Текст книги "Демон Монсегюра"

Клермона захлестнуло чувство дикой ненависти, он начал прорубаться сквозь ряды противника к старшему Монфору. И вдруг камень, пущенный из монанкона, стоявшего на надвратной башне, попал прямо в цель – графа Симона де Монфора. Клермон увидел только одно, как армэт графа разнесло в клочья, брызнули в разные стороны куски черепа и кровавые ошмётки. Всё это месиво попало на окружавших его французов.

Клермона затошнило, он отвернулся. Но долго в себя приходить не пришлось. На него наступал обезумевший от крови и смерти французский рыцарь. Он рубил мечом как заведённый. Клермон, не в силах более оказывать сопротивление, опустился на колени, француз нанёс сильный удар по левому плечу, отчего латный наплечник раскололся пополам, и шевалье, почувствовав резкую пронзающую боль, упал. Рыцарь, собираясь добить противника, занёс меч для удара и неожиданно рухнул. Последним, кого увидел Клермон, прежде чем потерять сознание, был тамплиер, пронзивший француза своим мечом.

* * *

Клермон пробыл без сознания почти до позднего вечера, пока дело дошло до раненых. Очнулся уже в Монсегюре. Открыв глаза, он увидел, что лежит в комнате, в которой провёл юность.

Рядом сидела Элеонора. Когда муж очнулся, она заплакала, начала целовать его глаза, щёки, губы.

– Ах, Клермон, не пугайте меня так больше! Если вы умрёте, что мне останется на этом свете?! Я не смогу жить без вас!

Глаза Клермона увлажнились, у него не было сил даже языком пошевелить.

– Вы три дня метались в горячке, – продолжала Элеонора. – Лекарь не отходил от вас ни на шаг. Вы призывали в бреду некоего Бафомета. Кто это, ваш новый друг?..

Клермон ничего не ответил, он попытался ощупать раненое плечо и застонал от боли.

– Вам нельзя делать резких движений. – Элеонора поправила покрывало, которым был накрыт Клермон. – Лежите спокойно… Лекарь обработал и зашил рану, сказал, что она глубокая и может плохо заживать.

Вскоре явился лекарь.

– Прекрасно, дорогой шевалье, вы пришли в себя! Вообще, просто чудо, что вы ещё живы. После такой потери крови обычно отправляются в мир иной.

– Зачем вы так говорите? – возмутилась Элеонора.

Но лекарь, навидавшийся смерти в её самых мерзких обличиях, продолжал, ничуть не смутившись:

– Да, рана заживает плохо… Но тут я ничего не могу сделать. Плечевая кость сильно повреждена, возможно, что рука будет обездвижена. Но ничего, главное – вы живы!

Элеонора опять возмутилась бестактности лекаря:

– Однако, сударь, вы умеете сказать приятное человеку, чудом оставшемуся в живых.

– Простите меня, госпожа. Я лекарь, а не трубадур, говорю, что думаю. Делаю, что умею, для спасения жизни людей… Хорошо бы покормить шевалье жидким бульоном. Это восстановит его надломленные силы.

Лекарь откланялся и ушёл. Вслед за ним явились Раймонд и его супруга, Элеонора Арагонская.

– Слава богу, Клермон, вы живы. Мы всю ночь молились за вас. Победа наша! Оба Монфора убиты, один из них – лично вами. Мы получили небольшую передышку, но всё равно необходимо копить силы. Король Франции не простит нам пережитого позора.

Раймонд пожал здоровую руку Клермона.

– Поправляйтесь, дорогой брат. Я буду вас навещать. Как почувствуете себя лучше, будете мне помогать наводить порядок в предместьях Тулузы.

Графиня молча поцеловала Клермона в щёку и удалилась вместе с супругом.

Перспектива потерять руку подвергла шевалье в уныние. Пытаясь успокоиться, он подумал: «Главное – я жив… Тулуза выстояла… Французы разбиты… Вернёмся с Элеонорой в Бланшефор и заживём долго и счастливо. Родим пару мальчиков, две девочки уже есть… Как же я хочу их увидеть!»

Служанка принесла жидкий бульон. Элеонора подложила под голову Клермона ещё одну подушку и начала ловко отправлять ему ложку за ложкой в рот. Накормив мужа, она промокнула ему губы салфеткой.

– Элеонора, дорогая, не уходи, посиди со мной… – еле слышно попросил Клермон.

– Я никуда не собираюсь и буду рядом, пока вы не поправитесь!

– Как девочки?

– Когда я покидала Бланшефор, с ними было всё в порядке.

– Как зовут того тамплиера, который спас мне жизнь?

– Кажется, Готье. Он уже справлялся о вашем самочувствии. Прекрасный рыцарь… За такого можно выдать Изабеллу не раздумывая.

– Подожди, дорогая, ей только десять лет… – сказал Клермон и подумал: «Вот женщины!..»

– Дорогой супруг, возраст – не помеха! Готье примерно лет двадцать. Прекрасная разница в возрасте, взять, например, вашего брата, графа Раймонда, и его бывшую жену Беатриссу. Пройдёт лет шесть – и можно Изабеллу выдавать замуж. Изабелла молода, а Готье умудрён жизненным опытом. Чем они не пара?..

Утомлённый беседой, Клермон задремал.

Неожиданно к вечеру ему стало хуже, появился жар. Клермона начало трясти, тошнило, перед глазами всё плыло. Лекарь, осмотрев очередной раз рану, развёл руками:

– Простите меня, госпожа, но смею огорчить вас – медицина здесь бессильна, надо надеяться только на Господа.

– Да что вы, сударь, такое говорите! Сделайте же что-нибудь, вы же – лекарь! – возмутилась Элеонора.

– Вот именно, сиятельная госпожа, что лекарь, а не Господь Бог! Извините, но чудеса творить не обучен.

Элеонора, не выдержав напряжения последних дней, разрыдалась. Только муж вернулся к ней, можно сказать, с того света и вот опять находится между жизнью и смертью. Надежда только на Господа Элеонору и Клермона, слышавшего весь разговор, совсем не вдохновила.

В полночь, когда Элеонора заснула в кресле около камина, Клермон попытался встать, но безуспешно. Он с трудом поднялся и тут же упал обратно на постель. Шевалье охватило отчаяние, умирать не хотелось… Он пробовал сосредоточиться. Приходила только одна мысль – Бафомет. Да, но до чердака ещё надо дойти и достать статуэтку из сундука. Клермон подумал: «Может, попросить Элеонору принести статуэтку?.. Нет, незачем ей знать… Не поймёт, испугается… Господи, как хочется жить… Я ещё слишком молод и многое не успел в жизни…»

Клермон колебался, но недолго – жажда жизни взяла верх над страхом перед возможными последствиями. Ибо он прекрасно помнил предостережение, начертанное на старинном пергаменте, висевшем на руке статуэтки.

В голове шевалье совершенно ясно пронеслась надпись из пергамента: «Между вами возникает незримая магическая связь: вы напоили его своей кровью, он подчинился и с этого момента всегда будет рядом в незримом состоянии, готовый выполнять приказания в обмен на кровеприношение…»

Клермон сделал над собой усилие и мысленно попросил: «Бафомет, если ты рядом незримый, услышь меня! Помоги дойти до твоего образа и обещаю, я отдам тебе свою кровь!» Неожиданно Клермон почувствовал прилив сил и встал с кровати, прихватил столовый нож из вазы с яблоками и твёрдым шагом вышел из комнаты. В коридоре он снял со стены горящий факел. Клермона не покидало ощущение, будто его поддерживает нечто и помогает идти.

Как и много лет назад, он вошёл в чердачное помещение, осветив его факелом. Здесь мало что изменилось, только пыли и паутины стало больше. Не без труда Клермон нашёл тот самый сундук и открыл его. Пыль с крышки разлетелась во все стороны, из-под книг шевалье извлёк не изменившийся за прошедшие годы свёрток и не раздумывая развернул ткань – перед ним предстал Бафомет. Клермон проделал все необходимые действия: развернул пергамент, прочёл заклятие, сделал ножом надрез на руке по старому рубцу, наполнил чашу кровью и попросил Бафомета спасти ему жизнь. Кровь закипела в чаше и исчезла, глаза-рубины засияли дьявольским огнём, и сознание Клермона рухнуло в темноту.

…Элеонора проснулась неожиданно, будто её толкнули. Она взглянула на кровать – мужа не было. «Боже мой, куда он мог деться, да ещё и в горячке?» – недоумевала она.

Элеонора выбежала из комнаты. В коридорах и на лестнице было тихо, замок спал. Женщина совершенно растерялась и помчалась в спальню к Раймонду. Заколотила в дверь и закричала срывающимся от слёз голосом:

– Раймонд, ваше сиятельство, умоляю вас, проснитесь! Клермон исчез!

Граф вскочил с кровати, как ужаленный, и накинул пелисон. Графиня спросонья не могла понять, в чём дело.

– Как «пропал»?

– Его нет в постели, не представляю, как он мог встать в горячке… – пыталась объяснить Элеонора, задыхаясь от рыданий.

По приказу Раймонда весь замок был поднят на ноги. Обыскали всё, начиная от подвала и заканчивая чердаком. Слуга, вошедший с факелом на чердак, сразу же увидел человека, лежащего около открытого сундука. Это был Клермон. Правой рукой он сжимал странную статуэтку.

«Брат хозяина сошёл с ума… Зачем его сюда понесло, да ещё и раненого?» – подумал слуга и закричал:

– Все сюда, я нашёл шевалье!

На чердак поднялись Раймонд, Элеонора, лекарь и ещё несколько слуг. Лекарь тщательно осмотрел Клермона.

– Жар спадает… Он просто спит, ничего страшного. Видимо, он зашёл на чердак в бреду. Такое бывает, что-то вроде «лунатизма» – хождения во сне.

– Перенесите его в спальню немедленно, – приказал Раймонд.

Слуги положили Клермона на одеяло и аккуратно снесли больного вниз по лестнице. Вскоре он лежал в своей кровати, Элеонора сидела рядом.

Кризис миновал. Наутро Клермону стало легче, рана начала заживать. Лекарь был чрезвычайно доволен собой, ведь он приписывал скорейшее выздоровление шевалье своим медицинским талантам. Как, впрочем, и все обитатели Монсегюра, кроме Элеоноры. Умная женщина заподозрила, что своим чудесным выздоровлением её муж обязан таинственной статуэтке…

Когда Клермону стало намного легче, она, с видом заговорщицы, подсела к нему на кровать и сказала:

– А теперь расскажи мне всю правду: что ты делал на чердаке? И почему тебя нашли со статуэткой в руках? И только не говори мне, что с тобой случился приступ лунатизма.

Клермон задумался: рассказать ли жене все, что ему известно о Бафомете, или не стоит?

Элеонора, словно прочитав мысли супруга, заметила:

– Мне ты можешь доверить любую тайну.

Клермон облегчённо вздохнул.

– Хорошо, тогда слушай и не перебивай. Это случилось давно. Ещё до того, как понтифик Иннокентий объявил крестовый поход против Лангедока…

… Спустя две недели шевалье вернулся в Бланшефор, прихватив с собой старые сундуки прадеда. Раймонд не возражал, истолковав желание брата как тоску по ушедшей юности, когда тот зачитывался военными записками легендарного предка. Самой же статуэтке с рубиновыми глазами граф не придал должного значения, посоветовав брату поставить её на камин в одном из залов Бланшефора.

Книга 2. Золото тамплиеров

Глава 1

Лимасол, 1307 год

Шевалье Огюст де Кавальон, тридцати двух лет от роду, рыцарь ордена тамплиеров, потомок древних, знатных и легендарных родов – графов Тулузских, де Фуа, де Комменж, де Кавальон, де Монсегюр, проснулся рано утром, едва забрезжил рассвет над морем. Причиной раннего пробуждения послужил необычный тревожный сон. Огюсту приснилось, как будто он принимает участие в жестоком сражении. Он храбро бился с неким рыцарем, но силы, увы, оставили его.

Его не покидало ощущение, словно всё это произошло наяву. Огюст постарался вновь заснуть. Как только сон овладел им, опять – битва у той же крепости, он ранен, нестерпимо болит левое плечо. Затем шевалье увидел замок, в котором он и был и не был – им овладело двойственное чувство. Вот он лежит на постели, рядом – женщина, очень похожая на бабушку, Жанну де Комменж. Огюсту очень плохо, он чувствует боль и приближение смерти…

Шевалье вновь проснулся с неприятным и тревожным чувством, словно заглянул в глубины сознания. Заснуть он больше не смог, встал, умылся из серебряной чаши, привёл волосы в порядок. Волосы он унаследовал от матери – такие же вьющиеся и золотистые. Глаза Огюсту достались от прабабушки, Элеоноры де Монсегюр, голубые, обрамлённые густыми ресницами. Вообще, шевалье выглядел безупречно: высокий, хорошо сложенный, физически крепкий, с правильными чертами лица. Девочки, а позднее девушки замков Бланшефор и Комменж, куда он часто приезжал с матерью в детстве и юности (из своего фамильного замка Кавальон, расположенного в предместье Авиньона), втайне влюблялись в красивого мальчика, превратившегося затем в молодого ослепительного шевалье.

Маргарита де Кавальон де Комменж, рано овдовев, полностью посвятила себя сыновьям. Она воспитала мальчиков в духе славных предков, постоянно защищавших свои земли от французов, привила им учение катаров, дала хорошее образование и достойные манеры. С французами вступать в конфликт стало не безопасно, власть французской короны и инквизиции с каждым годом укреплялись, ещё жили в памяти воспоминания о разорительных войнах в Лангедоке. К двадцати годам Огюст с трудом переносил всё французское и принял решение вступить в орден тамплиеров и покинуть родовое гнездо…

…День прошёл как обычно, дурной сон забылся за повседневными заботами. Утром Огюст разбирал почту, деловые бумаги и документы, пришедшие с последними кораблями из Испании, Англии, Италии, Германии. Он составлял еженедельный отчёт о состоянии дел лично для магистра ордена – Жака де Молэ. Проблем хватало, приходилось решать и финансовые дела, и торгово-хозяйственные, участились юридические вопросы по совместному владению собственностью с орденами госпитальеров и иоаннитов.

Огюст с искренним благоговением относился к магистру де Молэ. Магистру месяц назад исполнилось шестьдесят три года, он происходил из древнего бургундского рода, отличался твёрдостью характера, решительностью и способностью находить решения в любой сложной ситуации. Его прецептории на Кипре подчинялись магистры Англии, Шотландии, Италии, Испании, Португалии, Германии. Титул магистра давал де Молэ огромную власть и могущество. Он вёл независимую политику, не подчиняясь королю Франции Филиппу IV Красивому и Папе Клименту V.

В двадцать четыре года молодой тамплиер из Бургундии Жак де Молэ принял пост магистра в Англии, бессменно занимая его более двадцати лет. Затем единогласным решением совета магистров он встал во главе кипрской прецептории Лимасол. В это же время молодой шевалье Огюст де Кавальон отправил на Кипр прошение о принятии в орден. Прошение прочёл сам де Молэ. Магистру понравилась убеждённость Огюста в решении посвятить себя ордену и, учитывая, принадлежность его предков к тамплиерам, он дал распоряжение принять в свои ряды молодого шевалье.

И вот в течение уже двенадцати лет Огюст де Кавальон – член ордена рыцарей Храма, тамплиер, а затем – и личный секретарь Великого магистра.

После вечерней трапезы уставший Огюст направился в свою комнату, расположенную в отдельной двухэтажной постройке, отведённой специально для рыцарей. Комнатки были невелики с одним стрельчатым окном. Внутри размещались кровать, стол, два стула, туалетный столик с чашей для умывания и сундук с вещами. Огюст расстегнул кожаный пояс, снял рясу из тонкой светлой шерсти, лёг и мгновенно заснул. Ему опять снился тот же сон, а вернее, его продолжение…

Огюст видел во сне некую женщину, сидевшую в кресле подле его ложа. Вот он встал с кровати, взял нож, вышел в коридор и снял со стены факел… По узким мрачным коридорам он поднялся по лестнице, зашёл на чердак и открыл старый сундук. Из него шевалье извлёк статуэтку, её голова с красными рубинами вместо глаз напомнила ему ритуальную чашу, из коей он вкушал красное вино, разбавленное кровью неофитов, когда давал клятву верности ордену Храма. И чаша сия называлась Бафомет…

Огюст отчётливо видел, как он рассёк руку ножом и наполнил чашу, что держала в четырёхрукая статуэтка, своей кровью. Рубиновые глаза статуэтки вспыхнули демоническим огнём…

Огюст очнулся и сел на кровати. Голова болела, страшно хотелось пить. «При чём здесь статуэтка прадеда? – подумал Огюст. – Я прекрасно помню, как она стояла на камине в парадном зале Бланшефора… Но почему она так похожа на ритуальную чашу ордена?.. Я никогда не задумывался над этим сходством… Странно всё это…»

В какой-то момент Огюсту показалось, что он – шевалье Клермон де Бланшефор, тот самый человек из сна, его прадед.

Огюст почувствовал слабость, снова лёг и попытался заснуть. Сон навалился быстро и тяжело…

Очнулся шевалье оттого, что его сильно трясли. Он открыл глаза, надо ним склонился сержант.

– Брат Огюст, что с вами? Уже полдень? Вы пропустили утреннюю молитву и завтрак. Вы больны?

В первый момент Огюст воспринял сержанта как продолжение сна и закрыл глаза. Но тот испугался ещё больше и побежал за помощью, с душераздирающими криками:

– Брат Огюст умирает!

Вот тут-то шевалье встрепенулся: «Как?! Почему я умираю?»

В комнату вбежали два рыцаря.

– Брат Огюст, вы живы! Слава Всевышнему! Брат Франциск испугался, что вы умерли.

Наконец Огюст понял: всё происходящее – наяву. Просто он не до конца очнулся ото сна.

– Что-то я действительно плохо себя чувствую. Голова болит…

Братья-тамплиеры отнеслись к недомоганию Огюста с должным вниманием, принесли еды и прислали лекаря. Лекарь с умным видом осмотрел шевалье и, не найдя причин болезни, предположил:

– Вы слишком много работаете, достопочтенный брат Огюст. Работа с документами – ответственное занятие, требующее большого количества умственных и физических затрат. Вы переутомились, отдохните сегодня и завтра, а я пришлю вам специальные капли и напишу, как их принимать.

– Благодарю за заботу, брат Моравиа, – поблагодарил Огюст, понимая, что головная боль вызвана вовсе не переутомлением, а странным сном.

Он лёг на кровать и попытался вспомнить сон во всех подробностях. И окончательно пришёл к выводу, что ему приснился прадед – шевалье Клермон де Бланшефор. Огюст отчётливо вспомнил его портрет в парадном зале замка Комменж. Да и матушка любила рассказывать про своих предков. О прадеде в их роду прочно утвердилась легенда, будто он имел связь с потусторонними силами, помогавшими ему на протяжении всей жизни.

Несколько раз он выжил, когда обычный человек просто бы умер. Да и дела в Бланшефоре при жизни прадеда шли удачно, несмотря на то что вся окрестность была разорена французами. Но Бланшефор французы не трогали, будто бы и не было его вовсе. Только после смерти прадеда замок и его окрестности пришли в упадок.

«Прадед никогда не снился мне… Что он хочет сказать? – недоумевал молодой тамплиер. – И эта статуэтка… Зачем я, а вернее, прадед наполнял её чашу своей кровью? Что это значит? Я помню рассказы матушки о том, что шевалье де Бланшефор владел магической силой, потому-то и замок его процветал… Словно некая сила охраняла Бланшефор от французов. Но расплата за тайное знание была жестокой: мой прадед на склоне лет лишился рассудка…»

Дочери прадеда удачно вышли замуж: старшая, Изабелла, за преданного семье рыцаря-тамплиера Готье, младшая, Жанна, – за благородного графа де Комменжа.

Жанна де Комменж и была бабушкой Огюста. Она всегда рассказывала про отца с восторгом и уважением, которые унаследовала её дочь – Маргарита де Кавальон де Комменж, мать Огюста.

Он снова вспомнил о бронзовой восточной статуэтке, что стояла на камине в парадном зале Бланшефора. Бабушка Огюста, Жанна де Комменж, приписывала ей магические свойства. Она не раз рассказывала историю о том, как Клермона де Бланшефора нашли с ней на чердаке Монсегюра, когда тот в бреду, весь израненный после сражения под Тулузой, находился между жизнью и смертью. Придворные лекари призывали его жену уповать только на Господа, ибо медицина была бессильна. Но случилось чудо – Клермон выжил. Виной тому вера в Господа или магию? Жанна де Комменж была убеждена в последнем. Мало того, Клермон вернулся в Бланшефор и умер только через сорок лет, уже после падения Монсегюра.

«Странно, почему мне стал сниться прадед и эта статуэтка из Бланшефора?» – снова подумал Огюст.

* * *

Папа Климент V направил магистру де Молэ на Кипр послание, в котором просил прибыть во Францию, дабы посоветоваться по поводу нового крестового похода на Святую землю. К тому времени позиции христиан на Ближнем Востоке были практически утеряны. Разумеется, послание использовалось как предлог. Филипп IV намеревался заманить магистра в Париж. Король Франции, обуреваемый жадностью и коварством, использовал понтифика как пешку в своей игре. В 1307 году резиденция Святого престола располагалась на землях Лангедока в Авиньоне[51]51
  Так называемое «Авиньонское сидение пап» продолжалось почти семьдесят лет, когда папский престол размещался не в Риме, а в Авиньоне, во Франции.


[Закрыть], и папе приходилось исполнять все приказания Филиппа Красивого.

В мае этого же года тамплиеры снарядили восемнадцать кораблей – весь флот ордена на Кипре. Великий магистр и рыцари везли с собой сто пятьдесят тысяч флоринов золотом и двенадцать лошадей, навьюченных серебром. Жак де Молэ решил плыть через Гибралтарский пролив до порта Ла-Рошель в Аквитании, которая постоянно переходила то к англичанам, то к французам. В настоящий момент Ла-Рошель принадлежала английской короне. Орден тамплиеров имел огромное влияние в Англии, владел богатыми прецепториями, многие из которых жаловал им сам король Эдуард. Поэтому расположение флота ордена в Ла-Рошели гарантировало его безопасность и сохранность. Часть рыцарей намеревалась отправиться с магистром в Париж, а часть остаться в Ла-Рошели, поближе к флоту.

Шевалье Огюст де Кавальон сопровождал эскорт Великого магистра от порта до Парижа. Он добросовестно выпил капли, прописанные лекарем, – и как следствие обрёл душевный покой и крепкий сон.

В Париж тамплиеры въехали со стороны южных предместий. Его обитатели от мала до велика высыпали посмотреть на легендарных рыцарей. Их взорам предстало зрелище, достойное кисти живописца: сорок рыцарей в доспехах, верхом на прекрасных породистых лошадях, украшенных попонами с тамплиерским крестом, впереди кортежа – магистр де Молэ на арабском скакуне. Справа от магистра ехал знаменосец со штандартом ордена – белым прямоугольным знаменем с красным равноконечным крестом[52]52
  Так называемый «лапчатый крест» тамплиеров.


[Закрыть]. Все рыцари и Великий магистр были облачены в белые атласные плащи с символом. Горожанки теряли головы в порыве романтических чувств. Под всеобщее ликование жителей тамплиеры проследовали в город и, миновав мост через Сену, направились в центр города. Собор Парижской Богоматери остался справа, эскорт повернул ко дворцу, около которого пестрела толпа придворных. Впервые Огюст де Кавальон увидел столько красивых женщин в элегантных дорогих одеждах.

Король Филипп IV Красивый лично встретил Великого магистра и поприветствовал рыцарей. Они обменялись светскими любезностями.

– Я счастлив приветствовать вас в Париже, монсеньор, – почтительно произнёс король. – Надеюсь, путешествие было приятным. Как только расположитесь в Тампле, я жду вас. У меня недавно родился сын, и мне бы хотелось, чтобы именно вы стали его крёстным отцом.

– Это великая честь для меня, сир! Осмелюсь внести свой скромный вклад на благо и процветание Франции. Нижайше прошу принять его, сир!

Де Молэ махнул рукой, и два рыцаря преподнесли королю Филиппу сундук, наполненный золотыми флоринами. После поклонов, обещаний видеться как можно чаще тамплиеры проследовали в свою резиденцию, замок Тампль.

Хорошо укреплённый, с дозорными башнями, он скорее походил на военную крепость, нежели на резиденцию. Внутреннее убранство резиденции свидетельствовало о финансовом достатке хозяина, в роли которого выступал орден. Итальянская мебель из вишни и груши поражала изяществом форм в то же время успешно сочеталась с английской резной работой. Замок был прекрасно спланирован. Если внешне он казался военной крепостью, то внутри всё предусматривало удобную и комфортную жизнь.

Рыцарей разместили в восточном крыле Тампля, специально рассчитанного на приём большого количества гостей. С шевалье де Кавальоном в комнате разместились граф Гофруа де Мюррей, виконты Анри де Монпелье и Готфрид Каркасонский. С Готфридом Каркасонским Огюст был приблизительно одного возраста, поэтому оба искренне обрадовались соседству. Они сошлись ещё на корабле, на пути во Францию, постоянно беседуя о Лангедоке. Конечно, Огюст уже абсолютно не представлял, чем живёт Лангедок. Он столько лет не был на родине, а Готфрид прибыл из Лангедока недавно. Огюст не знал множества вещей, которые для Готфрида казались простыми и обыденными.

* * *

Филипп посылал за советами к магистру по любому поводу. Такое повышенное внимание к своей персоне насторожило де Молэ. Он чувствовал, что тучи сгущаются, и король задумал уничтожить орден, с единственной целью – захватить богатство тамплиеров.

Магистр де Молэ как человек умный и предусмотрительный предпринял определённые действия, ограждающие орден от возможного вероломства короля. Ещё двадцать лет назад обстоятельства сложились таким образом, что де Молэ спас человека, попавшего в опалу Святого престола. Брат Диметрий пропагандировал учение, совершенно не вписывающееся в римское понятие о благочестии и воздержании. Своей резкой критикой Святого престола на территории Папского протектората Диметрий навлёк на свою голову отлучение от церкви и обвинение в ереси. Затем начались преследования, Диметрию грозило аутодафе.

Именно тогда де Молэ посещал прецептории Италии, и судьба свела его с Диметрием. Магистр предоставил ему защиту, увёз с собой в Англию, а затем и на Кипр. Но сделал это магистр не столько из-за милосердия и любви к ближнему, что также усматривались в его поступке, а скорее по причине более прагматичной – Диметрий был, как близнец, похож на де Молэ…

И вот настало время платить за проявленное милосердие. Диметрий был безгранично предан Великому магистру, он прекрасно понимал, что именно де Молэ подарил ему двадцать лет жизни и избавил от аутодафе.

Великий магистр, прежде чем покинуть Лимасол, специальным указом назначил своего преемника – рыцаря Джона Марка Лармениуса, находящегося на Кипре, с правом принятия соответствующих его новому положению решений. Лармениус состоял в ордене почти пятнадцать лет, был сравнительно молод, умён, напорист. Он проявил себя при осаде крепости Макраб как доблестный и бесстрашный воин. Де Молэ, хорошо разбиравшийся в людях, доверял ему. Шаг с преемником магистр предпринял своевременно, чтобы обезопасить орден от безвластия или же, напротив, от борьбы за неё. Он прекрасно понимал, случиться может всё что угодно, и от Филиппа Красивого можно ожидать любой подлости.

* * *

В начале июня 1307 года Жак де Молэ созвал в одном из залов Тампля особо доверенных рыцарей, в их число также входил и шевалье де Кавальон, дабы держать совет.

– Братья мои! – обратился к ним Великий магистр, восседавший на резном деревянном кресле в центре зала. Рыцари же стояли вокруг него, внимая каждому слову. – Я собрал вас в этот поздний час, дабы поделиться своими опасениями… Для ордена наступают трудные времена… Казна Филиппа Красивого истощена и он, разумеется, не удовольствовался нашим подношением – сундуком, наполненным золотыми флоринами. Король мечтает заполучить всё наше золото, ибо жадность его и расточительство непомерны… Я уже отписал командору Нормандии Жоффруа де Шарне, дабы тот был предельно острожен и позаботился об обширном имуществе командорства. – Де Молэ сделал паузу и внимательно воззрился на рыцарей Храма. Те безмолвствовали, терпеливо ожидая окончания речи Великого магистра. – Посему я принял решение, – наконец продолжил он, – тайно перевести золото и серебро ордена в Ла-Рошель, погрузить на корабли и отправить их в Шотландию. Для этого я списался с Уолтером де Клифтоном, магистром Шотландии и своим давним другом… Он же в свою очередь в ответном письме обещал всяческое содействие и поддержку французским тамплиерам.

Великий магистр умолк. Тамплиеры по-прежнему безмолвствовали, поражённые коварством короля Франции. Де Молэ тем временем собрался с мыслями и продолжил:

– За Тамплем наверняка следят шпионы короля, так что будьте осторожны и не выказывайте беспокойства. Иначе Филипп нанесёт удар раньше, чем я предполагаю. Готовьтесь к длительному и опасному путешествию. Через три дня вы получите золото и серебро ордена, погрузите их на лошадей и покинете пределы Парижа. Не сомневаюсь, за вами последуют соглядаи…

– Пусть только осмелятся! – воскликнул кто-то из рыцарей. – Многие из нас воевали с сарацинами и не разучились убивать!

Тамплиеры с жаром поддержали своего собрата и заверили Великого магистра, что ни один шпион не сможет помешать им доставить казну ордена по назначению.

– Я не сомневался в вашей отваге и преданности ордену, – с удовлетворением произнёс де Молэ. – А теперь идите и готовьтесь к отъезду…

Рыцари один за другим покидали зал, Огюст – одним из последних.

– Шевалье де Кавальон! – окликнул его магистр.

– Да, монсеньор! – с готовностью отреагировал тамплиер. – Вы желаете составить документ?.. – уважительно поинтересовался он.

– М-да… – неопределённо ответствовал Великий магистр. – Помогите мне подняться с кресла и проводите меня в кабинет…

Огюст приблизился к Великому магистру, его в последнее время, в силу преклонного возраста, мучили боли в спине, но он старался не показывать своих страданий. Де Молэ опёрся на предложенную тамплиером руку и тихо произнёс:

– Идёмте… Для вас будет отдельное поручение…

Огюст не придал значения словам магистра, думая, что они уединятся в кабинете и займутся написанием очередного послания. Возможно, оно будет предназначаться командору Испании либо Португалии, с которыми де Молэ в последнее время вёл активную переписку.

Войдя в кабинет, де Молэ приблизился к массивному письменному столу, немного постоял подле него, ещё раз что-то обдумал и наконец произнёс:

– Вы помните клятву, которую приносили, вступая в орден?

– Разумеется, монсеньор…

– А ритуальную чашу?..

Невольно Огюста охватило смятение: ритуальная чаша, символизирующая Бафомета… Того самого божка, изваяние которого принадлежало его предку Клермону де Бланшефору… Бафомета, в которого верил Гуго де Пейн, первый магистр ордена, считая что тот покровительствует тамплиерам, наделяя их всё новыми богатствами и властью.

От цепкого взора Великого магистра не ускользнуло замешательство секретаря.

– О чём вы думаете, шевалье?

Огюст потупился, не зная, что ответить де Молэ.

– Не знаю, монсеньор… Возможно, то, что я скажу, покажется вам странным… – нерешительно произнёс шевалье.

– Говорите, сейчас каждая мелочь имеет значение! – уверенно потребовал Великий магистр. – Не говоря уже о странностях!

– Дело в том, что моему прадеду, Клермону де Бланшефору, принадлежала некая статуэтка… И она имеет некоторое сходство с ритуальной чашей Бафомета.

Седые брови Великого магистра поползли вверх от удивления.

– Это ещё раз подтверждает правильность моего выбора… – с придыханием прошептал он. – В течение двенадцати лет вы верно служили ордену, шевалье, – уже более уверенно произнёс де Молэ. – Я всегда доверял вам… Вот и сейчас я хочу подтвердить своё доверие…