Текст книги "Мелкие неприятности супружеской жизни (сборник)"

Таким образом, из наших довольно точных подсчетов вытекает, что стадо белых овечек, предмет вожделений всех волков, насчитывает во Франции от силы миллион.

Просеем этот миллион, и без того являющийся плодом тщательного отбора, сквозь еще одно сито.

Чтобы вернее оценить, сколько мужей могут доверять своей жене, допустим на минуту, что весь миллион дам грешит адюльтером.

Нам тотчас придется сделать исключение для юных особ, вышедших замуж совсем недавно, – логично предположить, что хотя бы какое-то недолгое время они не станут нарушать клятву верности; положим, что таких у нас отыщется пятьдесят тысяч.

Еще пятьдесят тысяч придется на больных. Называя столь скромную цифру, мы сильно льстим несовершенной человеческой природе.

Иные обстоятельства, говорят, разрушают власть мужчины над женским сердцем; женщинам случается дурно выглядеть, пребывать в печали, ждать ребенка: исключим из общего числа еще пятьдесят тысяч.

Мысль об измене не поражает сердце женщины мгновенно, как пистолетный выстрел. Даже если некто пленяет ее с первого взгляда, в течение какого-то времени она всегда борется сама с собой, чем несколько уменьшает общее число супружеских неверностей. Ограничив плод этих внутренних борений всего пятьюдесятью тысячами верных жен, мы рискуем оскорбить целомудрие французской нации, от природы столь воинственной и столь склонной к борьбе, однако мы вправе предположить, что иные больные женщины принимают любовников вперемешку с успокоительными микстурами, а иные дамы в положении пленяют иных скрытных холостяков. Таким образом мы отстоим целомудрие тех, кто сражается за свою добродетель.

По уже названной причине мы не осмеливаемся поверить, будто женщина, брошенная любовником, отыскивает ему замену hiс et nunc[118]118
  Здесь и теперь (лат.).


[Закрыть], однако этот разряд, естественно, менее многочислен, нежели предыдущий, и, по нашему убеждению, состав его не превышает двадцати пяти тысяч дам.

Итак, теперь, когда после всех вычетов у нас осталось восемьсот тысяч женщин[119]119
  На самом деле из бальзаковских подсчетов следует, что их осталось семьсот семьдесят пять тысяч, но Бальзак и дальше исходит именно из этого числа (см. примеч. 77).


[Закрыть], нам предстоит определить, многие ли из них покушаются на святость брака.

Кому бы не хотелось пребывать в уверенности, что эти дамы добродетельны все до единой? Разве не представляют они собою цвет страны? Разве не восхищают, не пленяют, не поражают все как одна красотой и юностью, разве не воплощают в себе жизнь и любовь? Вера в их добродетель – своего рода общественная религия, ибо они составляют украшение светских гостиных и славу Франции.

Следовательно, наша задача – выяснить, сколько в полученном миллионе[120]120
  Точнее, в семистах семидесяти пяти тысячах (см. предыдущее примечание). Впрочем, Бальзак, произведя в этом Размышлении необходимые вычитания из миллиона «белых овечек», в дальнейшем все равно продолжает исходить из того, что этих дам в общей сложности миллион.


[Закрыть] порядочных женщин и сколько – женщин добродетельных.

Две эти категории и способы их определения достойны отдельных глав, которые послужат приложением к главе, прочитанной вами только что.

В предшествующем Размышлении мы показали, что во Франции имеется примерно миллион женщин, обладающих правом внушать страсть, которую светский человек может без стыда выставить напоказ или с удовольствием скрыть. Именно на этот миллион нам предстоит направить свет нашего Диогенова фонаря, дабы определить число порядочных женщин, живущих в нашем отечестве.

Для начала сделаем кое-какие отступления.

Двое стройных, хорошо одетых и обутых в превосходные сапоги юношей, чьи гибкие руки приводят на память «барышню» мостильщика улицы[121]121
  «Барышней» называли тяжелый деревянный каток для утрамбовывания мостовой; его расположенные с двух сторон дугообразные ручки напоминали упертые в бока женские руки. В русской традиции эта «барышня» именуется «ручной бабой».


[Закрыть], встречаются однажды утром на бульваре, у входа в пассаж Панорам[122]122
  Пассаж Панорам отходит от Монмартрского бульвара; названием он обязан двум круглым зданиям для демонстрации видов, выстроенным на бульваре в 1800 году.


[Закрыть]. «А, это ты?» – «Да, дорогой мой, это я собственной персоной!» И оба принимаются смеяться с более или менее умным видом, смотря по характеру шутки, открывшей беседу.

Оглядев друг друга с придирчивым любопытством жандарма, держащего в памяти приметы преступника, убедившись в том, что перчатки и жилеты у обоих безупречны, а галстуки повязаны с должным изяществом и что удача их не покинула, они отправляются на прогулку, и, если встреча произошла у театра Варьете, можно быть уверенным, что, еще не дойдя до Фраскати[123]123
  Театр Варьете располагался на Монмартрском бульваре рядом с панорамами (см. предыдущее примечание). Фраскати – игорный дом с рестораном, основанный в эпоху Директории на углу улицы Ришелье и Монмартрского бульвара, чуть западнее театра Варьете и панорам.


[Закрыть], юноши зададут друг другу довольно-таки цинический вопрос, вольный перевод которого гласит: «Итак, кого мы сегодня берем в жены?»

Берут, как правило, всегда хорошеньких.

В лабиринте парижских улиц речи прохожего обрушиваются на всякого столичного пехотинца, словно пули в день битвы; кому не доводилось ловить на лету какое-нибудь из этих бесчисленных слов, замерзших в воздухе, как о том написано у Рабле?[124]124
  У Рабле (кн. IV, гл. 55–56) описано случившееся зимой «кровопролитное сражение», когда «замерзли в воздухе слова и крики мужчин и женщин, удары палиц, звон лат и сбруи, ржанье коней и все ужасы битвы»; когда зима кончилась, слова стали оттаивать и доходить до слуха.


[Закрыть] Впрочем, большинство людей ходят по улицам Парижа так же, как едят и живут, – бездумно. На свете мало талантливых музыкантов, опытных физиогномистов, умеющих распознать, в каком ключе написаны эти разрозненные мелодии, какая страсть за ними скрывается. О эти блуждания по Парижу, сколько очарования и волшебства вносят они в жизнь! Фланировать – целая наука, фланирование услаждает взоры художника, как трапеза услаждает вкус гастронома. Гулять значит прозябать; фланировать значит жить. Юная и прелестная женщина, долгое время пожираемая глазами пылких прохожих, имеет больше прав на вознаграждение, чем хозяин харчевни, требовавший двадцать су с лиможца, чей открытый всем ветрам нос унюхал питательные ароматы[125]125
  Реминисценция из Рабле (кн. III, гл. 37). Су – мелкая монета, равнявшаяся 5 сантимам; ее упразднили после Французской революции в конце XVIII века, однако французы по старой памяти продолжали использовать ее в качестве счетной единицы и называли монету в один франк двадцатью су.


[Закрыть]. Фланировать значит наслаждаться, запоминать острые слова, восхищаться величественными картинами несчастья, любви, радости, лестными или карикатурными портретами; это значит погружать взгляд в глубину тысячи сердец; для юноши фланировать значит всего желать и всем овладевать; для старца – жить жизнью юношей, проникаться их страстями. Так вот, возвращаясь к решительному вопросу, который наши герои задали друг другу, – каких только ответов на него не случалось услышать в Париже художнику-фланеру![126]126
  Умению читать по лицам и обрывкам разговоров биографию прохожих Бальзак учился, в частности, у Л. Стерна; ср. в его «Сентиментальном путешествии по Франции и Италии» (1768): «Нет тайны, столь способствующей прогрессу общительности, как овладение искусством этой стенографии, как уменье быстро переводить в ясные слова разнообразные взгляды и телодвижения со всеми их оттенками и рисунками. Лично я вследствие долгой привычки делаю это так механически, что, гуляя по лондонским улицам, всю дорогу занимаюсь таким переводом; не раз случалось мне, постояв немного возле кружка, где не было сказано и трех слов, вынести оттуда с собой десятка два различных диалогов, которые я мог бы в точности записать, поклявшись, что ничего в них не сочинил» (Стерн. С. 591; пер. А. Франковского; Sterne-3. P. 109). Впоследствии, в 1830-е годы фигура фланера стала непременным элементом нравоописательных очерков о Париже; фланеру как прогуливающемуся наблюдателю-философу, читающему город как книгу, противопоставлялась фигура зеваки, глазеющего на зрелища для простонародья.


[Закрыть]

«Ей тридцать пять лет, но ты ни за что не дашь ей больше двадцати!» – восклицает пылкий молодой человек с горящими очами, который, только что распрощавшись с коллежем, хотел бы, подобно Керубино, перецеловать всех женщин до единой[127]127
  Реминисценция из комедии Бомарше «Безумный день, или Женитьба Фигаро» (1784, д. 1, явл. VII).


[Закрыть]. «Вообрази: у нас батистовые пеньюары, а на ночь мы надеваем брильянтовые кольца…» – говорит клерк нотариуса. «У нее карета и ложа во Французском театре!» – хвастает один военный. «Мне, – кричит другой, не первой молодости, словно отбиваясь от обвинений, – мне это не стоит ни единого су! С моей-то фигурой… Разве ты, почтеннейший, мог бы этого добиться?» И он легонько хлопает приятеля ладонью по животу.

– О! она любит меня! – говорит еще один счастливец. – Ты даже представить себе не можешь, как она меня любит, но муж у нее такая скотина! О!.. Бюффон неподражаемо описал животных, но двуногое, именуемое мужем…[128]128
  Жорж-Луи Леклерк, граф де Бюффон (1707–1788) – французский естествоиспытатель, автор многотомной «Естественной истории» (1749–1788), описывающей все многообразие животного мира. Комментируемая отсылка к Бюффону шутлива, однако позднее, в предисловии к «Человеческой комедии» (1842) Бальзак представил свой собственный замысел как намерение пойти по стопам Бюффона: «Если Бюффон создал изумительное произведение, попытавшись в одной книге представить весь животный мир, то почему бы не создать подобного же произведения об Обществе» (Бальзак/15. Т. 1. С. 3; пер. К. Локса).


[Закрыть] – (Как приятно слышать все это тому, кто уже женат!)

На вопрос, из деликатности заданный шепотом, следует ответ: «О, мой друг, как ангел!..» – «Ты можешь назвать мне ее имя или познакомить с нею?» – «Нет, что ты, она ведь порядочная женщина».

Если студент любим лимонадчицей[129]129
  Лимонадчицами именовались хозяйки кофеен, где подавали кофе и прохладительные напитки (лимонад).


[Закрыть], он с гордостью называет друзьям ее имя и ведет их к ней завтракать. Если юноша любит женщину, чей муж торгует предметами первой необходимости, он отвечает, покраснев: «Она белошвейка, жена торговца бумагой, чулочника, суконщика, приказчика и проч.».

Однако подобные признания в любви к существу низшему, любви, расцветшей пышным цветом среди тюков с бумагой, сахарных голов и фланелевых жилетов, неизменно сопровождаются велеречивым восхвалением богатства дамы. Торговлей занимается только муж; он человек состоятельный, дом у него прекрасно обставлен; впрочем, красавица сама приезжает к любовнику; она носит кашемировые шали, у нее есть загородный дом и проч.

Одним словом, у юноши всегда находится множество неопровержимых доказательств того несомненного факта, что любовница его очень скоро станет – если уже не стала – порядочной женщиной. Элегантность наших нынешних нравов сделала различие между женщиной порядочной и той, которая ею не является, столь же зыбким, сколь и различие между хорошим и дурным тоном. Что же такое порядочная женщина?

На карту здесь поставлено тщеславие женщин, их любовников и даже мужей, поэтому мы почитаем необходимым изложить здесь общие правила – плод длительных наблюдений.

Перед нами миллион избранных особ; все они вправе притязать на славный титул порядочной женщины, но не все достойны его получить. Принципы, отделяющие достойных от недостойных, выражены в следующих аксиомах:

Афоризмы

I

Порядочная женщина – по определению женщина замужняя.

II

Порядочной женщине меньше сорока лет.

III

Замужняя женщина, чьи милости платные, порядочной не является.

IV

Замужняя женщина, имеющая собственный экипаж, – женщина порядочная.

V

Женщина, занимающаяся стряпней, к порядочным не принадлежит.

VI

Если мужчина имеет двадцать тысяч ливров годового дохода[130]130
  Ливром традиционно называли франк при исчислении суммы годового дохода.


[Закрыть], жена его – женщина порядочная, каковы бы ни были источники этого дохода.

VII

Женщина, которая называет заемное письмо взаимным, туфлю – туфлем, солитер – солеваром, а о мужчине говорит: «Ну и шутейник господин такой-то!» – не может быть порядочной, какой бы суммой ни исчислялось ее состояние[131]131
  Бальзак и в дальнейшем наделял непривлекательных и недалеких персонажей своих романов привычкой неправильно произносить слова, идиомы и пословицы; любопытно, что сам он, по воспоминаниям своей сестры Лоры, обожал подобные фразы, собирал их и страшно гордился «коллекцией» (см.: Воспоминания. С. 92). В кругу литераторов аристократической ориентации насмешливый интерес к ошибкам речи буржуа был в 1830-е годы весьма распространенным явлением; таким образом аристократы проводили разграничительную черту между теми, кто владеет правилами хорошего тона от рождения, и теми, кто лишь недавно начал овладевать ими и грешит частыми ошибками. Понятно, что Бальзак с его претензиями на аристократизм становится на сторону тех, кто смеется над неверными идиомами и невольными каламбурами.


[Закрыть].

VIII

Порядочная женщина должна иметь такой достаток, который позволит ее любовнику быть уверенным, что она никогда и никоим образом не будет ему в тягость.

IX

Женщина, живущая в четвертом этаже (повсюду, кроме улиц Риволи и Кастильоне[132]132
  Квартиры на верхних этажах были более дешевыми и менее престижными, однако в роскошных домах на названных улицах даже жилье на четвертом этаже было по карману только людям зажиточным.


[Закрыть]), порядочной не является.

X

Жена любого банкира – женщина порядочная, но женщина, сидящая за конторкой, может быть названа порядочной, лишь если дело ее мужа процветает, а квартира не находится прямо над лавкой.

XI

Незамужняя племянница епископа, живущая в его доме, может считаться порядочной женщиной, ибо, заведя любовную интригу, она вынуждена обманывать дядюшку.

XII

Порядочная женщина – та, которую любовник боится скомпрометировать.

XIII

Жена всякого художника – женщина порядочная.

Применяя на практике вышеназванные принципы, провинциал из департамента Ардеш[133]133
  Этот лесистый и гористый департамент на юго-востоке Франции, в бальзаковское время очень малонаселенный и не могший похвастать ни одним крупным городом, назван как символ глубокой провинции.


[Закрыть] может разрешить все вопросы, касающиеся этой сложной материи.

Чтобы женщине не приходилось самой заниматься стряпней, чтобы она могла получить блестящее воспитание, научилась кокетничать, имела возможность с утра до вечера возлежать на диване в своем будуаре и жила жизнью души, ей потребно не меньше шести тысяч годового дохода, если она живет в провинции, и не менее двадцати тысяч, если она живет в Париже. Исходя из этого, мы можем определить примерную долю порядочных женщин в том миллионе, который мы получили в результате наших первоначальных, грубых подсчетов.

Вот что гласят цифры.

Триста тысяч рантье получают по полторы тысячи франков в год в виде пенсии, пожизненных и бессрочных процентов из казны или выплат по закладным.

Триста тысяч землевладельцев получают по три с половиной тысячи франков дохода со своих земель.

Двести тысяч служащих получают по полторы тысячи франков из государственного бюджета или же из бюджетов городских либо департаментских, из которых выплачиваются также государственная рента, жалованье духовенству и мзда героям, несущим службу из пяти су в день и нуждающимся в белье, оружии, провианте, мундирах[134]134
  Пять су, или двадцать пять сантимов, в день платили французским солдатам при Старом порядке (о су см. примеч. 63).


[Закрыть] и проч.

Двести тысяч заводчиков с капиталом в двадцать тысяч франков владеют всеми французскими промышленными предприятиями.

Вот вам и миллион мужей.

Но сколько насчитаем мы во Франции рантье, получающих в год десять, пятьдесят, сотню, две, три, четыре, пять или шесть сотен франков из казны или других источников?

Сколько живет здесь землевладельцев, которые платят налог, не превышающий пяти, двадцати, ста, двухсот и двухсот восьмидесяти франков?[135]135
  Если исходить из того, что для избрания в палату депутатов нужно было платить в год как минимум 500 франков прямого налога, понятно, что собственников, перечисленных в этом абзаце, к числу зажиточных отнести невозможно.


[Закрыть]

А сколько среди бюджетофагов[136]136
  Бюджетофаг – неологизм Бальзака для обозначения человека, живущего за счет государственного бюджета.


[Закрыть] несчастных бумагомарателей, живущих на жалованье в шесть сотен франков?

Как много среди коммерсантов таких, которые владеют капиталом лишь на бумаге, которые набрали кредитов, но не имеют за душой ни единого су и походят на решето, сквозь которое протекают воды Пактола?[137]137
  Пактол – река в Малой Азии, воды которой содержали золотоносный песок – источник богатства лидийского царя Креза.


[Закрыть] Сколько есть негоциантов, чей капитал исчисляется на деле всего одной, двумя, четырьмя или пятью тысячами франков? О Промышленность!.. привет тебе, привет![138]138
  Слово «промышленность» (industrie) Бальзак употребляет в значении, принятом в XIX веке: «все занятия, дающие средства жизни, богатства» (Даль); зачастую под промышленностью подразумевали также торговлю и другие «спекуляции».


[Закрыть]

Не будем скупиться, определяя число счастливцев; разделим наш миллион пополам: положим, что пятьсот тысяч супружеских пар имеют доход от сотни до трех тысяч франков в год, а другие пятьсот тысяч женщин живут в условиях, которые позволяют им притязать на звание женщин порядочных.

В согласии с теми выкладками, которые венчают наше статистическое Размышление, из этих пятисот тысяч следует исключить сто тысяч персон[139]139
  См. с. 90. Там, определяя число дам, способных на супружескую измену, Бальзак вычел из миллиона двести тысяч женщин, хотя при этом немного ошибся (см. примеч. 57 и 58); поскольку в данном Размышлении он разделил миллион пополам, значит, вдвое уменьшилось и вычитаемое число женщин, что и дает сто тысяч персон.


[Закрыть]; итак, можно считать математически доказанным, что число французских женщин, обладание которыми сулит истинным ценителям наслаждения изысканные и утонченные, каких те ищут в любви, не превосходит четырехсот тысяч.

Кстати сказать, пора напомнить тем, кто внимает нашим рассуждениям, что любовь не исчерпывается несколькими мольбами, несколькими сладостными ночами, парой более или менее умных комплиментов и искрой самолюбия, именуемой ревностью. Наши четыреста тысяч женщин не из тех, о ком можно сказать: «Самая красивая девица может дать лишь то, что имеет»[140]140
  Цитата из «Максим и мыслей» Шамфора (Chamfort. Т. 1. Р. 417–418). Бальзаковское продолжение о «сокровищах из кладовой воображения» соответствует тому, что сказано дальше у Шамфора: «так говорят обычно, но это совершенно неверно: она дает то, что рисует мужчине его фантазия, ибо в таких делах цена того, что получаешь, зависит исключительно от воображения». Бальзак очень любил эту фразу и в шутку применял ее даже к себе самому; в письме к издателю Левавассёру от начала ноября 1829 года, объясняя, отчего он до сих пор не закончил работу над «Физиологией», Бальзак говорит: «Бедный мой и несчастный издатель, самая красивая девица в мире может дать лишь то, что имеет» (Correspondance. Т. 1. Р. 416). Между прочим, у Шамфора речь идет не о девице, а о женщине, но Бальзак предпочитал свой вариант.


[Закрыть]. Нет, они в изобилии одарены сокровищами, заимствованными из кладовых нашего пылкого воображения, они умеют дорого продать то, чего не имеют, дабы вознаградить своих избранников за обыденность того, что дают.

Разве, целуя перчатку гризетки[141]141
  Гризетками называли девушек из простонародья, как правило занимавшихся шитьем и не отличавшихся строгостью нравов.


[Закрыть], сможете вы вкусить наслаждение, решительно превосходящее те скоротечные радости, что дарят мужчинам все женщины мира?

Разве беседа с торговкой сулит вам бесконечные услады?

Если вы имеете дело с женщиной, стоящей ниже вас, это льстит ее, а не вашему самолюбию. Вы дарите счастье, не разделяя его.

Если же ваша избранница богаче или знатнее вас, такая связь безмерно возбуждает и ее, и ваше тщеславие. Мужчине никогда еще не удавалось возвысить свою любовницу до себя, но женщина всегда поднимает своего любовника на ту высоту, где пребывает сама. Восклицание: «Я могу дарить жизнь принцам, вам же никогда не удастся произвести на свет никого, кроме ублюдков!» – святая правда[142]142
  Эта фраза приписывается Луизе-Элизабет де Бурбон (1693–1775), жене Луи-Армана, принца де Бурбона-Конти (1695–1727), который, хотя и был менее благородного происхождения, чем жена (по матери внучка Людовика XIV), постоянно изменял ей, но притом страшно ревновал ее и даже избивал. Бальзак мог прочесть восклицание принцессы в одном из сборников исторических анекдотов, издававшихся в 1800–1820-е годы. Поскольку эта фраза отсутствует в первоначальной «Физиологии брака» 1826 года, весьма вероятно, что источником Бальзаку послужил сборник «Избранные анекдоты, старые и новые», вышедший в 1828 году у того самого издателя Роре, который выпустил большую часть «Кодексов» (см. во вступительной статье, с. 9–11) и, в частности, «Брачный кодекс», в написании которого, по-видимому, принимал участие сам Бальзак. См.: Bailly A. – D., Celnart E. Choix d’anecdotes: anciennes et modernes, recueillies des meilleurs auteurs. Paris, 1828. T. 1. P. 72. В традиционном варианте реплика принцессы звучит менее грубо, чем у Бальзака: «Я могу произвести на свет принцев крови без вас, а вы без меня не можете».


[Закрыть].

Любовь – главная из страстей, потому что льстит всем прочим. Мы любим сильнее или слабее смотря по тому, сколько струн нашего сердца трогают пальчики прекрасной любовницы.

Пример Бирона, сына ювелира, который, разделив ложе с герцогиней Курляндской, получил всю страну в свою власть, ибо юная и прелестная правительница этой страны уже находилась в его власти[143]143
  Эрнст Иоганн Бирон (1690–1772) – фаворит Анны Иоанновны (1693–1740), герцогини Курляндской с 1710 года, императрицы Российской с 1730 года, сделанный ею фактическим правителем России. Версия о «сыне ювелира», восходящая, возможно, к многотомному изданию аббата де Ла Порта «Французский путешественник» (1776, т. 22), была повторена в «Историческом и анекдотическом альбоме», который Бальзак напечатал в 1827 году в собственной типографии и, по всей вероятности, сам скомпилировал (см.: Tolley. P. 46–47). Версия эта, однако, исторически недостоверна: род Биронов, по-видимому, был дворянский, хотя не древний и не богатый (см. подробнее: Курукин И. Бирон. М., 2006. С. 24–60). Бальзак еще раз и с еще более фантастическими подробностями пересказал историю восхождения Бирона в третьей части романа «Утраченные иллюзии» (1843), где она вложена в уста аббата Карлоса Эрреры (он же каторжник Вотрен).


[Закрыть], показывает, какое счастье ждет, возможно, любовников наших четырехсот тысяч дам.

Чтобы получить право смотреть сверху вниз на тех, кто толпится в гостиных, нужно сделаться любовником одной из этих редкостных женщин. А ведь все мы в большей или меньшей степени любим властвовать.

По этой причине все мужчины, кому образование, талант или ум дают возможность так или иначе влиять на судьбу народов и составлять их славу, притязают на внимание этой блистательной части нации, к которой как раз и принадлежит та, чье сердце будет не на жизнь, а на смерть защищать наш муж.

Не станем гадать, применимы ли изложенные выше соображения о женской аристократии к другим слоям общества. То, что справедливо по отношению к этим женщинам, чьи манеры, язык, мысли столь изысканны; к женщинам, у которых блестящее воспитание развило вкус к изящным искусствам, умение чувствовать, сопоставлять, размышлять; к женщинам, которые имеют столь возвышенное представление о приличиях и этикете и задают тон французским нравам, – то должно быть справедливо по отношению ко всем нациям и всем разрядам женщин. У человека выдающегося, для которого написана эта книга, ум, бесспорно, устроен таким образом, что, бросив взгляд на жизнь разных классов, человек этот безошибочно распознает, каково наименее просвещенное сословие, для которого наши выводы еще остаются верны.

Теперь скажите: разве, определив, сколько добродетельных женщин может отыскаться среди этих очаровательных созданий, мы не решим в высшей степени занимательную нравственную задачу, задачу брачно-национальную?

Самое важное, пожалуй, – не столько определить общее число добродетельных женщин, сколько выяснить, может ли порядочная женщина остаться добродетельной.

Чтобы дать исчерпывающий ответ на этот важнейший вопрос, рассмотрим сначала мужскую половину населения.

Для начала исключим из пятнадцати миллионов мужчин девять миллионов двуруких особей с тридцатью двумя позвонками; в результате предмет нашего физиологического анализа сократится до шести миллионов человек. Случается, конечно, что в этой гуще общества, пребывающей в состоянии вечного брожения, подчас зарождаются такие люди, как Марсо, Массена, Руссо, Дидро или Роллен[144]144
  Наполеоновских генералов Франсуа Марсо (1769–1796) и Андре Массена (1758–1817) объединяет с писателями Дени Дидро и Жан-Жаком Руссо и педагогом Шарлем Ролленом (1661–1741) то, что все они, принадлежа по рождению к третьему сословию, сумели завоевать славу.


[Закрыть], однако мы не имеем возможности учитывать подобные исключения и сознательно допускаем в наших расчетах отдельные неточности. Неточности эти еще дадут себя знать в конце наших рассуждений – они лишь подтвердят те ужасающие выводы, к которым мы придем, исследуя действие общественных страстей.

Из шести миллионов избранных существ вычтем три миллиона стариков и детей.

Число женщин, которых нам пришлось вычесть в аналогичном случае, было, как мы помним, на целый миллион больше.

Столь значительная разница может показаться странной, но она легко объяснима.

Женщины выходят замуж в среднем двадцати лет от роду, а к сорока годам пора любви для них истекает.

Другое дело мужчины.

Семнадцатилетний юнец сплошь и рядом дерзко покушается на незыблемость брачных контрактов, причем, если верить скандальной светской хронике, контрактов весьма старинных.

А в пятьдесят два года мужчина опаснее для женщины, чем в любом другом возрасте. Именно в эту прекрасную пору жизни ему представляется случай воспользоваться и дорого купленным опытом, и нажитым за долгие годы состоянием. Зная, что владеющая им страсть – последняя, он делается могуч и неумолим: так человек, увлекаемый потоком, изо всех сил вцепляется в гибкую зеленую ветку молодой ивы.

XIV

В физическом отношении мужчина дольше остается мужчиной, чем женщина – женщиной.

Итак, разница между продолжительностью любовной жизни женатого мужчины и замужней женщины составляет пятнадцать лет. Этот срок равен трем четвертям того времени, когда измена жены способна составить несчастье мужа. С другой стороны, окончательный остаток мужчин, полученный нами после всех вычитаний, расходится с соответствующим результатом, полученным применительно к женщинам, самое большее на одну шестую[145]145
  Выше Бальзак утверждал, что число «женщин, на которых мужчины, умеющие чувствовать, обращают, обращали и будут обращать внимание» равняется шести миллионам; столько же, по его утверждению, живет во Франции и «избранных существ» мужского пола. Из них он вычел три миллиона стариков и детей, а из «женских» шести миллионов – на один миллион больше; вот этот миллион и составляет «одну шестую» разницы.


[Закрыть].

Подсчеты наши чрезвычайно приблизительны, а выкладки настолько очевидны, что мы излагаем их со всеми подробностями лишь из почтения к точности и дабы заранее предохранить себя от критики.

Итак, всякому философу, хоть немного умеющему считать, должно быть ясно, что во Франции имеется примерно три миллиона мужчин не моложе семнадцати и не старше пятидесяти двух лет, весьма живых, весьма зубастых, всегда готовых броситься за добычей, бросающихся за ней при первом удобном случае и мечтающих лишь о том, чтобы твердым шагом двинуться к вратам рая.

Изложенные выше соображения заставляют нас выделить из этих трех миллионов один миллион мужей. Предположим на мгновение, что все эти мужья без ума от своих дражайших половин, как наш идеальный муж, и не ищут любви на стороне.

Однако каждый из оставшихся двух миллионов холостяков, будь он даже гол как сокол, только и мечтает, что о любовных победах;

однако мужчине достаточно иметь стройный стан и томный взгляд, чтобы затмить в душе женщины образ мужа;

однако он может вскружить голову чужой жене, даже не обладая приятным лицом и не будучи прекрасно сложен;

однако, если мужчина остроумен, хорош собою и общежителен, женщины интересуются не тем, откуда он вышел, а тем, куда он хочет прийти;

однако единственное богатство любви – очарование юности;

однако фрак от Бюиссона, перчатки от Буавена[146]146
  Парижский портной и перчаточник, чьими услугами пользовался сам Бальзак. Их имена вставлены в текст в издании Фюрна (1846); в первом издании 1829 году вместо них упоминались два других парижских мастера: портной Штауб и перчаточник Уокер.


[Закрыть], элегантные сапоги, приводящие в трепет промышленника, ссудившего на них деньги, и ловко повязанный галстук могут превратить любого мужчину в короля гостиных;

однако разве несмотря на то, что эполеты и аксельбанты сегодня не властвуют над женскими сердцами так безраздельно, как прежде, уже одних бравых военных не достаточно для того, чтобы сделать легион холостяков грозой для замужних дам?.. Не будем вспоминать об Эйнхарде – он был королевским секретарем[147]147
  Эйнхард (ок. 770–840) – приближенный короля франков и императора Запада Карла Великого, автор его жизнеописания – женился на дочери короля Ирме.


[Закрыть], но разве не сообщала недавно одна газета о некоей немецкой принцессе, завещавшей все свое состояние самому обыкновенному лейтенанту-кирасиру из императорской гвардии;

однако сельский нотариус, составляющий в своем гасконском захолустье не больше тридцати шести актов в год, отправляет сына в Париж учиться праву; чулочник хочет видеть своего сына нотариусом; стряпчий мечтает, чтобы его отпрыск сделался судьей, а судья надеется стать министром и завещать сыну звание пэра[148]148
  Согласно Конституционной хартии 1814 года, пэров (членов высшей палаты парламента) назначал король, а они передавали это звание по наследству сыновьям; наследственное пэрство отменили после Июльской революции 1830 года, в самом конце 1831 года.


[Закрыть]. Никогда еще люди так страстно не жаждали получить образование. В прежние времена у нас не было отбоя от остроумцев, теперь нет отбоя от гениев. Из всех щелей нашего общества тянутся к небу великолепные цветы, подобные тем, что расцветают весной среди развалин; даже в подвалах из земли пробиваются бледные ростки, крепнувшие, лишь только на них упадет луч Образования. С той поры как мысль начала свое триумфальное шествие по миру, с той поры как солнце просвещения начало светить повсюду с равной силой, люди выдающиеся сделались редкостью, ибо каждый человек стал с младых ногтей впитывать всю сумму знаний своего века. Мы окружены ходячими энциклопедиями, которые разгуливают по улицам, размышляют, действуют и притязают на вечную славу. Отсюда – устрашающие вспышки безграничного честолюбия и безумных страстей: нам требуются иные миры, нам требуются ульи, готовые воспринять все эти пчелиные рои, а главное, требуются хорошенькие женщины, и притом в большом количестве.

Наконец, недуги, отягощающие мужчину, нисколько не уменьшают общего числа его чувствований. Стыдно сказать, но ничто не привязывает женщину к нам так сильно, как наши страдания!..

Одной этой мысли достаточно, чтобы все эпиграммы, целящие в слабый пол (ибо выражение «прекрасный пол» давно уже вышло из моды), лишились яда и обернулись мадригалами!.. Всем мужчинам следовало бы усвоить, что единственная добродетель женщины состоит в ее умении любить и что все женщины на удивление добродетельны, после чего прекратить чтение этой книги и этого Размышления.

О! помните ли вы тот страшный, роковой миг, когда, терзаемый горем и одиночеством, обвиняя весь род людской, а особенно своих друзей, чувствуя упадок сил, предаваясь отчаянию и думая о смерти, опустив голову на отвратительно теплую подушку и распростершись на белой холщовой простыне, прикосновение которой вызывало в ваших членах болезненное содрогание, вы обводили страдальческим взором оклеенные зелеными обоями стены вашей безмолвной комнаты, – помните ли вы, как внезапно дверь этой комнаты бесшумно отворилась и в проеме показалась юная головка, обрамленная золотистыми локонами и увенчанная новой шляпкой, после чего, подобная звезде, загорающейся на небе в грозовую ночь, ваша пассия бросилась к вам с улыбкой, и грустя, и веселясь разом!

– Как тебе это удалось? Что ты сказала мужу? – воскликнули вы.

Мужу! Ну вот мы и вернулись к главному предмету нашего труда.

XV

В нравственном отношении мужчина чаще и дольше остается мужчиной, чем женщина – женщиной.

Впрочем, не стоит забывать:

что среди наших двух миллионов холостяков есть немало несчастных, в чьем сердце глубокое сознание собственной нищеты и упорный труд не оставляют места для любви;

что не все они учились в коллежах и многие из них суть ремесленники и лакеи (герцог де Жевр, низкорослый и уродливый, прогуливаясь по Версальскому парку, заметил неподалеку нескольких лакеев высокого роста и сказал друзьям: «Поглядите, какими эти плуты получаются у нас и какими мы получаемся у них!»[149]149
  Франсуа-Жоашен-Бернар Потье, маркиз, позже герцог, де Жевр (1692–1757) в 1712 году, после трех лет супружества, был обвинен женой, Мари-Мадлен, урожд. Маскранни (1691–1717), в импотенции; скандальный процесс, давший почву для множества сальных шуток, описан в мемуарах герцога де Сен-Симона и других мемуарных сочинениях того времени; в 1714 году двухтомные материалы процесса были изданы в Роттердаме. Суд закончился примирением супругов, но маркиза вскоре умерла, а маркиз, переживший ее на 40 лет, так больше и не женился. Анекдот, по-видимому, заимствован Бальзаком из «Исторического и анекдотического альбома» (см. примеч. 81 и Tolley. P. 44).


[Закрыть]), строительные подрядчики, промышленники, не интересующиеся ничем, кроме денег, и коротышки-лавочники;

что встречаются мужчины, чья глупость и уродство поистине превосходят все, чего можно ожидать от Божьего создания;

что находятся такие мужчины, чей характер подобен каштану без мякоти;

что духовенство, как правило, блюдет целомудрие;

что есть мужчины, которым доступ в ту блистательную сферу, где вращаются порядочные женщины, заказан либо из-за отсутствия подобающего платья, либо из-за робости, либо из-за неумения найти покровителя, который ввел бы их в этот круг.

Итак, дадим каждому из наших читателей возможность самостоятельно определить число исключений исходя из собственного опыта (ибо первая задача сочинителя этой книги – принудить публику задуматься) и разом уменьшим число мужчин, достойных внимания порядочных женщин, ровно вдвое; мы получим один миллион – именно таково примерное число представителей мужского пола, блистающих самыми разнообразными достоинствами. Конечно, нельзя сказать, что женщины влюбляются только в мужчин острого ума! Однако – повторю еще раз – предоставим добродетели все козыри.

Если поговорить с нашими любезными холостяками, можно услышать множество историй, серьезно компрометирующих порядочных женщин. Выказав величайшую скромность и умеренность, положим на каждого холостяка не больше трех приключений: ведь если кое-кто ведет счет своим любовным победам на десятки, многие другие ограничиваются двумя-тремя, а то и одним-единственным увлечением, меж тем статистика велит нам исходить из средних величин. Теперь перемножим число холостяков на число интрижек, и мы получим три миллиона любовных приключений – а ведь порядочных женщин мы насчитали всего-навсего четыреста тысяч!

Если всемилостивый Господь, повелевающий мирами, до сих пор не устроил роду людскому вторичную головомойку, то, без сомнения, только оттого, что давно убедился в полной бесполезности первой…

Вот, значит, что такое народ! Вот что такое общество, причем общество избранное!

XVI

Нравы суть плод лицемерия наций – лицемерия более или менее усовершенствованного.

XVII

Добродетель есть, быть может, не что иное, как учтивость души.

Плотская любовь – потребность, подобная голоду, с той лишь разницей, что есть человек хочет всегда, в любви же его аппетит дает себя знать не столь регулярно и не столь постоянно.

Любому человеку, чтобы утолить голод и жажду, довольно ломтя пеклеванного хлеба и кувшина воды, однако наша цивилизация создала гастрономическое искусство.

В любви тоже есть свои ломти хлеба, но есть и то искусство, которое мы зовем кокетством, – искусство, родившееся во Франции и здесь же получившее имя.

Так вот! Разве не содрогнется любой из мужей при мысли о том, как сильно в человеке врожденное стремление разнообразить свою пищу: ведь в самых диких и отдаленных уголках туземцы, как не раз убеждались путешественники, пьют крепкие напитки и приправляют блюда пряностями?

А между тем голод порабощает человека не так сильно, как любовь, а между тем прихоти души куда более многочисленны, настоятельны и требовательны, чем прихоти желудка, а между тем все, что известно о любви из поэзии и истории, сообщает нашим холостякам страшное могущество: подобно евангельским львам, они ходят, ища, кого поглотить[150]150
  1 Петр. 5:8.


[Закрыть].

Пусть каждый, положа руку на сердце и порывшись в памяти, задастся вопросом, случалось ли ему когда-либо встречать мужчину, способного удовлетвориться любовью одной-единственной женщины.

Увы! как, не оскорбив чести населяющих земной шар народов, разрешить задачу, по условиям которой для удовлетворения трех миллионов пылких страстей человечество располагает всего четырьмя сотнями тысяч женщин?.. Неужели придется предположить, что к каждой даме приставлено по четыре холостяка[151]151
  Снова погрешность в бальзаковских расчетах: если четыре умножить на четыреста тысяч, получится один миллион шестьсот тысяч, но никак не три миллиона. По-видимому, именно исходя из этого не названного им здесь числа Бальзак в Размышлении ХХХ (см. с. 459 и примеч. 475), ссылаясь на собственные предшествующие подсчеты, говорит о наличии во Франции полутора миллионов внебрачных связей.


[Закрыть] и что порядочные женщины инстинктивно, сами того не ведая, поступают с ними так же, как председатели королевских судов со своими советниками, которых по прошествии определенного времени назначают в каждую из палат одного за другим?..

Безрадостное решение вопроса!

А может быть, находятся такие порядочные женщины, которые при дележе холостяков следуют примеру Льва из басни?..[152]152
  В басне Лафонтена «Телка, Коза и Овца сговариваются со Львом» (Басни, I, 6) при дележе добычи Лев забирает себе всю ее целиком.


[Закрыть] Как! Неужели по меньшей мере половина наших алтарей не что иное, как окрашенные гробы?[153]153
  Мф. 23:27.


[Закрыть]

Или, блюдя честь французских дам, надобно допустить, что в мирное время иностранные державы, прежде всего Англия, Германия и Россия, ввозят к нам определенное количество тамошних порядочных женщин?.. Но в таком случае европейские нации поспешат восстановить равновесие, возразив, что и Франция, в свой черед, экспортирует в соседние страны немало красавиц.

Подобные предположения так больно оскорбляют религию и нравственность, что ради оправдания замужних женщин порядочный мужчина, пожалуй, согласится, что вдовы и девицы также повинны во всеобщей развращенности или – еще лучше – что холостяки лгут.

Однако о чем мы говорим? Вспомните тех мужей, которые, позоря общественные нравы, в большинстве своем ведут себя почти так же, как холостяки, и в душе гордятся своими тайными похождениями.

О! в таком случае, по нашему убеждению, всякому женатому мужчине, который, как сказал бы старик Корнель, озаботился о беспорочности жены[154]154
  В оригинале выражение «à l’endroit de l’honneur», которое Вольтер в комментарии к пьесам Корнеля в середине XVIII века называет устаревшим и «неупотребительным в высоком стиле» (Chefs-d’œuvre de Pierre Corneille avec les observаtions des anciens commentateurs, et de nouvelles remarques, par MM. Ch. Nodier, P. Lepeintre et Lemazurier. Paris, 1825. Т. 2. Р. 38; комментарий к трагедии «Цинна»).


[Закрыть], не остается ничего другого, кроме как отправиться на поиски веревки и гвоздя: foenum habet in cornu[155]155
  Сено, – кричат, – на рогах у него (лат.; Гораций. Сатиры, I, IV, 34; пер. М. Дмитриева). В Древнем Риме сено или солому насаживали на рога злых быков, дабы побудить окружающих к осторожности; Бальзак обыгрывает тему рогов в другом, более фривольном ее значении.


[Закрыть].

Меж тем именно среди упомянутых четырехсот тысяч порядочных женщин придется нам с фонарем искать добродетельных француженок!.. В самом деле, наша брачная статистика позволила нам исключить из рассмотрения только тех особ, которыми общество не занимается всерьез. Разве не верно, что во Франции число порядочных людей, людей хорошего тона, не превышает трех миллионов, из коих один миллион составляют наши холостяки, пятьсот тысяч – порядочные женщины, пятьсот тысяч – мужья, а последний миллион – вдовы, дети и девицы?

Что же в таком случае удивительного в знаменитой строке Буало?[156]156
  Буало, вообще известный своим весьма скептическим отношением к добродетелям женского пола, в десятой сатире иронически замечает, что в Париже можно отыскать целых трех верных жен.


[Закрыть] Строка эта отнюдь не является гиперболой и просто-напросто доказывает, что поэт глубоко постиг те непреложные факты, которые математически обоснованы в наших скорбных Размышлениях.

Но ведь добродетельные женщины существуют!

Да, ибо есть женщины, на чью добродетель никто не покушался, и те, что умерли при первых родах (если, конечно, они вышли замуж девственницами).

Да, ибо есть женщины уродливые, как Кайфакатадари из «Тысячи и одной ночи»[157]157
  Бальзак очень высоко ценил арабские сказки «Тысячи и одной ночи» и даже называл совокупность своих произведений «Тысячей и одной сказкой западного мира» (см.: OC. T. X. P. 1217), однако в данном случае он указал источник неверно: уродливая героиня по имени Кайфакатадари действует в сборнике персидских сказок «Тысяча и один день», впервые вышедших по-французски в переводе Пети де Лакруа в 1710–1712 годах, в сказке «История принца Фадлаллаха» (день пятьдесят третий); имя снабжено переводом в примечании: «чудовище».


[Закрыть].

Да, ибо есть женщины, которых Мирабо назвал «феями огурцов»[158]158
  Граф Оноре-Габриэль Рикети де Мирабо (1749–1791), прежде чем стать знаменитым революционным трибуном, был не менее знаменитым героем любовных интриг и автором эротических сочинений, которые Бальзак хорошо знал. «Фея огурцов, чью душу породили три фурии, – иначе говоря, богомолка» упомянута в одной из его писем к возлюбленной, Софи Монье, урожденной Рюффе, которую он похитил из дома мужа, маркиза де Монье, и за это в 1777–1780 годах отбывал заключение в Венсенском замке (Mirabeau. T. 3. P. 13); письма эти были изданы посмертно, в 1792 году, под названием «Собственноручные письма Мирабо, писанные из донжона Венсенского замка в 1777, 1778, 1779 и 1780 годах, содержащие все подробности его частной жизни, его злоключений и его любви к Софи Рюффе, маркизе де Монье». Образец эротической прозы Мирабо см. в кн.: Либертинская проза. С. 341–431.


[Закрыть], женщины, чье тело состоит из атомов, точь-в-точь похожих на атомы, составляющие корни земляничного куста и кувшинки[159]159
  Древние медицинские и естественно-научные трактаты утверждали, что корни и семена кувшинки ослабляют любовное желание и даже порождают бесплодие.


[Закрыть]; впрочем, внешность обманчива!..

Вдобавок, к чести нашего века, нельзя не признать, что, с тех пор как мы стали свидетелями реставрации нравственности и религии, то там, то сям попадаются женщины столь высоконравственные, столь набожные, столь ревностно исполняющие свой долг, столь прямые, столь чопорные, столь непреклонные, столь добродетельные, что… что сам дьявол не осмелился бы бросить взгляд в их сторону; они живут под охраной четок, часословов и духовников… Тссс![160]160
  Бальзак насмехается над чересчур активной пропагандой католической религии во французском обществе во время эпохи Реставрации, особенно в правление Карла Х (1824–1830).


[Закрыть]