Текст книги "Парадокс Атласа"

– Постой, – окликнула Рэйна Каллума и, оставив Далтона, последовала за ним по лестнице. – Постой, – повторила она, запыхавшись (Каллум намеренно ускорил шаг). – Тебе что, плевать, чем занимается Далтон?

– Да, – ответил Каллум, подумывая при этом заглянуть на кухню. Возможно, получится сообразить бирьяни. Или же просто попить воды из-под крана, забиться в угол и, свернувшись там калачиком, подождать, пока Рэйна наконец отвалит.

– Он же практически прямым текстом сказал, что ему ни в чем не отказывают, – объяснила Рэйна и с жаром добавила: – Ни в чем.

Как же она его достала.

– Да, и что?

– Это аномалия. – Ее котелок варил слишком активно, а это граничило с оскорблением. Разве она не видит, что Каллум занят своими чувствами? Не видит, конечно же. Слишком занята решением несуществующей загадки.

– Ладно, пусть будет аномалия, – спокойно проговорил Каллум. – Ты закончила?

– Нет, ты подумай. – Она впилась зубами в ноготь. Это было слишком в духе Либби, хотя кто из них не перенял какую-нибудь странность от Либби? Каллум, например, теперь вместо нее испытывал экзистенциальный кризис.

– Нам всем в чем-то отказывают, – сказала Рэйна. – Мы подсознательно лезем в закрытые для нас области, так? А вот ему дано получать все, чего бы он ни пожелал. – Она победно взглянула на Каллума снизу вверх. – Ты никогда не задумывался, что такого в Далтоне видит Париса?

Боже, нет, никогда.

– Она слишком долго прожила во Франции, – ответил Каллум. – Так что он просто в ее вкусе.

– Нет, неверно. – Рэйна покачала головой. – Парисе не нравятся люди.

– Как и мне.

– Да, но ты дружишь с Тристаном. Почему?

– Просто он – мазохист, а я – садист. – В иной день Каллум похвалил бы себя за такую образцовую лаконичность.

– Нет, ты нашел его интересным. – Рейна казалась все более довольной собой, хотя Каллум не представлял себе почему. – Но что такого интересного в Далтоне?

– Ничего.

– Вот именно. – Рэйна просияла до рези в глазах: от нее исходил невыносимо яркий свет триумфа. – Как ты не видишь? С ним что-то не так.

– Ты, наверное, хотела сказать, что это с ней что-то не так? – Хотя какая разница? С ними со всеми что-то не так, в том-то и дело. Тристану Каллум говорил, будто они – боги, рожденные с болью внутри, – так оно и есть. Поэтому им не избавиться от слабости, которая не дает стать новыми олимпийцами, что бы там ни думала себе Рэйна Мори.

– Нет. Нет, как ты не видишь… – Она встала словно вкопанная, но Каллум продолжал идти дальше. В конце концов он оставил Рэйну позади, в коридоре, а сам заглянул на кухню, где стащил банку бутербродной пасты. Затем вернулся к себе и лег спать.

На следующее утро под дверью его ждал конверт.

Мистер Нова,

я заметил, что вы так и не выбрали тему для самостоятельного проекта. Просьба до конца недели сформулировать предложение.

Письмо было подписано литерой «А», означающей, видимо, «Атлас» или «Анус» – кому что больше нравится. Каллум смял листок и бросил его в ванну, а после вернулся в кровать.

Было темно, когда в дверь постучали. Он приоткрыл один глаз и стал ждать.

Тишина.

Вот и ладно.

Тогда он снова закрыл глаз, но тут опять постучались.

Каллум приоткрыл глаз.

Тишина.

Опустил веки.

Тишина.

Славно.

Когда стук раздался вновь, Каллум в ярости вскочил и рявкнул, рывком распахивая дверь:

– Чего?

На пороге стоял Нико. Каллуму очень захотелось зашвырнуть его в соседнее графство.

– А, привет, – сказал Нико. – Ты случайно не знаешь, где Рэйна?

– Почему ты спрашиваешь меня? – Донельзя раздраженный Каллум вдруг вспомнил, как Нико с Тристаном шептались в коридоре.

Не мог же он…

Не могли же они…

Каллум и не подумал бы, что между этими двумя может возникнуть нечто вроде дружбы или вражды.

– Ну, я не нашел Парису, – нахмурившись, произнес Нико. – Иначе спросил бы ее.

Про Тристана ни слова – значит, он либо уже спросил его, либо Тристан – причина, по которой он ищет Рэйну.

– Я тебе что, сторож Рэйны? – закипая, проворчал Каллум.

– Да нет, я же… просто подумал, что ты мог бы ее, ну, почувствовать. Или… не знаю. – Вид у Нико сделался очень смущенным, что не могло не радовать.

– По-твоему, моя магия работает так? Типа я – какой-то детектор чужих чувств? – Вообще-то так оно и было. Каллум никогда не признался бы, но у всех в доме имелся эмоциональный след, и если бы он захотел помочь – а он не хотел, – то знал бы, на чем сосредоточиться, чтобы отыскать Рэйну.

– Ладно, извиняй. – Встревоженный Нико даже не стал ждать ответа и пошел прочь. Каллум захлопнул дверь.

Он вернулся в кровать и только тут сообразил, что усталость, загнавшая его в постель, прошла, сменившись острым… любопытством.

– Черт, – произнес в пустоту Каллум.

Он встал и, прихватив халат, выскочил в коридор. Каллум миновал гостиную и сначала думал спуститься, решив поискать там, где стоило бы искать в первую очередь, но потом понял, что знает о Рэйне ровно две вещи: во‐первых, она очень любит уединение и книги; во‐вторых, растения ее раздражают. Они вмешивались в ход ее мыслей, и она их за это ненавидела, оставляя за собой эмоциональный след из постоянной злобы в адрес привязанных к ней созданий.

Тогда Каллум беззвучным шагом направился через галерею на верхний этаж восточного крыла, где располагалась часовня. Двери были приоткрыты, и, войдя в них, Каллум застал Рэйну на полу под витражным триптихом. Она сидела, омываемая светом от весов правосудия, прямо под факелом знания.

Рэйна подняла взгляд, и Каллум только тут сообразил, что он босой и в одном халате. Затем Рэйна снова равнодушно опустила взгляд и перевернула страницу книги.

– Я пиздец какая злая, – сообщила она. Прозвучало это не на английском, но Каллум запросто уловил и узнал эмоциональный заряд фразы, что позволило ему считать смысл. – И это ужасно. Как же плохо – злиться, – сказала Рэйна, уже обращаясь к нему, – ведь мне должно быть побоку.

Каллум хотел было сказать, что мир – вообще дурное место и все они несовершенны. Кое в чем отличаются, но в принципе все как один – идиоты.

Вместо этого он вздохнул и, подойдя, сел на холодный пол рядом с Рэйной.

– Если ты бог, – снисходительно сказал он, – то бессмертна ли ты?

– Откуда мне знать? И потом, боги тоже умирают, – сказала Рэйна. Говорила она настороженно, как бы ожидая возражений. – Постоянно умирают.

– Тогда что определяет божественность? – пожал плечами Каллум.

– Поклонение людей, наверное. – Она перевернула еще страницу и подняла голову. – Что ты прочитал обо мне в документах, которые дали архивы?

– Кое-что про твоих близких. – Каллум прижался головой к стене, хотя сейчас, в кои-то веки, не испытывал ни боли, ни усталости. Видимо, наконец отоспался. – И что сил у тебя больше, чем у остальных, но ты не сумеешь ими воспользоваться.

Как-то Каллум раскрыл Тристану, что им всем достались заслуженные проклятия, и свое он прекрасно понимал: он чувствовал все, потому что ужасно, всем своим естеством желал не чувствовать ничего. Ведь, перестав чувствовать что-либо, он наконец избавится от боли.

– Эйнштейн как-то говорил, что Бог не бросает кости, – вспомнила Рэйна и, помолчав, добавила: – Это не о том самом Боге. Просто во вселенной ничто не случайно.

– М-м-м, – промычал Каллум, прикрывая глаза.

– Но я прежде в это не верила. Считала, что во вселенной абсолютно все случайно, но именно этого мы не видим, потому что считаем себя чем-то важным. Мы – свои же мифы, свои же легенды. Это мы придаем им смысл. Мы – существа разумные, и для нас все должно стоять на своих местах, иметь какую-то цель. В то же время мы – существа эгоистичные и поэтому придаем себе смысл, которого просто нет.

Каллум вообразил мир, в котором нет ничего оправданного и заслуженного, который просто есть.

– Но откуда тогда у меня эта сила? Благодаря какому-то случайному стечению обстоятельств? – спросила Рэйна. – Неужели в энтропии, в хаосе и то больше смысла? В том, что это не ирония, не насмешка над нами, а нечто случайное? Мы – мелочь, безделушки, которые болтаются в пустоте и пытаются ее осмыслить? Может, так, а может, и нет. Но природа не вся случайна, спроси физика, – криво, в меру скромных способностей, усмехнулась Рэйна. – Она имеет свои постоянные и переменные, логичные правила, которые всегда верны и никогда не меняются.

– То есть твоя теория в том, что альтернатива случайной вселенной… – это наша божественность? – медленно проговорил Каллум.

– Мы по всем параметрам – самое главное, – пожала плечами Рэйна. – Сила реальна. Магия, которой мы обладаем, создает порядок. Разве нет? Поэтому все может сколько угодно казаться случайным. – Рэйна устремила в пустоту задумчивый взгляд. – Но для нас дело обстоит иначе.

Как ни странно, в этом угадывался некий смысл, и, разглядев его, Каллум ощутил, как внутри у него распутывается какой-то болезненный узелок. Чувство, что он выслушивает бред, не прошло, однако ему попадались нелепицы и похлеще. Например, мысли в собственной голове.

– Ну и, – спросил он, – что дальше?

– Посмотрим, что скрывают от меня архивы.

– А я могу подать запрос вместо тебя?

– Возможно, – пожала плечами Рэйна. – Но мой эксперимент интереснее, правда?

Весомый довод. Они ведь тут все равно наукой занимаются.

– А потом?

– Потом проверим, что библиотека дает Далтону.

Говорила Рэйна уверенно. Холод в ее голосе не сквозил, однако нотки металла проскальзывали.

Вернее было бы сказать: железа.

Тема показалась Каллуму достойной. Уж всяко лучше черствых крекеров, а то и попоек. Ну или хотя бы этот способ провести время – пока не такой заезженный. Впрочем, правоту Рэйны Каллум признавать не спешил.

– Ты ведь не пытаешься меня спасти, а? – спросил он. Это было бы отвратительно.

– Нет. Не горю желанием вписываться в твою концепцию всеобщего наплевательства, но ты мне и правда безразличен.

Идеально.

– Так, может, проверим влияние? Можно сначала на человеке опробовать, – предложил Каллум.

Губы Рэйны тронула до прекрасного зловещая улыбка.

– Я даже знаю на ком.

Каллум, на время удовлетворенный, прикрыл глаза.

Нико

Лежа на полу, Тристан уже несколько секунд как не дышал.

Сидя у его тела в раскрашенной комнате, Нико посмотрел на часы на каминной полке. Он считал про себя: «…шестнадцать, семнадцать, восемнадцать…»

Так, ладно, на хер. Эксперимент и без того безумный, не хватало еще тяжелого повреждения мозга. Нико сделал короткий вдох и выстрелил Тристану сгустком энергии в сердце, перезапуская его, как заглохший двигатель. Он мгновенно добился нужного эффекта, однако, похоже, перестарался: Тристан с резким вдохом сел, и Нико шарахнулся от него, едва не получив лбом по зубам.

– Твою мать, – проскрипел Тристан, часто-часто дыша, а Нико – в который раз – ударился лодыжкой о викторианский приставной столик. Тот, как живой, упрямо лез ему под ноги. Нико ощутил легкий толчок в недрах дома, а во рту – привкус металла, как радиоактивный след попытки оживить Тристана. Он выждал немного, переводя дух, пока не пройдут повторные толчки, затем поднял взгляд. Тристан полулежал, опираясь на локти и пытаясь отдышаться.

– Еще разок? – предложил он, и Нико, узнав в нем себя, на секунду задумался, кого из них двоих лучше придушить. (Хотя придушить Тристана они уже пробовали.)

– На фига? Чтобы ты с каждым разом умирал все медленней? – напомнил Нико, недовольный тем, что ему выпало быть голосом рассудка. На эту роль он не годился по природе.

Однако Тристан уже слегка посерел, поэтому кто-то должен был его вразумить. Он напоминал дрянную анимацию самого себя, да и Нико чувствовал себя не лучше. Обсуждать это он, впрочем, не хотел.

– Плевое же дело намечалось, – пробормотал себе под нос Нико. И еще это должно было стать одноразовой акцией, а тут уже третий страйк за вечер, который вообще-то стал третьим страйком за последнюю неделю. – Ты реально не видишь изменений? – спросил Нико таким тоном, который не мог не вызвать бурной реакции.

– А может, это твоя вина? – огрызнулся Тристан, подразумевая «нет». – Неужели так трудно почти убить кого-нибудь?

– Ну, не знаю, Тристан, ты скажи, – выпалил Нико, и Тристан раздраженно поджал губы.

Отлично. Значит, все не так плохо.

С тех пор как Нико почти месяц назад попытался убить Тристана первый раз, мало что изменилось. Умерев, Тристан так и не переносился в некую загаданную точку времени и пространства, лишь зависал на месте. Условия каждый раз отличались: Тристан мог помедитировать, послушать тяжелый металл, отоспаться или, напротив, не смыкать глаз ночь напролет, – но итог оставался неизменным. Телу Тристана нравилось умирать, и расставаться с жизнью оно хотело все чаще, сколько бы мозг этому ни сопротивлялся.

– Может, надо ставки повысить? – предложил Нико. – Рискнуть сильнее?

Во всяком случае, таков был его собственный стиль жизни: если процесс не идет, надо его усложнить.

Тристан потер в затылке.

– Например?

– Не знаю пока, надо подумать. – Нико хотел обсудить все с Рэйной, но Тристан запретил рассказывать об эксперименте кому бы то ни было. Видимо, опасался, что его опыты сочтут безумными, хотя такими они и были. – Но, как бы твоя магия ни работала, она явно не любит, когда ее дергают по пустякам.

– Может, я просто не верю в то, что вот-вот умру? – Синдром стервозного лица, с которым Тристан ходил постоянно, бесил Нико уже не так сильно, хотя сейчас ему хотелось от души дать Тристану по зубам.

– То есть мне убивать тебя убедительней? – огрызнулся Нико.

– Возможно. – Тристан покачал головой, сердито и обвинительно взглянув на него в ответ. – Надо было обратиться к Парисе, – пробормотал он себе под нос. – Эта убьет, только шанс дай.

– И не станет тебя откачивать. И в данный момент я с ней солидарен. – Нико уронил голову на пол и стал смотреть в потолок.

Он не знал, как расценивать рассказ Тристана о своем детстве, явно призванный сгладить острые углы в их отношениях. Он как дурак решил, что, узнав о происхождении некоторых тараканов в голове у Тристана Кейна, проникнется к нему сочувствием или терпением в целом. Однако терпение никогда не было сильной стороной Нико, и – неважно, что там за трагедию пережил маленький Тристан, – ситуация выходила из-под контроля.

– Послушай, – сказал Нико, – я не знаю, надолго ли меня еще хватит.

Дыхание Тристана сбилось, а грудь всколыхнулась.

– О, – сказал он.

– Я хочу тебе помочь, но, возможно, ты прав: у меня не получается.

Тристан не ответил.

– Чтобы это сработало, – продолжил Нико, – тебе нужно добиться верных условий, искренне поверить, что умираешь. И если тебе кажется, что я чересчур мягок, слаб или…

– Не кажется, – прозвучало в тишине комнаты. – Я думаю… думаю, что ты вроде как очень хороший человек, – неуверенно произнес Тристан.

Нико промолчал, решив, что это, наверное, такое оскорбление.

– И в конечном счете это создает проблему, – ворчливо договорил Тристан. – Из-за твоей доброты я не верю, что ты дашь мне погибнуть или мне вообще грозит опасность.

– Отлично, – надулся Нико, глядя в горящий камин. – Значит, я впустую потратил месяц своей жизни.

– Да. – Тристан с трудом сел, подождал немного и поднялся на ноги. – И за это тебе спасибо, – агрессивно и надменно добавил он.

Мгновение Нико с содроганием думал, что сейчас Тристан подаст ему руку и поможет встать. Нечто во всей этой ситуации выбивало его из колеи. Возможно, то, что они оба пережили глубокое душевное потрясение и сейчас погружались в пучину хандры. Ни один не торопился в этом признаваться, однако оба знали, что беда у них одна и ее имя – Либби Роудс, но взаимная помощь только усиливала боль.

– Доброй ночи, – произнес Нико, демонстративно закрывая глаза. Отныне он станет жить здесь, на полу раскрашенной комнаты, если потребуется.

– Доброй. – Тристан задержался на мгновение, всего лишь на мгновение, и тихо вышел. Когда его шаги окончательно стихли в коридоре, Нико медленно открыл глаза и посмотрел на пламя в камине.

Как там сейчас Гидеон? Нашел Либби? Наверняка. Смеялся ли сегодня? А может, подумывал над какой-нибудь глупостью, которую оценил бы только Нико и которая показала бы, что Гидеон помнит о нем. Вроде бы мелочь, но таких признаков близости начинало щемяще не хватать. Прежде Гидеон не скупился на них, ведь они тайным языком, глупым и непринужденным развлечением укрепляли связь, не давая Нико забыть, что он еще может развеселить друга, а Гидеону – о том, что Нико не любит, когда сомневаются в его мужестве и умениях. «Николас, – сказал бы Гидеон, – ты обещал ему помочь» или: «Я же знаю тебя, Нико. Ты не слабак и не пасуешь перед трудностями, хоть и самый большой придурок на моей памяти».

Чувствуя смутную боль, Нико свернулся калачиком спиной к очагу и пролежал так некоторое время, прислушиваясь к тиканью часов. Треск огня в камине постепенно стихал; тени удлинялись, и комнату наполняла тьма.

Наконец Нико встал и поднялся по лестнице.

С точки зрения физика, потуги Тристана имели смысл, его план должен был сработать. Это и вымораживало, ведь теоретически Тристан по всем статьям оказывался прав. Если верить его объяснениям принципа работы его собственной магии, то у него получалось объединять пространство и время, открывая нечто вроде четвертого измерения. И потоки частиц, которые он наблюдал, напоминали броуновское движение: с виду случайные, а на самом деле упорядоченные, подчиненные неким понятным ему, Тристану, принципам.

– Если бы удалось раскусить принцип движения, – говорил он, – у меня получилось бы им управлять.

В чем Нико не признавался, так это в том, что, подчинив себе это движение, Тристан стал бы сильнее его, Нико. Даже сильнее, чем Либби.

Ведь если Тристан научится контролировать движение всего, вплоть до квантов, мельчайших частиц энергии, то перестанет быть просто физиком. Он выйдет за пределы материального мира, сбросив оковы свойств силы. Сможет менять химический состав веществ. Странствовать сквозь время. Определит материи вселенной и подчинит их себе. Он станет их создавать. Обратит вспять энтропию, обуздает хаос. Хаоса вообще как такового больше не станет: исчезнет случайность, неопределенность. Мир будет состоять не из вещей, а из масштабных событий, систем и путей, которые люди в своем невежестве опускают до явлений бытового уровня: воли, судьбы и замысла. Тристан узрит порядок вселенной, а это, как думал Нико, сродни всемогуществу. Ближе всего к божественной силе.

Но Тристан ничего этого не добьется, а все потому, что Нико на самом деле не желает ему смерти.

И в таком положении вещей было нечто глупое.

– Уже выбрали тему проекта? – ранее в тот же день спросил у Нико Далтон, когда они пересеклись в читальном зале. Нико сжимал в руках книгу, читать которую прежде и не подумал бы. Главное – напоминал он себе – понять природу Гидеона, найти для него ответы.

Иной цели у Нико по-прежнему не было, и лишь ради друга он задержался в особняке.

Просто с недавних пор в нем проснулась какая-то тяга, способность удивляться, которую Нико прежде считал недостатком Тристана Кейна. Раньше ничто в собственной магии не вызывало у него особого интереса: ни сами способности, ни ограничения, – пока не выяснилось, что есть кто-то сильнее. Гидеон как-то высказывал соображение: мол, медит, способный странствовать сквозь время, необязательно должен превосходить в талантах Нико и его навыки, вероятно, очень узки, ограниченны. Однако если прав Тристан, то дело может обстоять иначе. И вот Нико де Варона впервые запросил в архивах книгу не о нелюдях, не об эволюции и классификации генетики, а о жизни.

Aviditas. Страсть. Aviditas vitae, жажда жизни. Потребность, которая движет всем. Она существует – в этом Нико не сомневался, ведь однажды у него на глазах Рэйна создала жизнь. А уверовав в правоту Тристана, Нико перестал сомневаться в мощи этой тяги. Выходит, воля к жизни – не просто философское понятие, не только вопрос физиологии, а исконный принцип физики.

Все, что прежде казалось непреложным, повисло на волоске, и это ломало мозг. Ведь энтропия – закон (второй закон термодинамики, если быть точным), прописанный в коде жизни, его не нарушишь по щелчку пальцев. Воля, сознание – это все часть природы, та же физика. Но что, если надо не просто покорить необузданный хаос? Что, если надо управлять самой жизнью? Каково было бы зажечь искру этой жизни? Обрести власть над ее концом и началом?

Какие тайны вселенной тогда откроются! И не придется больше видеть в неизбежности смерти все формы зла.

Ему несложно было вскрыть замок на двери в спальню Тристана, неслышно подкрасться, подстроиться под ритм его дыхания. Сказать себе, что если Тристан неправ, если его расчеты хотя бы чуть-чуть неверны и он не обречен на провал, то его стоит разочаровать, преподав важный урок. Ведь то, что Нико существует, живет и дышит рядом с ним, в одной из версий жизни, тогда как есть множество других, в которых они даже не встретились, – это не случайное стечение обстоятельств. Тут относительность работает, так ведь? Нико существует относительно Тристана, темы их исследований в основе своей переплетаются, у них общий жизненный опыт: Нико сюда привела забота о Гидеоне, а двигателем ему и Тристану служила близость Либби; и все, приведшее к ее пропаже, не может быть случайным. Это не совпадение. Тут кроется какой-то замысел, закономерность. Нико найдет ее и как-нибудь изменит. Перепишет финал и запустит события заново.

Тристан тревожно спал на спине. Нико вытянул руку над его грудью.

А потом, едва Тристан, повинуясь инстинкту, испуганно распахнул глаза и ахнул, со всей силой обрушил удар ему в сердце.

Чары встретили какое-то препятствие, исказившее поток магической энергии: он не срикошетил, шарахнувшись обратно, а скривился и ударил в сторону, отскочив от груди Тристана лучиком света, как от зеркала. Краем глаза Нико увидел мерцание осколков и от этой неожиданной смены траектории удара рухнул вперед, на кровать… которая оказалась пуста.

Нико вскинул голову, чуть не свернув себе шею, – надо будет потом ее размять. Потирая затылок, он приподнялся и увидел стоящего у окна Тристана.

На стекле ни трещинки.

Нико моргнул.

– Окно… оно…

– Знаю. – Тристан перевел взгляд на руку, которую так и держал вытянутой в направлении удара магии Нико.

Окно не пострадало. Должно быть, энергия ушла куда-то в другое место и рассеялась, будто на ветру. Нико ощутил, как успокаивается потревоженный каркас дома, и медленно сел.

– Так ты…

– Остановил это? Да. – Тристан осмотрел руку, словно опасаясь, что она сломана. Сжал кулак и снова раскрыл ладонь. Кости были целы.

– Значит… – Нико, нахмурившись, встал, – сработало?

Тристан выглядел иначе. Исчезли прежние зажатость и растерянность, а чувство, которое он испытывал сейчас, Нико было знакомо очень хорошо. Ведь он по опыту знал, каково это – когда тебя медленно начинает распирать от силы, решительности и непоколебимости человека, осознавшего, что может держать удар.

– Ах ты, гондон, – в недоумении или, скорее, благоговейно произнес Тристан. – Ты чуть не убил меня.

– Ну да.

Тристан не то оторопело, не то удивленно нахмурился и наконец опустил руку.

– Почему? – спросил он.

Нико попытался придумать ответ, который Гидеон нашел бы конструктивным, но потом решил выдать нечто, отчего друг закатил бы глаза.

– Потому что мог, Тристан, – искренне произнес Нико де Варона. Он заново ощутил прилив удовлетворения, вспомнив, что за кровь течет в его жилах и таким он родился совсем не случайно. Внезапно исполнение обязательств показалось ему важной, нет, критичной, нет, высшей целью. Ведь таких, как он, прежде не было и нет.

За одним исключением.

– И еще, – добавил Нико, – потому что теперь ты лично отвечаешь за поиски способа вернуть Роудс.