властью системные меры ликвидируют сами причины коррупции как общественного заболевания, и это обстоятельство даёт всем нам повод для оптимизма!»

– Ваше время истекло! – бодро сообщил Беляков, возвращаясь в кабинет. – Надеюсь, вы успели убедиться в том, что вас все предали, и вы больше никому не нужны?

На раздавленного Воронкова было жалко смотреть.

– Чего вы хотите? – простонал он из кресла.

– Вот это деловой разговор! … Товарищ Чесноков, командуйте батальону «вольно»!

Они довольно долго обсуждали детали.

Чеснок успел рассказать сливочно-рюшечной особе почти все анекдоты, которые знал. Наконец, Николай Николаич вышел из кабинета, довольно потирая руки. Вслед за ним выполз Воронков. На его восточном лице отражалось подобострастие.

– Товарищ полковник, фуражечку милицейскую забыли! – пролепетал он, подавая головной убор.

Внизу их ждали притомившиеся «омоновцы». Шестеро оккупировали единственную свободную лавку у входа. Один – маленький в очках – бродил вокруг клумбы, поигрывая дулом автомата с анютиными глазками. Двое других засмотрелись на витрину магазина женского белья, активно обсуждая новейшие кружевные стринги.

Самый крупный силовик – с огромными бедрами, узкими плечами и грудью шестого размера, тяжело встал с бордюра, поправил лиф и прогнусавил:

– Николай Николаич, я всё понимаю, но эта шерстяная маска на лице – она же колется!

– Потерпите, Ирина Геннадьевна! – попросил Беляков. – Вы наша надежда! Наша фактурная Сара Бернар! Мы не могли себе позволить упустить такую натуру! …Коллеги, прошу всех сдать оружие! Анна! (теперь Беляков обращался к Романовой только по имени) Пожалуйста, проследите!

– Без проблем, – кивнула Романова. – Пукалки и костюмы вернем в театр как обещали.

Пресс-служба организованно двинулась туда, где кончалась бесконечная пробка, и уже через пару минут лиловая «Газель», зафрахтованная Роттенмайером для операции «Дорфонд» ехала на базу.

XIV

Шапка «Городского форума» грузилась необычно долго, что объяснялось проблемами с интернетом в здании-кубе, происками провайдера или изысками владельцев сайта. Наконец, страница открылась, показав новость дня. Это была свежая запись в блоге Romashka: «Неизвестная силовая структура провела обыск в кабинете директора дорожного фонда». Текст сопровождался несколькими фотографиями, по счастью, мутными и невнятными.

– Меня напрягает, что Израитель узнает о наших действиях раньше, чем ты, – строго сказал Беляков Роттенмайеру. – Мне кажется, с этим пора кончать!

Феликс виновато моргал глазами, всем своим видом давая понять, что полностью солидарен с выводами руководства. Это могло показаться странным, что в кабинете пресс-секретаря губернатора кто-то, кроме самого губернатора, мог его, пусть по-отечески, но пропесочивать.

– И тебе, Павел, должно быть совестно за бездарно проведённую процедуру чистки рядов! – обратился Беляков к Чеснокову. – Тебя не бесит, что Ромашка, может быть, ездит с тобой в одной «Газели»?

– Бесит, – ответил Чесноков. – Не могу найти утечку. Всех баб из пресс-службы перещупал, а накануне твоего отъезда прошел всё здание с антижучком сверху донизу.

– И что? – оживился Роттенмайер.

Эта информация была для него новой.

– Прослушки тут, как и везде, полным-полно понапихано, – пожал плечами Чеснок. – Кроме приемных Варежкиной и Редькина. Ну, и само собой, кабинета Лысого. Кстати, у спортсменов тоже чисто! А вот от вице-губера Сан Саныча Петрова жуков можно ведрами выносить. Боятся, гады, конкуренции, а он-то, наивный простак, тянет воз, не думая о бульдогах под ковром.

– А у меня?! У меня?! – в нетерпении ёрзал Рот.

– Да кому ты нужен?! – огрызнулся на него Чесноков.

– Проверь еще раз! – посоветовал Николай Николаич.

Паша нехотя полез в карманы, которые вечно были забиты у него всякой всячиной. Неудивительно, что там обнаружился компактный и такой необходимый в жизни прибор. Одно нажатие клавиши, и детектор издал трель, сообщив, что включился. Через секунду на его корпусе заморгала красная лампочка. Паша ахнул и стал водить антижучком вверх-вниз, как колдун волшебной палочкой.

– Что? – осторожно поинтересовался Беляков.

– Говори уже, выпускник Хогвартса! – прошипел Рот.

– Чисто! – сказал Паша, дико вращая глазами.

Его взгляд убеждал в обратном.

– Ну, и хорошо! – немного развязно, стараясь звучать максимально правдоподобно, сказал Беляков.

Пассы руками в воздухе продолжались. Чеснок прошел вдоль окна, прослушал стены, с которых на него смотрело много разных Роттенмайеров – суровых, интеллектуальных, задумчивых. Ощупал по периметру ростовой портрет Лысого, которого не преминул щелкнуть пальцем по носу.

На рабочем столе Феликса царил обычный беспорядок. Старинные часы в вычурном бронзовом корпусе остались безучастны. Планшетный компьютер даже не пискнул. Набор сувенирных ножей с костяными ручками не добавил остроты моменту. И только глиняная статуэтка, подарок польского политолога, вдруг среагировала, заставив красную кнопку мигать быстрее.

– Выйдем, покурим! – предложил некурящий Беляков.

Они ушли к министерству культуры, в зону полной электронной невменяемости.

– Вспоминай! – требовал Беляков. – Кто последним брал штуку в руки?

– …Ты брал! …Чеснок брал! – перечислял растерянный Рот. – В дырку ей дули. Думали свистулька.

– Слушайте оба! – наконец, скомандовал Николай Николаич. – Ввожу режим полной тишины! Жучок пока не трогать! Будем ловить Ромашку на живца!

– А как мне теперь общаться с коллективом? – промямлил Рот.

– Перестукивайся через стены! – посоветовал Чеснок.

Они вернулись обратно в кабинет.

Всем троим стоило труда привыкнуть к мысли, что вместе с ними здесь незримо присутствует кто-то четвертый. Кажется, легче всего это далось Белякову, который почти непринужденно шутил, прикалываясь над ревностью беременной супруги Роттенмайера.

– Звонит вчера твоя благоверная и спрашивает: «Как там мой?» «Одинок! – отвечаю. – С ним только одна… футбольная команда! И один… оркестр филармонии!»

– Ха-ха-ха! – впервые смеялся нормальным человеческим смехом Рот, косясь на статуэтку.

– К делу! – прервал его смех Николай Николаич, – Вот папка. С документами. С полным раскладом нашей деятельности. С цифрами и фактами. Оставляю ее тебе, Феликс! Под твою ответственность! И помни, иная Ромашка за одну эту бумажку готова полжизни отдать! Береги ее!

Последние слова относились к папке – большой, кожаной, с молнией по периметру. Она легла на стол Роттенмайера – на самое видное место.

Рот понимающе моргнул. Охота началась.

Беляков сидел в гостиничном номере, раскладывая пасьянс из фотокарточек. Члены правительства, руководители ведомств снова и снова образовывали замысловатые фигуры, отражавшие расстановку сил, тенденции, связи и личные качества. И каждый раз дело заканчивалось тем, что карточки были безжалостно перемешиваемы. Пазл не складывался.

Николай Николаич извлёк из кучи фото с красноречивой надписью на обороте: «Пузо. Вячеслав Иванович. Балласт». Тем не менее, этот персонаж был помещен им справа от губернатора – туда, откуда только что было изгнано фото Сан Саныча Петрова. Прямо под Пузом образовался Воронков, директор дорожного фонда. Здесь у Белякова никаких вопросов больше не было: иранец сказал всё, что знал, а знал он немного. «Вороватая воровайка», как описал его Роттенмайер, при первой же проверке на вшивость оказалась слабым, ничего не значащим звеном. В его задачу входило обеспечение побед на конкурсах областного и муниципального заказа. Его жена-девелопер была обшарпанной бизнес-вумен из 90-х со шлейфом из долгов.

Слева от губернатора Беляков поместил фотографию мэра Воробьева. За этим персонажем, заслужившим у Лысого гордое звание «члена команды», маячил мощный племянник, который, по-видимому, был «мозгом команды», и, кроме голубых елей, с удовольствием пилил местные бюджеты, прилагая к этому нехитрому занятию всю свою мощь – лошадиные силы и киловатты строительной техники многочисленных принадлежащих ему коммерческих фирм. Именно он застроил коттеджами гадовские просторы, лишив гадукасов работы в технопарке. Он осваивал лакомые куски областного центра, застраивая его чем попало – от элитных ЖК до конур эконом-класса. Ему принадлежали миллионы квадратных метров.

Однако оставались вопросы, ответ на которые был спрятан в трех частных владениях в Каннах – трех уютных домиках с бассейнами и садами, стоящими рядком на бульваре с видом на Средиземное море. Первый и второй принадлежали Воронкову и Воробьеву через аффилированных с ними жен, а вот третий… Третий был ребусом, завёрнутым в загадку. Им владел офшор с ничего не значащим названием и бенефициаром, не имеющим ничего определенного. Однако анализ звонков из России, предоставленный французскими коллегами по линии Интерпола заставлял предположить, что владелец как-то связан с замгубернатора Пузо. Беляков задумался, а потом подвинул портрет Лысого вверх и поместил на его «нагретое» местечко карточку Вячеслава Ивановича.

В дверь постучали.

– Не заперто! – крикнул Беляков, вставая из-за стола.

Он ждал гостя, к которому всегда обращался на «вы», уважительно называя «коллега» и даже приготовил всё необходимое для его любимого коктейля Barbotage – коньяк, апельсиновый сок, шампанское…

– Божественно! – сказал гость, попробовав напиток.

Он был немолод, его лицо плотным слоем покрывали морщины, добавлявшие благородства мужественному облику.

– Прошу прощения за беспокойство, – извинился Беляков. – Вы давно в отставке и имеете право на отдых. Это мы суетимся, пытаясь соответствовать вашему уровню. Но без вашего опыта никуда.

– Бросьте, коллега! – улыбнулся гость. – Я много слышал о ваших успехах и не сомневаюсь, что этот случай украсит ваше резюме. Кстати, как ваш друг? В Гадово он повёл себя весьма достойно.

– Мне хотелось взбодрить его этой небольшой встряской, – хитро прищурился Беляков.

– У вас получилось. …Он принял меня за журналиста. И отказывался брать пакет, пока не удостоверился в полной безопасности. Профессионал! И, кажется, знает французский!

– Еще по одной? – предложил Беляков.

– Давайте лучше к делу!

Гость заметил на столе пасьянс из фоток и, недолго думая, поменял местами карточки Лысого и Пузо.

– Хм! – нахмурился Николай Николаич. – Вы уверены, коллега?

– Абсолютно! Кстати, у меня для вас есть еще кое-что.

Гость оставил бумажный пакет на столе и, пока Беляков его рассматривал, беззвучно исчез, что в кругах, близких к корпорации, к которой принадлежал Николай Николаич, всегда считалось нормальным и даже поощрялось. Поверх пакета размашистым почерком совершенно уверенного в себе человека было написано: Anna Romanov, dossier

«Уважаемый Николай Николаич! Мы впечатлены возможностями финансовой организации, интересы которой вы представляете. Безусловно, мы не хотели бы вступать на тупиковый путь конфронтации и с готовностью пойдем на уступки в интересующем вас вопросе. Оговоренная ранее сумма нас устраивает. Мы с пониманием относимся к вашей просьбе получить ее наличными. Аванс будет доставлен названному вами лицу в ближайшие часы. Основная часть прибудет к получателю с курьером в течение суток. О времени передачи мы уведомим вас дополнительно. С надеждой на дальнейшее плодотворное сотрудничество!»

Набранная курсивом последняя фраза была стандартным завершением делового письма, впечатанным в бланк. Беляков прочитал ее вслух еще раз и громко рассмеялся.

– Рыбка клюнула! – прокомментировал Чесноков.

– Воробей клюнул! – поправил Николай Николаич, намекая на мэра. – Всё идет по плану! Мы опротестовали в судах итог нескольких конкурсов, остановив работу почти на всех крупнейших строительных площадках региона. Мы парализовали девелоперскую империю Воробьевых, и теперь эти птицы, сообразив, что многолетний простой обойдется им дороже, летят навстречу своей судьбе!

Беляков взял со стола глиняную фигурку и сказал в дырку: «Курьер уже в пути!»

Роттенмайер тяжко вздохнул. Проклятый жучок лишил его покоя, комфорта и уюта родного кабинета. Прослушка заставляла чувствовать себя голым королем в самый неприятный для него момент известной сказки. Каждая оперативка теперь казалась театром одного эксгибициониста, взявшегося развлекать компанию озабоченных вуайеристов. Каша не лезла в горло, доклады подчиненных с трудом доходили до сознания.

– Феликс Робертович! – включилась по внутренней связи секретарша. – Вам тут привезли посылку. Хотят, чтобы вы расписались.

– Я ничего не заказывал! – удивился Феликс. – Отнеси в бухгалтерию!

– Да я ее с места не сдвину! – возмутилась Валентина. – И потом, она на вас оформлена, а не на офис!

– Выясни у завхоза! – рявкнул Роттенмайер. – Бегом!

Они вышли из кабинета втроем и тут же наткнулись на нагловатых парней из фирмы по экспресс-доставке грузов, мявшихся в дверях пустой приемной. В ногах у них стояла здоровенная коробка из-под ксерокса.

– Тяжелая, зараза! – пожаловались грузчики. – Что у вас там, кирпичи? За подъем на второй этаж доплата положена!

– Вот еще! – фыркнул Рот. – Забирайте свою посылку и до свидания!

Беляков достал бумажник и расплатился.

– Вот здесь распишитесь и здесь!

Феликс нехотя поставил закорючку и, пыхтя, с большим трудом задвинул коробку к себе в кабинет.

– Выйдем, Паша! Разговор есть! – подмигнул Чеснокову Беляков.

Однако дальше приемной они не ушли. Николай Николаич поднял указательный палец, призывая к тишине, в которой за дверью кабинета пресс-секретаря Лысого вдруг явственно послышался звук разрываемого картона.

– Что там происходит? – спросил Чесноков.

– Не мог отказать себе в удовольствии покуражиться над идиотом! – давясь смехом, ответил Беляков.

Они приоткрыли дверь кабинета и увидели поистине эпическую картину. Роттенмайер сидел на полу, остервенело разбрасывая вокруг себя деньги. Купюры достоинством в десять долларов были упакованы в аккуратные маленькие пачки, которые Феликс безжалостно разрывал в клочки, успевая между делом размазывать по лицу текущие ручьем, горючие от детской обиды, слезы.

Чесноков поймал бумажку и посмотрел на просвет:

– Настоящие! Феликс, ты поаккуратнее с ними!

– Семьсот пятьдесят тысяч долларов США! 75 килограммов весу. Бумажка в бумажку! – прокомментировал Беляков, хлопая Феликса по плечу. – Некогда плакать, друг! Нас ждут великие дела! …Чесноков, а ну-ка включи телеприемник, найди-ка местный канал!

Экран поморгал и вдруг вспыхнул яркими кислотными цветами. За нарисованным столом виртуальной студии, на фоне диких вертикальных полос стоял заместитель губернатора Пузо. Закадровый голос низкооплачиваемого журналиста коряво задал ему дежурный, согласованный накануне с пресс-службой, вопрос о важности морали для общественного развития.

Пузо набрал воздуха в легкие:

«Высокие моральные принципы нашего народа всегда, во все времена, позволяли выходить ему победителем в ситуациях, когда судьба Отечества висела на волоске! Духовность, соборность, неприятие пороков, душевная чистота давали ему сил! И будут давать! На том стояла и стоит матушка Россия! Грех стяжательства, жажда наживы, примат материальных благ, присущий разлагающемуся Западу, всегда был чужд простому русскому человеку!»

– Вот ведь жарит, хер, как по суфлеру! – ухмыльнулся Чесноков, сгребая шваброй разбросанные доллары.