Текст книги "Клуб Первых Жен"

– Что это?

– Это предсмертная записка Синтии. Я давно хотела показать ее тебе, и сейчас самый подходящий момент.

Элиз отбросила записку, как будто она вдруг воспламенилась. Лист упал Анни на колени.

– Анни, не пугай меня. Анни вернула Элиз конверт.

– Прочти, если не хочешь кончить, как Синтия.

Элиз нехотя развернула листок. От послания Синтии, лежащей в могиле, у нее по коже побежали мурашки. Анни ждала, когда Элиз закончит читать. Та сложила записку и вернула ее Анни.

– Элиз, не жалей ни о чем. Ты вовремя вырвалась от него. Я хочу, чтобы ты вернулась домой и написала помадой на зеркале: «Он не стоил меня!»

Элиз улыбнулась уголком рта.

– Он не стоил, ты права. И Аарон не стоил тебя.

– Да уж, он стоит только моего врача.

Коротко Анни рассказала Элиз о сцене в «Карлайл», опуская, впрочем, подробности.

– Ах, Боже мой, Анни! Теперь уже улыбнулась Анни.

– Ну, и каковы твои планы на последующую жизнь?

– Я должна навестить мать после обеда. И я думала встретиться с Биллом за ленчем…

Анни выпрямилась.

– Он еще ничего не знает?

– Нет. Я ведь ехала из Гринвича и забежала домой лишь по своей прихоти. Наверное, он хотел мне сказать это за ленчем… в общественном месте, где я, разумеется, не стала бы устраивать сцену.

– Устрой ее! – воскликнула Анни.

– Что ты, я теперь даже не сяду с ним за один стол. Я слишком… – Элиз не смогла найти подходящего слова.

– Слишком что?

– Слишком сердита. Боюсь, что при виде Билла я размажу его по полу.

– Ну и сделай это, Элиз. Но не в ресторане, оттуда он может сбежать. Поезжай в офис. Прижми его к стенке.

– Как крысу! Да он и есть крыса.

Элиз усмехнулась при мысли о том, как унизительна для Билла будет сцена в офисе.

– Анни, он тут же грохнется, если я прижму его там. Я бы с удовольствием, но не могу.

– Я поеду с тобой и подожду тебя в машине, – предложила Анни.

Элиз помолчала, принимая решение. Потом называла водителю адрес офиса Билла.

– Я волнуюсь, – призналась она Анни.

– Я буду ждать тебя. Я здесь. В конце концов ты будешь даже рада.

Элиз взглянула на подругу и благодарно кивнула ей в ответ.

– Какого черта, – произнесла она, – мне нечего терять.

* * *

«Тварь, – подумала Элиз и гортанно рассмеялась. – Сюрприз, Билл. Большой сюрприз для тебя. Я это так не оставлю, о, нет! Неважно, что сказала бы мама, но я не собираюсь уползать как побитая собака. Как это сделала Анни, и Аарон, предатель, еще и утер ей нос. Как жестокий хозяин побитой собаке. Анни права. Я не позволю ему ускользнуть.

И Бренда, с ее бойким язычком и хвастливыми разговорами, позволила Морти улизнуть, оставить ее практически ни с чем, в то время как он сам сидит чуть ли не с миллионами. И, как и Билл, использовал слабость жены в своих личных корыстных целях. Но для Билла есть сюрприз. Я не так предсказуема, как ты предполагал, Билл!»

Элиз мысленно нарисовала картину: Билл в офисе, готовится к ленчу с провинциальной бедняжкой Элиз, будучи искренне уверен в том, что ему удалось ускользнуть и остаться чистеньким. Элиз представила себе офис, который она отделала в благородных матово-голубых тонах. На двери были буквы с позолотой: «Уильям Тэфт Атчинсон – партнер». Благодаря ей Билл был назван «партнером», хотя и младшим, в солидной адвокатской конторе «Кромвель Рид». Теперь его видели в офисе окруженным знаками стопроцентного американца и тотемами власти, которыми он так дорожил. Но сегодня ему не помогут все эти изящные силки для уток ручной работы, кожаная сумка для гольфа, чемоданчики для поло. Даже огромный стол красного дерева, помпезные хрустальные пресс-папье, коллекция японских антикварных безделушек. И серебряная рамка с ее фотографией – ее подарок Биллу, – даже она не спасет его.

Когда машина подъехала к главному входу элегантного небоскреба на Уолл-стрит, Элиз, не дожидаясь шофера, сама открыла дверь. Анни высунулась из окна, и Элиз повернулась к ней.

– Он не стоил тебя, Элиз. И Джил не стоил Синтии. Иди туда и врежь ему. За всех нас.

– С удовольствием. Не уезжай, это не займет много времени.

Элиз решительно прошла внутрь, двери захлопнулись у нее за спиной. В лифте она ткнула кнопку 45-го этажа.

Билл подпрыгнул от неожиданности, когда Элиз ворвалась к нему в офис, чуть не сломав входную дверь вишневого дерева. Она стояла в дверном проеме, наблюдая, как меняется лицо Билла, становясь белым как бумага.

– Ты – жалкое подобие мужчины! Так, как ты со мной поступил, презренно, ниже всякого человеческого достоинства.

Она сделала два больших шага по направлению к его столу и остановилась. Секретарша Билла застыла возле двери, не зная, что предпринять. Элиз жестом указала ей на выход, даже не глядя на нее, та отступила, но продолжала смотреть.

Элиз откинула прядь волос, выбившуюся из тщательно сделанной прически и падавшую ей на лицо.

– Не хватило мужества сказать мне в лицо, что уходишь? Я должна была увидеть пустые шкафы? Где же твое письмо, Билл? Или записка? Даже Нельсон Рокфеллер оставил своей бывшей жене письмо, презренный ты червяк!

Над верхней губой Билла выступили капли пота. Он едва мог шевелить губами, потом наконец выговорил резким тонким голосом:

– Успокойся, Элиз. Не устраивай сцен. Я собирался поговорить с тобой за ленчем.

Дверной замок, наверно, был сломан, так как секретарша не смогла запереть его. Краем глаза Элиз увидела, как несколько служащих столпились в приемной. Билл тоже заметил их.

– Давай поговорим как взрослые, зрелые люди, – защищался он.

– Взрослые? – завизжала Элиз. – Хочешь быть взрослым? Билл жестом показал на открытую дверь, но Элиз продолжала, не обратив на это внимания.

– Почти двадцать лет, Билл! Двадцать лет лжи, унижения и обмана. Я любила тебя. Я отдала тебе свой дом, себя, я пожертвовала своей карьерой ради тебя. И все, что мне хотелось взамен, – нормальной, человеческой жизни, хотелось быть любимой. У нас могло бы быть в жизни гораздо больше. Я никогда не просила тебя благодарить меня, не попрекала тебя деньгами, даже когда купила тебе это место. Я была хорошей женой и заслуживаю лучшей участи.

Билл попытался украдкой обойти стол, но Элиз заметила его движение и двинулась к нему.

– Ты только скажи, скажи мне это в лицо, Билл, и я уйду. Я должна знать. Почему вдруг сейчас? Сейчас, после двадцати лет твоих похождений, ночных звонков от женщин, после того как ты пропадал где-то ночами? После всех твоих секретарш, горничных и официанток! Почему?

Она заметила, что Билл пытается преградить ей путь, но продолжала обходить стол, и он отступил. А потом ее взгляд упал на серебряную рамку. На месте ее фотографии была другая – улыбающееся лицо молодой, очень молодой женщины, знакомое лицо.

– Я влюблен, – сказал Билл.

Секунду Элиз стояла молча, уставившись на него. Потом шагнула от стола к бюро, взяла один из силков для уток и швырнула его в фотографию. Билл вздрогнул от ее неожиданного и резкого движения. Его лицо стало пепельно-серым, рот открылся.

В этот момент Дон Рид, старший партнер фирмы, вошел в кабинет с плакатной улыбкой на лице. «Вон!» – прогрохотала Элиз голосом Мерседес МакКэмбридж из фильма «Изгоняющий дьявола». Тот убрался, не сказав ни слова.

Билл кончиками пальцев оперся о стол, как бы пытаясь поддержать равновесие и не упасть.

– Элиз, пожалуйста, сейчас не время и не место. Давай поговорим дома.

Элиз ненавидела этот умоляющий тон его голоса.

– Дома? У кого дома? Ты ушел, Билл. У нас нет теперь дома! Она сломала клюшку для гольфа о стену и вдребезги разнесла абажур настольной лампы «Лалик», совершив при этом разворот, которому позавидовал бы Бэйб Дидриксон. Билл молчал, глядя на нее.

Еще один разворот и взмах клюшкой – и разлетелось на куски стекло вместе с фотографией.

– Ты попользовался мной и выбросил. Но тебе это даром не пройдет, теперь нет. Я не допущу этого.

Швырнув сломанную клюшку для гольфа на пол, Элиз направилась к дверям, давя осколки и прокладывая себе дорогу через толпу служащих и секретарей. Идя к лифту, Элиз слышала, как Дон Рид, который был и исполнительным директором фирмы, говорил Биллу: «Зайдите ко мне в кабинет. Нам нужно поговорить».

* * *

Стараясь не стучать каблуками, Элиз приблизилась к дверям спальни своей матери и тихо приоткрыла их. Сиделка, ухаживающая за ней, встала и улыбнулась.

– Здравствуйте, миссис Атчинсон. А мы тут как раз вас вспоминали. – Сиделка подошла поближе и тихо добавила: – Боюсь, она уже забыла, что вы приходили. Мне пришлось напомнить ей. Бедняжка, она сегодня целый день впадает в забытье. – Потом в дверях сказала: – Я буду тут рядом. Позовите меня, если будет нужно.

Элиз подошла к матери и положила руку на одеяло, стараясь не касаться шнура капельницы, который был вставлен в очень тонкую, до боли худую руку. Элиз никогда не знала, сознает ли мама то, что витает в снах и мечтах о прошлом.

Элиз прикоснулась к ее щеке, и мать открыла глаза.

– Мама, это я, Элиз.

– Да-да, разумеется, сегодня ведь понедельник? Элиз перевела дух и присела.

– Да, правильно. Сегодня понедельник, и приходит Элиз, – произнесла она и улыбнулась. Потом наклонилась вперед и поцеловала мать в лоб. – Ну, как ты, мама?

– Я старая и уставшая, дорогая. А ты? – спросила она, глядя Элиз прямо в лицо. «Старая и тоже уставшая», – подумала про себя та. – И ужасно одинокая. Надеюсь, я не выгляжу слишком плохо, и она не заметит моей тоски».

– Прекрасно, мам. И я кое-что тебе купила.

В последний раз, когда Элиз была здесь, мать была очень возбуждена и кричала: «Нет, моя Элиз – просто маленькая девочка!» Элиз ранили эти слова. Она достала из сумки плоский предмет, завернутый в коричневую бумагу. Развязав узелок ленточки, она открыла пакет и достала фотографию в серебряной рамке. Элиз надеялась, что ее взрослое лицо на фотографии поможет матери не забывать дочь. Элиз было очень горько и больно, когда мама не могла вспомнить ее.

– Ты можешь видеть без очков?

– Да, конечно.

Мать сощурилась, пытаясь разглядеть фотографию как следует. На ней была изображена Элиз. Она сидела на лужайке перед их домом в Ист-Хэмптоне.

– Это ты. Спасибо, мне очень приятно.

– Да, это мы снимали прошлым летом. Мне кажется. Я выгляжу довольно неплохо, правда?

– Это для фильма?

Элиз вздрогнула от неожиданности.

– Фильма? – спросила она.

– Ты ведь все еще бываешь в Голливуде? Отвратительное место. Ты должна быть очень осторожной.

– Я уже сто лет не была в Голливуде. Это было, когда я еще была очень молодой, помнишь? А сейчас я живу здесь, в Нью-Йорке. И я никуда не выхожу.

Мать закрыла глаза и покачала головой из стороны в сторону.

– Они охотятся за твоими деньгами, Элиз. Они хотят, чтобы ты вкладывала деньги в свои картины, но ты не должна делать этого. Это недостойно.

Холодок пробежал по спине Элиз. Она знала, что эти провалы в памяти приходят и уходят помимо воли матери, но она должна попробовать, хотя ни к чему хорошему это не приведет.

– Мамочка, дорогая, я уехала в Голливуд много лет назад, но теперь я вернулась. Я здесь. И я теперь гораздо старше.

– Многие прекрасные женщины попадают в ловушку, расставленную мужчинами в Голливуде, – продолжала говорить мать, не слушая Элиз, – у богатой и красивой женщины нет никакого шанса уберечься. Они попользуются тобой, будут говорить, что любят тебя, родная. Но все дело в деньгах. Всегда только в них.

Элиз задержала дыхание, пытаясь подавить подступившие слезы. Потом с трудом сглотнула и произнесла:

– Я осторожна, мама, но иногда мне кажется, что я слишком осторожна.

– Ты никогда ничего не изменишь, Элиз. Они унизят тебя, отнимут все деньги, а потом выбросят. Посмотри, что они сделали с твоей кузиной Барбарой. Бедняжка, живет где-то в Африке, вокруг нее крутятся подозрительные типы. Снабжают ее наркотиками и забирают все деньги.

Голос матери стал громче, она открыла глаза и внимательно посмотрела на дочь.

– Не позволяй им увлечь тебя на дно. Сохраняй свое достоинство. Это все, что у тебя есть, в конце концов. Твоя честь. Всегда поступай правильно.

У Элиз ком застрял в горле. «Если бы она только знала, то была бы очень разочарована во мне», – подумала Элиз. Ее очень тронула доброта и удивительное понимание мамы, поэтому она ни за что не позволит ей узнать о предательстве Билла и о своем недостойном поведении в номере 705 отеля «Карлайл». И то, что беречь свою честь, – значит быть одинокой.

Элиз посмотрела на мать. Та начинала клевать носом, ее прозрачные веки дрожали. Очень мягко Элиз произнесла:

– Мама, уже поздно, тебе следует отдохнуть.

Она поставила свою фотографию в рамке на ночной столик рядом с горкой таблеток и пилюль.

– Увидимся на следующей неделе, родная. Может быть, я что-нибудь могу для тебя сделать, пока не ушла?

Мать пробормотала, не открывая глаз:

– Скажи дедушке, я хочу покататься на моем пони. Элиз встала и поцеловала ее в щеку, чувствуя себя одинокой, как никогда в жизни.

– Да, я скажу. Я скажу ему.

12
КЛУБ БРОШЕННЫХ ЖЕН

Анни была немало удивлена, когда позвонила Элиз и пригласила ее на ленч в «Ле Сирк». Почему на ленч? И почему в «Ле Сирк»? Хотя у Элиз денег было больше, чем у других женщин, с которыми была знакома Анни, она также знала, что та не особенно торопилась их тратить. А в «Ле Сирк» половина порции мусса «pample-mousse» стоила шесть долларов, так что выходило, что это – единственное место в Мантхэттене, где один грейпфрут стоил двенадцать долларов. Возможно, это делалось с тем, чтобы произвести впечатление, потому что никто даже не собирался заказывать это блюдо, когда в меню и без того хватало всякой всячины.

И если Анни сначала лишь удивилась приглашению, то потом была просто шокирована, когда позвонила Бренда и сказала, что ее тоже пригласили. В это время Анни сидела за письменным столом, пытаясь записать некоторые свои мысли. Она даже не отдавала себе отчета в том, что именно пыталась написать: рассказ, стихотворение или просто вести дневник. Ей редко удавалось перенести на бумагу то, о чем она думала. Она заставляла себя каждый день часами сидеть за письменным столом, даже если все это время просиживала, уставившись на чистый лист бумаги. Но она все-таки пыталась. Дело было в том, что стоило ей сесть, как ее охватывала невыносимая слабость при взгляде на пустой лист. И когда, нарушая гнетущую тишину, вдруг зазвонил телефон, она даже подпрыгнула, но потом с облегчением вздохнула.

– Что там затевается? Элиз пригласила меня на ленч в «Ле Сирк». Она что, решила заняться благотворительностью?

– Я не в курсе, – заявила Анни.

– Интересно, это как-нибудь связано с Биллом? Я не говорила тебе, Анжела рассказала, что в прошлом году у него было целых три секретарши. Он их совершенно замучил. Одна из них, практически, говорит, что он чуть ли не кидался в нее сосисками.

– Да ладно, Бренда! Так вот о чем болтают студентки в «Кромвель Рид»? Возможно, Билл слишком требовательный, но все же он видный мужчина. Не думаю, что он способен опуститься до такого.

– Никогда не знаешь, чего от них ожидать. Что до меня, так все мужики – сволочи.

Анни вдруг ощутила в душе какую-то пустоту – то, чем была теперь ее жизнь.

Должно быть, Бренда поняла это, потому что спросила:

– Как тебе там живется без Сильви? Чем занимаешься?

– Да все в порядке. Вот подумываю сесть за роман.

– Колоссально! Помню, в колледже я тоже пыталась начать.

– Серьезно?

– Конечно. Это был «Война и мир», но потом мне надоело.

Анни рассмеялась. Да, Бренда никогда не давала ей скучать.

– Так что там насчет ленча? – напомнила ей Бренда. – Почему она пригласила именно меня?

– Кто знает. Но я думаю, мы это скоро выясним.

– Анжела мне еще говорила, что Элиз как-то на днях показывалась в «Кромвель Рид» и там было что-то!

Анни попыталась представить себе эту сцену, так как Элиз описала ей все в красках по дороге домой. Она не сдержала улыбку.

– Ну… и? – спросила она.

– Что-то произошло в офисе Билла в «Кромвель Рид». И в холле. Элиз была в потрясающем светло-лиловом кожаном платье, не меньше. Анжела говорит, что о совместной жизни уже не может быть и речи.

– Ну что ж, слава Богу, – сказала Анни. И, слава Богу, что Бренда узнала это от кого-то другого.

– Боже мой, она же столько лет унижалась. Почему она именно сейчас все разрушила? – поинтересовалась Бренда.

Анни почувствовала, как постепенно гнев заполняет пустоту в душе. Она вздохнула, как бы пытаясь изгнать его. Это возмутительно, как эти мужики ведут себя. Просто невыносимо.

– Кто знает? Может, из-за смерти Синтии, – сама предположила Бренда, – может, из-за последней выходки Билла. В самом деле, недавно на ужин в фирму он прихватил с собой молоденькую красотку. Может, он собирается из наследницы сделать еще одну свою подружку. Кроме того, она еще и сидит на кокаине.

– Бренда, откуда ты это знаешь? – спросила Анни, одновременно с раздражением и заинтересованностью.

– Сегодняшние газеты, – призналась Бренда, – там была небольшая заметка. Кстати, ты знаешь, что за красивая художница из хорошей семьи изображала из себя «жену» на вечеринке в «Кромвель Рид»? Еще ножкой под столом заигрывала? Я это все сама вычислила. А Дуарто мне лишь подсказал насчет кокаина.

– Бедная Элиз.

– Да, Анни, вот еще что. Что ты собираешься надеть? Я уже не влезаю в свои самые большие брюки.

– Брось, Бренда. Что за вопрос!

– Еврейский. Это один из четырех вопросов на еврейской пасхе: что ты собираешься надеть? где ты это взяла? сколько это стоит? и есть ли там мой размер?

– Очень смешно.

– Так стоит ли покупать что-нибудь?

– Помнишь, что сказал Эмерсон?

– Нет, я забыла.

– Остерегайся всех тех мероприятий, где требуется новая одежда.

– Ах, да! И никогда не назначай свидания парню по имени Снайк. Да что может парень по имени Ральф Вальдо знать о женских брюках или о чем-либо другом?! Ты знаешь, что все время, пока он жил в Вальден Паунд, он ходил завтракать к своей матери? И он привез все свое белье обратно домой, ей-богу.

– Бренда, а Вальден Паунд был Торес, а не Эмерсон, – сказала, смеясь, Анни. Ей было приятно смеяться, и она знала, что Бренде это тоже нравится. – Но, Бренда, – продолжила она, – Элиз вообще хороший человек, и сейчас ей, должно быть, больно. Может, ей нужны друзья, так что будь посерьезней.

– Я и так серьезная. Просто я подумала, может, учудить что-нибудь. Одеться а-ля Элизабет Тейлор, посещающая гавайский бар. Это все из-за Элиз. Почему от всего, что связано с нею, мне хочется говорить на идиш и надевать кафтаны? Но я даже не могу влезть в свои брюки. Мне уже впору переходить в другую весовую категорию. Знаешь ли ты, что это значит?

– Не уверена.

– Конечно, нет. Ну, ладно, дорогие слушатели, я вам сейчас это объясню. Когда ваши брюки не застегиваются на вас, вы должны либо начать худеть, либо покупать новый гардероб. Все это доставляет мало удовольствия и дорого по меньшей мере, поэтому я все-таки ем. А если я пытаюсь сидеть на диете, чтобы влезать в свои вещи, я все равно не влезаю в них, а от этого еще меньше удовольствия, тогда я опять ем. Конечно, если я покупаю одежду большего размера, я вознаграждаю себя за плохое поведение, и тем самым делаю его еще хуже. Потом мне уже ничего не остается, кроме как есть. Раньше я никогда не переходила за 18-й размер. Так что вопрос стоит следующим образом: переходить ли мне в другую весовую категорию? Покупать ли что-нибудь новенькое для «Ле Сирк» или выглядеть как черт знает что?

– Бренда, у меня уже голова от тебя болит. Перестань ты издеваться над собой.

– Ага, и сейчас ты мне будешь говорить, что во мне сидит худышка, которая просто жаждет выбраться наружу. О Господи, пусть она сделает это, может быть, я тогда буду весить вдвое меньше.

В конце концов они договорились, что Бренда не будет ничего покупать, и они обе наденут что-нибудь строгое, что было на руку Анни, так как у нее просто больше ничего другого не было.

* * *

По дороге в «Ле Сирк» Анни поймала себя на мысли, что идет по Семьдесят шестой улице. После стычки в «Карлайле» она ненавидела эту улицу и старалась не ходить по ней. Сегодня она с восьми утра была на ногах и даже не успела забежать домой, чтобы переодеться. Этим утром она дежурила в больнице. Это была тяжелая работа, но и покидать своих пациентов тоже было нелегко. Анни опаздывала. Элиз и Бренда простят ее. Так как она торопилась, ей было не до глубокомысленных размышлений. И когда она наткнулась на дом, где располагался отель Аарона, Анни прямо вздрогнула.

В Нью-Йорке стоял ясный день, небо было голубое-голубое. Уже становилось прохладно, пахло осенью и чувствовалась скорая зима. У дверей «Ле Сирк» Анни встретила Сирио, непризнанного гения социологии. Он знал положение всех богатых женщин в городе и рассаживал их соответственно. Сейчас же он сердечно улыбнулся и провел ее к Элиз, сидевшей за банкетным столиком, одним из тех, которые считались самыми престижными. По-видимому, Элиз все еще занимала весомое положение, Анни не любила подобной обстановки: холодно-голубой, почти ледяной декор – слишком торжественно для ленча. Но ей пришлось смириться; это устраивало Элиз – хорошо ухоженная, довольная собой, она сидела в расслабленной позе, словно на сцене. Да это и в самом деле была сцена. Напротив них с двумя женщинами, которых Анни не знала, сидел Брук Астор. Рядом пристроилась и молодежь – Блейн Трамп, оживленно беседующий о чем-то с хорошенькой девушкой. Элиз кивнула Анни, когда та вошла в зал, и поцеловала ее в щечку, потом взялась за свой бокал.

– Мартини? Или, может, газированного французского бензина? – Ее голос звучал как-то странно, почти обиженно.

– Белого вина, – попросила официанта Анни. – Элиз, с тобой все в порядке?

– Насколько можно ожидать. У вас в больнице это, наверно, зовется «тяжелый случай, но жить будет». Вот, лечусь потихоньку.

Небольшой переполох и возня у дверей возвестили о приходе Бренды. На ней было что-то непомерно большое и красное с перьями. «Хорошо еще, что я убедила ее надеть что-нибудь строгое», – подумала Анни, поморщившись.

– Надеюсь, это – вымирающий вид, потому как он заслуживает этого, – проворчала Элиз.

Анни сама ненавидела мех и перья. Хорошо, что они еще были искусственные. Но какого черта она их на себя нацепила! Анни украдкой взглянула на Элиз, но та казалась спокойной. Да, Элиз никогда не выставляет напоказ недостатки своих гостей.

– Привет, Бренда, – Элиз широко улыбнулась, произнеся эти слова так, чтобы все слышали, как она поздоровалась. «Только из поколения в поколение передается так и воспитанность. И только они могут вызывать такую самоуверенность, – подумала Анни. Ей доставило немало усилий не оказаться в объятиях Бренды.

– Ага, вся шайка в сборе! – сказала Бренда, радостно улыбаясь. – Что у вас здесь происходит, мать вашу?

Элиз и бровью не повела.

– Так, веселимся, – ответила она, и Анни опять заметила какие-то странные нотки в ее голосе. Анни и Бренда посмотрели на Элиз в ожидании того, что она скажет.

– Мне кажется, что-то нарушилось в балансе вещей, и необходимо восстановить равновесие.

Элиз взглянула сначала на одну, затем на другую подругу.

– Я полагаю, нам следует этим заняться.

– А в чем, собственно, дело? – спросила Анни.

– Ты же знаешь, Билл бросил меня, и ты знаешь, что люди говорят о женщине, которую унизили и оскорбили, – без тени злобы в голосе, с улыбкой на лице ответила Элиз.

– Элиз, поверь, мне искренне жаль…

– Бренда, к черту эти сочувствия. Я специально выбрала людное место, так что надеюсь, обойдемся без слез. И если мне нужен будет муж, я куплю себе еще одного. А сейчас я желаю восстановить справедливость.

– То, что надо, Элиз! – вырвалось у Бренды. – Ох, доберусь я до этой сучки Ван Гельдер!

Элиз посмотрела на Бренду так, что, окажись на ее месте кто-нибудь другой, от него не осталось бы и мокрого места.

– Я позвала вас сюда, потому как думала, что вы все же немного умнее, – неторопливо произнесла она. – Кажется, вы не поняли. Я имела в виду не женщин, меня не беспокоят новые жертвы. Я имею в виду мужчин – Джил Гриффин, Мор-ти, Аарон и, конечно, Билл. Должно же быть какое-то возмездие, в конце концов, надо свести счеты. Мы должны всем показать, что нас нельзя просто так взять и списать. Мы должны что-то предпринять. У нас есть силы, ум, связи, воображение, наконец. Пусть они заплатят сполна.

Анни вспомнила о письме Синтии, которое все еще лежало у нее в сумочке. Она была не в силах просто выбросить его, и слова, написанные там, казалось, не шли у нее из головы. Может, если она все-таки расквитается с Джилом, то избавится от этого несчастного клочка бумаги.

– Я обеими руками «за», – сказала Бренда, взявшись за меню. – Но может, все же закажем сначала что-нибудь поесть? – Как только официант отошел, Бренда спросила:

– Речь идет о мести? «Желание смерти», часть третья! Прямо здесь или как?

– Не совсем месть. Что-нибудь поизысканнее. Справедливость, – возразила Элиз.

– Во-во, мне всегда нравились законы Хаммурапи. Глаз за глаз – по-моему, то, что нужно. Так как насчет небольшой ритуальной кастрации? Мы схватим их, свяжем, наденем маски а-ля индеец на тропе войны. Мне вообще-то всегда шли перья. – Бренда поправила прическу. – И одного за другим мы их почикаем. Как собачек. И в будущем никаких проблем. По-моему, это довольно гуманный приговор. Больше не будут отравлять окружающую среду своими гормонами.

– Кастрация, м-м-м… – Элиз помолчала, как будто на самом деле обдумывала это. – Заманчиво, но грязно. Нет, слишком грязно.

– Ну да, ты всегда критикуешь. У тебя есть план?

Пока Анни слушала подруг, ее ум работал с поразительной быстротой. Месть? Справедливость? Нет, они так не думают. Нам нужно держаться вместе. А то, что предлагает Элиз, слишком жестоко. Нет, думала она, это не то, что ей нужно.

Вдруг ей пришла в голову идея. Может, им стоит создать что-то вроде клуба или общества брошенных жен, чтобы хоть как-то справиться со своим горем, поддерживать друг друга. Чтобы, наконец, сделать хоть что-нибудь с Джилом. «И мы не будем так одиноки, – думала Анни, – у нас у каждой хватает причин для гнева».

Она взглянула на Элиз и Бренду. С первого взгляда – две совершенно разные женщины, но, в принципе, такие похожие. Обе честны. Обе надежны. Для них обеих существуют истинные ценности. Жаль, что они не любят друг друга. Анни улыбнулась в душе. Кто, кроме нее, поверит, что у Бренды, толстушки из Бронкса, наполовину еврейки, наполовину итальянки, и у Элиз, шикарной наследницы двух огромных состояний, может быть что-то общее?

Но Анни чувствовала – может. И было. Они обе испытывали одинаковую боль, заглушая ее одна – едой, другая – вином. Но если они не могли прямо взглянуть в глаза своей боли и ярости, то, может, они найдут облегчение при помощи Синтии. Они втроем могли бы объединиться из чувства сострадания к Синтии и ненависти к Джилу. Только с тем, чтобы он знал, что им все известно.

И может быть, тогда они смогут противостоять своим собственным трудностям. Проблемы Бренды с ее весом, ее ненависть к Морти. Теперь ей даже некогда воспитывать своих двух детей из-за постоянных дел, телефонных звонков. Элиз, которая с каждым месяцем становится все грустнее и холоднее. Надо открыть ей глаза на то, как уход Билла подействовал на нее, – ведь она стала больше пить.

«А я? А моя ненависть к Аарону?» – подумала Анни. И тут тоненький голосок где-то внутри возразил: «Он не такой плохой, как остальные». Все-таки ей нужна была чья-то поддержка. Жить с такой болью равносильно самоубийству.

Вероятно, можно сделать какой-то вывод из гибели Синтии. Анни признавала за собой эту привычку – превращать плохое в хорошее, видеть светлое там, где никто его больше не видит, хотя, кто знает, может, сейчас это как раз и сработает. Идея была слишком хорошая, чтобы отказаться от попытки реализовать ее. Они могли бы создать нечто вроде группы поддержки, типа общества матерей детей с болезнью Дауна, в котором она когда-то состояла.

Элиз подалась вперед и улыбнулась:

– Возможно, мы сможем кастрировать их без единой капли крови. – Ее брови бесовски поднялись, и Анни с Брен-дой как зачарованные наклонились к ней. – Надо найти у каждого из них слабое место. Не могут же они быть неуязвимыми. Вот тут-то они заплатят сполна. Пусть наказание соответствует преступлению. Вот, например, Билл. Должен же быть какой-то выход его энергии. Или он ненавидит свою мать.

– Не обязательно быть Фрейдом, чтобы определить это, – заметила Бренда.

– Поможем ему подрыгаться. Чтоб выпустила девчонка-другая из него пар. Может, наймем кого-нибудь, чтоб пощекотать ему нервишки. Ну или что-то в этом роде, – сказала Элиз.

Бренде идея понравилась, но Анни все поняла, и ей стало как-то не по себе от этих слов. Господи, еще хуже, чем она могла себе представить. Ее надежда на теплую, дружескую поддержку растворилась в воздухе.

– Я не думаю… – начала было Анни, но Элиз прервала ее.

– Послушайте, что я вам хочу сказать. Лет сто назад все было по-другому. Вот двое поженились. Пусть муж и зарабатывал на хлеб, пусть создавал законы, но законы общества гласили, что если он добропорядочный мужчина, если он хочет признания со стороны общества, то он должен быть женатым. Это давало женщине определенное положение, на которое она всегда могла рассчитывать. А если он нарушал правила, то его карьере конец. В обществе его называли изгоем. И кто бы ни вышел за него после этого замуж, наказывался и отвергался. Так что приличной женщиной нельзя было попользоваться, как тюбиком зубной пасты, и выбросить, как она опустеет. Как Джил, например, бросил Синтию, а Билл – меня.

– А меня – Морти, – согласилась Бренда.

– Слушайте, – продолжала Элиз, вытащив из сумочки копию журнальной статьи.

– О Боже, только не вырезка «Помоги себе сам»! Я тебя умоляю!

– Нет, это не то. Из последнего выпуска «Форчен».

Элиз подняла газетную вырезку и указала на фотографию Каролин Ром.

– Это происходит повсюду, удачливые, солидные мужчины меняют своих жен на других, «поновее и получше». Послушайте: «Эти «подарочные» женушки заставляют пятидесяти– и шестидесятилетних солидных джентльменов почувствовать, что они могут еще посоперничать с молодыми в сексуальном плане». – Элиз взглянула на Бренду и Анни. – Ну, как, звучит соответственно? – и продолжила: – «Не будучи заклейменными «разводом», эти люди хотят начать все сначала». И вот это из «Форбс». – Элиз откашлялась. – «Сегодняшний имидж солидного джентльмена не обходится без новенькой высокой блондинки, «второй жены». Она – вознаграждение за успехи. Отбрасывая в сторону ярлык «женат вторым браком», наша мораль дошла до того уровня, когда роскошная «вторая жена» – не только личное имущество, но и предмет первой необходимости».