Текст книги "Люди огня"

Мы оставили вертолет и пересели в машину Марка.

– А как же мой «Фольксваген»? – с сожалением спросил я.

– Плюнь! Меченая машина. Они знают твой номер.

Я вздохнул.

– Куда теперь?

– В Австрию.

Я удивленно поднял брови,

– Приказ Господа. Я получил от него письмо по компьютеру.

Научил на свою голову! Марк ради службы освоил-таки эту премудрость. Я им искренне восхитился.

– Опять самолетом? – обреченно спросил я.

– Я не сумасшедший в аэропортах светиться.

Я вздохнул с облегчением.

В первом же кемпинге я попросил телефонную книгу. Жана Плантара там не оказалось – верно, имя было вымышленное или, возможно, телефон запрещен к распространению. Зато Клодов Ноэлей было по крайней мере человек триста. Я просмотрел первые пятьдесят и сломался.

– Извините, можно ли от вас выйти в «Интеррет»? – спросил я у хозяина.

– Ну, если заплатите…

Я кивнул.

Я запустил «Интеррет Explorer» и вызвал поисковую систему.

«Плантар – старинный дворянский род, ведущий свое происхождение от королей из династии Меровингов». Гм… Интересно. Дальше шел список этих самых "Плантаров» с годами жизни. Последним в списке следовал Жан Плантар, оказавшийся несколько старше, чем я думал. Ему было около тридцати, и только у него не был указан год смерти. Значит, последний в роду…

Клодов Ноэлей, к счастью, оказалось значительно меньше, чем в телефонной книге. И я мужественно решил просмотреть все две дюжины имеющихся там личных страниц. Врачи, адвокаты, ресторан «Ноэль», ателье Клода Ноэля, одеколон «Клод»… Вот! «Клод Ноэль – экзорцист». Я хмыкнул. Неужели из меня хотели изгонять бесов?

А потом я не поленился организовать поиск на «Фуа». Все-таки в настойчивом Марковом «почему Фуа?» было рациональное зерно. «Фуа – небольшой городок в Пиренеях, бывшая столица графства Фуа. Имеется старинный замок, ныне инквизиционная тюрьма и представительство Святейшей Инквизиции». Последняя фраза была только на одном из десятка ситусов.

Я задумчиво встал из-за компьютера, вышел из комнаты и вернулся в машину к Марку. В Фуа нам нечего было делать. Он был прав. Святой Игнатий послал нас прямиком в лапы инквизиторов.

На границе с Австрией два пограничника долго рассматривали наши паспорта, заглядывали под сиденья и попросили открыть багажник и даже капот.

– Слушай, Марк, что это они? – спросил я, когда мы отъехали от пропускного пункта. – Говорят, раньше паспорта-то едва смотрели.

Марк порылся в бардачке и молча протянул мне сложенную вчетверо газету. «Монд», – прочитал я.

«Государственный переворот в Австрии» – гласило заглавие передовой статьи. «Вчера к власти в Австрии пришел так называемый „Всеавстрийский Католический Союз“, клерикально-националистическая организация, выступающая за усиление влияния церкви, расширение прав инквизиции и восстановление Австро-Венгерской империи», – начиналась статья.

Я удивленно посмотрел на Марка.

– Почему ты мне не сказал?!

– Не хотел волновать.

– Ты уж совсем считаешь меня трусливым кроликом!

Марк пожал плечами.

В Вену мы приехали уже вечером. Остановившись в гостинице недалеко от Вестбанхофа [10]10
  Западный вокзал.


[Закрыть], мы решили заняться исследованием здешних пабов. Начали с открытой забегаловки на углу, близ Миттельгассе. И здешний светлый «Ципфер» оказался очень даже ничего, по крайней мере лучше баночного. И мы пошли гулять по вечерней Вене.

Вскоре мы оказались на берегу Старого Дуная и поняли, что хотим еще. По всему руслу располагались плавучие кафе, где играла музыка и мигали разноцветные лампочки, а на тот берег к Пратеру [11]11
  Пратер – парк в Вене.


[Закрыть], сияющему, как новогодняя елка, был перекинут понтонный мост. Впрочем, исследования плавучих пивных дали отрицательные результаты. Места уж слишком злачные и заполненные неграми. Так что вожделенный темный «Ципфер» ждал нас только на том берегу. Аттракционами Пратера мы не заинтересовались и пошли шляться дальше.

– Марк, слушай, – сказал я. – Ты заметил этих ребят с черно-желтыми повязками?

– Еще бы, – хмыкнул он. – Боевички. По всему пути от Вестбанхофа до Пратера.

Но мне почему-то не было смешно. Ребята были вида довольно внушительного, и впечатления не портили даже традиционные пивные животики. Тусовались боевики по двое, по трое, внося нездоровое напряжение в веселую венскую атмосферу.

После Пратера мы, кажется, перешли Дунай еще раз, правда, не помню, в какую сторону, долго плутали какими-то переулками, жутко устали и наконец выскочили к Многообещающей светящейся надписи «Бар Манхэттен».

Мы вошли внутрь и спустились по каменной лестнице в какое-то неприятного вида подземелье. Белые оштукатуренные стены подземелья были расписаны анархистскими лозунгами и разрисованы в стиле придорожных заборов. В воздухе висело густое облако табачного дыма, а недалеко от стойки, на деревянной лавке, лежал неряшливого вида парень, явно под кайфом, и блаженно смотрел в потолок. Я заметил, что Марк изучает его с каким-то уж больно пристрастным интересом, и решил, что моего друга надо срочно отсюда уводить.

– Марк! – позвал я, но тот уже переключился на чтение местного меню, и лицо его просияло.

– Ох, Петр, какие здесь цены! – восторженно воскликнул он,

– У тебя что – денег нет? – возмутился я. – Да я бы не стал пить в этом вертепе, даже если бы мне приплатили!

– Да ладно тебе, чистоплюй. Смотри, как дешево!

Я вздохнул.

– Простите, а на каком языке вы разговариваете? – я уже не удивился, что понял вопрос, хотя он был задан по-немецки. Рядом, возле стойки, стоял румяный белобрысый парень и с любопытством смотрел на нас сквозь очки в круглой оправе.

– На русском, – невозмутимо ответил я по-немецки.

– О! – обрадовался наш собеседник. – А вы слышали, что сегодня утром этот ваш Эммануил захватил Польшу?

– Не «этот наш Эммануил», а Господь, – холодно оборвал я, а Марк свирепо посмотрел на белобрысого.

– Извините, – смутился австриец. – А вы были в России, когда он пришел к власти?

– Да, – непринужденно бросил я, – Мы его лично знаем.

– Да? – окончательно заинтересовался белобрысый. – Давайте сядем за столик, поговорим. Что он за человек? Три пива! – крикнул он официанту.

– Только не здесь! – перебил я. – Но если вы покажете нам приличный бар, то с удовольствием. Расскажем все, что знаем.

– Конечно. Недалеко от Штефанплац есть замечательное место – «Георгий и дракон». Пойдемте!

Я кивнул.

– Кстати, а вы расскажете нам о Польше. Прозевали мы это событие.

– Хорошо. Кстати, меня зовут Якоб Зеведевски, – и он протянул мне руку. Я пожал ее, и моему примеру лениво последовал Марк.

«Георгий и дракон» действительно оказался славным заведением. Стену украшало огромное панно с изображением святого Георгия в средневековых латах. Дракон напоминал тиранозавра, но был гораздо мельче и крылья имел маленькие, как у летучей мыши. На заднем плане под деревом пряталась девушка в платье шестнадцатого века и наблюдала за ходом сражения, а вдалеке виднелась готическая колокольня.

Мы сели за массивный деревянный стол, который, вероятно, должен был вызывать ассоциации со средневековым трактиром. От современности здесь была чистота, мягкий свет и тихая музыка.

Больше всего мне понравилось отсутствие курильщиков.

– Заказывайте «Kaiser Bier», – посоветовал нам новый знакомый. – Это пиво месяца.

Мы послушались и не пожалели… Это да! Пиво так пиво! Бархатное и скорее сладкое, чем горькое. Полнота жизни, острейшее ощущение бытия. Наши приключения показались далекими и нереальными, а Господь Эммануил – досужей выдумкой болтливого посетителя.

Сначала мы насладились темным, потом светлым.

– Так что он за человек? – Якоб вернул мне чувство реальности.

– Он не человек, – ответил я. – Он Господь, и этим все сказано.

Марк согласно кивнул.

– От него такие флюиды исходят, что люди идут за ним, сами того не желая. Он Бог, и это не метафора, – продолжал я. – Чудеса творит, но это ничто перед ним самим – он самое удивительное чудо.

Якоб смотрел с сомнением.

– Сомневаетесь? Это нормально, – сказал я. – Я тоже сомневался, пока не увидел. Увидите – кончатся все сомнения. Пойдете за ним, забыв себя, семью, работу, планы и амбиции. Не вы первый – не вы последний. Сколько уже таких было! Он лечит безнадежных и поднимает мертвых. Я был арестован инквизицией, и он освободил меня. Наступает новая эпоха – эра Христа. Это второе пришествие. Вы еще не поняли?

Якоб поморщился и отпил пива.

– Вы читали Кира Глориса? – спросил я. – Он уже переведен на немецкий?

– Переведен, но не читал.

– Почитайте. Книга затягивает, хочется читать еще и ещё, пока не примешь ее всем сердцем. – Я говорил правду. Возил с собой, перечитывал. – На первый взгляд ничего нового, но слова, как причастие, как просветление, как лестница Иакова. Читаешь и наслаждаешься, и веришь, и тебя захлестывает радость.

– У нас писали, что Кир Глорис – псевдоним Эммануила…

Я таинственно улыбнулся.

– А у вас тут что происходит? Последний оскал Тьмы перед капитуляцией Свету? Между прочим, Эммануил упразднил инквизицию.

Последнее Якобу явно понравилось.

– А у нас эти, – поморщился он. – По всему городу аресты. Скоро жечь начнут… Слушайте, может, я позову своих ребят, и вы расскажете о вашем Учителе?

– А что за ребята?

– «Союз студентов-анархистов», – гордо заявил Якоб. Я вздохнул.

– Учителю это не понравится.

– Нам тоже не нравится мысль о Всемирной империи, но инквизиция хуже, – вздохнул он. – Мы в «Манхэттене» собираемся.

– Только не там! – простонал я.

– Ладно. У моего отца виноградник и херигер в Мёдлинге. Там и соберемся. Правда, виноград в этом году не уродился. Все выгорело. Засуха. Но ничего, молодому вину все равно еще рано.

Мы обменялись телефонами и направились к выходу.

– Кстати, здесь рядом собор Святого Штефана, – сказал Зеведевски. – Вы там уже были?

– Нет пока.

– Обязательно посмотрите. В этом году исполняется восемьсот пятьдесят лет с момента его основания. Романо-готический стиль. Самый большой в Вене колокол. Готика XIV века…

– Завтра, – зевнув, ответил я.

На следующее утро у нас в номере зазвонил телефон. Это был Якоб. Он пригласил нас в хёригер к семи вечера. Оставалась еще уйма времени. Первую половину дня мы посвятили осмотру Музея Истории Искусств и любовались многочисленными Ван Дейками, Крайерами, Брейгелями и единственным Вермеером. Марк, впрочем, предавался этому с меньшим энтузиазмом, чем я, и к концу экспозиции начал откровенно позевывать. Я решил пока больше не мучить его бесценными шедеврами, и мы отправились обедать, а потом в собор Святого Штефана.

Он открылся перед нами неожиданно – огромное здание на маленькой площади, со всех сторон окруженной домами. У входа мы преклонили колено и коснулись рукой земли. Справа, у изображения Мадонны, горели свечи, маленькие и широкие, а не как у нас – тонкие и длинные. Стройные колонны поднимались к кружевным каменным сводам, а вдали, за алтарем, сияли витражи. Мне вдруг пришло в голову, что я уже очень давно не был в церкви. Хотя зачем, если Господь рядом и, вместо того чтобы целовать распятие, можно коснуться губами его руки?

– Петр, – услышал я усталый голос Марка. – Что-то у меня сегодня совершенно не молитвенное настроение. Может быть, я тебя в «Георгии и драконе» подожду?

– Ладно. Только меру знай.

И я один пошел в глубь храма. Справа, из-под одной из витых лестниц на кафедру, на меня ехидно взглянул каменный мастер Пилграм – архитектор собора, а у стен рядами сидели пухлые святые позднего Средневековья.

Я сел на скамью слева от прохода. Раздались звуки органа. Все встали. Священник подошел к алтарю и поцеловал его.

– In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti [12]12
  ВоимяОтца,иСына,иСвятогоДуха(лат.)


[Закрыть].

– Amen, – ответили все.

И тут со мной начало твориться что-то странное. У меня закружилась голова, и я схватился за пюпитр, чтобы не упасть. Но ничего, прошло почти сразу. Правда, я уже не воспринимал слова молитв, только машинально повторял вызубренные ответы. Отцы-иезуиты в колледже святого Георгия постарались на славу! Я мог бы наизусть отчеканить канон, даже если бы меня разбудили среди ночи. После обряда покаяния все сели, и я вздохнул с облегчением. Но впереди еще была Литургия слова, Евхаристическая Литургия и Евхаристические Молитвы, на которых надо было вставать или преклонять колени.

Первую я выдержал. Но дальше…

Священник взял хлеб и вознес его над алтарем. Затем вино. Последовала молитва над Святыми Дарами. Пропели «Осанну в вышних». Произнесли «Прославление святых». Все опустились на колени.

Стало душно. Странно, такой большой храм – и никакой вентиляции! Витражи расплылись перед глазами и превратились в яркие синие пятна. Голова кружилась. Казалось, собор давит на меня огромным весом каменных сводов. Я попытался встать, чтобы покинуть храм, но ноги подкосились, и на меня обрушилась тьма.

Я почувствовал острый запах нашатырного спирта и открыл глаза. Вокруг меня суетились человек пять во главе со священником.

– Вызовите «Скорую помощь»! – крикнул кто-то. – Возможно, сердечный приступ.

Да со мной сроду не было никаких сердечных приступов. Сердце всегда работало как часы. Да и клаустрофобией я не страдал. Более того, это был первый обморок в моей жизни.

Меня взяли под руки, подняли и усадили на скамью.

– Спасибо, не надо «Скорую помощь», – сказал я. – Мне уже лучше, – и сжал пальцами виски. Все же мне было не так хорошо, как хотелось бы. – Давайте выйдем отсюда! – тяжело дыша, проговорил я.

Мне помогли подняться и довели до выхода. Наконец-то я полной грудью вдохнул влажный теплый воздух. Наверное, недавно прошел дождь, судя по мокрым плитам мостовой. Мне сразу стало легче. Я вышел на Штефанплац и повернул в сторону «Георгия и дракона».

В ожидании обещанных нам в херигере белого, розового и красного, я остерегся пить пиво и вытащил Марка из «Георгия». Мы добрались до Зюйдбанхофа [13]13
  Южный вокзал (нем.).


[Закрыть] и сели на шнельбан, то бишь местную электричку, в сторону Мёдлинга.

Мёдлинг оказался местом прелестным. Разноцветные домики, и почти у каждого – скульптура мадонны или святого, цветы на окнах, тихие улицы и совсем рядом предгорья Альп. Только вот плотность боевиков на душу населения здесь явно зашкаливала. Они были везде. На улицах, на площадях, в многочисленных отрытых кафе и пабах. Я поморщился.

– Ну и выбрал же Якоб местечко! Может, мы зря с ним языки распустили? Первый раз видим человека! – возмутился Марк.

– Посмотрим, – вздохнул я. – Но будь начеку.

К нашему приходу в херигере, то бишь открытом ресторанчике при винограднике, уже собрался народ, причем не только зеленые студенты, но и люди посолиднее, возможно буржуа. Я удивленно посмотрел на Якоба.

– Это мой отец позвал своих знакомых, – извиняющимся тоном объяснил тот. – Сказал, что им тоже интересно. Слышали, только что по телику передали: Эммануил вошел в Моравию. Это же рядом с нами!

– Господь! – поправил я.

– Господь, – вздохнул Якоб.

Мы с Марком сели за столик. Солнце уже склонялось к закату, освещая влажные листья винограда, оплетавшего деревянные колонны и перекрытия. Свет отражался в каплях, и они загорались разноцветными искрами: чуть повернешься – и другие цвета, феерия заката.

Нам принесли по шницелю и бокалу красного. Шницель был воистину огромен и с трудом умещался на здоровой тарелке: аппетитный кусок мяса в поджаристой шкуре из муки и острый салат в качестве гарнира. А вино было таким ароматным, что обещало затмить «Kaiser Bier».

Я разрезал шницель и взял бокал.

– А если ваш Эммануил захватит Австрию, это не приведет к повышению налогов?

Я поднял голову. Надо мной навис пухлый белобрысый бюргер и смотрел, как на оракула. Если бы один! Бюргеры плотной толпой окружили наш столик, слегка потеснив компанию Якоба, и я понял: не отвертеться! Поставил вино на стол, с сожалением положил вилку и вопросительно посмотрел на них.

– Не будет ли инфляции? – спросил другой.

– А свобода торговли?

– Всемирная Империя – это рай для торговцев и промышленников, – успокоил я. – Никаких границ! Никаких пошлин! Что же касается налогов, он их не повышал. В России он их снизил.

– На что же он ведет войну?

– Многие почитают за счастье умереть во имя Господа.

– Мы не хотим, чтобы наши дети умирали!

– Вас не заставляют, – вздохнул я. – Но когда к власти приходит Господь, глупо сопротивляться. Его власть – благо для всех. И все в его власти. Это не пустые слова. Мы слишком много видели чудесного, когда были рядом с ним. Одним лишь словом он может воскресить ваши засохшие виноградники и сады и заставить цвести яблони среди зимы!

– Так он может восстановить виноградники после засухи? – недоверчиво поинтересовался пожилой бюргер, подозрительно похожий на Якоба. Верно, его отец.

– Конечно, – непринужденно ответил я. – Он разрушил огромное здание инквизиции одним мановением руки. А все ваши бедствия только от того, что вы его еще не признали.

Тут я заметил, что Марк преспокойно долопал свой шницель и принялся за мой. Я подивился, как столько пищи вмещается в общем-то не толстого коллегу, но мне опять помешали прекратить это безобразие.

– Всемирная Империя? – переспросил один из друзей Якоба. – Мне больше по душе Всемирная Республика.

– Всемирная Республика? – я посмотрел на него, как на ребенка. – Всемирная Республика – это власть большинства. А, как говорил Сократ, «большинство не способно ни на великое добро, ни на великое зло, а творит, что попало». Неужели вам не надоели пустышки президенты и болтуны парламентарии? Вы привыкли жить, не замечая власти, и считаете себя счастливыми, если она вам не мешает. «Никакой правитель – не худший вариант», – считаете вы. И вы уже забыли, что власть – это возможность улучшить мир. А если она достается достойному, единственному достойному в этом мире, возможность превращается в реальность. Так что не бойтесь прихода того, кого веками ждали наши предки. Это не беда – это благословение! Мы живем в счастливое время – самое счастливое. Война – только эпизод, одна темная точка в океане света. Она скоро кончится, потому что ни одно сердце не в силах сопротивляться величию Славы Божьей. И кто принял Его – не умрет вовек. И убитые воскреснут – я сам видел воскресения. Что ваши виноградники! Мы все будем возделывать один виноградник – виноградник Господа, который есть Мир!

Мне трудно говорить на публике, куда легче было вещать в «Георгии и драконе» для одного Якоба. Но я нашел в толпе вдохновенное лицо и стал ориентироваться на него. Молодое лицо. Наверное, один из друзей Якоба.

– Я читал Кира Глориса, – сказал молодой человек. – Очень хорошо. Как откровение. Это правда Эммануил?

Я таинственно улыбнулся.

– Кто бы он ни был – книга лишь бледное отражение его самого. Она вас впечатлила? Умножьте это на тысячу, и вы увидите только бледную тень Господа.

Все замолчали. Я взглянул на Марка. Он допивал мое вино, причем перед ним стояли еще два пустых бокала. Когда он успел, ума не приложу.

– А что ваш друг молчит? – раздался голос какого-то неисправимого скептика. – Что он знает об Эммануиле?

– Я умру за него! – проговорил Марк чуть заплетающимся языком и оглядел зал горящими глазами. И кажется, это произвело большее впечатление, чем все мои разглагольствования.

На обратном пути до электрички мне пришлось чуть ли не тащить Марка на себе. Это при том, что я все-таки несколько субтильнее. А он, сволочь, все порывался запеть и взмахнуть рукой, как актер на сцене. Я вздохнул с облегчением, только когда наконец усадил Марка на красный бархат (или что-то в этом роде) мягких сидений шнельбана.

Когда на Зюйдбанхофе мы вышли из электрички, к нам сразу подвалили штук пять боевиков и потребовали документы. Если бы Марк был в рабочем состоянии, я бы послал их весьма далеко, даже не задумавшись. Но Марк был нефункционален, и я счел за лучшее подчиниться. Эти самые долго изучали наши паспорта, сверяя тамошние фото с нашими физиономиями, и наконец приказали следовать за ними.

– Это почему? – возмутился я. – У нас все в порядке!

– Ваш друг пьян!

– Ну и что? С каких это пор Вена стала городом трезвенников?

– Ну и что? – вяло повторил Марк и с вызовом взглянул на боевиков мутными глазами.

– С тех пор как к власти пришел Всеавстрийский Католический Союз, – спокойно пояснили мне, проигнорировав вопрос Марка. – Пошли!

И я покорно поплелся за боевиками, надеясь, что надолго это не затянется. А Марка так вовсе подхватили под руки. Нас довели до полицейского участка и там, вместо того чтобы отпустить, погрузили в машину и привезли – куда бы вы думали? Правильно. Тьфу, черт! С тех пор как я услышал о новом пророке, я только и делал, что сидел в тюрьме!

На следующее утро Марк протрезвел и сосредоточенно курил в форточку, стоя на кровати у окна. Впрочем, это не спасало. Все равно табаком воняло на всю камеру. Вот напасть, оказаться в одной камере с курильщиком!

– Если бы не твое пьянство!.. – начал упрекать я.

– Ха! Ты что, действительно думаешь, что они отлавливают тех, кто навеселе, и развозят их по тюрьмам? Ерунда! Да эти ребята закладывают побольше моего.

– Так в чем же дело?

– Ты что, еще не понял? – он зло стряхнул пепел прямо на одеяло. – Нас ждали. Именно нас. Нас кто-то выдал.

– Ну и кто?

– Да хотя бы твой любимый Якоб. Или его дружки. Или папочка. Или дружки папочки, – он пожал плечами и отвернулся к окну.

Я вздохнул.