Текст книги "Шпага д'Артаньяна, или Год спустя"

– А что прикажете мне делать? Мы вместе росли и воспитывались бок о бок до тех пор, пока судьбе в вашем лице не вздумалось разлучить нас!..

– Иногда я думаю, ваше высочество, зачем вообще вы женились на мне? – негодующе спросила Генриетта. – У вас был ваш треклятый шевалье, к которому вы и сейчас привязаны больше, чем ко мне и нашей дочери, был де Вард и вообще целая толпа приятелей. К чему вам понадобилась ещё и жена?..

– Не будем об этом, – остановил её принц.

Ах, с каким наслаждением он бросил бы ей в лицо, что никогда не желал их свадьбы, что она была навязана ему матерью и Мазарини. Но не следовало оскорблять супругу, которая вполне способна тут же нажаловаться королю.

– Честно говоря, я не понимаю, чего вы от меня добиваетесь, – устало заметила принцесса.

«А вот я, похоже, начинаю догадываться, – пронеслось в голове у Маликорна, – вот я и отработал поместье Монтале…»

– Я скажу, чего, сударыня, – с лёгким поклоном сказал Филипп.

– Сделайте одолжение.

– Я прошу… заметьте, ваше высочество – я покорно прошу обратиться к его величеству с просьбой о возвращении шевалье на родину, пусть даже не ко двору, а в своё поместье. Вам он не откажет… по крайней мере, сейчас.

– Ну что ж… Возможно, вы правы, сударь.

– Правда? – поднял голову оторопевший от радости герцог.

– Правы в том, что король не откажет мне… не отказал бы мне, сойди я с ума и попроси его об этом. Разумеется, я этого не сделаю, – твёрдо заключила принцесса.

Филипп с детства умел по голосу распознавать твёрдые решения, и внутренний голос подсказал ему безошибочно, что тут он столкнулся именно с таким решением. Но это не помешало ему вспылить:

– Не сделаете? А, собственно говоря, почему?!

– Это невозможно, ваше высочество, – просто отвечала Генриетта Английская, прямо глядя в глаза мужу.

– Да почему, почему же? – заскрежетал зубами принц, топнув ногой в нескольких дюймах от головы Маликорна, доведя того до полуобморочного состояния.

– Да потому, что я склонна и впредь оставаться настоящей принцессой вместо того, чтоб вернуться к роли вечно униженной жены принца.

– Клянусь, что этого не случится, Генриетта, клянусь вам в этом своей честью, – горячо заверил её Филипп.

– Не нужно клятв, друг мой, ведь гораздо проще вовсе не вводить вас в искушение. Я не покорюсь вашему требованию.

– Просьбе… – почти умоляюще поправил её герцог.

– Значит, я не выполню вашей просьбы, – последовал ледяной ответ.

Повисло гробовое молчание, в продолжение которого Маликорн, не видевший происходящего, переживал тысячу смертей: ему почудилось, что его присутствие обнаружено, и принц только прикидывает, как ловчее пронзить шпагой непрошеного свидетеля. Но затем, восстановив в памяти начало задушевного разговора, он пришёл к выводу, что для данного мероприятия герцог Орлеанский скорее пригласит де Маникана, ожидающего на лестнице, а уж Маникан-то найдёт возможность исхитриться и лишь ранить своего друга. Неспешный ток малоприятных мыслей был грубо прерван голосом принца, в котором неожиданно прозвучали стальные нотки:

– Я разочарован, Генриетта. Отныне вы не можете упрекнуть меня в том, что я не старался достичь соглашения с вами. Бог свидетель, я предпринял такую попытку, и… я очень разочарован…

«Ну, допустим, в свидетели, помимо Всевышнего, можно со спокойной совестью призвать и меня, но, чёрт побери, надеюсь, разочарование не выльется в нечто большее и худшее? Арнольф и Агнес – это здорово, но Отелло и Дездемона – уже хуже…» – размышлял Маликорн.

Как мы видим, королевский шпион был вполне сведущ в литературе туманной родины принцессы Генриетты.

– Я и сама раздосадована тем, что не сумела помочь вашему высочеству, – учтиво ответила принцесса.

– Наступит день, и вы пожалеете об этом, сударыня, – мрачно улыбнулся брат короля. – Сегодня вы могли уступить моей просьбе и продолжать жить…

– Что вы говорите, сударь? – побледнела герцогиня Орлеанская.

– Продолжать жить так, как жили, – невозмутимо нашёлся Филипп, – теперь не рассчитывайте на это.

– Вы угрожаете даме, сударь?

– А почему бы и нет? Я ребёнком не раз слышал историю про людей вполне благородных, которые беспощадно расправились с женщиной, отравлявшей им жизнь. Помнится, она была англичанкой; так вот, ей отсекли голову. Отчего же я не могу лишить вас… хотя бы некоторых удовольствий?

– Не стесняйтесь, ваше высочество, – презрительно усмехнулась принцесса. – Прошу вас лишь об одном.

– Послушаем.

– Позвольте мне сейчас уйти. Думаю, я сказала и услышала всё, что была должна. Могу ли я теперь считать себя свободной?

– Пожалуй… Идите, сударыня, у вас ведь есть дела… пока.

И, круто развернувшись на высоких каблуках, принц стремительным шагом покинул комнату. Спустя пару минут за дверью скрылась и принцесса, но Маликорн так и не решился покинуть своё убежище, пока Монтале, вернувшись в комнату, не обнаружила его спящим под кроватью.

XXXV. Д’Артаньян и де Вард

Чувства, испытанные молодой женщиной при виде ноги, не слишком грациозно торчащей из-под алькова, были далеки не только от восторга, но даже и от веселья. С трудом подавив испуганный крик, но поддавшись природному любопытству, осторожно приподняв полог, она обнаружила скорчившегося на полу Маликорна. Не на шутку разозлившись, она сердито топнула ножкой, нимало не заботясь о чутком сне своего наречённого.

– Ах, милая Ора, вы явились спасти меня…

– Разве что от пролежней, горе моё; что это вы искали под кроватью?

– Я? Я… устал и просто решил отдохнуть немного в ожидании вас.

– Как мило! – едко заметила Монтале. – А вы так обычно и поступаете, являясь в гости?

– То есть? – не понял заспанный Маликорн.

– Ну да, стоит лакею отправиться доложить о вашем приходе, как вы, неизменно экстравагантный, тут же забираетесь под стол, под кушетку, под диван, за шкаф, наконец, и уже оттуда приветствуете хозяина, доставив ему предварительно ни с чем не сравнимое удовольствие поискать вас.

– Умоляю, Ора, не смейтесь, – прервал её молодой человек, – тут, право, не до смеха…

Монтале, знавшая Маликорна как себя, мгновенно уловила волнение, столь непривычное в его голосе, а потому сразу насторожилась. Распорядитель дворцовых покоев герцога Орлеанского, сменив наконец своё нелепое расположение на более общепринятое, сбивчиво, но довольно толково изложил невесте содержание разговора принца с принцессой. Внимательно выслушав его, Монтале заключила:

– Подозреваю, что Мадам в большой опасности.

– Ого, вы подозреваете? Что до меня, то я в этом убеждён!

– Кричите тише.

– Бояться нечего: ведь беседовали же здесь их высочества в полном спокойствии. Поздравляю, милая Ора: ваша комната, оказывается, самое безопасное и потаённое место во дворце.

– Да, она могла бы стать подлинной исповедальней, не будь тут алькова. Везде-то вы распускаете свои большие уши, господин де Маликорн!

– Ну, уж на сей-то раз всё вышло случайно, уверяю вас.

– И весьма кстати. Теперь мы знаем, что делать, правда?

– Да ну? Я так понятия не имею. Если у вас есть идеи – скажите, буду счастлив услышать.

– Да как вы можете?! Нашей госпоже, принцессе Генриетте, грозит гибель, а вы, дворянин, бездействуете? Стыдитесь, де Маликорн!

– Позвольте, Ора, кто ж толкует о гибели? – забормотал пристыженный Маликорн.

– А вы до того прямолинейны, что вам всё возьми да и выложи безо всяких околичностей? Разумеется, герцог не скажет супруге: «Сударыня, великодушно извините, но я вас убью». Надо же собственную голову иметь на плечах! Хотя… погодите, – остановилась вдруг Монтале, будто осенённая неожиданной мыслью, – а может, вы попросту испугались?

– Ора! – жалобно вскричал Маликорн.

– Нет-нет, признайтесь: вы поджали хвост, услыхав голос принца… О матерь Божья, как это я раньше не разглядела в вас малодушного позёра? Какой ужас!

– Ора, опомнитесь! – уже возмущённо воскликнул шпион его величества. – Вы и сами не верите тому, что говорите.

– Видит Бог – не верю, а всё же это смахивает на правду.

– Никоим образом, и я вам это докажу.

– Давайте, – с надеждой взглянула на него девушка, и этот взгляд сполна вознаградил его за предыдущую сцену.

– Вот вы, – торжественно начал Маликорн, – такая великодушная, добрая и всецело преданная её высочеству, вы, готовая растерзать меня за любое проявление нерешительности, вы способны придумать, как помочь своей госпоже?

– Но позвольте…

– Нет уж, благоволите ответить на вопрос. Какой действенный способ в состоянии изобрести ваш гибкий ум?

– Признаю, что я в замешательстве.

– Только что и я сам пребывал в подобном же малоприятном состоянии, однако вы, замечу, были не столь снисходительны к моей минутной слабости; между тем, у вас идей нет, а у меня…

– А у вас?..

– У меня как раз появилась одна.

– Браво, сударь, я всегда верила в вас, – захлопала в ладоши девушка, заставив его на мгновение призадуматься над вопросом о логике и женском постоянстве.

– Надо сообщить королю.

– Ну, правильно! Кто ещё сумеет сладить с первым принцем крови, если не старший брат? Вы – чудо, и я вас обожаю.

– Вы удовлетворены?

– Более чем. Но… поверит ли вам король?

– Хотел бы я видеть… Вы забываете, сударыня: я – дворянин, а значит, моему слову должно верить. К тому же, – добавил он, подумав, – после сегодняшнего его величество едва ли заподозрит меня во лжи.

– Так сегодня произошло что-то интересное?

– Как сказать… По-моему, так из ряда вон выходящее.

– Расскажите, – потребовала Ора.

– Извольте. Его величество подарил вам поместье Бюманор; вам знакомо название?

– Как так? – опешила Монтале. – Н-ну… то есть, конечно, знакомо: Бюманор – это всего в двух лье от замка Лавальер, ближе к Бражелону… Да что вы, смеётесь надо мной? – вдруг опомнилась она. – С чего бы это королю дарить мне имения?

– Успокойтесь, завтра вы ещё не станете королевской фавориткой, – усмехнулся Маликорн.

– Господин де Маликорн! – вскипела Монтале.

– Да полно, полно, я всё готов объяснить.

– Объясняйте и убирайтесь! Хотя нет – убирайтесь немедленно, а объяснить успеете и потом!

– Сожалею, но это – дело неотложное.

– А я говорю: вон отсюда!

– Его величество поручил мне поставить вас в известность немедленно, – солгал Маликорн.

– Хорошо, говорите, – поджав губы, разрешила Монтале.

– Бюманор – это всего-навсего свадебный подарок.

– Что-о?

– Сегодня его величество дал согласие на наш брак, – небрежно сказал Маликорн, – теперь, раз вы в курсе, я удаляюсь.

– Нет, останьтесь.

– Но ведь вы сами только что…

– Это уж моё дело. В настоящую минуту я желаю, чтобы вы задержались.

– Слушаю и повинуюсь, – поклонился Маликорн.

– Что же вы стали как истукан? – возмущённо промолвила девушка. – Вы, сударь, мой жених, я правильно вас поняла?

– Не совсем, мадемуазель, я почти муж вам.

– Тем лучше… Вернее, тем лучше для вас. Но скажу вам, господин де Маликорн, вы ведёте себя совершенно неподобающим образом.

– Прошу прощения?.. – изумился Маликорн.

– Да-да, вызывающе и бесцеремонно. Я здесь, мы одни, вы мой жених, или даже почти муж, а я, замечу, до сих пор не заключена в объятия и не осыпана поцелуями, хотя… – на этом гневная тирада фрейлины герцогини Орлеанской была прервана собеседником, принявшимся исправлять вышеупомянутые упущения со всем пылом узника, отбывшего четырёхчасовое заключение под кроватью…

Спустя некоторое время Монтале, переводя дыхание, произнесла:

– Мне пора к принцессе, дорогой мой, а вам – к королю.

– Какого вы, однако, высокого мнения о моей скромной особе, Ора. Вам, видно, думается, что его величество принимает меня в любое время дня и ночи? Ошибаетесь, это прерогатива господина д’Артаньяна.

– Что же делать?

– Не волнуйтесь, случай представится, и довольно скоро. Я, конечно, не лейтенант мушкетёров, но тоже хожу в любимчиках.

– Вы всё можете, господин де Маликорн, так действуйте. Что до офицерского чина, то помните: мой дед был капитаном мушкетёров задолго до господина де Тревиля, так что… кто знает – может статься, внучка Жана де Монтале принесёт удачу своему суженому. А сейчас вам и в самом деле пора идти.

– Ещё один поцелуй, – взмолился Маликорн.

– Вот он, – засмеялась Монтале, звонко целуя его. – Прощайте!

– До встречи, любовь моя, – важно кивнул Маликорн, исчезая за дверью.

В большом зале, куда он направился, царило шумное оживление. Только истинный придворный, к разряду которых принадлежал, заметим, и наш вездесущий Маликорн, сумел бы мгновенно выхватить взглядом искомую фигуру в суетливой толпе. Задача, впрочем, заметно облегчалась тем, что упомянутая фигура двигалась под кружевными парусами. Приблизившись к ней сзади и положив руку на то место, где под вызывающей роскошью костюма предположительно должно было находиться плечо, Маликорн позвал:

– Господин де Маникан!

– Господин де Маликорн! – отозвался тот, моментально обернувшись. – Где это черти изволят вас носить? Я не могу себе места найти с самого полудня.

– А вы не догадываетесь? – загадочно улыбнулся Маликорн.

– Вообразите, нет. И не улыбайтесь так слащаво, не надо: я-то знаю, что вы были не у мадемуазель де Монтале.

– Откуда ж вы можете знать об этом? – пожал плечами Маликорн.

– Да уж знаю. Во-первых… неважно, что во-первых, но во-вторых, около часа тому назад мадемуазель лично интересовалась у меня – её уверенность в моей осведомлённости, право, тронула меня, – где это вы умудряетесь прятаться столько времени. Мне бы сказать ей, что вы хлопочете по поводу свадьбы, да не решился я.

– Отчего же?

– Из вашего отсутствия я сделал закономерный вывод, что вы сменили предмет своих устремлений.

– Своего обожания, – поправил его Маликорн.

– Пусть так. Однако скажу вам, что для Орфея вы что-то слишком уж легкомысленны.

– О, раз уж мы дошли до обвинений…

– А вам есть в чём меня упрекнуть? – напыжился Маникан.

– Возможно. Но прежде скажите мне: вы тоже были в сговоре с Сент-Эньяном и Лозеном?

– Начнём с того, что я чересчур ленив для каких бы то ни было сговоров, заговоров и прочих великосветских развлечений, – горделиво заявил Маникан, – а потом, я вообще не понимаю, о чём, собственно, идёт речь.

– О том, что эти двое господ – наши друзья – держали пари по поводу моей рассеянности.

– Они выбрали неподходящий предмет для спора, и я им, честно, не завидую. Вы помните решительно обо всём, друг мой, а ваша голова, выражаясь языком поэтов, – кладезь событий, дат и слухов.

– Выражаясь языком поэтов? А если попроще?

– А проще говоря, ваша голова – просто чердак, забитый всяким хламом.

– Благодарю. Мне требовалось только знать, не было ли вас в этом деле.

– Что я, сумасшедший? – буркнул Маникан.

– Ещё раз благодарю и, если даже я не Орфей, то вы, несомненно, Пилад.

– Себе вы, я полагаю, отводите роль Ореста? Недурно.

– Полностью разделяю ваше мнение, столь бесценное для меня. Кстати, вас не продуло на лестнице?

– С чего это вы взяли, что я стоял на лестнице? – подозрительно спросил Маникан.

– А разве вы на ней не стояли?

– М-м… Я, пожалуй, не стану отвечать на этот вопрос, но, чёрт возьми, вы – продувная бестия, господин де Маликорн! Это ж надо, шататься Бог знает где, а потом являться во дворец и выкладывать мельчайшие подробности… Но вот одного вы точно не знаете.

– Чего же и с чего вы взяли, будто я этого не знаю? – полюбопытствовал Маликорн.

– Очень просто: если б вы это знали, то не преминули бы похвастаться в самом начале разговора. Новость и вправду не для слабаков.

– Ну?

– А вам очень хочется узнать?

– Не скрою – хочется нестерпимо.

– А вы откроете, кто вам сказал про лестницу?

– Про лестницу? Да я про неё уже забыл.

– Чтобы забыть, надобно прежде узнать, – менторским тоном молвил Маникан, – не птичка же Божья вам напела.

– Да бросьте вы, – отмахнулся Маликорн.

– А всё-таки?

– Ну, паж сказал какой-то. Что вы, в самом деле, не знаете, как это бывает?

– Паж?

– Ну да, вот именно, паж. Что-то он сболтнул насчёт того, будто вы стояли на лестнице без дела.

– Что ж, это правдоподобно. Вечно эти юные бездельники шляются где не следует…

– Оставьте, Маникан.

– Нет, но каков нахал! Всех пажей следовало бы перевешать!

– Помилуйте, да ведь вы сами были пажом.

– Это правда, – озадаченно согласился Маникан, – а всё же не таким…

– Не сомневаюсь в вашей юношеской добродетельности. Но вы расскажете мне свою новость, наконец?

– Да, это будет справедливо. Око за око, то есть… о чём это я? Услуга за услугу, вот так…

– Да говорите же!

– Вы знаете, кто пару часов назад приехал в Фонтенбло?

– Вам известно, что я ни о чём не осведомлён.

– Гм-м… знали же вы про лестницу… Но я скажу вам: это де Вард.

– Ну и дела! – искренне поразился Маликорн. – Вот так, сам?

– Самолично.

– Что за муха их укусила? Вчера д’Эффиат уехал без разрешения короля и принца, а сегодня другой самовольный изгнанник вернулся подобно блудному сыну.

– Ну, его-то никто не изгонял.

– Верно. А вы его видели?

– Видел, но издалека. Он где-то тут.

– Как он себя ведёт? – осведомился Маликорн, пронизывая цепким взглядом толпу.

– Вот об этом я и толкую. Что-то больно тих он стал.

– Удивительное дело. Постойте! Вы думаете о том же, о чём и я, господин де Маникан?

– Кажется, да, – кивнул Маникан, пристально глядя на приятеля.

– Проверим. О чём думаете вы?

– О графе.

– О де Гише, не так ли? – схитрил Маликорн.

– Вовсе нет, ничуть не бывало. Я думаю о д’Артаньяне.

– Я тоже, – медленно произнёс Маликорн, – значит, господин де Вард проведал, что при дворе блистает сын его злейшего врага, которого он и не вспоминал уже, о котором и думать забыл. Естественно, что он сломя голову мчится в Фонтенбло.

– А с какой целью? – уточнил Маникан.

– Вот этого я понять не могу. Впрочем, можно предположить, что информация де Варда сводилась к появлению молодого д’Артаньяна, не более того, потому что, знай он больше, то поостерёгся бы встречаться с графом.

– Потому что сын ни в чём не уступит отцу, – подхватил Маникан.

– Точно так, друг мой. И в эту самую минуту он проклинает себя за излишнюю торопливость: видимо, уже пронюхал, что к чему.

– Почему вы так уверены?

– Вы можете обзавестись не меньшей уверенностью, если обернётесь назад. Обратите внимание на бледность де Варда, а затем медленно проследите за направлением его взгляда…

– Почему же медленно? – проворчал Маникан, в точности следуя рекомендациям друга. – Пресвятая Дева! Это же сам господин д’Артаньян.

В самом деле, в эту минуту в зал вошёл лейтенант королевских мушкетёров в сопровождении своего капитана. Мы пишем так, как думали в то время решительно все при дворе: лейтенант в сопровождении капитана, а никак не наоборот. И приветствия, и улыбки, и взгляды были прежде всего адресованы д’Артаньяну, а после уж де Лозену, да и то если не забывали. Медленно шествуя сквозь строй придворных, они направлялись к той самой группе дворян, среди которых находился и де Вард, пребывавший в непонятном оцепенении.

Приблизившись, мушкетёры приветствовали собравшихся, и д’Артаньян с улыбкой произнёс, обращаясь к главному ловчему:

– Господин маркиз, его величество прислал меня уведомить вас о том, что он желает видеть вас у себя в кабинете.

Д’Оллонэ, поспешно раскланявшись со всеми, удалился, то же самое собирался сделать и д’Артаньян, заметивший неподалёку Маликорна, которого он потерял было из виду, как вдруг юный виконт де Лувиш сказал:

– Кстати, вы же не знакомы. Позвольте представить вам графа де Варда, господин лейтенант.

Де Вард поклонился, белый как полотно. Де Лозен с нескрываемым любопытством наблюдал за этой сценой: он-то помнил о ненависти де Варда к покойному маршалу – ненависти, которую тот даже намеревался распространить на герцога д’Аламеда. Тогда как-то не сложилось – что же будет теперь, а главное, чем ответит его бойкий подчинённый на злословие и дерзость? В том, что и того и другого будет в избытке, Пегилен не сомневался ни минуты.

– Граф д’Артаньян, – вежливо представился гасконец, возвращая поклон.

Повисло неловкое молчание, которое первым нарушил де Вард:

– Много наслышан о вашем подвиге, господин д’Артаньян.

– Мне неловко слышать это от вас, граф, – человека, побывавшего на войне.

– Пустяки, – механически говорил де Вард, – я уверен, что вы сумели бы затмить всех, доведись вам попасть на поле брани. Позволю себе заметить, что у вас всё ещё впереди.

Лозен, Лувиш да и все остальные не верили своим ушам: де Вард льстил д’Артаньяну! В такое невозможно поверить, даже услышав. Не сошёл ли он с ума за время своего отсутствия? Боже правый, да ведь если он не доведёт дела до поединка, то следует предположить одно из двух: либо он – не де Вард, либо стал отъявленным трусом, и каждый честный человек может смело вытирать ноги о его шляпу. Дружелюбие – ещё куда ни шло, но лесть! «Решительно, – думал де Лозен, – если он отвесит д’Артаньяну ещё одну любезность, я сам вызову его на дуэль!»

Могли ли все эти люди угадать истинную причину поведения несчастного де Варда, у которого Бог отнял то единственное, чем он обладал безраздельно, – слепую ненависть к д’Артаньяну и всему, что с ним связано? Как он страдал, не смея поднять на отпрыска маршала не то что руки, но даже взгляда!.. Ибо, глядя на умное, открытое лицо графа, он вдруг начинал видеть лицо Арамиса – человека, которого он боялся больше, чем короля, больше, чем Бастилии, и даже больше, чем смерти. Герцог д’Аламеда не простит ему неучтивого обхождения с сыном своего друга – в этом он был уверен. Уверен потому, что ему об этом прямо заявил отец д’Олива сразу после его приезда…

Содрогаясь от унижения, де Вард сказал:

– Я… прошу прощения…

Де Лувиш вздрогнул, де Лозен нахмурился, д’Артаньян вопросительно глянул на собеседника:

– …прошу прощения, но я сильно устал с дороги. Если позволите, я отправлюсь отдохнуть.

– Если не ошибаюсь, вам отведена комната рядом с покоями преподобного д’Олива, – сухо уведомил его Пегилен, от которого исходили, казалось, видимые волны леденящего презрения.

Поразительно! Этот трус, этот беглец, только что умиравший от страха перед лейтенантом, неожиданно для всех надменно посмотрел на капитана и дерзко произнёс:

– Уж не вы ли посоветовали его величеству поселить меня рядом с духовным лицом, сударь? В любом случае благодарю: в самом деле, не мог же я рассчитывать на такое же приятное соседство, как у вас.

Все умолкли, кто-то, не выдержав, хмыкнул, скрывая смех: кому было не известно, что де Лозен, пользуясь расположением короля, выпросил себе апартаменты рядом с помещениями герцогини де Монпансье! С другой стороны, около находились и комнаты господина Данжо, так что Пегилен, не смея возмутиться, только криво улыбнулся, боясь стать центром всеобщего внимания в такой неподходящий миг. Отвернувшись от барона, де Вард с совершенно другим выражением лица любезно простился с д’Артаньяном, холодно поклонился остальным и удалился.

– Ничуть не удивлюсь, если теперь популярность господина д’Артаньяна удвоится, – пробормотал Маникан, обращаясь к другу. – Вы видели это?

– Я ничего не понимаю, но полностью поддерживаю ваше суждение. Вот только не знаю, отнесётесь ли вы столь же благосклонно к моему, – задумчиво отвечал Маликорн.

– Кто знает? Скажите по крайней мере…

– Из всего увиденного я делаю единственный вывод: если события станут развиваться так и дальше, в скором времени вместо милейшего де Варда у нашего гасконца появится другой враг, тоже смертельный.

– Кто же? – повернулся к нему Маникан.

Странно посмотрев на приятеля, Маликорн тихо сказал:

– Барон де Лозен. Кто же ещё?