Текст книги "Люди огня"

При ближайшем рассмотрении его ряса производила сильное впечатление. На ней просто не было живого места. К тому же брат Франциск был раз этак в пять худее среднего местного монаха.

– Жалуются на вас, – укоризненно начал я. – Вы что же, объявили сухую голодовку?

– Перешли на «вы»? – тихо спросил Франциск.

– Извините, я вчера увлекся. Вы бы поели. И спать можно на кровати, там мягко.

– Я всегда так сплю, – с тихой улыбкой ответил святой и сел там же, на полу. Только теперь я заметил, что он бос, и мысленно обругал себя за невнимательность.

– Эй! Сволочи! – крикнул я охране. – Вы что, изверги, сандалии отобрали у старика? Думаете, так не сбежит?

Из-за двери появилась удивленная физиономия высокого охранника.

– Мы ничего не отбирали, – испуганно пролепетал он.

– Оставьте их, – попросил Франциск. – Они ни в чем не виноваты. Я всегда так хожу.

Я устало махнул рукой охраннику:

– Иди! – и сел на кровати напротив святого.

– И зачем так себя мучить?

– Чтобы быть ближе к Богу, – ответил Франциск.

– Чтобы быть ближе к Богу, надо поехать в Рим. Господь остановился на вилле Боргезе.

Святой внимательно посмотрел мне в глаза.

– Вы же неплохой человек, сеньор Болотов, зачем вы с ним?

– Гораздо хуже Господа Эммануила. Я ничего не видел от него, кроме добра.

– Это до поры до времени. Он еще покажет свое истинное лицо.

– Да с чего вы взяли, в конце концов?

– У вас на руке печать Антихриста, три шестерки.

– Это не три шестерки, это Знак Спасения, – и я начертил в воздухе трехлучевую закругленную свастику. – Ничего похожего.

– Правильно, – спокойно сказал святой. – Три шестерки, наложенные одна на другую и развернутые по часовой стрелке.

Я чуть не расхохотался.

– Это же произвольная трактовка! Так и в наскальных рисунках можно увидеть календарь!

Франциск покачал головой.

– Мне было видение…

Но я не хотел больше слушать.

– Поешьте, брат Франциск, – ласково сказал я. – И не будет видений.

– В том-то и дело…

Я встал с кровати и направился к двери. На душе у меня было нехорошо, не так как-то. То есть, честно говоря, очень хреново.

После обеда мы с Марком пошли гулять по городу. То и дело нам встречались группки подвыпивших монахов, распевавших фривольные песни. Братья-францисканцы явно забыли о своем строгом уставе и нажрались вдоволь.

– Эй, ребята! – крикнул нам развеселый монах, распивавший в компании братьев очередную (и, судя по всему, не первую) бутылку вина в маленьком открытом кафе. – Спасибо, что избавили нас от этого сумасшедшего. А то бы он нас всех раздел, разул и заставил заниматься самобичеванием. Хвала Господу Эммануилу!

– Хвала Господу! – мрачно повторил я. Мерзкое чувство на душе не проходило.

Я с трудом уговорил Марка ехать в Рим на следующий день. В конце концов, мы добились всего, чего хотели: орден принял решение принести присягу, и святой Франциск был в наших руках (хоть и упрямился), а до декабря оставалась еще уйма времени.

Вечером я опять зачем-то потащился к нашему пленнику. Жалко мне его было, что ли?

– Говорят, вы опять ничего не ели, – печально начал я, войдя в комнату.

– Ел, яблоко, – возразил Франциск. Он сидел на полу и как кот жмурился под лучами закатного солнца, Сегодня был редкий для октября погожий день.

– Что, одно яблоко?

– Не беспокойтесь, сеньор Болотов. Даже это для меня слишком роскошно. Я привык к более скромным трапезам.

Я вздохнул.

– Может быть, вам что-нибудь нужно?

– Нет, не стоит обо мне так беспокоиться.

– Просто я хочу привести Господу живого святого, а не святые мощи! – взорвался я.

– Ну, какой я святой?

– А вот это уже лицемерие. Грех, между прочим. Нормальные люди не живут по семьсот лет!

Франциск улыбнулся.

– Откуда вы знаете, что нормально, а что нет? Я пожал плечами.

– Брат Франциск, вы заблуждаетесь. Как только вы увидите Господа, ваши сомнения развеются, и вы примете его сторону. Так уже бывало со многими.

– Этого-то я и боюсь.

– Чего?

– Несвободы.

– Мы свободны.

Франциск покачал головой.

– Ну, что вы упрямитесь? – продолжал уговаривать Я. – Вы один. Ваши последователи вас предали.

– Они слабые люди. Не стоит осуждать их за это.

– Как с вами трудно, со святыми! И что Господь в вас нашел?

Франциск не ответил. Солнце зашло и больше не грело старика, и, кажется, это расстроило его гораздо сильнее, чем напоминание о предательстве ордена.

– Завтра мы едем в Рим, – строго сказал я. – Встанем рано. Готовьтесь.

Святой покорно кивнул. Глаза бы мои не видели! Я повернулся и вышел из комнаты.

Утром погода испортилась. Стало холоднее, пошел дождь. Франциска посадили на заднее сиденье автомобиля, между двух охранников. Марк сел за руль, а я рядом с ним. Но, когда мы подъезжали к Сполето, небо очистилось и вновь выглянуло солнце. Но птицы по-прежнему летали низко, и, вот странно, всю дорогу над нами вилась целая стая голубей.

– Не хотите начать проповедь, брат Франциск? – поинтересовался охранник по имени Макс – тот, который жаловался мне на голодовку пленника.

Святой улыбнулся.

– Слушай, Макс, посмотри-ка, а у нас цветы из-под колес не вырастают? – подхватил его напарник.

Макс честно высунулся в окно и изучил дорогу.

– Не-а. Наверное, почва неподходящая, асфальт всё-таки.

– Прекратите! – строго приказал я.

Через полчаса мы остановились в горной долине, возле небольшой придорожной забегаловки, и пошли обедать. Франциска оставили в машине под присмотром Макса.

Я взял две порции гамбургеров в булочках и два яблочных пирожка.

– Пойду отнесу старику, – объяснил я Марку. – Вы пока ешьте.

– Да что ты с ним цацкаешься? – возмутился мой напарник. – Он не дитя малое. Слава богу, старше нас с тобой вместе взятых и, знаешь ли, поумнее. Тоже мне, беднячок!

– Не сердись, Марк Он просто сумасшедший старик.

Я вышел из кафе и сел в машину на заднее сиденье, рядом со святым.

– Вот, поешьте. Гамбургер можно вынуть. Возьмите булочку. Здесь капуста, огурчик.

Франциск вытянул за хвост обрезок капустного листа и отправил в рот.

– Спасибо.

– Слушай, Петр, – обратился ко мне Макс. – Мне тут надо отойти. Ты не посторожишь?

– Иди, конечно.

Макс снял с руки браслет наручников, которыми был скован с Франциском, и передал его мне вместе с ключом.

– Не люблю я этого, – сказал я, когда Макс ушел. Снял браслет с руки святого и с отвращением бросил наручники на переднее сиденье.

– Спасибо, – сказал святой, потирая запястье

– Слушай, брат Франциск, убирайся, а, надоел ты мне до смерти!

– Нет! Что вы! Вас за это накажут.

– Ничего мне не будет. – Я открыл дверь и попытался вытолкнуть святого наружу. Но он уперся.

– Не надо, сеньор Болотов! Вы себя погубите!

– О себе подумай! Ну, быстро, пока Макс не вернулся. Он не такой добрый!

Франциск покачал головой.

– Если у вас в раю все такие идиоты, я предпочту ад! – Я увидел, что Макс появился из-за поворота и приближается к нам, и захлопнул дверь.

– Не надо, молодой человек, в аду хуже, – серьезно сказал Франциск

– Я снял с него наручники, – объяснил я, когда Макс сел в машину. – Он и так не сбежит.

– Угу. Я тоже так думаю.

– Это тебе, – я пихнул ему вторую, нетронутую порцию гамбургера. Вообще-то я планировал ее для себя, но как-то расхотелось. – Я пойду к Марку.

После обеда, как только мы с Марком и вторым охранником, Сергеем, вышли на улицу, мы сразу почувствовали неладное. Дверь нашей машины была открыта, и в салоне не было заметно никакого движения. Мы бросились к автомобилю. Франциска там не было, а Макс лежал, откинувшись на спинку сиденья Он был без сознания. Я нашел в аптечке нашатырный спирт и сунул ему под нос, а Марк применил более радикальное средство: он отхлестал своего подчиненного по щекам, не слишком доверяя медицине. Макс очнулся.

– Что случилось? – требовательно спросил я. – Где Франциск?

Макс ошалело посмотрел на пустое сиденье.

– Не знаю.

– Как это не знаешь?

– Мы молились. Святой Франциск предложил помолиться перед едой, и я решил, что это правильно.

– «Решил; что это правильно», – передразнил я. – Нашел с кем молиться! Ну и что?

– Был свет, очень яркий, и словно шорох крыльев. Потом… Не помню…

– Перед Господом ответишь! – строго сказал я.

Остаток дороги до Рима прошел невесело. Макс был подавлен, я кусал губы, а Марк подозрительно смотрел на нас обоих, словно на заговорщиков.

ГЛАВА 2

Мы свернули на виллу Боргезе со стороны улицы Витторио Венето, проехав под очередной римской развалиной. После поселения здесь Эммануила часть парка закрыли для посещения, и на входе у нас проверили пропуска. Господь принял нас сразу, и я решил начать с хорошей новости:

– Орден святого Франциска вынес решение присоединиться к присяге.

Господь кивнул.

– А сам Франциск Ассизский?

– Он был у нас в руках, – я вздохнул. – Но ему удалось бежать.

– Как? – Учитель впился в меня глазами.

Я рассказал. Равви поморщился.

– Все за дверь. Я буду говорить только с Максом. Далеко не уходите.

Мы проторчали под дверью минут пятнадцать. Я рассеянно смотрел в окно на огромные кедры и платаны парка, когда на пороге наконец появился Макс.

– Господин Болотов, Господь требует вас, – весело сказал он.

Я обреченно вошел в комнату.

– Это правда, что ты снял с него наручники? – резко спросил Учитель.

Отрицать было бесполезно. Я кивнул.

– Почему?

– Он просто безобидный немощный старик…

– Безобидный и немощный вас всех переиграл! Надо было поменьше с ним разговаривать.

– Он был такой смиренный…

– Смирение – великая сила. Тебе бы поучиться у него смирению и покорности, Пьетрос. Ты думаешь, что ты его спас? Нет! Ты его погубил, оставив в плену его заблуждений. И эта погибшая душа на твоей совести.

– Но я же его не отпускал!

– Ты думал об этом. И не смей утверждать, что это не так! Ты не веришь в меня, Пьетрос.

Я отчаянно замотал головой.

– Да, если бы ты верил в меня, ты бы привел ко мне своего лучшего друга, своего брата, свою мать. Привел бы связанными, если бы они посмели сопротивляться! И сделал бы это радостно и с легким сердцем, потому что верил бы в то, что я справедлив и милосерден и моя власть – благо. Ты виновен не меньше Лойолы и принесешь покаяние вместе с ним.

Я вопросительно посмотрел на Господа.

– Да, Лойола захвачен в Испании. И я уверен, что Филипп, в отличие от тебя, доставит его до места.

Эх! Лойолу я бы тоже не выпустил.

– Но ведь с Франциском был Макс, когда старик бежал, – попытался оправдаться я.

– Не суди других. Это мое дело. Итак, в день присяги, двадцать пятого декабря, ты придешь в собор Святого Петра босым, в одной рубашке, возьмешь свечу, встанешь на колени перед алтарем и не посмеешь подняться, пока я тебе этого не позволю. Приготовься, что это надолго. А до этого дня чтоб я тебя не видел!

– Я должен покинуть виллу?

– Безусловно! Кстати, знак на твоей руке пока буду видеть только я и святые. Ты ведь уже понял, что они видят знаки? Для всех остальных и для тебя тоже символ спасения исчезнет.

Я испуганно взглянул на тыльную сторону ладони. Трехлучевая свастика бледнела и истончалась, пока не исчезла совсем.

Я с ужасом посмотрел на Господа.

– И не удивляйся, если на тебя посмотрят, как на отверженного, – беспощадно заключил он. – Ты не достоин того, чтобы носящий Знак Спасения подал тебе руку! Всё. Убирайся, – и Господь отвернулся к окну.

Я понуро вышел из комнаты, пряча глаза от Марка и Сергея. Бывший спецназовец взглянул на мои руки, не увидел знака и отступил на шаг, не сказав ни слова.

Из моих комнат меня выселили в этот же вечер. Просто пришли и приказали освободить помещение. Я собрал свою старенькую синюю сумку и вышел на улицу. Было холодно и влажно. Дул порывистый ветер, закручивал вихрями и гнал вдоль аллеи опавшие листья платанов. Небо вновь затянули тучи.

Я поселился было в пятизвездочной гостинице «Экселсиор» на Виа Витторио Венето, что не так плохо. Местная Тверская с рядами магнолий по обе стороны. Попытался расплатиться по карточке. Портье вернул ее мне c виноватой улыбкой.

– Что-то не так. Банк не оплачивает вашу карточку. Но мы принимаем солидовые чеки и даже наличные. Вы можете расплачиваться за каждый день.

Чековой книжкой Эммануил меня не обеспечил, а самому заняться было некогда, и я пошел искать банкомат. Таковой обнаружился в вестибюле.

«Ваша карточка не валидна, – высветилось на дисплеe, – Свяжитесь со своим банком».

У меня засосало под ложечкой. Я перешел на другую сторону улицы и помучил еще один банкомат. То же самое.

Я сдался и позвонил в банк

– Минуточку, сеньор Болотов. – Клерк гулко положил на стол трубку и исчез по крайней мере минут на пять. – Уточните, пожалуйста, номер вашего счета, – наконец возник он из небытия.

Я уточнил.

– Сеньор Болотов, ваш счет арестован.

И я услышал короткие гудки.

На этом окончились мои пятизвездочные развлечения, и я потащился к Центральному вокзалу, району дешевых пансионов. Впрочем, дешевые – понятие относительное. Тех четырехсот солидов, которые, к счастью, завалялись в моем кошельке, мне хватило бы дней на десять. В самом дешевом месте. Если конечно, ничего не есть.

Оставалось искать работу. Дня через два я окончательно убедился, что программисты нигде не требуются, к тому же я внезапно обнаружил, что больше не понимаю итальянского. Кому нужен иностранец без знания языка?

Оказалось, нужен. Мойщиком машин за пять солидов в час. И я вынужден был перебраться в грязный притон на окраине города и жить под одной крышей с неграми, китайцами и дешевыми проститутками.

А в ноябре пошел снег. Чего попросту не могло быть. Здесь температура никогда не опускалась ниже пяти градусов тепла. Местные жители удивленно смотрели на это чудо, а римская детвора безмерно радовалась неожиданной возможности поиграть в снежки.

Меня же это обстоятельство абсолютно не радовало, поскольку я не взял из дома теплой одежды, а купить было не на что, слишком много денег пожирало жилье и еда. Впрочем, я надеялся накопить, но в середине ноября меня уволили, даже не объяснив причины.

Деньги стремительно утекали между пальцев, и скоро я уже не мог позволить себе купить утреннюю газету, а телевизора в номере не было. Я остался без информации, а еще через неделю впервые посетил бесплатную столовую для бедных. Признаться, после рациона виллы Боргезе она произвела на меня удручающее впечатление.

Наступил вечер. Я сел на кровать и закутался в дырявую выцветшую тряпку, которую хозяин притона гордо именовал одеялом. Было холодно и промозгло.

Вдруг в дверь постучали.

– Войдите, открыто, – устало сказал я. Замки здесь не были предусмотрены.

Обшарпанная дверь капризно застонала и распахнулась. На пороге стоял Марк в роскошном, с иголочки, пиджаке и неярком, но явно дорогом галстуке (я раньше не замечал, что мой друг тоже неплохо одевается). В одной руке Марк держал торт, в другой бутылку шампанского и весело смотрел на меня.

– Марк! – воскликнул я. – Заходи! Как ты меня нашел?

Мой друг водрузил торт и бутылку на заплеванный и исписанный стол, который при этом угрожающе покачнулся, и плюхнулся рядом на видавший виды стул.

Я зажмурился. Но стул выдержал, только предостерегающе крякнул.

– Ребята видели тебя в бесплатной столовой, – объяснил Марк.

Я отвернулся к окну.

– Да не стремайся ты, все будет нормально, – сказал он, развязывая торт, и на его рукавах сверкнули алмазные запонки.

– Меня с работы уволили, – проговорил я.

– А где ты работал?

– На автостоянке. Машины мыл.

– А, это у тебя хозяин попался перестраховщик. – Марк открыл торт и разрезал его на аккуратные кусочки.

– Почему?

– У тебя Знака нет.

– Ну и что?

Он удивленно посмотрел на меня:

– Ты что, новостей не знаешь?

– У меня денег нет на газеты.

– А когда работал?

– На пальто копил.

Марк скорбно промолчал.

– Ну, что там произошло? – устало спросил я.

– А произошло вот что. Господь объявил, что до конца февраля все должны принести покаяние и присягу и обрести Знаки Спасения. С первого марта вступает в силу «Закон о погибших». В нем неотмеченные Знаком Спасения объявляются вне закона и нарекаются «погибшими». Тот, кто убьет или ограбит «погибшего», не считается совершившим преступление и не подлежит наказанию. У «погибших» нельзя ничего покупать и им ничего нельзя продавать. Их нельзя брать на работу и подавать им милостыню.

– Марк! Что же тогда можно? Это же бесчеловечно!

Он сурово посмотрел на меня.

– Можно и нужно взять «погибшего» за ручку и отвести в церковь к верному Господу священнику, чтобы «погибший» обрел Знак Спасения и стал «возрожденным». За это куча плюшек приведшему, вплоть до денежной премии, и подъемные «возрожденному». Очень приличные, между прочим.

– Но это же тоталитарное общество!

– Ты еще вспомни безнравственное учение о свободе совести!

– Почему безнравственное?

Марк вздохнул.

– Если мы позволяем человеку верить, как он хочет, мы сознательно толкаем его к гибели. Петр, неужели, если ты увидишь, как слепой движется к пропасти, ты не встанешь у него на пути?

– Но, может быть, это я слеп?

– Вот, Петр. Ты не веришь. Иначе у тебя не возник бы этот вопрос. Правильно тебя Господь наказал.

Я прикусил губу.

– Если бы ты верил, Петр, ты бы сразу понял, что Господь просто хочет спасти как можно больше людей.

Марк возился с бутылкой, сдирая с нее серебристую бумагу и снимая проволочку. На его руке красовался черный Знак Спасения. Я с завистью смотрел на него.

«Конечно, он прав, – думал я. – Господь ведь заботится только о нашем спасении. А я все так же преступен и не пекусь о собственном исправлении».

– Слушай, Марк, а когда я принесу покаяние, как ты думаешь, Знак появится?

– Никаких сомнений.

Пробка шампанского наконец подалась и с грохотом вылетела на волю.

– Давай за это выпьем, – предложил Марк.

Марк навещал меня еще несколько раз и даже подкидывал денег.

– Ты бы что-нибудь посерьезнее принес, – попросил я как-то, тоскливо глядя на очередной торт. – Мяса там и вина. А то ублажаешь, как девицу.

– Будет сделано, – пообещал он.

И в следующий раз торт сменила колбаса. Прибывшее с нею вино называлось «Обитель ангелочков» и было французского происхождения. Вкус оказался куда лучше названия.

– Слушай, а тебе от Господа не влетит за то, что ты меня подкармливаешь? – спросил я.

– Он мне не запрещал.

В начале декабря газеты сообщили о том, что Северная Европа признала власть Эммануила. Я представил себе хипов со Знаками Спасения, покуривающих марихуану на лужайках Амстердама, и мне почему-то стало не по себе.

Спустя неделю Господь посетил островную часть Англо-Французской Федерации: сначала Англию и Шотландию, потом – Ирландию. Визит был мирным, но очень эффективным – Эммануила признали.

Честно говоря, меня беспокоило еще одно обстоятельство. Снег, вопреки ожиданиям, не собирался таять, и температура явно была ниже нуля. Я с содроганием думал о том, как пойду по улице босиком.

– Не дрейфь, Петр, – успокоил мой друг. – Я тебя до собора на машине довезу.

– Господь увидит.

– Ничего, мы остановимся за утлом.

– Ох! Переться через всю площадь!

– А кому сейчас легко? В газетах пишут, в Москве вообще пятьдесят три градуса мороза. Система отопления вышла из строя. Буржуйки топят книгами и мебелью. А ты «босиком по снегу»! Подумаешь!

– Тебе бы так!

– Я «погибших» не выпускал, – Марк уже вовсю пользовался этим термином. – И, если Господь прикажет пройти босиком по снегу, не испугаюсь, не беспокойся. Хоть по раскаленным углям!

– Хвастун!

– Нисколько.

И вот этот день настал. Точнее, холодное хмурое утро двадцать пятого декабря. Как и обещал, Марк довез меня почти до площади Святого Петра и остановил машину на Виа дель Сайт Уффицио.

– Ну, давай, – и Марк подал мне длинную белую рубашку.

Я поморщился.

– Переодевайся, переодевайся. Пятнадцать минут осталось до начала церемонии.

Я переоделся.

– Туфли скидывай!

На тротуаре лежал беспощадный снег. Я с сомнением посмотрел на него.

Марк, не говоря ни слова, наклонился и начал расшнуровывать ботинки.

– Ты-то зачем? – удивился я.

– А я слов на ветер не бросаю. Сказал пройду босиком, значит, пройду.

– Да ты был пьян!

– Тогда почему я это помню? – поинтересовался мой друг и снял носки. Я усмехнулся и последовал его примеру. Он очень забавно смотрелся в дорогом костюме и босиком.

Мы вышли из машины, и снег неприятно обжег мне ступни.

Площадь Святого Петра уже была полна народу, но для принимавших участие в присяге был оставлен проход. В соборе все было готово. Господь стоял рядом с алтарем и бесцеремонно опирался на него рукой. Прямо перед ним, у его ног, располагалась крипта с мощами святого Петра. Как огромный колодец с мраморной оградой и свечами в толстых золотых подсвечниках в форме гигантских цветов.

Я взял свечу и преклонил перед ним колени. Сразу за криптой. Он словно не заметил меня и уставился на Марка, точнее, на его босые ноги.

– Рад видеть тебя, Марк, – с усмешкой сказал он. – Бери свечу и становись рядом с Пьетросом. На колени.

– За что? – мой друг ошарашенно смотрел на Господа.

– За то, что усомнился в моей справедливости, – отчеканил тот и отвернулся.

Марк зажег свечу и встал на колени. Я услышал слева от себя его скорбный вздох.

Перед нами был главный алтарь с витыми, коричневыми с золотом, колоннами, поддерживающими высокий бронзовый балдахин. На престоле уже горели свечи, а за ним зачем-то поставили высокое деревянное кресло.

Собор наполнялся. Справа от нас расположились кардиналы и епископы, слева – римские священники, а позади преклонили колени Лука Пачелли и его францисканцы.

Господь окинул зал горящим взглядом, подошел к престолу и сел за него на деревянное кресло. Перед Учителем, там, где должен был быть крест, на престоле стояла золотая чаша, похожая на причастную, но отмеченная алмазный Знаком Спасения.

Раздались звуки органа. Господь встал, и все, кому было позволено стоять перед ним, пали на колени. На Учителе был белый хитон из тонкой ткани, почти без украшений, только золотое шитье по рукавам, и белоснежный плащ. Непокрытая голова. Распущенные волосы до плеч. Он поднял руку.

– Мир вам и благословение, всем, пришедшим сюда для покаяния и присяги! Сегодня – начало Нового Мира. И вы стоите у его истоков. И вы первые пройдете через золотые врата Небесного Царства. Повторяйте же за мной! Верую во Единого Господа Эммануила, творца неба и земли, всего видимого и невидимого, пришедшего во плоти судить живых и мертвых. Чту имена его, прошлые и будущие: Иисус и Кришна, Один и Кецалькоатль [17]17
  Кецалькоатль – у индейцев Центральной Америки одно из главных божеств, бог – творец мира, создатель человека и культуры, владыка стихий, бог утренней звезды, близнецов, покровитель жречества и науки.


[Закрыть], Калки [18]18
  Калки – белый рыцарь, образ которого примет Вишну в конце времен. Последняя аватара Вишну.


[Закрыть] и Майтрейя [19]19
  Майтрейя – последний будда, будда грядущего.


[Закрыть]. Верую и покоряюсь! И в Знак Спасения, единый, избавляющий от погибели и вечного пламени, на правой руке, проставляемый милостью Господа, благой и славимый. И в Единую Церковь Третьего Завета, самим Господом возглавляемую и ведомую. Верую и покоряюсь! Чаю воскресения мертвых и жизни будущего Царства. Аминь.

И весь собор повторял за ним, медленно, нараспев. Слова, сливаясь, летели в купол, и он пел, как огромный колокол.

– Теперь это ваше Credo [20]20
  Сгеdо (лат.) – верую.


[Закрыть], – заключил Господь. – Credo новейшего завета И пусть его читают во всех церквях. А сейчас я хочу разделить с вами трапезу. Он сел и преломил лежавший перед ним на золотом подносе круглый хлеб. – Мария!

К алтарю поднялась Мария Новицкая. Она была одета в белое и на удивление скромно. Длинная юбка, длинные рукава. Правда, шпильки, но здесь уж ничего не поделаешь, у всех свои слабости. Я даже не сразу узнал ее.

– Он выписал ее из Москвы еще месяц назад, – шепнул мне Марк. – Раньше не хотел подвергать опасности, а теперь решил, что все спокойно.

Мария прочитала новое Credo, приняла от Господа кусочек хлеба и отпила из чаши. Учитель благословил ее.

– Филипп!

Мой старый знакомый Филипп Лыков повторил то, что сделала Новицкая, только почему-то побледнел, когда пил из чаши, но преклонил колени перед алтарем и принял благословение Господа. Потом были Иоанн и Матрей, те апостолы, что оказались в этот момент в Риме.

– Павел VII!

Папу принесли на носилках. Он был страшно худ, а кожа его имела желтоватый оттенок. Господь впился в него глазами, и старик слабым голосом, медленно, повторил Credo, позорно споткнувшись на «Кетцалькоатле» (впрочем, в этом месте спотыкался каждый второй). Папа принял причастие, и я увидел, как на его руке проявляется Знак Спасения.

– Игнатий Лойола!

Вот так, без упоминания его святости. Может быть, из святых и правда можно разжаловать?

Лойолу привели двое мускулистых парней и поставили его на колени перед престолом. Святой поднял голову и посмотрел в глаза Господу. И два горящих взгляда встретились, как пламенные мечи. Этот поединок продолжался мучительно долго, но наконец Лойола опустил голову и тихо сказал:

– Прости меня, Господи, я принял тебя за другого.

– Встань, святой Игнатий, и прими причастие Третьего Завета. Ты прощен.

Потом были другие святые. Кого-то приводили, кто-то приходил сам, но неизменно на их руках появлялись Знаки Спасения.

Церемония продолжалась. Святых сменили кардиналы и епископы, а хлеб все не кончался, и в чаше оставалось вино.

– Подумаешь, семью хлебами накормить толпу! – прошептал я. – Можно и одним!

– Не богохульствуй! – оборвал Марк. – Тебе мало?

Мало мне не было. Колени жутко болели, к тому же я замерз. По моим расчетам, давно миновал полдень, а Господь словно забыл о нас.

Началось причастие представителей рыцарских и монашеских орденов: бесконечные иоанниты, доминиканцы, кармелиты…

– Марк, а когда же мы? – шепотом спросил я.

– Заткнись, а то это будет завтра!

Францисканцы были последними, как провинившиеся. Храм пустел. В высоких окнах за алтарем небо приобрело багровый оттенок. Мы остались вдвоем перед престолом Господа.

– Марк! – наконец сказал он.

Мой друг с трудом поднялся на ноги и подошел к алтарю. Причастие, благословение. Когда же это кончится? Я уже еле стоял.

– Пьетрос!

Все мышцы болели. Я сжал зубы и попытался подняться. Марк было бросился мне на помощь, но Господь строго посмотрел на него.

– Ну, Пьетрос, – сказал Учитель, когда я встал перед престолом.

И я отчеканил Credo, накрепко врезавшееся мне в память за сотни повторений. Хлеб оказался обычным, только чуть сладковатым, а в чаше пылал огонь. Я помедлил, но наткнулся на горящий взгляд Господа.

– Это не смертельно, Пьетрос! Пей! – шепнул он.

И я отпил. Вино, но с сильным привкусом крови. Или мне это только показалось?

Я преклонил колени перед алтарем.

– Встань, я благословляю тебя!

Я мучительно поднялся.

– Иди и больше не греши! – усмехнулся Господь.