Текст книги "Клуб Первых Жен"

Она перевела дух. Роберт Хазенфус все еще бубнил: Джил Гриффин это, Джил Гриффин то. «Господи – подумала Гунилла, – ведь все прекрасно знают, что в этом мире подонков и мерзавцев он самый отъявленный негодяй». Она перевела взгляд на своего мужа: действительно ли его последний роман представляет для нее угрозу? Дети уже выросли и не могут служить прикрытием, значит, придется защищаться самой. Она опять повернулась к Шелби и продолжила урок:

– Ну, конечно, наоборот: все женщины ненавидят всех мужчин. Это основа цивилизации, какой мы ее имеем. – Она раскрыла вечернюю сумочку, достала тюбик помады «Палома» и начала аккуратно подкрашивать губы. Шелби была потрясена: она делала это совершенно невозмутимо на глазах у всего зала. Как зачарованная Шелби наблюдала за Гуниллой, а та, закончив, захлопнула сумочку, обвела глазами сверкающий зал, затем посмотрела на Шелби.

– Мы все ненавидим друг друга, милочка. Не забывай об этом.

Книга вторая
МУЖЬЯ УЯЗВЛЕНЫ

1
ПОЛЮБОВНАЯ СДЕЛКА

Трое из четырех мужей, намеченных в жертвы Клубом брошенных жен, находились в этот день в зале заседаний совета Объединенных фондов Дугласа Уиттера, где должно было состояться праздничное чаепитие.

– Чаепитие, придумали тоже, – фыркнул Морти Кушман. – Как это по-светски. Да еще в этих хоромах.

Действительно, зал заседаний выглядел внушительно. «Еще бы, – подумал Морти, – сколько денег сюда вбухано. Эти парни знают, что делают. Они грабят вдов и сирот со времен войны за независимость и называют это бизнесом». Он посмотрел на Джила Гриффина и Билла Атчинсона. Типичные сукины дети американской революции.

И весь зал был стилизован под ту эпоху. Стены до середины были отделаны темным полированным деревом, а затем до потолка оклеены кремоватыми обоями. Центр комнаты занимал длинный стол, на гладкой поверхности которого отражался свет нескольких десятков свечей, настоящих свечей, огромной медной люстры. Джил говорил, что это какой-то необыкновенный антиквариат чуть ли не из штаб-квартиры самого Вашингтона. Настоящее освещение, конечно, давали обычные электрические лампочки, аккуратно вделанные в высокий, богато украшенный лепниной потолок. Полы были тоже из темного полированного дерева, как в настоящем дворце. Но самое потрясающее было то, что весь этот уголок истории находился на шестьдесят восьмом этаже здания № 120 по Уолл-стрит, и из его окон открывался великолепный вид на Нью-Йоркскую гавань. Правда, увидеть все равно ничего было нельзя, поскольку в окна, тоже, конечно, стилизованные под старину, было вставлено рифленое стекло с пузырьками воздуха внутри. Это был класс: ухлопать уйму денег, создать колониальный Уильямсбург на вершине небоскреба и – проигнорировать открывающийся вид. Этим ребятам не откажешь в чувстве юмора.

Сегодня они собрались, чтобы отметить создание акционерной компании Неистового Морти и выпуск первого пакета акций, которые, может быть, в эту самую минуту, поступили на Нью-Йоркскую фондовую биржу. Невероятно. За годы своей карьеры Морти имел дело с самыми разными людьми, но эти парни были что-то особенное. Настоящие черти. Морти был наслышан об их методах. Они хватали за глотку и уже не отпускали, причем проделывали все это с чертовской элегантностью. Этот парадокс особенно восхищал Морти.

Он оглядел комнату. Джил восседал во главе стола, вылитый император, и, слегка склонив голову набок, слушал Мэри Бирмингем, которая что-то шептала ему на ухо. Костюм сидел на нем безукоризненно. Как ему это удается? Морти знал, что для этого нужно нечто большее, чем деньги. Это должно быть в генах. Как форма головы, у Джила она была идеальна, как благородная седина в его светлых волосах, как длинные, тонкие пальцы. И посадка головы. Джил держал голову так, будто ему принадлежал весь мир, и это его манера вызывала у Морти острое чувство зависти. Джил коснулся верхней губы указательным пальцем и кивнул Мэри, и Морти заметил, как в этот момент светлые глаза Джила блеснули холодным стальным цветом. Морти отвел глаза.

За столом сидело человек двенадцать, все в белоснежных рубашках и безукоризненно отутюженных костюмах. Волосы у тех, у кого они еще остались, были гладко зачесаны назад, очки на тех, кто их носил, поблескивали, отражая свет люстр. Шелковые галстуки были у всех примерно одинаковыми – мелкий рисунок на розовом, красном или желтом фоне. «Галстуки власти», как их называли. Они все производили впечатление богатства и чистоты. Богатство и чистота. Приходилось признать, что Морти не совсем соответствовал этому образу. Он был слишком толст, и стоило ему надеть костюм, как он собирался складками. Тем не менее, подумал он, откинувшись на спинку кресла и затягиваясь сигарой, он был здесь.

Он был здесь, потому что он этого заслуживал, потому что он неплохо потрудился, потому что он был умен и потому – он признался в этом самому себе – что ему повезло. Он оказался на самом гребне волны. У него на счете был 61 миллион долларов, а это что-нибудь да стоило. «Господи, – подумал он, – я, может быть, самый богатый из всех этих козлов». И эта мысль наполнила его ликованием.

Свалившееся на него богатство было самым лучшим, что он испытывал в жизни, – лучше, чем еда, лучше, чем азартная игра, даже лучше, чем секс.

Эти парни восхищали его. Он не мог этого не признать. Восхищали и приводили в бешенство. Да, он их ненавидел.

И этого он тоже не мог не признать. У них была настоящая власть, и они могли сделать то, что другим было не под силу. Когда Морти пришла мысль выпустить на рынок акции своей компании, он обратился к нескольким инвестиционным банкам. Они только взглянули на расчеты и больше не захотели иметь с ним дела. А Джил увидел перспективу. Его, по-видимому, не смутили проблемы с наличностью и сбытом. Он заявил, что идея ему нравится.

А затем Джил Гриффин, который ни разу не испачкал рук продажей чего-либо, сказал Морти, что поможет ему… Конечно, это будет стоить 42 миллиона и еще 5 адвокатской конторе Билла. Это почти вдвое превышало ту сумму, которую предстояло раздобыть Морти для проведения операции, деньги, добытые его потом, его именем, но, как оказалось, игра стоила свеч. Ну и дела! Кто эти парни – гении или проходимцы или и то и другое?

Тем временем Джил начал речь.

– Мы собрались здесь, чтобы отметить успешное завершение операции. Мне хотелось бы подчеркнуть как изящество самой идеи, так и виртуозность ее воплощения. – Присутствующие – человек тридцать тщательно подобранных юристов, брокеров, экономистов – одобрительно заулыбались. Джил говорил, не выпуская из рук пульта дистанционного управления, с помощью которого он открывал двери, опускал киноэкран, приглушал свет, поддерживал связь со службой безопасности, вызывал административный и обслуживающий персонал. – Мне нет необходимости напоминать вам, что в результате нашего руководства операцией Объединенные фонды Дугласа Уиттера получили рекордную прибыль, а это означает для всех нас приятное Рождество. – По залу прокатился гул одобрения.

Морти знал, что к Рождеству эти парни получали солидные премии, часто вдвое превышающие их и без того огромные оклады.

– А сейчас в знак признательности вашей работы позвольте вручить вам небольшие сувениры, – сказал Джил. Двое служащих неслышно прошли вдоль стола и перед каждым положили небесно-голубые коробочки от Тиффани. Морти потянулся к белой ленточке, но заметил, что никто даже не дотронулся до своих подарков. Он отдернул руку и спрятал ее под стол.

Этот промах помог ему вернуться на землю. «Конечно, Джил богаче меня. Сколько таких сделок у него на счету?»

Закончив речь, Джил нажал кнопку на пульте. Раздвижные двери открылись, и две японки в традиционных кимоно и оби застыли в проеме. Затем они низко поклонились всему залу, отдельно Джилу, и началась какая-то сложная, но, по-видимому, тщательно отрепетированная церемония. Они наполняли какие-то сосуды водой, снова ее выливали и все время двигались, как в замедленной съемке. Вся эта процедура, с точки зрения Морти, была абсолютнейшим идиотством. Он украдкой взглянул на золотой «Роллекс» с бриллиантовой окантовкой на циферблате. Ему хотелось есть и не мешало бы зайти в туалет. Когда это все кончится?

Сидящий напротив него Билл Атчинсон казался просто очарованным, но ведь он такой кот, любая женщина заставляет его облизываться. Морти знал, что у него роман с какой-то ненормальной художницей, и Бог ее знает, она, наверное, вытворяет штуки похлестче. Сам Морти был уверен, что в жизни есть вещи поинтереснее баб. Он, к примеру, с большим удовольствием сыграл бы в мяч с соседскими парнями. Нет, женщины, конечно, тоже нужны. Чтобы пробиться в этот круг, необходима жена. Но это должна быть соответствующая жена. И у него она теперь есть. Эти япошки в подметки не годятся Шелби.

Он познакомился с ней в художественной галерее в Сохо, куда их с Брендой притащил этот гомик Дуарто, чтобы купить что-нибудь на стены. Шелби им тогда помогла, а потом, когда появилось еще что-то, что могло бы им подойти, она позвонила Морти, не Дуарто или Бренде, а ему. Он пригласил ее пообедать вместе, и она рассказала ему о своих планах, о том, что хочет иметь собственную галерею, и какие выставки она бы там устраивала. В то время она работала над какой-то презентацией вместе с Эдом Шлоссбергом, евреем, который был женат на дочке большого чина в администрации, и поэтому она знала все и обо всех.

Теперь у нее была собственная галерея, галерея Морти, если точнее, и она готовила выставку работ сумасшедшей Феб Ван Гельдер. Морти понимал, что в интересах карьеры он должен поддерживать связь с людьми из мира искусства, мира, который одновременно завораживал его и приводил в недоумение. Если он собирается иметь дело с солидными людьми, ему нужно отшлифовать свой имидж, а для этого необходимы все эти штучки вроде сегодняшней затеи с восточными дамами. Господи, что все в этом находят?

Слава Богу, они закончили. Джил поднялся из-за стола и церемонно поклонился, и наконец появились официанты со своими тележками. Отлично. Морти не был большим любителем спиртного, но поесть он любил.

Однако, когда официант поравнялся с ним, Морти, к своему глубокому разочарованию, увидел на тележке омерзительного вида куски сырой рыбы. Он не был религиозен, просто он терпеть не мог суши.[4]4
  Суши – национальное японское блюдо из сырой рыбы


[Закрыть] Сырая рыба и китовые кишки – это пища для голубых. Шелби хватало ума не потчевать его подобным дерьмом.

Он повернулся к соседу, который с довольным видом наложил себе полную тарелку этой гадости.

– Ну как?

– Восхитительно.

Что еще можно было ждать от этого кретина.

Морти повернулся к соседу справа. Им оказался Стюарт Свонн – тип из старой гвардии, кроме родословной, ничто в нем не заслуживало внимания. Он, пожалуй, единственный из всей компании не выказывал ни малейшей радости по поводу происходящего. Более того, всем своим видом он выражал отвращение. Ну что ж, Морти его понимал. За его спиной начали бить старинные часы.

– Эти часы принадлежали моей семье, – сказал Стюарт. Морти знал, что вся эта чертова компания была когда-тособственностью семьи Своннов. Ну и что из этого? И где ты теперь, цуцик? Морти терпеть не мог подобных слюнтяев. Вот Джил Гриффин – совсем другое дело. Свонны проморгали компанию, а Джил с помощью их капитала сделал себе миллионы. Так и надо жить.

Обед подходил к концу, многие уже покинули свои места. Морти отослал официанта и тоже поднялся. Билл, конечно, любезничал с одной из гейш. Морти давно понял, что Билл сам по себе ничего не представлял, но его работа в одной из престижнейших адвокатских фирм города придавала ему определенный вес. Он обеспечивал видимость законности сделкам Джила, а Джил помыкал им, как хотел. Ручной адвокат. Очень удобно.

В то время как Морти размышлял обо всем этом, вокруг Джила и Мэри образовался кружок из посвященных. Остальные участники вечера начали подтягиваться к ним. Словно свора собак, всегда следующая за вожаком. Морти прекрасно понимал, что, если ты не вожак, вряд ли стоит многого ждать от жизни, поэтому он тоже подошел к Джилу.

– Прекрасный вечер, – Морти кивком приветствовал Мэри, которая, как всегда, была рядом с Джилом, ловя каждое его слово, как, впрочем, и все остальные. – Прекрасный, – повторил Морти.

– Спасибо. Тебе понравилась чайная церемония? – спросил Джил.

Так. Морти заметил, как Мэри бросила быстрый взгляд на Джила. Почему этот сукин сын постоянно над ним издевается?

– Да, великолепно. И очень оригинально.

– Работая с японцами, я заметил, какое внимание они уделяют деталям. Их тщательность имеет корни в религии. Именно это мне нравится в их чайной церемонии: каждое движение точно рассчитано, выверено и доведено до совершенства. Совсем как наша операция.

Морти ничего не оставалось, как только кивнуть. Корни в религии. Черт бы тебя побрал.

В определенных кругах поговаривали об интересе Джила к японцам, но, конечно, не к их дурацким чайным церемониям. «Бизнес Уик» недавно процитировал его слова, что ряд японских фирм вполне созрел для того, чтобы сменить владельца, породив тем самым всевозможные толки об отмщении за Пёрл-Харбор. Интересно, что за этим кроется? Джил, как никто, умеет напустить туману и замаскировать свои истинные цели.

Так было с его женитьбой на Мэри. Когда газетчики пронюхали про их связь, он все отрицал. Он заявил, что между ними ничего нет, что газетчики находятся в плену примитивных представлений о том, что молодая талантливая женщина обязательно вступает в определенные отношения со своим босом, что на самом деле он всего лишь ее наставник в работе, что он счастлив в супружестве более 20 лет. Женские журналы попались на эту удочку, и Национальная женская ассоциация или еще какое-то там их лесбийское общество пригласила Мэри Бирмингем выступить по этому вопросу на своей ежегодной конференции.

И что бы вы думали? Сразу после этого Джил взял и развелся, а через три месяца после развода объявил, что вот теперь они с Мэри вступили в эти самые отношения. Он всех обвел вокруг пальца и получил то, что хотел. Мэри теперь стоит рядом с ним, жена вожака в окружении всей стаи. Морти не осуждал Джила. Он и сам смошенничал при разводе. И сумел всех провести не хуже Джила. Бренда понятия не имела о его реальных доходах, и он откупился от нее за бесценок. Господи, да один его адвокат Лео Джилман получает от него больше, чем бывшая жена.

– Да, – подумал Морти, – я мог бы играть в команде Джила, и, может быть, не хуже его самого.

Билл Атчинсон наконец расстался с гейшей и подошел к ним. Теперь Морти мог заговорить о Шелби и ее галерее и не бояться унижения. Деньги меняют все. Когда он был с Брендой, все было по-другому. С Шелби он мог показаться везде, и везде их принимали.

– Я слышал, намечается выставка работ Феб. Билл улыбнулся:

– Похоже на то.

По мнению Морти, Феб Ван Гельдер была законченной идиоткой, но она была Ван Гельдер, и этим было все сказано. Костлявая, нелепо одетая дура, но ее происхождение впечатляло. Ее концептуальное искусство, или как там оно называлось, получило признание в Сохо, но она ни разу не выставлялась в галереях центральной части города. До настоящего времени. Ни Билл, ни Гриффин не поддерживали с Морти приятельских отношений, но он надеялся, что выставка Феб поможет ему завязать их, а затем, может быть, ему удастся закрепиться в качестве их партнера. Эти парни всегда помогали друг другу. Посвященные, вроде Джила и Билла, всегда заранее получали информацию о готовящихся операциях на рынке ценных бумаг. Если бы он работал с ними в одной связке, он бы без особых усилий делал деньги. Большие деньги.

Морти впервые в жизни чувствовал себя богатым человеком. Операция с акционированием принесла ему шестьдесят один миллион долларов. И он не расстанется ни с единым центом. Он вовремя отделался от Бренды. Сейчас она связана договором, который они заключили при разводе, так что на эти деньги пусть не претендует. Удачно еще и то, что Бренда слышать не может о суде и адвокатах. Это значительно облегчило ему жизнь. Морти уже переправил часть капитала в Швейцарию. Но странно, деньги не насытили его, скорее, еще больше раздразнили аппетит. Джил имеет столько каждый год, а не раз в жизни. И Морти хотелось еще денег. Как можно больше.

Большие деньги принесли бы ему известность, его именем были бы названы организации и учреждения. Центр раковых исследований Морти Кушмана, Библиотека имени Мортона Кушмана, сиротский приют М. А. Кушмана. Он на минуту задумался. К черту больницы и сирот. Он бы купил спортивный клуб. Может быть, «Джаиентс», может быть, «Никс». Может быть, даже «Янки», кто знает. Штейнбреннер, этот козел, вполне мог бы продать. Он бы сделал из них настоящую команду. Тогда бы он сразу прославился, не как вопящий придурок с телевидения, а как солидный деловой человек.

В настоящий же момент ему нужно было срочно найти туалет. Эти ребята, похоже, вообще не писают. Ему не хотелось спрашивать. Ненадежный мочевой пузырь – признак слабости, поэтому он продолжал стоять у окна, морщась, стараясь различить статую Свободы сквозь рифленое, пузырчатое стекло. Дверь в кабинет Джила была приоткрыта. Морти вспомнил, что в его кабинете есть личный душ и туалет. Он тихонечко проскользнет туда, и никто ничего не заметит.

Никто и не заметил, как он бочком протиснулся в дверь кабинета. Он стоял у бачка и почти стонал от наслаждения по мере того, как опорожнялся его мочевой пузырь, как вдруг услышал, что кто-то вошел в кабинет. Он замер. Господи, что будет, если его здесь застанут? Тут раздались голоса Джила и его секретарши, Нэнси Роджерс.

– Нет, это очень важно. Я позвоню отсюда. Проследите, чтобы никто мне не мешал. – Миссис Роджерс что-то пробормотала в ответ. – Дайте мне этот номер, – сказал Джил. Морти затаил дыхание. Джил подошел к столу как раз напротив двери в уборную. Морти застыл, опустив голову и глядя на пенистую желтую жидкость в унитазе. Он опять услышал голос Джила. – Алло, Аза? Ну как? – Последовала небольшая пауза. – Мы уже это все с тобой обговорили. – Еще пауза. – Нет, я не хочу, чтобы это появилось раньше октября. Подожди месяц. – Джил вздохнул. – Ну, конечно, Аза, все будет в порядке. Поверь, я могу потерять гораздо больше тебя. И запомни, что вся информация об акциях Неистового Морти абсолютная правда. Так что тебе крупно повезло. Все, что я прошу взамен, это немного подождать. – Джил опять вздохнул. – Аза, не будь идиотом. И больше мне не звони. Сейчас эти звонки ни к чему. Ты меня понял? Хорошо.

Морти услышал, как Джил положил трубку и прошел по комнате, затем послышался звук закрывающейся двери. Морти стоял сам не свой, мысли его метались. При чем тут его акции и октябрь, какая между ними связь? И с кем говорил Джил? Не тот ли это парень, который писал о его акционировании в «Джорнэл»? Аза какой-то. Странное имя.

Морти осторожно выглянул за дверь, кабинет был пуст. На мраморной поверхности стола остался лежать маленький листок бумаги с телефонным номером. Морти подошел к столу, взял его и набрал номер.

– Аза Юэлл слушает, – раздался голос на другом конце провода. Морти аккуратно положил трубку. Да, Джил Гриффин, великий бизнесмен. Типичный проходимец. Он что-то затеял, чтобы повысить рыночную цену акций. Невероятно. Морти усмехнулся. Так вот как играют эти ребята! Ну ничего, в этот раз Морти Кушман тоже в игре. Если они не захотели взять его в игру, он сам в нее вошел. В газетах что-то появится, отчего стоимость акций резко возрастет. И всем хорошо. Ну что ж, настоящая полюбовная сделка.

Он вышел из кабинета, оставив открытой дверь в уборную, где в унитазе желтела несмытая моча.

2
СКАНДАЛ В СОХО

По мнению Аарона Парадиза, Сохо – бывший промышленный район Манхэттена – был теперь самым замечательным местом в Нью-Йорке. За какое-нибудь десятилетие убогость заводского пейзажа сменили современные здания художественных галерей, модных салонов и фешенебельных баров, а на верхних этажах разместились шикарные квартиры.

Какой-то, по-видимому очень прозорливый, торговец недвижимостью назвал этот район Сохо, не по аналогии с лондонским Сохо, а потому что он располагался к югу от Хоустон-стрит.[5]5
  South of Houston Street – к югу от Хоустон-стрит (англ.)


[Закрыть] Название этой улицы только приезжие произносили как техасский Хьюстон, для обитателей Нью-Йорка она всегда была Хоустон.

Как и лондонский Сохо, нью-йоркский Сохо стал излюбленным местом молодых художников, которых привлекало в нем обилие пространства и огромные стеклянные витрины зданий. Искусство авангарда было оценено нью-йоркцами, всегда жаждующими новых впечатлений. По иронии судьбы мода на авангард настолько взвинтила цены, что большинство художников и представителей новой богемы, которые обжили эти места, вынуждены были их покинуть. Аарон не испытывал к ним сочувствия. Значит, так и должно быть. Он вообще не любил этих слюнявых нытиков. Не можешь платить за аренду, выметайся. Он в свое время отказался от притязаний на карьеру писателя, чтобы зарабатывать на жизнь. Это был естественный процесс взросления. Тем не менее он был рад, что когда-то мечтал о литературном будущем. Это придавало ему особый шарм, которого не было у большинства людей, занимающихся бизнесом.

Сейчас Аарон шел по Бродвею мимо огромных стеклянных витрин, не обращая никакого внимания на свое отражение, что было для него не характерно. В отличие от окружающей его джинсовой публики он был одет в коричневый твидовый пиджак от Армани поверх тонкой кашемировой водолазки. Слишком официально для этой встречи, но его вызвали совершенно неожиданно.

«На мне костюм за три тысячи долларов, – с досадой подумал он, – и все равно я одет неподходяще для случая».

Он был раздражен. Король рекламы, он-то знал, что правильный выбор костюма – не пустая фраза. Его сегодняшняя одежда не соответствовала ситуаций. Вообще-то он не должен был здесь появиться. Пищевой компанией занимался Джерри, черт бы его побрал. Что там у них стряслось? Очередная буря в стакане воды. Аарон вздохнул. Его забота – расширение бизнеса, привлечение новых клиентов, так неужели Джерри не может хотя бы угодить старым. Если они и дальше собираются работать вместе, Джерри придется поднапрячься и получше делать то, за что он отвечает.

На Спринг-стрит Аарон повернул налево. Отсюда было рукой подать до студии Антона, оператора, проводящего эту съемку. Молоденькая девушка, одетая по местной моде в черные леггинсы и свободный, довольно бесформенный свитер, выбежала из подъезда. Ее роскошные, неуправляемые волосы выбились из-под ужасной, на вид африканской, шляпы, а в правой ноздре посверкивало маленькое колечко. Она ослепительно улыбнулась ему, и Аарон улыбнулся ей в ответ. Все-таки здесь здорово. Когда-то он умолял Анни переехать сюда. В то время здесь было мало жилых домов, в основном здесь обитали бедные фотографы, художники, актеры, и цены на жилье были до смешного низкими. Но Анни не устраивало отсутствие школ, библиотек, нехватка магазинов. Практичная Анни. Она сказала также, что это будет плохо для Сильви. Сильви, всегда только Сильви. Аарон покачал головой. В любом случае теперь это неважно: все равно ему пришлось бы все оставить им, когда он ушел, так что все к лучшему. Сейчас они с Лесли подыскивали приличное жилье; ее квартира на Западном Бродвее стала для них маловата. Неудачно, что именно сейчас он здорово поиздержался, на него навалилось сразу все – развод, школа для Сильви, учеба Алекса.

Аарон не привык в чем-то себе отказывать. Ему никогда не приходилось экономить, беспокоиться о деньгах, за исключением того ужасного времени, когда они только поженились с Анни. К нему рано пришел успех, а затем они получили кое-какое наследство. После смерти отца он, видимо, получит еще кое-что. Обидно. Деньги достаются от родителей только после их смерти или когда ты сам уже преуспел в жизни. Аарон вздохнул.

Он был из семьи Парадизов из Ньюпорта. По матери Беннет. В детстве он ходил в привилегированную школу, был членом модной спортивной команды, занимался танцами в школе миссис Стэффорд. Затем окончил Йель, женился на девушке из хорошей семьи, и тут ему вздумалось писать сценарии для фильмов.

Но у него ничего не вышло. Жизнь писателя чуть было не свела его с ума. Он понял, что ему необходимо живое дело, общение с людьми, риск и ответственность. Несмотря на домашнее воспитание, он обладал изрядной долей здравого смысла и гордился этим. Он попробовал писать рекламные мини-сюжеты. И здесь проявился его талант. Он умел заполучить клиентов и знал, как с ними обращаться. Он был рожден для рекламы. А его происхождение и образование давали ему преимущество перед партнерами по бизнесу. Приятно было чувствовать себя самой значительной фигурой в агентстве. В то же время его партнер Джерри Лоэст был, пожалуй, фигурой самой незначительной в любом месте.

Аарон прибавил шагу. Сколько еще ему терпеть Джерри? Когда они основали агентство, их партнерство казалось идеальным. Даже их имена в названии агентства соединялись в остроумную шутку. Это был союз вундеркинда Джерри, с его блестящими идеями и изумительной эстетикой зрительного образа, и Аарона, непревзойденного мастера рекламного текста, обладающего чудесным даром находить новых клиентов и удовлетворять все их разнообразные запросы. Теперь у них было уже пять партнеров, все интересные, творческие люди. Агентство «Парадиз-Лоэст» процветало, оно имело отличную репутацию и пользовалось заслуженной популярностью. Многие молодые талантливые люди мечтали попасть к ним в штат, несмотря на то что работать у них приходилось больше, а зарплата была несколько ниже, чем в других агентствах. Людям нравилось у них работать, и они работали на совесть. Аарон очень гордился шуткой, которая ходила в агентстве, из разряда анекдотов о старой потогонной системе: «Если ты не вышел на работу в субботу, в воскресенье уже можешь не выходить». Конечно, не обходилось без неприятностей, но все они были вполне устранимы. Единственное, что отравляло Аарону жизнь, была мысль о том, что когда-нибудь он постареет, станет старомодным, скучным занудой, потеряет весь свой блеск. А ведь он создал свой собственный стиль в рекламе и неукоснительно следовал ему. Он очень боялся выйти из игры.

В последнее время появились конкуренты, которые наступали ему на пятки. Взять хотя бы «Дойч, Киршенбаум и Бонд». Недавно они сделали классную рекламу одежды: фотография Ральфа Лорена – тип: стопроцентный американец – и подпись: «Одеваться по-британски, мыслить по-еврейски». Такая реклама не прошла незамеченной. Аарону пришлось признать, что если они и скопировали его, то сделали это гениально. Или, например, «Голдсмит – Джеффри». Аарон считал, что они украли идею названия у «Парадиз-Лоэст». В не меньшей степени его раздражала «Бакли де Серчио Кавальер», где президентом была женщина, притом моложе тридцати. Именно они заполучили в клиенты «Снэпл», за которым Джерри охотился два года, и содрали с него пять миллионов. Аарон вздохнул. Подобная прыть его утомляла.

Он вспомнил отца. Тоже козел. Когда-то он назвал Аарона лентяем. Что ж, Аарон показал ему, на что способен. Он создал свое дело и уже был близок к созданию целой рекламной империи. И его собственный сын шел по его стопам.

Хорошо, что Крис работал с ним. Отец Аарона и Анни очень расстроились, когда Крис бросил Принстон и начал работать в агентстве Аарона. Аарон тоже притворился расстроенным, но втайне он был очень горд. Крис, конечно, звезд с неба не хватал и не мог сравниться со старшим братом, Алексом, но было приятно, что он решил поучиться бизнесу у отца. И хорошо было иметь в агентстве кого-то, на кого он мог опереться, для кого он, собственно, и создал дело, кто когда-нибудь займет его место во главе компании. Аарон замедлил шаг. Мысль о том, что когда-нибудь он состарится и уйдет на покой, была невыносимой. Господи, ну о чем он думает? Он молод, можно сказать, в расцвете сил. Скоро у него будет молодая жена, и вся жизнь впереди. А Крис мальчишка, у него еще молоко на губах не обсохло. Ну как он может занять его, Аарона, место? Это будет еще очень нескоро, а может быть, никогда. У Криса нет необходимой хватки, энергии. Нет характера.

Аарон наконец подошел к нужной двери и нажал кнопку звонка. В узком коридоре было полутемно и грязно. Стена рядом с обшарпанным лифтом была вся исчеркана. Особенно выделялась надпись: «Ешь дерьмо или умри». Интересно, как это понравилось Гербу Брубейкеру? Аарон не мог представить себе его евшим дерьмо. Герберт Брубейкер, представитель Объединенной компании по производству пищевых продуктов, был управляющим среднего звена, средних лет, со среднего Запада и очень среднего ума. Аарон презирал этот тип людей, но, похоже, в пищевой компании все были не лучше. Удивительно, как они согласились с его идеей, но идея, надо сказать, была великолепной.

Дело в том, что они закупили партию косметических товаров фирмы «Сандрин» и понятия не имели, что делать с целой кучей относительно недорогой косметики, рассчитанной на молодых, искушенных покупателей. Пищевая компания вообще ничего не смыслила в том, что было молодо, оригинально, свежо. Аарон предложил потрясающий сюжет: красивое обнаженное женское тело, на котором много рук – одна из них обязательно мужская, – рисуют тушью, помадой, тенями. В рекламном телеролике придется, конечно, избегать слишком откровенной съемки, но в газетной рекламе, съемки для которой проходили сегодня, можно было быть менее осмотрительными.

Более того, им удалось уговорить Ла Долл, молодую, но довольно популярную певицу, мнящую о себе бог весть что, позировать для съемки. Пищевики пришли в восторг и согласились на все условия.

Что же у них там стряслось? Аарон размышлял об этом, пока лифт медленно тащился наверх. Видимо, Герб до того насмотрелся на игры с телом Ла Долл, что решил и сам попробовать. Неужели Джерри и остальным не хватило ума чем-нибудь занять этого идиота? Клиенты на съемке – хуже, чем лишай в публичном доме. Их надо постоянно держать под присмотром.

Наконец лифт со стоном остановился на пятом этаже. Съемка проходила в просторной комнате, огромные окна которой выходили на две стороны. Прожекторы освещали то место, где должна была находиться Ла Долл, а теперь стоял пустой стул и валялся рулон серой бумаги. Вместо обычного оживления съемок царила напряженная тишина. Работники агентства сбились в кучу в одном углу, представители пищевой компании – в другом. «Господи, – подумал Аарон, – только этого не хватало».

Он бросил вопросительный взгляд на Пола Блока, но тот лишь пожал плечами. Именно рука Пола, единственная мужская рука, должна была на законном основании коснуться тела Ла Долл. Пол, Пэт Тилли, Джон Картей и несколько других фотомоделей зарабатывали более полумиллиона в год в буквальном смысле собственными руками. Отстранившись от всего происходящего, Пол сидел, аккуратно держа свои драгоценные руки на коленях. Они были застрахованы у Ллойда, но Аарон знал, что эти парни очень трепетно относятся к источнику своих доходов.