Текст книги "Мелкие неприятности супружеской жизни (сборник)"

«Когда я пишу и говорю о себе в единственном числе, я словно бы завязываю с читателем разговор, я даю ему возможность исследовать, спорить, сомневаться и даже смеяться, но стоит мне вооружиться грозным МЫ, как я начинаю проповедовать, а читателю остается лишь повиноваться» (Брийа-Саварен. Предисловие к «Физиологии вкуса»)[85]85
  Брийа-Саварен в «Физиологии вкуса» общается с читателем как всезнающий и всемогущий Профессор (как уже говорилось, именно так, в третьем лице, он себя и аттестует). См. подробнее: Мильчина В. А. Гримо де Ла Реньер и Брийа-Саварен: два маршрута в бессмертие // А. М. П. Памяти А. М. Пескова. М., 2013. С. 396–409.


[Закрыть].

5 декабря 1829 года

Часть первая
Общие положения

Мы будем возвышать голос против безрассудных законов, но до тех пор, пока их не изменят, будем слепо им повиноваться.

Дидро. Добавление к «Путешествию Бугенвиля»[86]86
  Французский мореплаватель Луи-Антуан, граф де Бугенвиль (1729–1811) выпустил в 1771 году книгу «Кругосветное путешествие», на которую Дени Дидро (1713–1784) отозвался статьей «Добавление к „Путешествию Бугенвиля“», имеющей подзаголовок «Диалог между А и Б о бесполезности связывания нравственных идей с физическими действиями, которые таковых не подразумевают» (опубл. 1796).


[Закрыть]

Физиология, чего ты хочешь от меня?

Хочешь ли ты доказать, что супружеские узы соединяют на всю жизнь мужчину и женщину, не знающих друг друга?

Что цель жизни – страсть, а никакой страсти не устоять против брака?

Что брак – установление, необходимое для поддержания порядка в обществе, но противное законам природы?

Что очень скоро все французы в один голос потребуют возвратить им право прибегать к разводу, этому восхитительному лекарству, хотя бы на время избавляющему от супружеских невзгод?[87]87
  Развод был узаконен во Франции во время Революции (1792); в 1816 году, после возвращения Бурбонов, право на развод было отменено; разрешалось только раздельное проживание супругов. Несмотря на неоднократные предложения различных депутатов, восстановлен развод был лишь в 1884 году.


[Закрыть]

Что, несмотря на все его изъяны, брак – первый источник собственности?

Что он предоставляет правительствам бесчисленное множество залогов их прочности?

Что в союзе двух существ, решившихся вместе сносить тяготы жизни, есть нечто трогательное?

Что в зрелище двух воль, движимых одной мыслью, есть нечто смешное?

Что с женщиной, вступившей в брак, обходятся как с рабыней?

Что на свете нет браков совершенно счастливых?

Что брак чреват страшными преступлениями, многие из которых мы даже не в силах вообразить?

Что верности не существует; во всяком случае, мужчины на нее не способны?

Что, проведя расследование, можно было бы выяснить, насколько больше передача имущества по наследству сулит хлопот, чем выгод?

Что адюльтер приносит больше зла, чем брак – добра?

Что женщины изменяют мужчинам с самого начала человеческой истории, но эта цепь обманов не смогла разрушить институт брака?

Что законы любви связуют двоих так крепко, что никакому человеческому закону не под силу их разлучить?

Что наряду с браками, заключенными в мэрии, существуют браки, зиждущиеся на зове природы, на пленительном сходстве или решительном несходстве мыслей, а также на телесном влечении, и что, стало быть, небо и земля постоянно противоречат одно другому?

Что встречаются мужья высокого роста и великого ума, чьи жены изменяют им с любовниками низкорослыми, уродливыми и безмозглыми?

Ответ на каждый из этих вопросов мог бы составить отдельную книгу, однако книги уже написаны, а вопросы встают перед людьми вновь и вновь.

Чего же ты хочешь от меня, Физиология?

Откроешь ли ты мне новые принципы? Станешь ли расхваливать общность жен? Ликург и иные греческие племена, татары и дикари испробовали этот способ[88]88
  Ликург, мифический древнеспартанский законодатель, «счел разумным и правильным, чтобы, очистив брак от всякой разнузданности, спартанцы предоставили право каждому достойному гражданину вступать в связь с женщинами ради произведения на свет потомства, и научил сограждан смеяться над теми, кто мстит за подобные действия убийством и войною, видя в супружестве собственность, не терпящую ни разделения, ни соучастия. ‹…› если честному человеку приходилась по сердцу чужая жена, плодовитая и целомудренная, он мог попросить ее у мужа, дабы, словно совершив посев в тучной почве, дать жизнь добрым детям, которые будут кровными родичами добрых граждан» (Плутарх. Ликург, XV; Т. 1. С. 65; пер. С. Маркиша).


[Закрыть].

Или ты полагаешь, что женщин следует держать взаперти? Турки прежде поступали именно так, а нынче начинают предоставлять своим подругам свободу.

Быть может, ты скажешь, что дочерей надобно выдавать замуж без приданого и без права наследовать состояние родителей?.. Английские литераторы и моралисты доказали, что это, наряду с разводом, самое верное основание счастливых браков.

А может быть, ты убеждена, что каждой семье необходима своя Агарь?[89]89
  Агарь – египтянка, служанка Сары, жены Авраама; по причине бесплодия Сары Авраам «вошел к Агари, и она зачала» (Быт. 16:4).


[Закрыть] Но для этого нет нужды менять законы. Статья Кодекса, грозящая жене карами за измену мужу в любой точке земного шара и осуждающая мужа, лишь если наложница живет с ним под одной крышей, негласно поощряет мужчин заводить себе любовниц вне дома.

Санчес рассмотрел все возможные нарушения брачных устоев; больше того, он обсудил законность и уместность каждого удовольствия, исчислил все нравственные, религиозные, плотские обязанности супругов; одним словом, если издать его фолиант, озаглавленный «Dе Matrimonio»[90]90
  «О браке» (1602) – труд испанского иезуита, богослова и правоведа Томаса Санчеса (1550–1610), «который, сидя в мраморном кресле, написал свою знаменитую книгу „De Matrimonio“, где с замечательным пониманием законов, правящих брачным союзом, подвергает все прихоти сладострастия суду церковного трибунала и приговору господ исповедников» (Предисловие к первому изданию «Шагреневой кожи» // Бальзак/15. Т. 15. С. 434; пер. Р. Линцер).


[Закрыть], форматом ин-октаво, получится добрая дюжина томов.

Куча правоведов в куче трактатов рассмотрела всяческие юридические тонкости, связанные с институтом брака. Существуют даже сочинения, посвященные освидетельствованию пригодности супругов к исполнению супружеских обязанностей.

Легионы врачей произвели на свет легионы книг о браке в его отношении к хирургии и медицине.

Следовательно, в девятнадцатом столетии «Физиология брака» обречена быть либо посредственной компиляцией, либо сочинением глупца, написанным для других глупцов: дряхлые священники, вооружившись золочеными весами, взвесили на них малейшие прегрешения; дряхлые правоведы, нацепив очки, разделили эти прегрешения на виды и подвиды; дряхлые врачи, взявшись за скальпель, разбередили с его помощью все мыслимые раны; дряхлые судьи, взгромоздившись на свои седалища, рассмотрели все неисправимые пороки; целые поколения испустили крик радости или горя; каждый век подал свой голос; Святой Дух, поэты и прозаики взяли на заметку все, от Евы до Троянской войны, от Елены до госпожи де Ментенон, от супруги Людовика XIV до Современницы[91]91
  Франсуаза, маркиза де Ментенон (урожд. д’Обинье; 1635–1719) – фаворитка, а затем морганатическая супруга Людовика XIV, который вступил в этот брак после смерти своей законной жены, королевы Марии-Терезии Австрийской (1638–1683). Современница – псевдоним, под которым в 1827 году в Париже были выпущены восьмитомные мемуары авантюристки Иды де Сент-Эльм (1778–1845).


[Закрыть].

Чего же ты хочешь от меня, Физиология?

Не хочешь ли ты, часом, порадовать меня более или менее мастерскими картинами, призванными доказать, что мужчина женится:

из Амбициозности… впрочем, это всем известно;

из Бережливости – желая положить конец тяжбе;

из Веры, что жизнь прошла и пора поставить точку;

из Глупости, как юнец, наконец-то вырвавшийся из коллежа;

из Духа противоречия, как лорд Байрон[92]92
  В биографии Байрона, написанной Луизой Свентон Беллок, причины его женитьбы описываются следующим образом: «Однажды он услыхал о стихах, которые одна юная особа сочинила против него и его сочинений. То была мисс Милбенк, единственная дочь Ральфа Милбенка, баронета. Лорд Байрон не был с ней знаком, но ему ее описали как особу, наделенную множеством совершенств и талантов. Она нападала на автора даже больше, чем на его произведения. ‹…› Подруги ее утверждали, что Байрон вызывает у нее непреодолимое отвращение и что она считает его чудовищем. Этот вызов пробудил тщеславие Байрона. Он прочел стихи, нашел их довольно острыми и загорелся целью быть представленным особе, которая так дурно о нем отзывается» (Belloc L. S. Lord Byron. Paris, 1824. T. 1. P. 55–56).


[Закрыть];

из Естественного стремления выполнить волю покойного дядюшки, завещавшего племяннику в придачу к состоянию еще и невесту;

из Жизненной мудрости – что и по сей день случается с доктринерами[93]93
  Доктринеры – группа мыслителей и политических деятелей, сторонников конституционной монархии, образовавшаяся в 1820-е годы; слово «доктринеры», однако, употреблялось и в более широком смысле, для обозначения людей рассудительных и склонных к философствованию.


[Закрыть];

из Злости на неверную любовницу;

из Истовой набожности, как герцог де Сент-Эньян, не желавший погрязать в грехе[94]94
  Поль де Бовилье, герцог де Сент-Эньян (1684–1776) выделялся среди придворных Людовика XIV честностью и простотою нрава.


[Закрыть];

из Корысти – от нее не свободен, пожалуй, ни один брак;

из Любви – дабы навсегда от нее излечиться;

из Макиавеллизма – дабы незамедлительно завладеть имуществом старухи;

из Необходимости дать имя нашему сыну;

из Опасения остаться в одиночестве по причине своего уродства;

из Признательности – при этом отдавая куда больше, чем получил;

из Разочарования в прелестях холостяцкой жизни;

из Скудоумия – без этого не обходится;

из Турецкой обстоятельности;

из Уважения к обычаям предков;

из Филантропических побуждений, дабы вырвать девушку из рук матери-тиранки;

из Хитрости, дабы ваше состояние не досталось алчным родственникам;

из Честолюбия, как Жорж Данден[95]95
  Жорж Данден – персонаж одноименной комедии Мольера (1668), крестьянин, женившийся на дворянке.


[Закрыть];

из Щепетильности, ибо барышня не устояла.

(Желающие могут без труда приискать употребление оставшимся буквам алфавита[96]96
  Ср. аналогичный алфавитный список определений любви («любовь есть, несомненно, одно из самых Ажитирующих, Беспокоящих, Волнующих, Горячащих, Дьявольских дел в жизни…» и проч.) у Л. Стерна в романе «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена» (1759–1767, т. VIII, гл. XIII; Стерн. С. 460–461; пер. А. Франковского; Sterne-2. P. 387–388). Бальзак, высоко ценивший Стерна, по всей вероятности, взял за образец этот перечень. Бальзак пользовался французским изданием Полного собрания сочинений Стерна в четырех томах, выпущенным «обществом литераторов» в Париже в 1818 году (Sterne L. Œuvres complètes. Nouvelle édition. Paris: Ledoux et Tenré, 1818; см.: Tilby. P. 248); мы здесь и ниже даем цитаты из Стерна по русскому переводу Франковского, отличающемуся от французского перевода лишь очень незначительно, но приводим также и ссылки на то французское издание, которое было в руках у Бальзака.


[Закрыть].)

Впрочем, все перечисленные случаи уже описаны в тридцати тысячах комедий и в сотне тысяч романов.

Физиология, спрашиваю тебя в третий и последний раз, чего ты хочешь от меня?

Дело-то ведь избитое, как уличная мостовая, привычное, как скрещение дорог. Мы знаем о браке куда больше, чем о евангельском Варавве[97]97
  Варавва – преступник, отпущенный Понтием Пилатом в честь праздника Пасхи вместо Христа (Мф. 27:15–26).


[Закрыть]; все древние идеи, с ним связанные, обсуждаются в литературе испокон веков, и нет такого полезного совета и такого вздорного проекта, которые не нашли бы своего автора, типографа, книгопродавца и читателя.

Позвольте мне сказать вам, по примеру нашего общего учителя Рабле: «Сохрани вас Господи и помилуй, добрые люди! Где вы? Я вас не вижу. Дайте-ка я нос оседлаю очками. А-а! Теперь я вас вижу. Все ли в добром здравии – вы сами, ваши супруги, ваши детки, ваши родственники и домочадцы? Хорошо, отлично, рад за вас»[98]98
  В обращениях к читателям Бальзак цитирует предисловия Рабле к разным книгам «Гаргантюа и Пантагрюэля» (в частности, к четвертой и третьей), создавая из этих раблезианских формул своеобразный центон. Здесь и далее цитаты из Рабле даются в переводе Н. М. Любимова.


[Закрыть].

Но я пишу не для вас. Коль скоро у вас взрослые дети, с вами все ясно.

«Добрые люди, достославные пьяницы и вы, досточтимые подагрики, и вы, неутомимые пенкосниматели, и вы, ядреные молодцы, которые пантагрюэлизируете дни напролет, и держите взаперти хорошеньких птичек, и не пропускаете ни третьего, ни шестого, ни девятого часа, ни вечерни, ни повечерия, и ничего не пронесете мимо рта и впредь».

Физиология обращена не к вам, вы ведь не женаты. Аминь!

«Вы, чертовы капюшонники, неповоротливые святоши, распутные ханжи, портящие воздух коты и прочие особы, напялившие для обмана добрых людей маскарадное платье!.. – прочь с дороги, осади назад! чтоб вашего духу здесь не было, безмозглые твари!.. Убирайтесь ко всем чертям! Клянусь дьяволом, неужели вы еще здесь?»

Пожалуй, со мной останутся только добрые души, любящие посмеяться. Не те плаксы, которые чуть что бросаются топиться в стихах и в прозе, которые воспевают болезни в одах, сонетах и размышлениях, не бесчисленные мечтатели-пустозвоны, но немногие древние пантагрюэлисты, которые долго не раздумывают, если представляется возможность выпить и посмеяться, которым по нраву рассуждения Рабле о горохе в сале, cum commentо[99]99
  В главе «От автора», открывающей первую книгу «Гаргантюа и Пантагрюэля», Рабле упоминает «потешные заглавия» книг, якобы им написанных, в том числе «О достоинствах гульфиков» и «Горох в сале cum commento», то есть «с комментариями». О пантагрюэлистах см. примеч. 44.


[Закрыть], и о достоинствах гульфиков, люди премудрые, стремительные в гоне, бесстрашные в хватке и уважающие лакомые книги.

С тех пор как правительство изыскало способ взимать с нас налоги в полтораста миллионов, смеяться над правительством уже нет мочи. Папцы и епископцы, священцы и священницы[100]100
  Иронические именования священнослужителей заимствованы из Рабле (кн. V, гл. 2).


[Закрыть] еще не так сильно разбогатели, чтобы мы могли выпивать у них; одна надежда, что святой Михаил, прогнавший дьявола с небес, вспомнит о нас, вот тогда того и гляди будет и на нашей улице праздник! Пока же единственным предметом для смеха остается во Франции брак. Последователи Панурга[101]101
  Здесь Панург упоминается не только как насмешник и любитель шуток, но и как герой глав, где обсуждается вопрос, следует ли ему жениться (кн. III, гл. IX и след.).


[Закрыть], не надобно мне иных читателей, кроме вас. Вы умеете вовремя взяться за книгу и вовремя ее отбросить, умеете радоваться жизни, понимать все с полуслова и высасывать из кости капельку мозга[102]102
  Еще одна реминисценция из Рабле (пролог первой книги).


[Закрыть].

Люди, рассматривающие все в микроскоп, видящие не дальше собственного носа, одним словом, цензоры – все ли они сказали, все ли обозрели? Произнесли ли они свой приговор книге о браке, которую так же невозможно написать, как невозможно склеить разбитый вдребезги кувшин?

– Да, мэтр-сумасброд. Как ни крути, а из брака не выйдет ничего иного, кроме наслаждения для холостяков и хлопот для мужей. Это правило вечно. Испиши хоть миллион страниц, другого не придумаешь.

И все же вот мое первое утверждение: брак – война не на жизнь, а на смерть, перед началом которой супруги испрашивают благословения у Неба, ибо вечно любить друг друга – дерзновеннейшее из предприятий; тотчас вслед за молениями разражается битва, и победа, то есть свобода, достается тому, кто более ловок.

Допустим. Но что же тут нового?

Дело вот в чем: я обращаюсь к мужьям прежним и нынешним, к тем, кто, выходя из церкви или из ратуши, льстит себя надеждой, что их жены будут принадлежать им одним, к тем, кто, повинуясь неописуемому эгоизму либо неизъяснимому чувству, говорит при виде чужих несчастий: «Со мной этого не случится!»

Я обращаюсь к морякам, которые, не раз бывши свидетелями кораблекрушений, снова и снова пускаются в плавание, к тем холостякам, которые осмеливаются вступать в брак, хотя им не раз доводилось губить добродетель чужих жен. Вот, например, история вечно новая и вечно древняя!

Юноша, а может быть, и старик, влюбленный, а может быть, и нет, только что подписавший брачный контракт и выправивший в мэрии все бумаги, по всем законам земным и небесным получает в жены юную девушку с пышными кудрями, черными влажными глазами, маленькими ножками, прелестными тонкими пальчиками, алыми губками и зубками цвета слоновой кости, прекрасно сложенную, трепетную, аппетитную и обольстительную, белоснежную, словно лилия, блистающую всеми мыслимыми красотами: ее опущенные долу ресницы подобны короне ломбардских королей, ее лицо свежо, как венчик белой камелии, и румяно, как лепестки красной; девственные ланиты ее покрыты едва заметным пушком, словно нежный, только что созревший персик; под светлой кожей бежит по голубым венам жаркая кровь; она жаждет жизни и дарует жизнь; вся она – радость и любовь, прелесть и наивность. Она любит своего супруга или по крайней мере полагает, что любит…

Влюбленный муж клянется в сердце своем: «Эти глаза будут смотреть на одного меня, эти робкие уста будут говорить о любви одному мне, эта нежная рука будет одарять заветными сокровищами сладострастия лишь меня одного, эта грудь будет вздыматься лишь при звуках моего голоса, эта спящая душа очнется лишь по моему велению; лишь мне дозволено будет запускать пальцы в эти шелковистые пряди, лишь я смогу в беспамятстве гладить эту трепетную головку. Я заставлю Смерть бодрствовать подле моего изголовья и преграждать чужакам-грабителям доступ к моему брачному ложу; сей трон страсти потонет в крови – либо в крови безрассудных наглецов, либо в моей собственной. Покой, честь, блаженство, отеческая привязанность, благополучие моих детей – все зависит от неприступности моей опочивальни, и я буду защищать ее, как защищает львица своих детенышей. Горе тому, кто вторгнется в мое логово!»

Ну что ж, храбрый атлет, мы рукоплещем твоей решимости. До сей поры ни один геометр не осмелился нанести долготы и широты на карту супружеского моря. Многоопытные мужья не дерзнули обозначить мели, рифы, подводные камни, бризы и муссоны, линию берега и подводные течения, погубившие их суда, – так стыдились они постигшего их крушения. Женатым странникам недоставало путеводителя, компаса… их призвана заменить эта книга.

Не говоря уже о бакалейщиках и суконщиках, существует множество людей, которым недосуг вникать в скрытые побуждения, движущие их женами; предложить им подробную классификацию всех секретов брака – долг человеколюбия; хорошо составленное оглавление позволит им постигать движения сердца их жен, подобно тому как таблица логарифмов позволяет им перемножать числа.

Итак, что скажете? Разве можете вы не признать, что помешать женам обманывать мужей – предприятие неслыханное, за которое не отважился еще взяться ни один философ? Разве это не всем комедиям комедия? Разве это не другое speculum vitae humanae[103]103
  Зеркало жизни человеческой (лат.); латинское выражение speculum vitae входит в состав названий многих средневековых и возрожденческих сочинений. В двух текстах, подписанных другими авторами, но, судя по всему, инспирированных, если не продиктованных самим Бальзаком, к его творчеству применено сходное выражение со словом speculum: в предисловии к «Философским романам и повестям» Бальзака (1831) за подписью Филарета Шаля говорится, что «душа поэта есть зеркало мира», причем фраза эта приписана Лейбницу, а в предисловии к «Философским этюдам» (1835) за подписью Феликса Давена сказано, что Бальзак задумал сотворить гигантское speculum mundi (зеркало мира); см.: CH. T. X. P. 1193, 1209.


[Закрыть]? Долой вздорные вопросы, которым мы в этом Размышлении произнесли справедливый приговор. Сегодня в морали, как и в точных науках, потребны факты, наблюдения. Мы их представим.

Для начала вникнем в истинное положение дел, взвесим силы обеих сторон. Прежде чем снабдить нашего воображаемого победителя оружием, подсчитаем число его врагов, тех казаков, которые мечтают завоевать его родной уголок.

Плыви с нами, кто хочет, смейся, кто может. Сняться с якоря, поднять паруса! Вы знаете исходную точку. Это – великое преимущество нашей книги перед многими другими.

Что же до нашей прихоти, заставляющей нас смеяться плача и плакать смеясь, подобно тому как божественный Рабле пил, когда ел, и ел, когда пил; что же до нашей мании соединять на одной странице Гераклита с Демокритом[104]104
  Первый из этих древнегреческих философов оплакивал несовершенство мира, а другой над ним смеялся.


[Закрыть], писать, не заботясь ни о слоге, ни о смысле… если кому-то из членов экипажа это не по нраву, долой с корабля всю эту братию: стариков, чьи мозги заплыли жиром, классиков, не вышедших из пелен, романтиков, закутанных в саван[105]105
  В споре классиков и романтиков – главном литературном событии 1820-х годов во Франции – Бальзак не желает становиться ни на одну из сторон; он скептически относится и к «впавшим в детство» старцам-классикам, и к погрязшим в меланхолических жалобах романтикам; ср. издевательства над элегическими клише в предисловии к первому изданию «Шагреневой кожи» (1831): «Не так давно публика отказалась сочувствовать больным и выздоравливающим юношам и сладостным сокровищам меланхолии, таящимся в литературном убожестве. Она сказала „прощай“ всем печальным, всем прокаженным, всем томным элегиям» (Бальзак/15. Т. 15. С. 439; пер. Р. Линцер).


[Закрыть], – и полный вперед!

Изгнанные, возможно, поставят нам в вину, что мы уподобляемся людям, которые с радостным видом заявляют: «Я расскажу вам анекдот, над которым вы посмеетесь вволю!..» Ничего подобного: брак – дело нешуточное! Разве вы не догадались, что мы смотрим на брак как на легкое недомогание, от которого никто не защищен, и что книга наша – ученый труд, посвященный этой болезни?

– Однако вы с вашим кораблем или вашей книгой напоминаете тех кучеров, которые, отъезжая от станции, вовсю хлопают кнутом только потому, что везут англичан. Не успеете вы проскакать во весь опор и половину лье, как уже остановитесь подтянуть постромки или дать роздых лошадям. К чему трубить в трубы, еще не одержав победы?

– Эх, дражайшие пантагрюэлисты[106]106
  Пантагрюэлисты – это, по определению Рабле, люди, достойные читать его книгу, иначе говоря, предпочитающие «жить в мире, в радости, в добром здравии, пить да гулять» (кн. II, гл. 34).


[Закрыть], нынче, чтобы добиться успеха, довольно притязать на него; а поскольку, возможно, великие творения в конечном счете суть не что иное, как незначительные идеи, облеченные в пространные фразы, я не понимаю, отчего бы мне не обзавестись лаврами, хотя бы для того, чтобы украсить соленые окорока, под которые так славно пропустить стаканчик!.. Минуточку, капитан! Прежде чем пуститься в плавание, дадим одно маленькое определение.

Читатели, поскольку на страницах этой книги, как и в светских гостиных, вы будете время от времени сталкиваться со словами «добродетель» и «добродетельная женщина», условимся об их значении: добродетелью мы называем ту покладистость, с которой жена скрепя сердце отдает это сердце мужу; исключения составляют редкие случаи, когда этому слову придается общеупотребительный смысл; отличить одно от другого читателям поможет природная сообразительность.

Вот уже два десятка лет, как власти стараются определить, сколько гектаров французской земли занято лесами, сколько – лугами и виноградниками, сколько оставлено под паром. Ученые мужи пошли дальше: они пожелали узнать число животных той или иной породы. Больше того, они подсчитали кубометры дров, килограммы говядины, литры вина, число яблок и яиц, истребляемых парижанами. Но ни честь тех мужчин, что уже вступили в брак, ни интересы тех, кто только готовится это сделать, ни мораль и совершенствование человеческих установлений еще не побудили ни одного статистика заняться подсчетом числа населяющих Францию порядочных женщин. Как! Французское министерство сможет при необходимости сообщить, каким количеством солдат и шпионов, чиновников и школьников оно располагает, но спросите его о добродетельных женщинах… и что же? Если французскому королю явится шальная мысль искать августейшую супругу среди своих подданных, министры не сумеют даже указать ему общее число белых овечек, из которых он мог бы ее выбрать; придется учреждать какой-нибудь конкурс добродетели, а это просто смешно.

Неужели не только политике, но и нравственности нам следует учиться у древних? Из истории известно, что Артаксеркс, пожелав взять жену из числа дочерей Персии, выбрал Эсфирь, самую добродетельную и самую прекрасную. Следовательно, его министры знали способ снимать сливки с подданных. К несчастью, Библия, столь ясно толкующая обо всех вопросах супружеской жизни, не дает нам никаких наставлений касательно выбора жены.

Попробуем восполнить пробелы, оставленные государственными чиновниками, и произвести перепись женского населения Франции. Мы обращаемся ко всем, кто печется об общественной нравственности, и просим их быть нашими судьями. Мы постараемся выказать в подсчетах довольно великодушия, а в рассуждениях – довольно точности, чтобы все читатели согласились с результатами наших исследований.

Считается, что во Франции примерно тридцать миллионов жителей.

Иные естествоиспытатели уверяют, что женщин на свете больше, чем мужчин, однако, поскольку многие статистики придерживаются противоположного мнения, положим, что женщин во Франции пятнадцать миллионов.

Прежде всего исключим из названного числа примерно девять миллионов созданий, которые на первый взгляд очень похожи на женщин, но которых по здравом размышлении придется сбросить со счетов.

Объяснимся.

Естествоиспытатели полагают, что человек – один-единственный вид, входящий в семейство Двуруких, как то и указано на странице 16 «Аналитической зоологии» Дюмериля; только Бори Сен-Венсан счел нужным, полноты ради, прибавить к этому виду еще один – Орангутанга[108]108
  «Аналитическая зоология, или Естественный метод классификации животных» Андре-Мари-Констана Дюмериля (1774–1860) вышла в 1806 году; Жан-Батист Бори Сен-Венсан (правильно: Бори де Сен-Венсан; 1780–1846) редактировал «Классический словарь естественной истории», в восьмом томе которого, вышедшем в 1825 году, была помещена статья «Человек», послужившая источником Бальзаку. Тезис о том, что «женщины-орангутанги» не достойны любви мужчин, вызвал несогласие у некоторых читательниц Бальзака; одна из них писала ему в 1837 году: «Знайте, эти женщины, которых вы относите к разряду орангутангов, понимают и чувствуют, быть может, куда сильнее, чем ваши богини из будуаров» (цит. по: Lackner M. Donner une voix aux femmes: Balzac et ses lectrices // AB 2008. Paris, 2008. P. 225).


[Закрыть].

Если зоологи видят в нас не более чем млекопитающее, у которого имеются тридцать два позвонка, подъязычная кость и больше извилин в полушариях мозга, чем у любого другого существа; если для них все различия между людьми объясняются воздействием климата, породившим пятнадцать разновидностей этой особи, научные названия которых я не считаю нужным перечислять, то творец Физиологии вправе сам делить людей на виды и подвиды в соответствии с их умственными способностями, нравственными свойствами и имущественным положением.

Так вот, девять миллионов существ, о которых мы говорим, на первый взгляд совершенно схожи с человеком, как его описывают зоологи: у них есть подъязычная кость, клювовидный и плечевой отростки лопатки, а также скуловая дуга, поэтому господа зоологи имеют полное право причислить их к разряду Двуруких, но вот увидеть в них женщин – на это автор нашей Физиологии не согласится ни за что на свете.

Для нас и для тех, кому предназначена эта книга, женщина – редкая разновидность человеческого рода, физиологические свойства которой мы вам сейчас назовем.

Женщина в нашем понимании – плод особых стараний мужчин, не пожалевших на усовершенствование ее породы ни золота, ни нравственного тепла цивилизации. Первый отличительный признак женщины – белизна, нежность и шелковистость кожи. Женщина чрезвычайно чистоплотна. Пальцам ее подобает касаться лишь предметов мягких, пушистых, благоуханных. Подобно горностаю, она способна умереть от горя, если кто-то запятнает ее белые одежды. Она обожает расчесывать свои кудри и опрыскивать их духами, аромат которых пьянит и дурманит, холить свои розовые ноготки и придавать им миндалевидную форму, как можно чаще совершать омовения, погружая свое хрупкое тело в воду. Ночью она может покоиться лишь на мягчайших пуховиках, днем – лишь на диванах, набитых волосом, причем излюбленное ее положение – горизонтальное. Голос у нее трогательный и нежный, движения исполнены изящества. Разговаривает она с изумительной непринужденностью. Она не занимается никаким тяжелым трудом и тем не менее, несмотря на внешнюю слабость, на удивление легко сносит иное бремя. Она боится солнца и защищает себя от его лучей с помощью самых хитроумных приспособлений. Ходить для нее – тяжелый труд; ест ли она что-нибудь? это загадка; отправляет ли какие-нибудь иные потребности? это тайна. Бесконечно любопытная, она легко покоряется всякому, кто сумеет скрыть от нее самый мелкий пустяк, ибо ум ее нуждается в поисках неведомого. Ее религия – любовь; она помышляет лишь о том, как понравиться своему возлюбленному. Быть любимой – цель всех ее поступков, возбуждать желание – цель всех ее жестов. Поэтому она вечно ищет способов блеснуть; она может существовать лишь в атмосфере изящества и элегантности; для нее юная индианка прядет невесомый пух тибетских коз, для нее Тарар ткет воздушные покрывала, для нее брюссельские мастерицы плетут чистейшие и тончайшие кружева, визапурские искатели драгоценностей похищают из недр земли сверкающие каменья, а севрские умельцы золотят белый фарфор[109]109
  Тарар – город на юго-востоке Франции, центр текстильной промышленности; Визапур – город в Индии, центр добычи алмазов.


[Закрыть]. Днем и ночью она мечтает о новых украшениях, неусыпно следит за тем, чтобы платья ее были накрахмалены, а косынки наброшены изящно. Незнакомцам, чьи почести ей льстят, чьи желания ее чаруют, пусть даже незнакомцы эти ей глубоко безразличны, она является во всем блеске своей красоты и свежести. Часы, не занятые попечениями о собственной внешности и утехами сладострастия, она посвящает пению мелодичнейших арий: для нее композиторы Франции и Италии сочинили пленительнейшие из концертов, а неаполитанские музыканты запечатлели в музыке струн гармонию души. Говоря короче, такая женщина – царица мира и рабыня желания. Она опасается замужества, ибо оно может испортить талию, но соглашается на него, ибо оно сулит счастье. Детей она рожает по чистой случайности, а когда они вырастают, прячет их от света.

Разве перечисленные нами свойства, выбранные наугад из тысячи других, присущи тем созданиям, чьи руки черны, как у обезьян, а дубленые щеки напоминают пергаменты старинного парижского парламента; тем, чье лицо выжжено солнцем, а шея морщиниста, как у индюка; тем, кто носит лохмотья, чей голос хрипл, ум ничтожен, запах невыносим; тем, кто мечтает лишь о куске хлеба, кто, не разгибая спины, мотыжит, боронит, ворошит сено, подбирает колоски, убирает хлеб, замешивает тесто, треплет пеньку; тем, кто живет в норах, едва прикрытых соломой, вперемешку со скотом, детьми и мужчинами; тем, наконец, кому не важно, от кого рожать детей? Единственное призвание этих существ – произвести на свет как можно больше сыновей и дочерей, обреченных влачить жизнь в нищете; что же до любви, она для них если и не труд, подобный полевым работам, то всегда – предмет торга[110]110
  Это нелицеприятное описание женщин из простонародья восходит, скорее всего, к знаменитому отрывку из «Характеров» (1688) Жана де Лабрюйера: «Порою на полях мы видим каких-то диких животных мужского и женского пола: грязные, землисто-бледные, спаленные солнцем, они склоняются к земле, копая и перекапывая ее с несокрушимым упорством; они наделены, однако, членораздельной речью и, выпрямляясь, являют нашим глазам человеческий облик; это и в самом деле люди» (О человеке. § 128; пер. Ю. Корнеева и Э. Линецкой).


[Закрыть].

Увы! если на свете есть лавочницы, которые проводят дни между сальной свечкой и сахарной головой, фермерши, которые доят коров, страдалицы, которые трудятся на фабриках или, словно вьючные животные, бредут по дорогам с корзинами, мотыгами и лотками; если, к несчастью, есть на свете целая толпа пошлых созданий, для которых жизнь души, блага образования, восхитительные сердечные бури – недостижимый рай, то сочинитель Физиологии не может не отнести их всех к разряду орангутангов, пусть даже природа даровала им подъязычную кость, клювовидный отросток лопатки и тридцать два позвонка! Мы пишем эту книгу лишь для людей праздных, для тех, у кого есть время и желание любить, для богачей, приобретших в свою собственность пылкие страсти, для умов, монопольно владеющих химерами. Да будет проклято все, что не животворится мыслью! Крикнем «ракá!» и даже «ракалия» всем, кто не горяч, не юн, не красив и не страстен[111]111
  Ракá – от арамейского «пустой человек»; см.: Мф. 5:22. Ракалия (от фр. racaille) – негодяй, подонок.


[Закрыть]. Таким образом мы выскажем вслух тайные чувства филантропов, умеющих читать и ездящих в карете. Разумеется, сборщик налогов, чиновник, законодатель и священник видят в наших девяти миллионах отверженных женского пола налогоплательщиц, просительниц, подданных и паству, однако человек чувствующий, философ из будуара[112]112
  В этом выражении соблазнительно увидеть ироническую отсылку к книге маркиза де Сада «Философия в будуаре» (1795) – ироническую, поскольку Бальзак ведет речь о «человеке чувствующем», у героев же Сада все чувства заменяет чувственность. В романе «Златоокая девушка», называя в числе безнравственных сочинений «книгу, названную именем горничной», Бальзак прямо отсылает осведомленных читателей к другому произведению маркиза де Сада – роману «Жюстина». Заметим, что в «Мелких неприятностях супружеской жизни» горничная, в соответствии с давней литературной традицией, тоже носит имя Жюстина. О некоторых других параллелях творчества Сада и Бальзака см.: Regard M. Balzac et Sade // AВ 1971. Paris, 1971. P. 3–10; Delon M. Le boudoir balzacien // AB 1998. Nouvelle série. № 19. Paris, 1998. P. 227–245 (в этой статье, хотя она полностью посвящена будуарам, «Физиология брака» не упоминается). Сопоставление одного из эпизодов романа «Кузина Бетта» (1846) с «Философией в будуаре» Сада см. в статье: Le Yaouanc M. Le plaisir dans les récits balzaciens // AB 1973. Paris, 1973. P. 202–203.


[Закрыть], хоть и не прочь отведать булочку, испеченную этими созданиями, не включит их, как мы уже сказали, в разряд Женщин. Женщинами такой философ почитает лишь тех особ, что могут внушить любовь; достойными внимания – лишь тех особ, которым тщательное воспитание сообщило священную способность мыслить, а праздная жизнь изострила воображение; наконец, подлинно живыми – лишь тех особ, чья душа ищет в любви наслаждений не только физических, но и духовных.

Заметим, однако, что девять миллионов парий женского пола то и дело производят на свет крестьяночек, которые, по странной случайности, вырастают прекрасными, как ангелы; красотки эти поселяются в Париже и других больших городах, где иные из них в конце концов превращаются в светских дам; впрочем, на две-три тысячи этих избранниц приходятся сотни тысяч других, чей удел – быть служанками либо предаваться мерзостному разврату. Все же мы включим деревенских маркиз де Помпадур в число женской половины общества[113]113
  Жанна-Антуанетта Пуассон (1721–1764), ставшая фавориткой Людовика XV и обязанная этому своим возвышением и, среди прочего, титулом маркизы де Помпадур, не была аристократкой по рождению: отец ее был сначала возчиком, а затем интендантом службы, снабжавшей Париж продовольствием.


[Закрыть].

Наш первый подсчет исходит из данных статистики, согласно которым Францию населяют восемнадцать миллионов бедняков, десять миллионов людей зажиточных и два миллиона богачей.

Итак, во Франции найдется всего шесть миллионов женщин, на которых мужчины, умеющие чувствовать, обращают, обращали и будут обращать внимание.

Взглянем на это избранное общество глазами философа. Мы вправе с большой долей вероятности предположить, что супруги, прожившие бок о бок два десятка лет, могут спать спокойно, не опасаясь, что их семейный покой нарушат преступная страсть и постыдное обвинение в прелюбодеянии. Поэтому из шести миллионов женщин следует вычесть примерно два миллиона дам, которые в высшей степени любезны, ибо успели к сорока годам узнать, что такое свет, но не способны взволновать ничье сердце и, следовательно, не подлежат нашему рассмотрению. Если, несмотря на всю свою любезность, эти дамы имеют несчастье не привлекать ничьего внимания, ими овладевает скука; они посвящают себя религии, кошечкам и собачкам и не оскорбляют своими прихотями никого, кроме Господа.

Согласно подсчетам Бюро долгот[114]114
  Бюро долгот, образованное декретом от 7 мессидора III года (25 июня 1795 года), с 1797 года выпускало ежегодники, где публиковались данные из области астрономии, метеорологии и статистики, а также информация о новейших научных открытиях.


[Закрыть], мы обязаны вычесть из общего числа женщин два миллиона чертовски хорошеньких маленьких девочек; постигая азы жизни, они в невинности своей играют с мальчишками, не подозревая, что юные «суплуги»[115]115
  Подражание детскому произношению, восходящее, по-видимому, к роману Ж. – Ж. Руссо «Юлия, или Новая Элоиза» (1761; ч. V, письмо XIV), где маленькая девочка употребляет то же искаженное слово (в оригинале mali вместо mari – муж).


[Закрыть], вызывающие сегодня их смех, завтра заставят их проливать слезы.

В результате всех предыдущих вычетов мы получаем цифру в два миллиона; какой рассудительный читатель не согласится, что на это число женщин приходится никак не меньше сотни тысяч бедняжек горбатых, некрасивых, чахоточных, рахитичных, больных, слепых, увечных, небогатых, хотя и превосходно воспитанных и по всем этим причинам остающихся в девицах, а вследствие этого ничем не оскорбляющих священные законы брака?

А разве станет кто-нибудь спорить с нами, если мы скажем, что еще четыреста тысяч девиц поступают в общину Святой Камиллы[116]116
  На самом деле речь идет о религиозном ордене Святого Камилла, основанном во второй половине XVI века итальянским священником Камиллом де Леллисом (1550–1614) для помощи больным; во Франции община сестер Святого Камилла возникла при Империи.


[Закрыть], делаются монахинями, сестрами милосердия, гувернантками, компаньонками и проч.? К этому священному воинству мы приплюсуем тех юных особ, что уже слишком великовозрастны, чтобы играть с мальчишками, но еще слишком молоды для того, чтобы обзавестись венками из флердоранжа; число этих барышень точно определить невозможно.

Наконец, теперь, когда в горниле нашем осталось полтора миллиона женщин, мы вычтем из этого числа еще пятьсот тысяч; столько, по нашему мнению, живет во Франции дочерей Ваала, услаждающих досуг людей не слишком разборчивых[117]117
  Дочери Ваала – куртизанки (поклонники хананейского бога Ваала, или Баала, представлены в Ветхом Завете как нечестивцы и развратники).


[Закрыть]. Больше того, не боясь, что содержанки, модистки, продавщицы, галантерейщицы, актрисы, певицы, танцовщицы, фигурантки, служанки-госпожи, горничные и проч. развратятся от подобного соседства, мы зачислим их всех в тот же разряд. Большинство этих особ возбуждают весьма пылкие страсти, но находят неприличным извещать нотариуса, мэра, священника и светских насмешников о дне и часе, когда они отдаются любовнику. Образ жизни этих созданий, справедливо осуждаемый любознательным обществом, имеет то преимущество, что избавляет их от каких бы то ни было обязательств перед мужчинами, господином мэром и правосудием. Эти женщины не нарушают никаких публично принесенных клятв, а значит, не подлежат рассмотрению в нашем труде, посвященном исключительно законному браку.

Наш последний разряд может показаться кому-то слишком куцым, в отличие от предшествующих, которые иные любители могут счесть чересчур раздутыми. Если кто-то так страстно любит богатую вдовушку, что желает непременно включить ее в оставшийся миллион, пусть вычеркнет ее из списка сестер милосердия, танцовщиц или горбуний. Вдобавок, определяя число женщин, принадлежащих к последней категории, мы приняли в расчет, что ряды ее, как уже было сказано, пополняет немало крестьянок. Точно так же обстоит дело с работницами и мелкими торговками: женщины, рожденные в этих двух сословиях, суть плод усилий, которые совершают девять миллионов Двуруких созданий женского пола, дабы подняться до высших слоев цивилизации. Мы были обязаны действовать с исключительной добросовестностью, иначе многие сочли бы наше Размышление о брачной статистике просто шуткой.

Мы подумывали о том, чтобы устроить небольшой запасник тысяч на сто особей и поместить туда женщин, оказавшихся в промежуточном положении, например вдов, но в конце концов сочли, что это было бы чересчур мелочно.

Доказать верность наших расчетов не составляет труда; достаточно одного-единственного рассуждения.

Жизнь женщины разделяется на три совершенно различных периода: первый начинается с колыбели и кончается, когда девушка вступает в брачный возраст, второй отдан браку, третий настает, когда женщина достигает критического возраста и Природа довольно грубо напоминает ей о том, что пора страстей миновала. Эти три сферы существования примерно равны по длительности, и это дает нам право разделить исходное число женщин на три равные части. Ученые могут считать, как им заблагорассудится, мы же полагаем, что из шести миллионов женщин треть придется на девочек от одного года до восемнадцати лет, треть – на женщин не моложе восемнадцати лет и не старше сорока и треть – на старух. Причуды же общественного состояния разделили два миллиона женщин в возрасте, пригодном для замужества, на три категории, а именно – тех, которые по причинам, названным выше, остаются в девицах, тех, чья добродетель мало тревожит мужей, и, наконец, на тех супруг, которых насчитывается примерно миллион и которыми нам как раз и предстоит заняться.