Текст книги "Если проткнуть глобус. Том 2"

Здесь будет город-сад

Канберра (англ. Canberra, произносится – столица Австралийского Союза (Австралии). Канберра является крупнейшим городом Австралии, расположенным внутри страны, а не на побережье. Население Канберры с городом-спутником Куинбиан как городской агломерации Канберра – Куинбиан составляет 432 141 человек. Город является административным центром – Австралийской столичной территории, которая включает в себя также небольшую сельскохозяйственную зону и национальный парк Намаджи. В 250 км к северо-востоку от Канберры находится Сидней, а в 450 км к юго– западу – Мельбурн.

Из всемирного источника знаний

Вообще, Канберру как столицу решили построить, чтоб драку прекратить, то есть чтобы «ни Сиднею, ни Мельбурну». В 1913 году. Оказывается, явление «спорит Вологда и спорит Кострома» на всей земле весьма распространенное.

Вот и расположили столицу в котловине Австралийских Альп, не на море. Искусственное озеро Берли-Гриффон вырыли, железной дорогой с Сиднеем соединили, с Мельбурном автодорогой. Парламент возвели и федеральное правительство в 1927 году перебазировали на новое место жительства.

А здесь нету дождя! И тепло. И солнце. Здесь действительно просторный легкий воздух. И ощущение защищенности и благополучия в атмосфере.

Прикольно, что столица задумывалась как город-сад, по плану американских архитекторов У. Б. Гриффина и М. М. Гриффина. Прикольно, потому что именно в это время в России, где-то в 1929 году, с похожим воодушевлением были рождены знаменитые стихи Маяковского о строительстве социализма:

«И слышит шепот гордый вода и под и над: «Через четыре года здесь будет город-сад!».

О Кузнецке писал. Тоже построили. Всем город-сад нужен. Вне зависимости от национальности, вероисповедания и общественного строя. Как мечта, что ли.

Раньше на месте столицы, вообще, с древности проживали аборигены нгуннавал и валгалу. В начале девятнадцатого отобрали у них место, самих натурализовали, то есть охристианили. Но место, видимо, намоленное было. Поэтому пусто не осталось. Кстати, название «Канберра» в переводе с диалекта обозначает «место встречи», которое, понятно, изменить было нельзя. Так сошлись звезды.

Короче, долго ли коротко, но построить город-сад построили. А насыщенную бурлящую жизнь вдохнуть забыли. Или не смогли. Или не посчитали нужным.

– Как так? – все даюсь диву я во время первой ознакомительной пешей проходки по городу, куда, ближе к центру, мы подъехали с нашей окраины на рейсовом автобусе, – Столица и без людей! Как в лесу. На километр в обе стороны никого не видать.

– Даже спросить, если заплутаешь, не у кого, – тоже немного огорошен Пятачок.

– Безобразие!

Зато воздух томно насыщен божественными ароматами эвкалиптов. Да…

Для меня запахи, это …ну я говорила… Здорово! Унюхались с Пятачком, тоже на это дело неравнодушным, досыта. В руках листочки нарастирали, к носам поприставляли, поверещали и, немного компенсировав этим «когнитивный диссонанс», все-таки поотвешивали комплименты создателю.

Наша первая прикидочная недалекая вылазка в город закончилась тем, что, добравшись до места пересадки на «наш» автобус, мы обнаруживаем, что некоторые автобусы, в том числе и «наш», в выходной перестают ходить в семь часов вечера, а ты этого не предполагал, потому что так не бывает, поэтому теперь, как дурак, сидишь на пустынной остановке и чешешь репу. Как-то даже не веря интернету, который вещает, что теперь на автобусе №61, 69 и 71 вы только в понедельник сможете отсюда добраться до дома, а это девять километров, и сегодня воскресенье. А сейчас, «звиняйте». Общий привет.

– Твою же мать! Надо же столица – пустынный город, где никто не ходит пешком и не ездит на автобусе, особенно в выходные, – ругаюсь я на нестыковку и смотрю на Люду, – Опять траты на Убер? Может, пешком?

Для бешеной собачки, э, для меня, то есть, семь километров, не крюк. Но Пятачок не в восторге от слова «абсолютно». Хмурится, губы поджимает, знаю я эту манеру.

Смеркается, ветер уже реально прохладный поднимается. Люда домой хочет быстрее, аргументирует, что мы после первой вылазки дорогу в лицо еще не знаем, а плутать, на ночь глядя, то еще удовольствие. Ну, да.. Плавали.. Плутать – это «мое», хлебом не корми, дай поплутать, на счастье тем, кто рядом. А домой, на теплую кухню, я тоже хочу.

Моя решимость на пеший переход, не найдя поддержки, быстренько тает, я сдаюсь, и, продемонстрировав негромким бурчанием недовольство «что мы разоримся», соглашаюсь на Убер. Сидя в теплой машине я, конечно, понимаю, что Пятак прав, лишний героизм на австралийских без– граничных просторах ни к чему, но выйти все равно предлагаю не доезжая до дома за два километра, у знакомого магазина. Принцип такой.

– Прогуляться можно по березовым аллеям до темноты, и… все равно это хоть какая-то экономия денег!

Причем по меркам, очевидная! Ну вот хоть режьте меня, не могу я транжирить.

– Путешествие еще долгое, и это может вообще стать вопросом жизни и смерти где-нибудь, тогда вспомним об этих копеечках! – продолжаю убеждать я нас.

Пятачок грустно замечает, что вопрос жизни и сохранения здоровья стоит между прочим и в эту минуту, но на вечернюю прогулку идет, и вроде как даже остается доволен променадом. Такой вот вечер выдался. Не без этого. Главное, что мы дома, и так нам здесь хорошо, что уезжать не хочется.

Ночью нежно опускается безветрие и, наконец, укутывается в настоящей темноте с чистым безоблачным небом. Звёзды становятся по-настоящему яркими. Отлично видный сам, с жирностью не менее четырех с половиной процентов, Млечный путь и Южный крест с Центавром. Все это можно до полного одурения наблюдать прямо в глубине нашего уютного дворика, расслабленно лежа на шезлонге. И все это на фоне дурманящих и волнующих что-то в животе запахов ночных деревьев, которыми переполнено пространство нашего двора. Негромко тарахтят цикады.

Но шезлонг и способность к медитации на нем находятся немного позже, по мере привыкания к накрывающему тебя при первом подъеме головы к вселенскому величию. Потому как, когда я в первый раз выхожу ночью, причем не очень охотно, из уютного домика, по привычке подышать перед сном, и по привычке запрокидываю голову к небу, то на пару секунд наступает паралич дыхания. Члены немеют, рот открыт. Забыв поставить челюсть на место, дергаюсь как от электрического импульса и рву обратно в дом. Схватив за руку ничего не понимающую полусонную Маракулишну, я тащу ее на улицу и попутно ору:

– Не смей спать, вставай! Там такое!!! Ты никогда себе не простишь.

Люда, понимая, что сегодня лучше не спорить, перебирает ногами и, оказавшись в темном углу двора, послушно направляет взор в бесконечность.

Если ты когда-нибудь будешь свидетелем захвата человека звездной эйфорией, то жизнь прожита не напрасно. Пятачок, пробормотав: «Ой, мама и Оля, Оля, что это…», – тихо начинает оседать.

Нас растворяет сияющая бездна. Счастье от принятия Пятачка бесконечностью и бесконечности Пятачком так огромно, что я собираюсь прослезиться. Вместе с ней. И делаю это.

– Ты знаешь, – вернувшись из глубин Галактики, тихо изумляется Пятачок, – А ведь я могла и не выйти ночью. Обычно перед сном так кроватка манит, что просто неохота никуда идти.

– Это у всех так. Инерционность и усталость. Некогда.

И мы просто безмолвно сидим под звездным небом, забыв про свое человеческое несовершенство. Вдруг Пятачок, не зная, но почти дословно, произносит популярную фразу из «Безымянной звезды»:

– А многие ведь так и живут, и не видят Большую Медведицу, то есть Южный крест, звездное небо.

– Они думают, что они живут.

Освальдо Танго: Ольгита, я прочел все твои данные. Но я не понимаю, как тебя полностью называют? Какое твое второе имя? У нас по два имени, допустим я Освальдо Гильермо, Оскар Луис, моя дочь Джессика Сабрина. И потом добавляется фамилия. Я Освальдо Гильермо Адорно.

Olga Tango: Я знаю. А у нас сначала фамилия. Потом имя, потом отчество.

Освальдо Танго: Отечество?

Olga Tango: Отчество. Упоминание о принадлежности отцу. Не знаю, как это объяснить. Это производное от имени отца. Допустим, я Ольга Анатольевна. Olga Anatolyevna (este es un segundo nombre).

Освальдо Танго: Анатольевнита?? это будет ли уменьшительное от твоего имени? красивое твое имя! Беллиссимо Твое имя.

Olga Tango: No, solemos mencionar el nombre del padre. Anatoly es el nombre del Papa)))) Нет, мы обычно упоминаем имя отца. Анатолий, это имя папы.

Освальдо Танго: Ты имеешь ввиду Папу римского?

Olga Tango: О, боже.. Папу Римского)))) Дурацкий переводчик… Причем здесь римский папа? Просто своего родного отца. Имя моего отца Анатолий.

Освальдо Танго: El amor su mas alto grado de afinidad transforma une. Любовь, ее высшая степень родства, преображает. Я начинаю понимать. Кстати, моего внука зовут Иван.

Olga Tango: Это крайне необычно! Русское имя!

Освальдо Танго:  Да, моя любовь. Это не удивительно.

Освальдо Танго: Но у тебя самое красивое имя. Родное и я давно знаю его.

Olga Tango: Согласна. Я в курсе, что оно популярно в Латинской Америке.

Освальдо Танго: Да, это верно. Но я знаю твое имя давно. А вот ты мое имя наверняка никогда не встречала раньше.

Olga Tango: Я давно хотела рассказать тебе одну забавную историю.

Olga Tango: Однажды, когда мне было лет одиннадцать, в России в кинотеатрах показывали мексиканский фильм «Есения». Это простой романтический фильм на подобие современных мыльных опер, с хорошим финалом и большой, подвергнувшейся испытаниям любовью. Не знаю, чем он захватил меня, но я это был жесткий захват. Сильно.

Olga Tango: Я ходила смотреть его каждый день. Я будто пила сладкий нектар. Я понимала, что надо остановиться, но не могла насытиться. Я усилием воли прекратила посещение кинотеатра после пятого сеанса, но только потому, что почувствовала, что родители сильно обеспокоены, все ли со мной в порядке. И я решила их не пугать.

Olga Tango: Дело в том, что главного героя звали Освальдо. Твое имя я отлично знаю с детства.

На другой день мы совершаем основательную полномасштабную вылазку в безлюдный город-призрак. С практически пустыми улицами и парками. Редкие машины, как запаянные сверкающие капсулы, пролетают по черному, лоснящемуся добротностью, асфальту с аккуратно нанесенной сложной белоснежной разметкой. Идем, привыкаем, стараемся внимания не обращать на непривычную пустоту, и в солнечном сплетении тоже.

Когнитивный диссонанс, похоже, решил продолжить наступление, сволочь какая, потому что изредка скользнувшие вдалеке тени прохожих, все ж нет-нет, да и всколыхивают иррациональную настороженность. С переходом в подозрение, что мы черт-те знает где, но не в реальном мире.

Следуя неусыпному графику, раз в полчаса мимо мягко шуршат почти пустые, отмытые как на Первое мая, желтые рейсовые автобусы. Основная масса автомобилей – это «японки». Но не только… Отчего-то массово бросаются в глаза праворульные Фольксвагены. Это непривычно, но факт.

«А левостороннее движение до сих пор странно воспринимается», – размеренно, как все здесь, прикидываю я.

Да, пробки в столице отсутствуют, как явление… И скученность людская отсутствует, как явление. Наверно, это здорово. Правда, я этого не чувствую.

– Люди, ау! Где вы, – взываю я, но никто не слышит мой призыв, – Ух… Даже подготовка пустынностью Новой Зеландии не может нейтрализовать полностью чувство ирреальности, нагоняемое Канберрой.

– Наверно, они и в жизни такие же разобщенные и регламентные, – предполагает Пятачок.

– Ты знаешь, прикольно, но как-то лет десять назад я начинала писать повесть о том, как веселый парень проснулся утром, а никого в городе-то и нет. Так вышло. Ходил он по пустынным, недавно еще живым улицам. И думал, что же надо сделать, чтобы выжить. И как он это преодолевал. Теперь ощущение нахождения в городе-призраке я сама испытываю по-настоящему.

– Наверно, надо будет дописать? – улыбается Люда.

– Наверно, надо, – задумываюсь я и ухмыляюсь, – Имею право.

О, чудо! Мы случайно натыкаемся на парк, куда идут люди-человеки! И их поток увеличивается! Мы понимаем, что она есть! Жизнь на планете!

Оказалось, здесь дает концерт местная самодеятельная группа, косящая под «Квин». Естественно, такое упускать мы не намерены.

– Пофиг на качество, главное, среди живых людей побудем! – внимаем вместе с толпой бравурным попыткам музыкантов передать меркьюревское воодушевление.

Легчает! Точно, а жизнь – налаживается! Правда, до конца дослушать выдержки не хватает. Совсем самодеятельная группа.

– Пошли дальше? – предлагает Людовик.

– Пошли! Уже нормально. Сейчас пойдет втягивание в жизнь столицы!

На выходе на дорожке нахожу одинокий изумрудный пластиковый пакетик с плотной зип-лок застежкой. Кто-то выронил в спешке. Как я люблю что-то находить!

С любопытством залезаю вовнутрь – в пакетике беленькие ментоловые фильтры для самодельных сигарет. Ах, вот как это бывает, это когда самокрутки делают! Здесь, да и в Европе это модно нынче. Пахнут вкусно. Люда опять смеется, что я всякую срань собираю. Это правда, но мое любопытство непреодолимо.

Пластиковый изумрудный пакетик решаю использовать как тару для хранения моих деревянных рун! Они туда помещаются ровно под завязку и надежно закрываются. Прямо вот как домик для них удобный нашелся!

– А находки я люблю. Мама говорила, что я как сорока и как Плюшкин, – мирно соглашаюсь какая-то адекватная сегодня я, – И перестановку мебели. И переезды, хоть куда, хоть на чем. И теперь учусь любить себя. Такой, какая есть.

На самом деле в Канберре посмотреть есть чего: и здание парламента, и концертный зал Альберт-холл, музеи, галереи, здания дипломатического района Ярраламла, гигантский мемориал капитана Кука, которого съели потом аборигены.

Вместо центральной площади в городе придумано озеро. На самом деле это канберряне не с жиру бесятся, а необходимая мера против подтопления. По сути, это запруда, которая тут живописно образовалась после того, как реку Молонгло дамбой перекрыли. Реально, отличное решение. Правда, оно мелкое, от четырех до двадцати метров, но большое. И во всяких красотах архитектурных и развлекательных по берегам утоплено.

Три моста в наличии для пересечения без обхода этого гигантского по периметру водного сооружения. Естественно, мимо не пройдешь, и мы на запах прибежали. Вода, зеленоватая, не кристальной чистоты, но как здорово! Люблю воду, набережная великолепная отгрохана, и дикие берега с деревьями до воды и кустиками оставлены для разнообразия. Лебеди ручные, белые, черные, плавают, жрать просят, по-моему. Но достойно. Красавцы, конечно… Главное, здесь есть люди! Вот они где все притаились! Пикники у них. Шашлыки и тенты. Выходные, как положено. Лето. Двадцать четвертое февраля. Отдыхаем душой.

Я все думаю, а смогла бы жить на необитаемом острове? Раньше была уверена, что да…

Освальдо Танго: Я, как и ты, связан с эзотерикой большую часть моей жизни. Я мастер тантрической йоги в области управления энергией. Преподаватель йоги, и кундалини-йоги, также занимался каратэ в стиле шотокан в течении двадцати пяти лет, сейчас практикую тайц-дзи и отлично владею акупунктурой и массажем тела.

Освальдо Танго: В кундалини мое духовное имя по нумерологии – *сахей пракаш пой*, и это означает *Лев, который безмятежно общается или принимает послания от Бога*. Я тоже много лет стою на пути Воина, как и ты.

Освальдо Танго: Вот почему тогда в Глориетте я уловил вашу сублимированную энергию, просто увидев Вас, а сейчас, не видя Вас, я полностью воспринимаю Вас. Я думаю, это здорово, что мы находимся в эзотерике.

Olga Tango: Ты даже не представляешь, как это здорово. Это самое главное. Я крайне воодушевлена, и сейчас улыбаюсь до ушей блаженной улыбкой растроганной идиотки. Так у нас в шутку говорят.

Освальдо Танго: Я хочу знать о тебе все. Мне нужно знать, какой пищи вы придерживаетесь в своей диете. Фрукты, овощи, макароны, мясные или рыба? В какое время вы ложитесь спать по ночам, и в какое время вы встаете. Тогда, если вы спите или идете гулять, где бы вы ни были, мои биоритмы будут созвучны твоим, и мы можем быть более сонастроены. Все это ради любви к жизни.

Освальдо Танго: Мне нужно знать, с какой стороны вы начинаете чистить зубы, как вы расчесываете волосы перед зеркалом, чтобы я смотрел на вас в моем зеркале в этот момент, легкий ветерок возвращает вашу память, и солнце очень хорошо говорит о вас. И с сегодняшнего вечера звезды будут сиять еще ярче для нас.

Освальдо Танго: Давно, еще в прошлой жизни, я знал, что мы с тобой одно целое. Я помню это. Я искал тебя. И мы нашли друг друга в этой жизни. Это фантастическая невероятная удача. Никто никогда не знал такого. Вот почему я говорю, что люблю тебя, я люблю тебя.

Освальдо Танго: Надеюсь, перевод верен тому, что я передаю.

Olga Tango: Перевод, конечно, плохой, но это действительно не важно. Я читаю и понимаю изнутри, как будто это по-русски.

Olga Tango: Ты знаешь, я тоже отмечаю странные вещи. Чем больше я погружаюсь в тебя, тем больше чувствую странную генетическую связь, синхронизация наших действий порой ошеломляет. Иногда мне кажется, что я читаю твои мысли.

Освальдо Танго: У меня тоже самое. Как-то ты пошутила, что я «твой». Я думаю эта оговорка не была случайной. Это так и есть. Мы принадлежим друг другу много тысячелетий. Эти слова как некая печать заставляет вибрировать кровь на уровне памяти ДНК, пробуждая странные давние видения. Это невероятно. И вряд ли с этим что-то можно поделать.

Olga Tango: А ты хотел бы что-то поделать?.. Возможно, все-таки избавиться от меня, пока не поздно?).

Освальдо: Я не понял, что ты имеешь ввиду про избавление?…

Olga Tango: Извини. Это шутка. Я еще слишком плохо знаю язык для выражения нюансов. На самом деле я хотела сказать, что, если все так, как ты чувствуешь… вернее, все, что ты пишешь, находит очень глубокий отзвук в каких-то древних глубоких слоях моего существа. Меня немного это страшит, очень необычно.

Olga Tango: Возможно, мы действительно вначале просто пообщаемся, узнаем друг друга, и потом я решу, что делать дальше.

Освальдо: Что ты собралась решать? Когда все уже давно решено.

И не нами.

Из ПЗ. «Неужели мы увидели кенгуру!»

Прямо в парке-заповеднике в десяти минутах за нашим домом!

Заказник называется Ванниасса Хилс, мы живем рядом с его левым, практически выпирающим в город, краем. Он ограничен трассой Эрин-ейл Драйв.

В ответ на наши вопросы об экзотических сумчатых, наш хост Виктор просто предлагает нам сесть в машину и через пять минут высаживает у загородки в Национальный заказник. Пешком идти, правда, аж, десять минут, если попугаев считать. Но отказывать хозяину неудобно.

– Хорошо, по-моему, домик территориально нынче выбрали, – хвастаюсь я. – Хоть и переживали, что далеко, типа, от центра.

– Да не очень и переживали, – припоминает Люда, – Наоборот, ты сказала при знакомстве с местоположением будущего жилья, что «заповедник рядом». Помнишь? По-моему, это реально и было зацепкой для выбора. Отлично помню процесс этих поисков и эту мысль.

– Да?.. Ну да, точно, теперь вспомнила. Вот кто бы сказал тогда, почему.

Надо сказать, что многие местные диких кенгуру ни разу не видели! Особенно те, кто в Сиднее живут. Сами говорили. А ведь и реально, если подумать – города большие, у всех дела, работа, заботы, выбраться в степь кенгуру искать, это ж надо время и желание, а ни того, ни другого просто нет. Мы вообще уже были готовы, что посмотрим их только в зоопарке, смирились даже. Что делать… Ну, вот видим, что нет возможности за кенгуру гоняться по стране, где ты их искать будешь, с кем, вообще непонятно. Так все «не с руки». Это ведь только по телевизору легко и быстро получается посмотреть: выехали на джипах в степь, и там толпы диких кенгуру по дорогам скачут и по полям, снимай кино – не хочу. А тут даже остановку транспорта для поездки за город или еще куда не так легко вычислить, интернет ведь тоже врет, особенно в странах, где общественный транспорт не в моде.

Короче, честный Виктор отвечает на наш вопрос по поводу кенгуру

таким образом:

– Они есть, но не всегда, – и спокойно добавляет, – я, например, здесь пока не лицезрел.

– Как? За пятнадцать лет ни разу?

– Ни разу.

И поясняет, что времени нет. Да и какой в этом смысл. Упсссс, это перебор, но понятно…

«Так что, – подготавливает нас Витюшка, – Попробовать можно, но надежды лучше оставить дома». Мы прикидываем «ну и ладно» с этими сумчатыми, погуляем, птичек и цветочки посмотрим, раз уж хозяин сам решил нас до заповедника довести. На нет и суда нет.

Как все близко, нет, все-таки, на фига на машине было ехать, петля– ешь больше. Хозяин еще что-то рассказывает поясняющего, но, по-моему, не очень уверенно, как лучше идти и где есть вход, а мы в это время собираемся выходить из машины. Виктор еще раз деликатно и с заботой спрашивает, точно ли мы обойдёмся без него на обратном пути. Мы шутим, что «нет, конечно, но отпускаем тебя с миром», наш улыбается шутке и спрашивает, в какую все ж сторону пойдем? Видимо, чтоб потом знать где искать, когда не вернемся. Я, ещё одной ногой в салоне, вытягиваю руку, показывая Виктору случайно приглянувшееся направление, и замираю, потому что за кончиками пальцев отчётливо улавливаю… силуэт кенгуру. Это что, это вот что… Она вот и есть??? Серенькая с ушками? На хвостик опирается? Лапки у пузика. Кенгуру здесь?? Кенгуру здесь!

Прикованные как магнитом к зрелищу, мы на секунду оторвавшись, мыча: «А ты говорил, нету здесь, нету!», – тормошим Виктора, чтобы направить его внимание на чудо, пусть увидит, наконец, австралиец хренов, и, забыв попрощаться, не оборачиваясь, переполненные восторгом, идем ее смотреть. Мы ее смотрим долго, прямо стелемся по пятам. Потом мы ей надоедаем, и она уходит.

Как же мы счастливы, что все-таки, пусть одну, но увидели! Не передать. Какая жирная галочка! Вот спасибо. Вообще, мы подумали, что она здесь одна, в единственном экземпляре, через дыру в деревенской проволочной загородке просочилась. К нам, естественно. И все. Норма.

И вдруг, смотрим, по тропинке с другой стороны ещё одна идёт! Так это неторопливо, но деловито себя переносит прыжками.

– Ох, ты, боженьки! Ну и дела! – я не могу оторваться и как завороженная смотрю на это создание.

Сейчас нас заметит. И вижу, что она совсем не пугается, а даже делает шаг в нашу сторону. И еще один.

И тут я не могу сдержаться и, вытянув шею, непроизвольно начинаю бормотать нежные слова, как кошке там или еще кому, вкладывая офигенное тепло и расположение: «У ты, моя холёсенькая, кто тут такой клясивый, кто тут такой ушастенький, ты моя слатенькая, ты моя девочка».

И происходит точечный контакт глазами, я вижу, что она видит и чувствует, что я вижу и чувствую, и кенгуру бодренько делает еще два шага прямо ко мне. Я наполняюсь радостным волнением. Я уже точно знаю, что сейчас на мой зов она подойдет очень близко.

Неожиданно откуда-то выпрыгивает диверсантская прокалывающая мысль, «а кенгуру агрессивные и кусаются». И это просочившееся вовне чувство недоверия и опасности, как ветерком сдувает серое пушистое чудо, от меня. Я просто физически вижу, как пространство на уровне живота густеет, образуя оборонительную волну. Все, контакт потерян.

Втайне, я сначала даже испытываю некое облегчение, уж больно непривычно это все в таком явном проявлении, и без труда себя успокаиваю, что все правильно, «хорошего понемногу» и «осторожность превыше всего». Я молодец. Но почему это мое щемящее нутро свидетельствует о совершенно обратном.

Кстати, мой визави был «холесенький, а не холесенькая». Заметила, когда кунгур отходил под напором моего «на всякий случай». Молча, не обсуждая, проходим еще метров тридцать вдоль забора. Здорово, что увидели настоящих кенгуру…

Рефлекторно сощурившись при повороте головы в сторону теплого вечернего солнышка, не сразу, но замечаем за проволокой метрах в ста от нас еще штук тридцать …настоящих. Нежатся в закатном тепле.

– Целая стая!

– С малышами – кенгурятами!

Ещё через пять минут, найдя поодаль нормальный проход в парк, подбираемся к этой кенгуровой толпе на разумное расстояние. Потому что и пугать не хочется, и все ж они, действительно, не такие зайки, как кажутся. Хотя и с ушками, как у оных… Но я точно знаю, что они милые и славные. Умные.

– А где тут мой-то «слатенький» ошивается? Не вычислить.

А в парк заповедный, оказывается, с нашей стороны все ходят кому не лень, в основном с собаками гулять, и никуда пролезать не надо, чуть дальше целый пролет проволочной ограды снят, гуляй, сколько влезет.

Довольные, как австралийский доллар, нашлявшись по холмам, идем домой, рассуждая, что ведь могли бы эти красавцы в эту часть заказника Ваниасса Хиллс и не прийти на свидание «на это место, в этот час».

Или не могли?

Домой возвращаемся новым маршрутом, и даже наш домик с заднего подхода не сразу узнаем. Мы под впечатлением.