Текст книги "Парадокс Атласа"

I
Ошеломление

Либби

Едва Эзра ушел, как она поняла сразу две вещи.

Первое – это то, что в этой комнате, со скромно застеленной кроватью, аккуратно сложенной одеждой и расфасованными запасами еды, можно жить месяцами, если не годами.

И второе – то, что жить в ней предназначалось Либби Роудс.

Эзра

«Она простит меня», – думал Эзра.

А если нет, их мир все равно ждала гибель от рук Атласа Блэйкли.

Поэтому просить прощения, пожалуй, даже не стоило.

II
Посвященные

Рэйна. Вчера

Прошел ровно год с тех пор, как они вшестером ступили на порог особняка Александрийского общества. Им расплывчато пообещали силу, знания всего мира под одной крышей, престижную жизнь и – вишенку на торте – доступ к величайшим тайнам вселенной.

Всего-то и надо, что дотянуть до посвящения.

Один год, за который они изменились, перестали быть прежними, став вместо этого единым целым, – шестеро необратимо превратились в одного.

Или же нет?

Оглядев раскрашенную комнату, Рэйна подумала: сколько продержится их союз? Не дольше часа, наверное. Стоило в комнату тихой поступью войти так называемому Хранителю, Атласу Блэйкли, и молча посмотреть на них, как атмосфера изменилась.

Рядом с Рэйной, как всегда, переминался с ноги на ногу Нико де Варона. Он взглянул на Атласа и сразу же отвернулся. За спиной у них хандрил Тристан Кейн. Париса Камали, за которой Рэйна следила краешком глаза, сохраняла безмятежное выражение лица. А вот Каллум Нова делал вид, будто Атласа не замечает. Стоял себе в стороне, задумчиво выпятив подбородок.

– Думайте о том, что будет дальше, как об игре, – предложил Далтон Эллери, исследователь в очках, который, словно привратник, готовил их к посвящению. Он кивнул Атласу, а после снова обратился к пятерым выжившим, которые стояли в ожидании у книжного шкафа. Далтон указал на центр комнаты.

Всю мебель, кроме пяти стульев из столового гарнитура, убрали. Стулья расставили кольцом, на расстоянии нескольких футов друг от друга, лицом внутрь.

Пятеро выживших свыклись с потерей шестого товарища, но все еще не могли относиться к ней равнодушно. Как старая боевая рана болит в непогоду, так шум и суета, которые когда-то разводила Либби Роудс, наполняли повисшую тишину призрачным эхом – невысказанной тревогой, существующей только в их клятвах. Отсутствие Либби ощущалось в ритмах дома, в пульсации где-то под половицами.

– Вы дошли до того момента, – продолжал Далтон, выходя в центр, – когда проверки закончились. Ни о зачете, ни о провале речь не идет. Однако у нас есть моральное обязательство предупредить вас: то, что ваши тела не пострадают, не гарантирует комфортного прохождения церемонии. Возможен любой исход, – произнес он в заключение, – кроме смерти.

Нико неуютно поерзал, а Тристан напряг скрещенные на груди руки. Париса скользнула взглядом в сторону стоящего у двери Атласа. Его лицо выражало все те же заботу и учтивость.

Или нет? Возможно, Рэйне просто казалось, однако лицо Хранителя чуть больше стало похоже на каменную маску. Маску истинного смотрителя.

– Возможны любые исходы? – переспросил в наступившей тишине Каллум, выразив общее недоумение. – То есть мы не умрем, но есть шанс, что проснемся в теле гигантского таракана? («Жука» [2]2
  Отсылка к повести Франца Кафки «Превращение», главный герой которой однажды просыпается в теле гигантского насекомого.


[Закрыть], – пробормотала Рэйна, однако Каллум пропустил это мимо ушей.)

– Такие исходы нам пока не известны, – ответил Далтон, – но технически это возможно.

Настроение будущих посвященных вновь неуловимо переменилось. Чувствуя потенциальный разлад, Нико взглянул на Рэйну, а потом сказал:

– Посвящение открывает особый доступ, так? Мы все сюда пришли добровольно. – Он говорил, не обращаясь ни к кому конкретно, но, перед тем как обернуться к Далтону, ненадолго задержал взгляд на Атласе. – Не поздновато ли добавлять фактор устрашения?

– Это скорее предупреждение, – уточнил Далтон. – Есть еще вопросы?

И не один, подумала Рэйна, однако Далтон не спешил откровенничать. Тогда она украдкой глянула на Парису, единственного человека, который сразу уловил бы подвох. Париса держалась беззаботно. Не то чтобы у Рэйны имелась привычка дергаться, но если уж Париса ни о чем не тревожится, то и она не станет тратить время на страх.

– Церемония посвящения требует, чтобы вы покинули этот план, – продолжал Далтон. – Тяжесть вашего перехода определяется за вас.

– Все будет происходить у нас в уме? – угрюмо спросил Тристан.

У Нико дернулся глаз. С тех пор как Париса астрально погибла от рук Каллума, перспектива работы с иллюзией вызывала у всех оторопь. У всех, кроме, как это ни иронично, самой Парисы.

Далтон не спешил с ответом.

– Нет, – сказал он наконец, – но вместе с тем, конечно, да.

– О, ну отлично, – вполголоса сказал Нико Рэйне. – А то я уж испугался, что он нам ничего не объяснит.

Не успела Рэйна ответить, как Париса осторожно полюбопытствовала:

– Чем именно мы занимаемся на астральном плане Общества? И нет, он не дает мне преимуществ, – нетерпеливо добавила она, предупреждая вопросы товарищей. – Если есть какие-то ограничения, они распространяются и на меня, – пояснила Париса для Рэйны, хотя вряд ли об этом подумала только она. – То, что астрал – моя вотчина, не дает мне хоть какой-то значительной форы.

Рэйна отвела глаза, но подумала в сторону Парисы: «Какие мы нежные».

«Мне твои обвинения побоку», – чопорно подумала в ответ Париса.

«Но мои мысли тебя почему-то волнуют».

На это Париса уже отвечать не стала. Зато фикус в углу комнаты не сдержался и хмыкнул.

– Концепция вашего посвящения – не тайна, – покашляв, сказал Далтон.

– Какая прелесть, – проворчал Тристан. – Это что-то новенькое.

– Это лишь симуляция, – закончил Далтон. – Внутри симуляции вы столкнетесь с кем-то из вашего класса. С вашим представлением о нем.

Он помолчал, оглядывая лица, выражение которых разнилось от подчеркнутого равнодушия (Каллум) до смирения и нерешительности (Нико). Если кто-то из остальных и испытывал хотя бы тень тревоги, то показывать это не спешил. Атлас, в свою очередь, скромно погладил подбородок. Странно, но его костюм сегодня как будто сверкал чистотой ослепительней прежнего. Предельно отутюженный, словно бы напоказ. Или же это была просто игра света.

– Никто не проверяет, как вы усвоили материал, – добавил Далтон. – Это вообще не проверка. Так, формальность. Весь прошедший год вы изучали материал по программе и скоро получите право просить у архивов все, чего бы ни требовали от вас пути познания. – В предвкушении судьбоносных перемен по спине Рэйны побежали приятные мурашки. – Для вас как для посвященных членов Общества откроется доступ к содержимому библиотеки: вы сможете пользоваться им и сами делать вклад по желанию, до тех пор, пока не выполните свои обязательства перед архивами. Свое место здесь вы заслужили, но каждый мост имеет два берега. Перейдите с одного на другой.

Он извлек папку из пустоты, словно поймал ее на лету.

– Первыми идут самые молодые. Начнем с мистера де Вароны.

Он посмотрел на Нико, и тот кивнул. Нико всегда и везде шел первым, это была его привилегия, его природа: он рвался вперед очертя голову, ибо иначе не мог. Теперь, когда пропал противовес в лице Либби, ничто не сдерживало его безрассудства. Он остался совершенно без тормозов.

Впрочем, баланса лишился не он один. Без Либби Роудс слегка изменился весь класс, ведь она – пусть они того и не сознавали – служила в их коллективном сознании этаким моральным стопором. Ей всюду нужно было вставить «а вдруг»: «А вдруг это случится?», «А вдруг что-то пойдет не так?», «А вдруг кто-нибудь пострадает?». Последствия ее исчезновения из их коллективного организма будто постепенно усугублялись, подобно развитию скрытой инфекции. Разумеется, они могут дальше существовать и без нее, но со временем потеря сказывалась бы все сильнее. Медленное внутреннее кровотечение, интоксикация почек. Крохотный прокол в здоровом, казалось бы, легком.

«Рок-рок-рок», – вздохнул чахлый папоротник, слышать который могла, пусть и против желания, одна только Рэйна.

– Ладно, – шагнул к Далтону Нико. – И куда я отправлюсь?

– Никуда. Садитесь. – Далтон указал на стулья и подвел Нико к тому, который располагался примерно на отметке двенадцати часов. – Теперь остальные, – пояснил Далтон, – по порядку.

Все заняли места. Справа от Рэйны расположился Тристан, справа от него – Каллум, дальше – Париса. Нико замыкал кольцо, оказавшись слева от Рэйны.

На краткий миг круг охватило напряжение, словно нечто вот-вот обрушится на них с потолка или набросится, вырвавшись из-под пола, но ничего такого не произошло. Растения в комнате ершисто зевали. Атлас устроился у книжных полок вне поля зрения Рэйны, а Далтон занял его место позади Нико, с планшетом в руках.

Нико поерзал и взглянул на Рэйну, а потом, мельком, – себе за спину.

– Ну и что конкретно мне д…

– Начали, – оборвал его Далтон.

В то же мгновение будто чиркнули спичкой или щелкнули выключателем: голова Нико упала на грудь. Воздух затрещал, как от разрядов статического электричества, когда из его обесточенного тела скользнула не то волна энергии жизни или магии, не то сама его суть. Кожа у всех покрылась мурашками, волоски на руках и затылках приподнялись.

За какие-то секунды необузданный ток сконцентрировался и принял осязаемую форму прозрачного облачка, потом сгустился – и в центре круга резко возник призрачный образ Нико. С собой он принес собственное видение раскрашенной комнаты вместе с прежней расстановкой мебели, которая наложилась на помещение: стол у книжных полок и диван напротив камина. Четырех одноклассников и двух распорядителей он словно не видел. В его проекции был полдень, и солнце висело в зените: в окна с отдернутыми шторами влетали волны горячего воздуха. Стояла ясная погода, не то что летняя дождливая серость в физической реальности.

Краем глаза Рэйна видела, как Тристан подался вперед. Уперев локти в колени, он взирал на происходящее со смесью тревоги и отвращения во взгляде.

– Мы все будем наблюдать, как посвящают других?

– Да, – ответил Далтон, и в тот же миг напротив проекции Нико появилась призрачная форма Рэйны. Нико осклабился.

– Отлично, – сказал он и взмахом руки убрал всю мебель в своей версии комнаты. Как всегда, когда Нико творил свою магию, никто не успевал ничего разглядеть. Просто раз – и мебель уже стоит по периметру комнаты. Словно так и было с самого начала.

Нико протянул руку к проекции Рэйны. Так они начинали каждый свой дружеский спарринг. И даже сейчас, спустя год, этот жест знаменовал начало поединка.

Париса по ту сторону прозрачной картинки закатила глаза.

«В чем дело?» – сердито подумала Рэйна.

Париса взглянула прямо на нее. «Если бы я хотела посмотреть, как вы двое ребячитесь, давно бы это сделала».

Но не успела она закончить свою мысль, как проекция Рэйны уже атаковала Нико ударом в голову. Нико едва ушел в развороте и сам сделал выпад, проверяя расстояние. Настоящая Рэйна ждала бы такого хода (да и сама бы, наверное, поступила так же), а вот ее проекция уклонилась, как будто Нико бил всерьез. Она слишком низко опустила руки, и он слегка чиркнул ее кулаком по щеке, как бы говоря: не забывай двигаться.

Проекция Рэйны выдала серию одиночных прямых ударов: один, два, три и, наконец, четыре. Последний Нико парировал, выведя Рэйну из равновесия, и сразу же нанес ей хук в висок. А она, вместо того чтобы уйти под руку, поспешила выставить блок. «Зря», – подумала, кривясь, настоящая Рэйна. Полностью смягчить удар не удалось.

Противники кружили на месте, проверяя друг друга. Нико шагнул к Рэйне, а потом, когда она купилась на уловку, легко ушел от ее хука и ударил по почкам. Рэйна вслепую отмахнулась, задев лишь мочку его уха. Нико засмеялся. Проекция Рэйны – нет.

Париса вдруг села ровнее и нахмурилась.

«Что, тебе вдруг стала интересна стратегия боя?» – презрительно подумала в ее сторону Рэйна. Атласа она не видела: его скрывала одна из книжных полок, – но возникло чувство, что и он насторожился.

«Я тебя умоляю, – раздраженно подумала в ответ Париса. – Дело не в драке. Просто ты, как обычно, упускаешь главное».

Что тут высматривать? То же самое она могла наблюдать сколько угодно и в реальной жизни. Однако, будь у нее выбор, не стала бы. Следить за собой в бою страшно неловко хотя бы потому, что так ты видишь все свои слабые места. А сейчас, в присутствии посторонних, ошибки казались особенно выпуклыми. Нико двигался плавно и непринужденно, кружил по собственной орбите в легком, раскованном ритме. Его нельзя было застать в одном месте дважды. Рэйна, напротив, казалась грузной и неповоротливой, этаким утесом, который словно подтачивали приливы Нико. Рэйна невольно стала отводить взгляд и при этом заметила, что Париса по-прежнему пристально наблюдает за проекцией.

«Да что в этом такого интересного?» – сварливо спросила Рэйна, и Париса посмотрела на нее через проекцию, не менее раздраженная тем, что приходится отвечать.

«До сих пор не поняла? Это он тебя такой видит», – сказала она в голове Рэйны.

В этот момент она как будто ненароком стрельнула взглядом в сторону Атласа, однако по-настоящему ее занимала именно проекция Рэйны, и вот это-то сейчас сильнее всего приводило в замешательство настоящую Рэйну. Если Париса смотрит на тебя так внимательно, это не к добру. (Фикус в горшке согласился.)

«И что?» – подумала Рэйна.

«А то, что, во‐первых, нам никто не запрещал колдовать, но Нико не пускает в ход магию, как и его версия – тебя. – Париса мельком улыбнулась. – Во-вторых, не знаю, заметила ли ты или нет, но он, похоже, совсем не считает тебя опасной».

«И что?» – повторила Рэйна.

«В том году нам дали задание убить кого-нибудь, и мы лишь недавно выбрали жертву. – Париса покосилась на приплясывающего Нико. – Разве так ведет себя тот, кто видит в тебе угрозу собственной жизни?»

Проекция Рэйны пошатнулась, угодив в очередную ловушку: повелась на ложный выпад джебом и пропустила хук. Жесткий кросс справа и апперкот не заставили себя ждать. Последний Рэйна заблокировать не смогла. Все это были ошибки, причем ее собственные. Те, что она уже совершала.

«А, вот ты и заметила наконец, – с большим нездоровым удовольствием подумала Париса. Ее замечания, как ни старалась их заблокировать Рэйна, пробивались в голове белым шумом, треском статических помех. – Он считает тебя уязвимой. – И тут же, куда насмешливей: – Слабой».

Рэйна со злостью заставила себя ни о чем не думать, вызвав в памяти приставучую мелодию из рекламы зубной пасты, бич телевидения ее детства. Улыбка на лице Парисы сменилась гримасой типа «туше, гадина», и мысли этого диванного психиатра потекли в другом направлении. Проекция Рэйны тем временем ушла от правого кросса Нико и ответила парой несильных джебов. Впрочем, Нико парировал их серией ударов, полностью отразить которые у нее не хватило скорости. Настоящая и раздраженная Рэйна старалась сохранять равнодушный вид, но поняла, что Париса – не единственная, кто следит за ее реакцией. Каллум украдкой смотрел на нее – долго, пристально, изучающе.

Что сейчас творилось с ее чувствами? Обычно Рэйна подобными вопросами не задавалась, считая себя человеком неэмоциональным. (Раздражение, злость, нетерпеливость – не в счет. По ее личной эмоциональной шкале Рихтера это просто комариный писк.) Но сейчас она худо-бедно различила какое-то неудобство, будто боролась с чем-то. Не со страхом и не с тоской… и уж точно не с чувством, что ее предали. Париса сколько угодно могла демонстрировать своим видом, будто понимает все нюансы психики человека, однако тут она все же не угадала.

Хотя и была близка.

В отличие от некоторых (а именно Либби) Рэйна не поддавалась капризам души вроде чувства беззащитности, и знала, что Нико не считает ее слабой. Нико, разум которого напоминал безбожно захламленный чердак, вообще ни в ком не видел противника настолько опасного, чтобы пытаться его уничтожить. Такая беззаботность притягивала, но вместе с тем и отталкивала, так как не отличалась от самоуверенности. Обижаться на это мог лишь тот, кто в принципе не понимал Нико. Обращать внимание на его заносчивость значило показать эмоциональную уязвимость, попусту тратить время, свое и его.

И вместе с тем Нико считал Рэйну… предсказуемой. Думал, что ее уровень высок, но до его планки недотягивал. И если честно, в оценке Нико не ошибся: в некоторых дисциплинах – той же физической магии и рукопашной – Рэйна правда уступала. И что? Выше головы она прыгать не стремилась. В Общество ее привела жажда знаний, а не престижа.

Думала ли она, что, если не проявлять свои таланты четко, другие решат, что их у нее нет? Да, но, если речь шла о Тристане, Каллуме или Парисе, это не имело значения. От них Рэйна свои способности скрывала намеренно и вполне успешно. С Нико получилось не так хорошо, но он-то проводил с ней куда больше времени. Неужели и он не сделал выводов?

Рэйна не к месту вспомнила один случай. Чаепитие с бабушкой после одного особенно неудачного ужина с матерью. «Придет день – и тебя заметят, – заверила Рэйну кроткая бабуля, которая частенько бормотала что-нибудь невпопад. – Придет день – и они увидят в тебе то же, что и я».

«Мама, мама?» – с сомнением уточнил из угла папоротник.

Рэйна невольно согласилась.

Мать Рэйны, о которой та почти не вспоминала и никогда не рассказывала, была средней из трех сестер и двух братьев. («В молодости умела хлопот доставить», – говорила бабушка, будто пересказывая сюжет какого-нибудь сериала, а не события из жизни родного ребенка.) Бабуля, эксцентричная и необычайно добрая женщина, не желала, чтобы из-за одного небольшого проступка судьба дочери пошла под откос, и проявила, как могло показаться, великодушие – забрала Рэйну к себе. Через год или два мать Рэйны выгодно вышла за смертного предпринимателя, чья семья нажила состояние во время бума электроники, уступившего затем место эпохе техномантии.

Для Рэйны он оставался просто Предпринимателем. Человеком без имени и жизни за пределами работы. Не отцом, а просто тем, кто женился на ее матери. О том, что Рэйна живет с тещей, он знал лишь потому, что активно интересовался падчерицей. Сначала он принял ее за ребенка прислуги, которым можно помыкать. «Какая ирония», – частенько думала Рэйна. Должно быть, разговор у Предпринимателя с женой состоялся непростой. (А возможно, мать, женщина неразговорчивая, и вовсе ничего ему не ответила. Она производила впечатление человека, который многое видит и о многом молчит.)

Как бы то ни было, Предприниматель все же выяснил, кто такая его падчерица на самом деле, ведь именно он стал приглашать ее на ежемесячный ужин в семейном кругу. К тому времени они с матерью Рэйны обзавелись собственным потомством, однако их отпрыски пошли в отца: родились смертными и обделенными силой Рэйны. Предприниматель не был злым человеком. Он принимал деловые звонки за столом, но голоса не повышал. Он был просто очень-очень прозрачен. За ужином, прежде чем перейти к теме натурализма, сначала хвалил каллиграфию Рэйны и прилежание в школе, пока ее мать гоняла еду по тарелке и придерживалась своей обычной привычки вообще ничего не говорить.

Как бы там ни было, мать Рэйны скончалась за два года до смерти бабушки, когда Рэйне исполнилось четырнадцать. В последний путь ее проводили как примерную жену и мать. (Только не для Рэйны, которая неприметно устроилась в заднем ряду, и никто не спрашивал, кем она кому приходится.) Свою мать Рэйна знала плохо, но не сомневалась, что надгробная речь знаменует очень печальный итог жизненного пути: о покойной только и сказали, что она добилась успеха на двух местах работы. И ни слова о том, что она, к примеру, фальшиво пела в душе, шарахалась от садовых змей… как нормальный, живой человек.

Вскоре Предприниматель женился снова. Жизнь, как водится, продолжалась.

Воспоминания зыбучим песком затягивали в свою пучину все глубже, не давая сбежать. Из подсознания всплыл еще эпизод, настолько омерзительный, что Рэйна вздрогнула.

Незадолго до визита Атласа к Рэйне в кафе заглянул Предприниматель. Он увлеченно распекал кого-то по телефону и за этим занятием совершенно не узнал Рэйну, хотя много лет до того регулярно умолял о встрече. Его можно было понять: последний раз они виделись десять лет назад, – и все же Рэйна оценила иронию судьбы. Многие годы раз в месяц Предприниматель сидел напротив Рэйны за столом ее матери и притворялся, будто падчерица ему интересна, а за несколько недель до этой случайной встречи даже отыскал ее бывшую соседку и попросил номер телефона… который спустя час времени и покупку Рэйной нового гаджета уже сменился. Однако в тот день Предприниматель упоенно ругался с каким-то иностранцем, с трудом произнося его имя. «Он уже проделывал это и проделает снова!» – кричал Предприниматель, будто не видя Рэйны и кофе, который она принесла. В тот момент она была лучше невидимки, празднуя особенно горькую победу, когда подтверждаются твои худшие догадки. Эта ее прозрачность стала доказательством того, что все было именно так, как она думала.

Рэйна всегда знала, что Предприниматель интересуется ею неспроста. И встретиться ему хотелось отнюдь не потому, что он тосковал по ней или ее изящной каллиграфии. По той же причине лилии в доме матери сторонились его, когда он ел. В детстве Рэйна думала, что такая цветочная реакция – это лишь проявление ее собственной неприязни к Предпринимателю, но кое-что в его поведении в тот день заставило ее пересмотреть свое детское отношение.

Только не к нему, а к его делам.

Он был разрушителем. На детские переживания Рэйны будто наложили проясняющую тонкую пленку, меняющую фокус. Ретроспектива с ее оттенками сепии неотвратимо указала на тонкий слой чего-то вроде перхоти или ворсинок у Предпринимателя на плечах. В отличие от прочих людей, зазывавших на работу Рэйну, он искал не просто рекордных урожаев, но задумал нечто коварное. Как и все, что сулило большие богатства. Аура разрушения окружала его ядовитым облаком, как парфюм.

Рэйна встряхнулась, отбросив прилипчивое чувство стыда, которое засасывало, как трясина, стоило вспомнить прошлое. Бабушка не ошиблась, обещая Рэйне, что в один день кто-нибудь да разглядит ее суть. Просто она имела в виду немного другое. Люди и правда начинали видеть суть Рэйны, и Предприниматель оказался лишь первым в их череде. Рэйна была обречена – в дурном смысле – на чужое внимание, ведь в какой-то момент, став подростком, она уже не могла скрыть своей силы, своих способностей. Они бросались в глаза даже тем, кто к ним не присматривался. Правда, Рэйна к тому времени ничьего внимания уже не хотела.

Она была не просто натуралистом огромной силы, а натурализмом как таковым. Уже это делало ее ценной или хотя бы полезной. Но с какой стати ей вообще нужно было доказывать кому-то свою полезность? Обстоятельства своих родов она не выбирала. Не выбирала и своих сил. Раз уж близкие сочли постыдным принять Рэйну, не говоря уже о том, чтобы полюбить ее, то и плодов ее дара они не заслуживали. По крайней мере, так она говорила себе каждый месяц, сидя за столом напротив Предпринимателя.

Со временем она научилась изолироваться от других: не давала никому узнать себя поближе, не позволяла присматриваться к себе. Перестала демонстрировать таланты, доказывать свою пользу. Бабушка не ошиблась в своих предсказаниях: всегда наступал момент, когда Рэйну замечали. Вернее, замечали ее способности. Необузданный натурализм в чистом виде, магию невиданной мощи. Стоило Рэйне понять, что для других она – просто вещь, орудие достижения целей, и она всеми силами старалась отгородиться от мира, спрятаться, сохраниться. Стремилась не быть собой, ведь рано или поздно чужая корысть снова раскрывала в ней инструмент получения выгоды.

Другое дело Нико. С ним Рэйна сознательно проводила времени больше, чем с кем бы то ни было, и казалось, ему ничего от нее не нужно. Это ведь такая редкость! Просто благословение. Разве что сейчас его пропитанная самоуверенностью симуляция начисто опровергла одну из фундаментальных личных истин Рэйны: в ней есть что-то еще кроме силы.

В основу своей зрелой жизни Рэйна положила принцип замкнутости ради самосохранения, но, похоже, нечаянно оставила окошко для Нико.

Она дала ему увидеть свои слабости, закоснелость, уязвимости и ошибки, а он взял и запомнил их. А потом воспользовался тем, к чему она прежде никого не допускала. Хотя и проявил в этом большую посредственность. Не питая амбиций и не стремясь использовать Рэйну к собственной выгоде, Нико просто тешил и лелеял свое эго.

Рэйна поерзала.

А, так вот что она ощущает: разочарование.

Тем временем в симуляции они расширили репертуар приемов. Пустили в ход ноги и захваты. Проекция Рэйны, не совсем адекватная благодаря Нико, подняла ставки и прибегла к сложным маневрам. (Да ладно, это всего лишь проекция, так ведь? В поисках подтверждения Рэйна мельком глянула на Парису и тут же, злая на себя, отвернулась.) Нико схватил ее и сделал вид, что хочет ударить коленом в лицо, а когда она отпрянула, пнул по «тормозам». Короче, проекция Рэйны угодила в очередную ловушку, а настоящая Рэйна, закипая, ощутила легкий и в то же время настойчивый, как прикосновение лозы или усиков, укол негодования.

(Чем, кстати, Рэйна отличается от друга Нико, этого сноходца? Она ведь тоже – подобно тому, ради кого Нико в отчаянии и пришел сюда, – орудие, к которому тянутся недостойные? Как он не заметил? Не то чтобы это важно. Не то чтобы Рэйна хотела доказать Нико или кому бы то ни было свою ценность. Не то чтобы она расстраивалась.)

Если Рэйна правильно поняла, то ритуал посвящения наказывал того, кого проецировали, а не самого проектора. Далтон так и сказал: никаких ограничений. То есть Рэйна могла бы примчаться в машине и похитить Нико, сразиться с ним при помощи магии, пронзить молнией в самое сердце или задушить лозой. И это только в рамках реальности. Тогда какие чары сотворила бы она за их пределами, в магической проекции, созданной в стенах волшебной библиотеки, где привычной реальности не существует?

Вот только Нико подобных раскладов явно не рассматривал. Ему и в голову не приходило, что Рэйна может одолеть его и удивить, и потому страдала она, а не он.

Она сжала кулак, и папоротник в углу распрямился, подобно хлысту, выстрелив в стороны стеблями, как щупальцами. У Рэйны в душе гнойником зрело некое чувство. Не боль от предательства, а нечто мягкое, словно плесень, похожая на опушку персика. Может быть, раздражение? Как от паучьего укуса, от ярлычка на одежде, от жужжания комара. Видимо, Рэйну раздражало, что Нико де Варона, похоже, не считал ее хоть сколько-нибудь важной.

В симуляции Нико вошел с ней в клинч. Какое-то время они боролись, а потом проекция Рэйны отбросила Нико, но тот лишь, как обычно, не теряя задора и проказливого блеска в глазах, отступил, словно в танце.

Как бы там ни было, Рэйна никогда не пыталась создать о себе хоть какое-то впечатление. Они с Нико были друзьями или, скорее, коллегами. Романтических чувств она к нему не испытывала, и уж тем более ее не тянуло к нему сексуально. Ее не тянуло вообще ни к кому, а собственный набор половых органов занимал ее так же, как занимало бы растение без завязей. Нико она тоже не давала поводов испытывать к ней какие-то чувства, пусть и проводила с ним почти все время. Похоже, что все, что он узнал о ней, – это сколько раз она ведется на одну и ту же уловку.

Ладно. Рэйна скрестила на груди руки. Наверняка именно Париса вложила ей в голову эту мысль. Сама Рэйна так никогда не подумала бы. Ей было совершенно плевать на мнение окружающих, и, уж конечно, она не нуждалась во внимании или в одобрении Нико. Да, во всем доме ему она доверяла больше других и, не задумываясь, могла на него положиться. Он первый рассказал ей о критериях посвящения, разве нет? Об этой небольшой лотерее со смертельным исходом, вроде тех условий, которые в договорах прописаны мелким шрифтом. Она знала, что Нико ее не убьет, а он и не спрашивал, станет ли она убивать его. Однако…

Нико нанес сокрушительный удар, от которого фантом Рэйны пошатнулся.

Нико не спрашивал ее. Разумеется, не спрашивал, потому что знал: она его не убьет.

И вряд ли это потому, что он считал ее слабой. Просто Нико знал, что она ему предана, как и все, кто его окружает.

(Она-то ему предана, а он ей?)

Симуляция продолжалась, а Рэйна снова заерзала на месте, лишенная покоя, исполнившись крайнего недоверия к собственным подозрениям. Неужели в этом и есть смысл ритуала? Далтон говорил, что церемония – не проверка, но в чем тогда цель? Открыть им глаза, дать мельком взглянуть на себя истинных? Или это ловушка?

А если так, то на кого ее поставили? На Рэйну или на Нико?

Проекция Рэйны покачнулась, обессилев, и Нико замер.

– Все норм? – спросил он, позабыв урок, полученный ранее: Рэйна не станет ждать сигнала и без колебаний атакует, усиливая натиск. Нико отбросил всякий страх получить сдачу и смотрел на нее с искренней заботой, без опасений. – Рэйна, ты как?

Проекция Рэйны не напала. Выпрямилась и посмотрела на него.

– Все хорошо, – сказала она невыразительно-ровным, механическим тоном.

(Это такой он ее видит?)

– Продолжать необязательно, – заверил Нико, глядя на нее с состраданием, прямо-таки щенячьими глазами. – Я даже не знаю, какого дьявола мы тут творим, но не хочу, чтобы ты пострадала.

Она? Пострадала? Вообще-то, она понимала, чем они заняты, ведь это продолжалось уже почти год. Само их общение началось с драки. Что-то тогда Нико о ней не пекся. Или он думал, что без его снисходительных указаний она бы сдалась и погибла?

Не то чтобы это ее разозлило. С чего бы?

Париса тем временем зловеще улыбнулась.

– Ты не можешь мне навредить, – ответила проекция Рэйны. Ну, хоть так. Хотя… как-то странно это прозвучало. «Ты не можешь мне навредить». Фальшиво и как-то бредово. Отдавало таким, с чем обращаются к профессиональному психотерапевту. Вот если бы Рэйна сказала: «Ты не навредишь мне», – тогда еще можно было бы подумать, что она в силах постоять за себя.

(Париса к тому времени уже посмеивалась, прикрыв рот ладонью.)

– Знаю, – не уступал Нико. – Но все равно не хочу.

Изображение симуляции исказилось и пропало. Нико пришел в себя и тут же судорожно вздохнул, как и всякий, чье сознание возвращается в тело. Подобно спасенному утопающему.

Наконец-то голос подал Атлас:

– Минута, а потом мы продолжим с мисс Мори.

Далтон кивнул и сверился с часами.

Рэйна тем временем повернулась к Нико и зашептала как можно тише, но так, чтобы он мог слышать ее за своими хрипами. (Очевидно, его телу передалась усталость из симуляции, а значит, ему все же пришлось попотеть, чтобы ее унизить.)