Текст книги "Мелкие неприятности супружеской жизни (сборник)"

Однако мы слишком сильно отклонились бы от главного предмета нашего разговора, если бы принялись обсуждать во всех подробностях это великое усовершенствование нравов, которое непременно произойдет во Франции, но, скорее всего, не раньше двадцатого столетия – ведь нравы преображаются так медленно! Разве даже для самой незначительной перемены не требуется, чтобы дерзновеннейшая из идей прошедшего века сделалась банальнейшей из идей века нынешнего? Поэтому можно сказать, что мы затронули этот вопрос из чистого кокетства – ради того, чтобы показать, что он не ускользнул от нашего внимания, или же ради того, чтобы оставить в наследство потомкам еще один предмет, достойный исследования. Это – третий пункт нашего завещания; в двух первых дело шло о значении куртизанок и физиологии наслаждения:

Дойдем до десяти, а там поставим крест[222]222
  Мольер. Шалый (1655, д. 1, явл. 11); пер. Е. Полонской.


[Закрыть].

Нынешние наши нравы и наша несовершенная цивилизация ставят перед нами задачу, сегодня не разрешимую и лишающую смысла всякие рассуждения об искусстве выбирать жену; решение этой задачи – как и всех прочих – мы предоставляем философам.

Задача

До сих пор не выяснено, что сильнее толкает женщину на измену: страх, что ей не удастся согрешить в будущем, или сознание, что она вольна сделать это, когда ей заблагорассудится.

Вдобавок положение человека только что женившегося, который и является теперь предметом нашего внимания, сильно осложняется, если ему попалась женщина, наделенная сангвиническим темпераментом, живым воображением, нервической раздражительностью и непокорным нравом.

Еще большая опасность грозит мужу, если супруга его не пьет ничего, кроме воды (см. Размышление под названием «Гигиена брака»); если же она неплохо поет или легко простужается, покой ему заказан, ибо общепризнано, что певицы – особы по меньшей мере столь же страстные, сколь и женщины, подверженные заболеваниям слизистой оболочки.

Наконец, дело совсем безнадежно, если ваша жена моложе семнадцати лет или если лицо у нее бледное, бескровное: такие женщины чаще всего хитры и коварны.

Не станем, однако, перечислять все дурные приметы, которые могут испугать мужа, решившегося исследовать характер своей жены. Мы и без того слишком далеко отклонились от разговора о пансионах, где куется столько несчастий, где воспитываются девицы, не способные оценить тяжкие жертвы, ценою которых разбогател порядочный человек, делающий им честь предложением руки и сердца, девицы, нетерпеливо рвущиеся к роскоши, не знающие ни наших законов, ни наших нравов, жадно хватающиеся за власть, какую дает им их красота, и готовые променять истинное чувство на россказни льстеца.

Пусть же это Размышление навсегда поселит в памяти тех, кто его прочел, даже если они взялись за нашу книгу лишь для виду или от скуки, глубочайшее отвращение к воспитанницам пансионов – уже одним этим сочинение наше окажет обществу величайшую услугу.

Если первые наши размышления доказывают, что замужней женщине во Франции почти невозможно остаться добродетельной, то подсчет холостяков и обреченных супругов, замечания касательно воспитания девиц и беглый обзор трудностей, встающих на пути мужчины при выборе невесты, отчасти объясняют причины столь бедственного состояния национальной нравственности. Открыто назвав ту тайную болезнь, что подтачивает устои общества, мы указали на ее истоки, среди которых – несовершенство законов, непоследовательность нравов, негибкость умов, противоречивость привычек. Теперь нам предстоит взглянуть на развитие болезни.

Начнем мы с тех серьезных вопросов, которые ставит перед наблюдателем медовый месяц – пора, предрешающая все течение дальнейшей супружеской жизни и призванная стать для нас той нитью, на которую мы нанижем все наши замечания, аксиомы, задачи – колечки, с умыслом рассыпанные по нашим празднословным Размышлениям, разом и мудрым, и сумасбродным. Медовый месяц станет, так сказать, апогеем анализа, который мы обязаны довести до конца, прежде чем столкнем двух наших воображаемых бойцов.

Выражение «медовый месяц», рожденное в Англии[223]223
  В Англии слово honeymoon, которому буквально соответствует французское lune de miel (медовый месяц), появилось еще в середине XVI века; первым, кто употребил выражение lune de miel во Франции, считается Вольтер, который, впрочем, в повести «Задиг» (1747) говорит не об английском, а о восточном происхождении этого выражения.


[Закрыть], приживется во всех языках, ибо оно превосходно передает мимолетное очарование брачной поры, когда жизнь оборачивается к нам лишь своей сладостной и восхитительной стороной; ему суждено долголетие, каким отличаются иллюзии и заблуждения: ведь оно не что иное, как отвратительнейший обман. Медовый месяц предстает нам нимфой, увенчанной цветами, обольстительной, как сирена, однако на деле он не что иное, как самое настоящее несчастье, а несчастье чаще всего приходит с шаловливой улыбкой.

Супругам, которым суждено любить друг друга всю жизнь, медовый месяц неведом; для них он не существует или, вернее сказать, длится вечно; они подобны тем бессмертным созданиям, что не понимают слова «смерть». Однако не об этих счастливцах ведем мы речь. Нас интересуют обстоятельства, при которых на смену медовому месяцу постепенно приходит месяц ледовый. Этот последний кончается переворотом, который окончательно решает судьбу брака: если ледовый месяц полностью вступает в свои права, то это уже навсегда.

Могут ли два существа, не созданные друг для друга, испытать радости медового месяца?

Если этот месяц для них все-таки начинается, то как он заканчивается?

Всякая ли пара начинает совместную жизнь с медового месяца?

Ответим по порядку.

Превосходное воспитание, которое получают наши девицы, и мудрые обычаи, которым следуют мужчины, вступая в брак, приносят во время медового месяца изобильные плоды. Рассмотрим обстоятельства, при которых заключаются наименее несчастливые из браков.

Девушки любопытны от природы, нравы наши обостряют это любопытство, по вине же французских матерей, которые умудряются ежедневно распалять своих дочерей, но не дают им обжечься, оно становится поистине беспредельным.

Полнейшее незнание тайн брака избавляет юную особу, столь же простодушную, сколь и хитроумную, от предчувствия опасностей, какими чревато замужество, и, поскольку жизнь после свадьбы сулит ей власть и свободу, наслаждения и господство, желания ее с каждым днем делаются все острее: выйти замуж для нее значит удовлетворить все потребности, восстать из мертвых, пробудиться к жизни.

Если она ждет счастья, то ожидать его может только от вас: об этом твердят ей в один голос религия и мораль, законы и мать.

Послушание для нее – если и не добродетель, то необходимость, ибо всех возможных благ она ожидает от вас: общество освящает рабскую зависимость женщины, а она поначалу и сама не мечтает о свободе, ибо чувствует себя слабой, робкой и невежественной.

Если только ей не помешает какая-то досадная случайность или отвращение, о причине которого вы обязаны догадаться, она непременно постарается вам понравиться: ведь она вас не знает.

Наконец, вы одержите блистательную победу с особенной легкостью оттого, что предстанете перед невестой как раз в ту пору, когда сама природа заставляет ее алкать радостей, которые вы способны ей подарить. Для нее вы – святой Петр, владеющий ключами от рая.

Итак, я спрашиваю у всякого создания, наделенного разумом: может ли демон, поклявшийся погубить ангела, так деятельно толкать его в бездну, как наши добрые нравы толкают в бездну любого мужчину, задумавшегося жениться?.. Разве не похожи вы, жених, на короля, окруженного льстецами?

А девушка, пребывающая во власти желания, но не ведающая, как его удовлетворить, девушка, отданная в жены мужчине, который, будь даже он в нее влюблен, не может и не должен знать ее заветные тайны, – разве не останется эта девушка постыдно пассивной, покорной и податливой до тех пор, пока не иссякнет сила ее юного воображения, каждый вечер внушающего ей, что наслаждение и блаженство придут к ней на заре завтрашнего дня – дня, который, однако, так никогда и не наступает?

В этой странной борьбе общественных законов с законами природы юная новобрачная повинуется, смиряется, страдает и молчит ради своей собственной выгоды. Повиновение ее – плод расчетливости, податливость – плод надежды, смирение – природная склонность, из которой вы извлекаете пользу, а молчание – следствие великодушия. Молодая жена будет покорствовать вашим прихотям до тех пор, пока не постигнет их смысла; она будет страдать от изъянов вашего характера до тех пор, пока его не изучит; она будет жертвовать собой, не любя, до тех пор, пока будет верить в подобие страсти, которую вы выказали в первые минуты обладания; она будет молчать до тех пор, пока не поймет бесполезности своих жертв.

Но рано или поздно настанет утро, когда все нелепости, легшие в основание вашего брачного союза, дадут себя знать: так ветви, придавленные тяжелым грузом, начинают распрямляться, лишь только их от груза освобождают. Вы принимали за любовь неведение юной особы, которая не жила, но ожидала жизни и счастья, которая исполняла ваши желания в надежде, что вы ответите ей тем же, и не дерзала жаловаться на свои тайные горести, ибо винила в них самое себя. Какого мужчину не введет в заблуждение молодая женщина, невольно обманывающая и его, и себя, соучастница и жертва разом? Только сам Господь Бог устоял бы перед тем искушением, каким дразнят вас природа и общество. В самом деле, разве ловушки не подстерегают вас повсюду: и внутри, и снаружи? Ведь для того чтобы стать счастливым, вам следовало бы заглушить властный зов вашей плоти! Женщина, которой вы хотите понравиться, но которая вам еще не принадлежит, без труда воздвигает своей легкой ручкой непроходимую преграду между собой и вами… но откуда взять эту преграду вашей законной жене? Выходит, вы выводили свои войска на парад перед пустыми окнами; вы устроили фейерверк, который погас в ту самую минуту, когда дорогой гость наконец пришел им полюбоваться. Радости брака были для вашей жены все равно что опера для могиканина: лишь только дикарь начал входить во вкус, наставнику его все наскучило.

LVI[224]224
  LVI – ошибка нумерации, допущенная Бальзаком; здесь должен был бы стоять номер LV.


[Закрыть]

В супружеской жизни пора, когда два сердца могут понять друг друга, пролетает мгновенно и уже не возвращается назад.

Этот первый опыт совместной жизни, когда женщину вдохновляют надежда на счастье и желание нравиться, когда ей еще не приелись супружеские обязанности, а голос добродетели, обручающий честь с любовью, звучит столь убедительно, называется медовым месяцем. Долго ли могут наслаждаться им два существа, которые навсегда соединили свои жизни, толком не узнав друг друга? Если чему и можно удивляться, так это тому, что не все супруги по причине прискорбной бессмыслицы наших брачных обычаев прониклись друг к другу жгучей ненавистью!..

Существуют нравственные правила, которые всем известны, но которых тем не менее никто не соблюдает: в самом деле, кто не знает, что жизнь мудреца – тихий ручеек, а жизнь мота – бурный поток; что ребенок, оборвавший неосторожной рукой все розы вдоль дороги, найдет на обратном пути одни лишь шипы; что человек, безрассудно растративший в юности целый миллион, не сможет до конца дней получать ежегодный доход в сорок тысяч ливров, которые имел бы, вложи он этот миллион в ценные бумаги, – кого, однако, эти знания удержали от ошибок? Все приведенные нами примеры суть правдивые изображения всех медовых месяцев, излагающие, хоть и не объясняющие, их историю.

Но если люди прекрасно образованные и, следственно, умеющие мыслить, люди, привыкшие глубоко продумывать свои поступки, дабы блистать в политике или литературе, в искусстве, торговле или частной жизни, – если эти люди, женившись в надежде стать счастливыми и подчинить жену своей власти либо любовью, либо силой, попадаются в одну ту же ловушку и, насладившись в течение недолгого времени непрочным счастьем, остаются в дураках, значит, искать разгадку этой загадки следует не в физических обстоятельствах, которыми мы попытались было объяснить некоторые из подобных явлений, но в неизведанных глубинах человеческой души. Тот, кто, презрев опасности, пустится на поиски тайных законов, которые все мужчины, сами того не сознавая, преступают в начале супружеской жизни, покроет себя славой, даже если не добьется успеха. Итак, рискнем.

Что бы ни толковали глупцы о невозможности объяснить, что такое любовь, чувство это повинуется законам не менее непреложным, чем законы геометрии, однако, поскольку каждый характер приноравливает эти законы к себе, мы обвиняем любовь в прихотях, виной которым – многообразие наших душевных складов. Если бы мы наблюдали разнообразные световые эффекты, ничего не зная о природе света, многие из нас отказались бы поверить, что источником всех этих эффектов является солнце. Пусть же слепцы кричат, что им вздумается; подобно Сократу, хотя и не надеясь сравняться с ним в мудрости, я горжусь тем, что не знаю ничего, кроме любви[225]225
  Ссылка на Сократа – первый из многочисленных случаев, когда Бальзак в «Физиологии брака» заимствует мысли или фразы из сочинений историка и литератора Пьера-Эдуарда Лемонте (1762–1826), известного русскому читателю преимущественно по статье Пушкина «О предисловии г-на Лемонте к переводу басен И. А. Крылова» (1825). Слова Сократа взяты из «Разрозненных отрывков из Рассуждения о браке куртизанок», вошедших в сочинение «Наблюдатели за женщинами, или Точный рассказ о том, что произошло на заседании общества наблюдателей за женщинами во вторник 2 ноября 1802 года» (1-е изд. 1803; отрывок XХ; цит. по: Lemontey. P. 86–87). Те сочинения, которые цитирует Бальзак, были переизданы во втором томе «Сочинений» Лемонте, вышедшем из печати осенью 1829 года (объявлен в «Bibliographie de la France» 5 октября 1829 года). Фрагменты, восходящие к этому автору, отсутствуют в первоначальном варианте бальзаковской книги. Поскольку работу над первым томом «Физиологии» Бальзак закончил 10 ноября, а над вторым – 15 декабря, можно предположить, что он познакомился с сочинениями Лемонте именно по новинке – изданию 1829 года; естественно, что в это время его внимание привлекло «общество наблюдателей за женщинами»: ведь он сам выступает в «Физиологии» в качестве такого наблюдателя. Интерес Бальзака к Лемонте могли вызвать и газетные анонсы, представлявшие сочинения этого автора как воплощение старинного французского духа, «чтение столь же занимательное, что и лучшие страницы Рабле или повести Вольтера» (Le Figaro. 2 octobre 1829).


[Закрыть], и постараюсь вывести несколько ее правил, которые должны избавить мужчин, уже женившихся или готовящихся это сделать, от необходимости ломать голову – скорее всего, пустую.

Все наши предшествующие замечания сводятся к одной-единственной мысли, которая может рассматриваться как вершина – или, если угодно, основание – той тайной теории любви, что в конце концов наскучит вам, если мы поскорее не завершим ее изложение. Итак, вот вывод, к которому мы пришли:

LVII

Продолжительность страсти, связующей два существа, способные любить, прямо пропорциональна силе первоначального сопротивления женщины либо серьезности препятствия, которое воздвигают перед обоими превратности общественной жизни.

Если вы добьетесь взаимности за один день, любовь ваша не проживет больше трех ночей. Отчего? Не знаю. Оглянитесь вокруг, и вы увидите многочисленные подтверждения этого правила: в мире природы тем растениям, которые дольше всего созревают, суждена самая долгая жизнь; в мире нравственном книги, написанные вчера, назавтра уже умирают; в мире физическом женщина, не доносившая плод до положенного срока, рождает мертвое дитя. Повсюду залогом долголетия является длительная подготовка. Чем богаче прошлое, тем длиннее будущее. Если любовь – дитя, то страсть – зрелый муж. Именно этот общий закон, подчиняющий себе природу, людей и чувства, нарушают, как мы показали, наши браки. Напротив, все средневековые легенды о любви чтут этот закон; постоянство героев этих фаблио: Амадиса, Ланселота и Тристана – по праву зовется легендарным. Принявшись подражать греческой литературе, мы умертвили в самом цвету нашу национальную мифологию, а ведь эти пленительные создания, нарисованные воображением труверов, воплощали бесспорную истину[226]226
  Бальзак, по всей вероятности, употребляет слова «фаблио» (в Средние века забавная стихотворная сказка) и «труверы» (поэты, писавшие на языке ойль, то есть жившие к северу от Луары; ср. примеч. 194) в расширительном смысле, чтобы дать понять, что ведет речь о средневековой французской литературе (к которой, помимо средневековых рыцарских романов о Тристане и Изольде и о Ланселоте Озерном, он причисляет «Амадиса Галльского» – испанский рыцарский роман, изданный по-испански в начале XVI века, а во французском переводе – в середине того же столетия).


[Закрыть].

LVIII

Мы привязываемся надолго лишь к тому, что стоило нам забот, трудов и мечтаний.

Что же до оснований, на которых зиждется этот главный закон любви, мы изложили их в следующей аксиоме, описывающей разом и его принцип, и его следствие:

LIX

Какую сферу жизни ни возьми, мы всегда получаем ровно столько, сколько отдаем.

Утверждение это до такой степени самоочевидно, что мы не станем его доказывать и добавим к нему лишь одно-единственное замечание, на наш взгляд довольно существенное. Человек, изрекший: «Все – правда, и все – ложь»[227]227
  Ср. в «Максимах и мыслях» Шамфора: «В любви все – правда, и все – ложь; и она – единственная вещь в мире, о которой невозможно сказать бессмыслицу» (Chamfort. T. 1. P. 411).


[Закрыть], высказал истину, которую ум человеческий, от природы большой софист, истолковал на свой лад, ибо кажется, что в самом деле у вещей столько граней, сколько найдется умов, их рассматривающих. Между тем истина заключается вот в чем:

В мире нет закона, который не уравновешивался бы законом противоположным: вся жизнь – не что иное, как плод равновесия двух соперничающих сил. Следовательно, в любви тот, кто дает слишком много, получает недостаточно. Мать, выказывающая детям всю свою нежность, взращивает в них неблагодарность – проистекающую, возможно, из неспособности ответить на материнскую любовь любовью столь же сильной и деятельной. Женщина, любящая своего избранника сильнее, чем он ее, непременно станет его рабой. Долгая жизнь суждена лишь той любви, что вечно удерживает силы любящих в равновесии. Известен и способ установить это равновесие: пусть тот из двоих, кто любит больше, выказывает ровно столько же страсти, сколько тот, кто любит меньше. В конце концов, это самая сладостная жертва, какую может принести любящая душа, коль скоро любовь допускает подобное неравенство.

Каким восторгом преисполняется душа философа в миг, когда он открывает, что мир, возможно, зиждется на одном-единственном принципе, подобно тому как нами повелевает один-единственный Бог, а наши идеи и чувства подчиняются тем же законам, по каким встает солнце, расцветают цветы и существует вселенная!..

Пожалуй, именно на этой метафизике любви основывается следующее утверждение, проливающее яркий свет на соотношение месяцев медового и ледового.

Теорема

Человек движется от отвращения к любви; но если он начал с любви и дошел до отвращения, он уже никогда не возвращается назад.

Есть люди, у которых чувства страдают неполнотой, точно так же как у людей с бесплодным воображением неполнотой отличаются мысли. Как иные умы легко улавливают отношения между вещами, но не умеют сделать выводы из своих наблюдений, без труда подмечают каждую сторону явления отдельно, но не могут соединить их вместе, способны только смотреть, сравнивать и описывать, – так иные души не вполне умеют чувствовать. В любви же, как и во всяком другом искусстве, истинный талант отличается совершенством как замысла, так и исполнения. На свете множество людей, которые распевают песенки без начала и без конца, у которых в голове бродят четвертинки мыслей, а в душе зреют четвертинки чувств и которые не умеют управлять ни тем, ни другим, – одним словом, людей, которые являются таковыми лишь наполовину. Соедините ясный ум с умом вялым – и вы обречете обоих на страдания: ведь во всем необходимо равновесие.

Предоставим философам из будуаров и мудрецам из лавок исследовать тысячи способов, с помощью которых темперамент, ум, общественное положение и состояние кошелька нарушают равновесие в браке; нам же предстоит рассмотреть последнюю причину, по которой медовый месяц сменяется ледовым.

В жизни есть принцип более могущественный, чем сама жизнь. Это – движение, порождаемое силой, нам неведомой. Человек так же мало знает о причинах этого движения, как мало знает Земля о причинах, заставляющих ее вращаться вокруг Солнца. Это загадочное движение, которое я охотно назвал бы течением жизни, уносит самые дорогие из наших мыслей, растрачивает волю большинства из нас и помимо нашего желания увлекает всех нас с собой. Так, негоциант, никогда не забывающий заплатить по векселям, человек здравомыслящий, который мог бы избежать смерти или болезни (опасности, пожалуй, даже более страшной), если бы соблюдал – но соблюдал ежедневно! – простейшие меры предосторожности, благополучно отправляется в мир иной, потому что много дней подряд восклицал перед сном: «Ну уж завтра-то я не забуду принять лепешки!» Чем объяснить эту странную забывчивость, проявления которой мы видим повсеместно? Недостатком ли энергии? Но забывчивости этой подвержены люди, наделенные самой могучей волей! Недостатком ли памяти? Но забывчивостью этой страдают люди, обычно ничего не забывающие.

Изъян, о котором мы говорим и который каждый мог заметить в характере своего соседа, как раз и обрекает многих мужчин на прощание с радостями медового месяца. Мудрейший из людей, благополучно обогнувший все рифы, описанные нами выше, иной раз попадается, таким образом, в свои собственные сети.

По моим наблюдениям, мужчины относятся к браку и опасностям, которыми он чреват, как к парикам, и, быть может, формула всей человеческой жизни заключена в перечне тех изменений, какие претерпевает отношение мужчин к сей принадлежности туалета.

Первый период. Неужели я когда-нибудь поседею?

Второй период. Даже если я поседею, ни за что не стану носить парик. Это такая гадость!

Однажды утром юный голосок, который гораздо чаще трепетал от любви, чем замолкал от нее, восклицает: «Как?! У тебя седой волос!..»

Третий период. Отчего бы, собственно, не надеть парик, если он будет выглядеть совсем как настоящие волосы? Приятно одурачить друзей и знакомых; вдобавок парик согревает голову, уберегает от простуд и проч.

Четвертый период. Парик сделан превосходно и вводит в заблуждение всех, кто вас не знает.

Он занимает все ваши мысли, и каждое утро вы уделяете ему столько же времени, сколько искуснейший из парикмахеров.

Пятый период. Парик заброшен. Господи! Как это скучно: снимать его каждый вечер и напяливать каждое утро!

Шестой период. Сквозь парик пробиваются седые волоски, он неплотно прилегает к голове и из-под темных искусственных волос, приподнятых воротником вашего фрака, выглядывает резко отличающаяся от них белоснежная полоска.

Седьмой период. Парик стал похож на пырей, а впрочем, вам на него – простите мне это выражение! – глубоко наплевать!

– Сударь! – окликает меня одна из умнейших женщин, изволивших пролить свет на самые сложные проблемы, которые вставали передо мной при написании этой книги. – Что вы имеете в виду, когда толкуете про этот парик?..[228]228
  На языке модников и новаторов рубежа 1820–1830-х годов слово «парик» обозначало все обветшавшее, устаревшее, вышедшее из моды; «париками» называли людей и книги, противоречащие требованиям хорошего тона. В данном же случае под «париком» подразумевается также и мужская сила, поэтому собеседница повествователя реагирует на этот скабрезный намек мнимым смущением.


[Закрыть]

– Сударыня, – отвечаю я, – если мужчина перестает обращать внимание на свой парик, значит, он… он… он страдает недостатками, какими не страдает ваш муж.

– Но мой муж не… не слишком любезен; он не… не слишком здоров; он не… не всегда в хорошем настроении… он не…

– В таком случае, сударыня, он не обращает внимания на свой парик.

Мы взглянули друг на друга, она – с искусно разыгранной чопорностью, я – с едва заметной улыбкой.

– Я вижу, – сказал я, – что нужно особенно бережно относиться к слуху слабого пола, ибо из всех его чувств целомудренно только это[229]229
  Возможно, реминисценция из Мирабо, который в одном из писем к Софи Монье (см. примеч. 96) говорит, что у женщин «целомудренны только уши» (Mirabeau. T. 3. P. 252).


[Закрыть].

Я принял вид человека, собирающегося поведать нечто очень важное, а красавица потупилась, словно предвидя, что речь моя заставит ее покраснеть.

– Сударыня, нынче никто не стал бы вешать министра за сказанное им «да» или «нет»; нынче Шатобриан не стал бы мучить Франсуазу де Фуа[230]230
  Имеется в виду, конечно, не знаменитый французский писатель Франсуа-Рене де Шатобриан (1768–1848), а Жан де Лаваль-Шатобриан (1486–1543), муж Франсуазы де Фуа (ок. 1495–1537), благодаря своей исключительной красоте ставшей фавориткой Франциска I. «Мучения» Франсуазы изображены в комической опере Ж. – Н. Буйи и Э. Дюпати на музыку А. Бертона «Франсуаза де Фуа» (1809). Здесь ревнивый граф де Шатобриан прячет жену, Франсуазу де Фуа, в своем замке и уверяет короля Франциска I, что по причине чрезвычайной уродливости ей не место при дворе.


[Закрыть]; вдобавок ни у кого из нас нет длинной шпаги, чтобы тотчас отмстить любому обидчику. Меж тем в наш век, когда цивилизация развивается стремительно, когда любой наукой можно овладеть за двадцать четыре урока[231]231
  Намек на рекламные сообщения, над которыми Бальзак насмехался еще в «Кодексе порядочных людей» (1825): «Итальянский язык за двадцать четыре урока; мнемотехника за двенадцать занятий; музыка за тридцать два урока; чистописание за двенадцать уроков и проч. Мы не унизимся до комментирования всех этих случаев шарлатанства» (Кодекс. С. 181–182).


[Закрыть], на всем и вся отразилось стремление к совершенству. Посему мы не вправе больше говорить мужественным, резким и грубым языком наших предков. Наша эпоха – эпоха тончайших, сверкающих тканей, элегантной мебели, роскошного фарфора – не может не быть эпохой иносказаний и перифраз. Значит, наша обязанность – попытаться изобрести новое слово взамен комического выражения, которое употреблял Мольер: ведь язык этого великого человека, как заметил один современный автор, слишком волен для дам, почитающих газ слишком плотной материей для своих нарядов[232]232
  Точная цитата из «Разрозненных отрывков из Рассуждения о браке куртизанок» Лемонте (отрывок IX; Lemontey. P. 82). О книге Лемонте см. примеч. 163. Под «комическим словом», которое употреблял Мольер, подразумевается слово «cocu» (рогоносец), о котором см. примеч. 457. Мольер был автором комедии «Сганарель, или Мнимый рогоносец».


[Закрыть]. Нынче не только ученым, но и светским людям известно пристрастие греков к мистериям. Эта поэтическая нация сумела окрасить древние предания своей истории в баснословные тона. Волею греческих рапсодов, разом и поэтов, и романистов, цари становились богами, а их любовные похождения превращались в бессмертные аллегории. По мнению г-на Шомпре, лиценциата права, автора классического «Словаря мифологии», Лабиринт представлял собою «обнесенный оградой участок земли, засаженный деревьями и застроенный домами таким образом, что юноша, однажды вошедший в ограду, уже не мог отыскать выход». Перед ним то разбегались в разные стороны, то вновь пересекались многочисленные, но совершенно одинаковые дорожки, меж которых цвели там и сям небольшие рощицы; среди кустарников, колючек и скал обитал зверь, именуемый Минотавром, с которым герою предстояло сразиться. Минотавр же, сударыня, как вы, надеюсь, соблаговолите вспомнить, был самой грозной из всех рогатых тварей, о которых повествует мифология; дабы умилостивить его, афиняне обязались всякий год приносить ему в жертву ни много ни мало пятьдесят невинных дев; зная это, вы, сударыня, не совершите ту ошибку, какую совершил г-н Шомпре, перепутавший греческий Лабиринт с английским садом, и разглядите в хитроумной старинной басне тонкую аллегорию или, вернее сказать, правдивое и страшное изображение тех опасностей, какими чреват брак[233]233
  Бальзак цитирует с незначительными искажениями книгу Пьера Шомпре (1698–1760), впервые изданную в 1727 году и многократно переиздававшуюся; ее точное название не «Словарь мифологии», а «Словарь баснословия» (Dictionnaire de la fable). Бальзак ссылается на Шомпре уже в первоначальной «Физиологии», поэтому можно предположить, что он пользовался последним на тот момент переизданием, вышедшим в 1824 году; ученая степень автора («лиценциат права») была обозначена на титульном листе. Из этой книги Бальзак почерпнул помещенное чуть ниже описание геркуланумской росписи, изображающей Минотавра. В «Физиологии брака» 1826 года рассуждение о Минотавре находилось в самом начале книги и было гораздо более развернутым; свое сочинение автор сравнивал с тем клубком, который Ариадна вручила Тезею, чтобы он, отправляясь сражаться с Минотавром, не заблудился в лабиринте. Мысль использовать миф о Минотавре для описания треугольника муж – жена – любовник принадлежит Бальзаку; у Шомпре ничего подобного нет. Что же касается бальзаковского уподобления Минотавра именно любовнику, оно парадоксально: традиционно подобные чудовища, которым отправляли на съедение молоденьких девственниц, сравнивались не с любовниками, а с мужьями.


[Закрыть]. Недавние раскопки в Геркулануме окончательно подтвердили нашу точку зрения. В самом деле, долгое время ученые, опираясь на некоторых древних авторов, полагали, что Минотавр был получеловек-полубык, однако на пятой геркуланумской росписи у этого аллегорического чудовища все тело человеческое и только голова бычья, причем не подлежит сомнению, что это именно Минотавр, – ведь над ним склонился сразивший его Тезей. Так вот, сударыня, отчего бы нам, все чаще отдающим дань лицемерию и не дерзающим смеяться так, как смеялись наши отцы, не призвать на помощь мифологию? Ведь, обнаружив, что юная светская дама не умеет набросить на свое поведение тот покров, к какому не преминет прибегнуть дама порядочная, вы не высказываетесь кратко и ясно, как сделали бы наши предки; вы, по примеру многих уклончивых красавиц, говорите: «О да, она очень мила, но…» – «Но что?!..» – «Но она часто поступает непоследовательно…» Долго пытался я, сударыня, понять, что значит «непоследовательно» и, главное, отчего вы вкладываете в это слово смысл, решительно противоположный тому, в каком его принято употреблять; но старания мои были напрасны. Выходит, Вер-Вер был последним, кто изъяснялся точным языком наших предков, да и он, к несчастью, обращался лишь к невинным монахиням, чьи измены нисколько не задевали чести мужчин[234]234
  Вер-Вер – заглавный персонаж поэмы Ж. – Б. Грессе (1734); попугай, научившийся у моряков сквернословить, а затем попавший в женский монастырь. Грессе, воспроизводя реплики попугая-сквернослова, тоже опускает грубое слово, означающее женщину легкого поведения, но оставляет от него совершенно недвусмысленное окончание; Бальзак поступает иначе и заменяет непечатную аттестацию вполне пристойным, но весьма язвительным указанием на «непоследовательность», точно так же как «обреченные» служат у него заменой «рогоносцам» (об этом слове см. примеч. 457). О других заменах бранных слов в «Человеческой комедии» см.: Citron P. Substituts de gros mots chez Balzac // AB 1987. Paris, 1987. P. 379–384.


[Закрыть]. Итак, я предлагаю считать, что если женщина поступает непоследовательно, она минотавризирует своего мужа. Допустим, что минотавризированный – человек светский и пользуется некоторым уважением, – а многие мужья достойны самых искренних сожалений, – тогда, говоря о нем, вы добавляете нежным голоском: «Господин А. – человек весьма почтенный, а жена его очень хороша собой, но, говорят, они плохо ладят друг с другом». Так вот, сударыня, человек почтенный, но плохо ладящий со своей женой, муж, чья жена ведет себя непоследовательно, или муж минотавризированный – все это просто-напросто такой муж, каких живописал Мольер. Что же, богиня современного вкуса, кажутся вам сии выражения достаточно целомудренными?

– Ах боже мой, – отвечала она с улыбкой, – если нечто существует, не все ли равно, как его назвать – двумя слогами или сотнею?

Тут она с ироническим видом присела передо мной в реверансе, а затем исчезла – отправилась, должно быть, вослед всевозможным графиням и прочим вымышленным созданиям, которых романисты так часто поминают в своих предисловиях, изображая их владелицами или сочинительницами старинных рукописей.

Что же до вас, менее многочисленные и более подлинные создания, читающие мою книгу, если среди вас есть люди, подобные моему герою-супругу, сообщаю вам, что плохо ладить с женой вы начнете не сразу. До этой точки шкала семейного термометра доползает постепенно и незаметно. Больше того, многие мужья не ладят с женами всю жизнь, совершенно этого не сознавая. Домашний переворот происходит всегда по определенным правилам: медовый месяц имеет, подобно луне, свои фазы, которые неизбежно сменяют одна другую во всех семьях без исключения! Разве мы не доказали, что у нравственной природы, как и у природы физической, есть свои законы?

Ваша молодая супруга, как мы уже сказали, заведет себе любовника лишь после серьезных раздумий. К окончанию медового месяца вы разовьете у нее способность к наслаждению, но не удовлетворите потребность в нем, вы откроете перед нею книгу жизни, и ваша прозаическая незамысловатая любовь вселит в нее предчувствие любви поэтической, рождаемой согласием душ и тел. Словно робкая птичка, еще не оправившаяся от ужаса перед только что стихшей ружейной пальбой, она тянет голову из гнезда, оглядывается, знакомится с миром и, разгадав ту шараду, которую загадали ей вы, инстинктивно ощущает пустоту вашей увядающей страсти. Она понимает, что только любовник возвратит ей восхитительную свободу воли в любви.

Вы насушили хвороста для грядущего костра.

Добродетельнейшая из женщин, оказавшись в таком положении, ощутит себя достойной большой любви, примется мечтать о ней и возомнит себя особой исключительно пылкой, ведь самолюбие всегда заставляет нас преувеличивать силы поверженного противника.

– Будь жизнь порядочной женщины только хлопотной, мы бы это стерпели… – сказала мне как-то одна старая дама. – Но она скучна, и я еще не встречала добродетельной женщины, которая не чувствовала бы себя одураченной.

Именно в конце медового месяца, когда ни о каком любовнике нет еще и речи, женщина задумывается о, так сказать, законности его появления; душа ее становится ареной борьбы между долгом, законами, религией и тайными желаниями, внушенными природой, над которой не властен никто, кроме нее самой. Тут наступает для вас совершенно новая пора, тут природа, снисходительная и добрая мать, подающая знаки всем созданиям, которым угрожает сколько-нибудь серьезная опасность, вешает на шею Минотавра такую же гремушку, какая венчает хвост страшной змеи, грозы путешественников. В поведении вашей жены проявляется то, что мы назовем первыми симптомами: горе тому, кто не сумеет их побороть! Тот, кто, читая наше следующее Размышление, вспомнит, что некогда наблюдал похожие симптомы в своем семействе, может сразу переходить к заключению книги: он найдет там искренние соболезнования.

В положении, при котором проявляются эти первые симптомы, супружеская пара может пребывать более или менее долго; разговор о нем завершит наши предварительные размышления и позволит перейти к сути дела. Человек искушенный должен уметь без посторонней помощи толковать таинственные признаки и неуловимые приметы, которыми женщина невольно выдает себя; что же касается нижеследующего рассуждения, в нем мы располагаем самое большее посвятить неофитов в общие принципы величественной науки о браке.