Текст книги "У нас все дома"

Глава 5
Горе – как море

Вот уже два дня Фердинан не выходит из дому, лежит, съежившись, в постели, и пол вокруг него усеян носовыми платками. Ему неохота ни вставать, ни выходить. Да и куда идти? Наверняка ноги сами приведут его к огороду, где Дейзи писала на соседские помидоры, или к ограде дома, за которой важно лаяла какая-то шавка.

Фердинана гнетет тишина, царящая в квартире. Его вечные привычки кажутся ему теперь совершенно бессмысленными. Ему ничего не хочется, даже есть, совсем как после развода. Все же он заставил себя проглотить какие-то просроченные консервы. Его стошнило, но ему и без того было худо. Какая разница, от чего умирать, от пищевого отравления или еще чего-то. Кстати, у него давит в груди, даже дышать трудно. Ощущение удушья уже не покидает его, словно заполняя пустоту, образовавшуюся после Дейзи.

Печаль и одиночество теперь его новые товарищи по несчастью, это ясно, но его одолевало и другое чувство, куда более сильное, а именно ярость. Фердинан не мог смириться с версией несчастного случая, наверняка в этой истории есть виновный, на которого и обрушится его ненависть. Дейзи была такой молодой, ей еще семи лет не исполнилось. Черт-те что! И потом, его собака была самым нежным существом на свете, она бы и мухи не обидела. Даже к консьержкиным канарейкам Дейзи никогда не подходила. И плевать ей было на нападки соседского кота из квартиры 2Б, она просто поглядывала на него свысока.

И все-таки странно. Дейзи ни разу не попыталась высвободиться, когда он привязывал ее за поводок к столбику перед магазином. У нее было ангельское терпение. И даже если бы узел развязался сам, она бы не убежала. В крайнем случае вернулась бы домой, а для этого ей не надо было улицу переходить. Она бы дошла с закрытыми глазами, они с ней проделывали этот путь каждый день. Так в чем же дело? Почему она пропала? Почему одна стала переходить улицу?

А может, обознались? А вдруг он сам был потенциальной жертвой? Опять-таки невезуха, из-за которой он теряет всех своих женщин, одну за другой.

– Если и надо было кого-то забрать, то уж лучше бы меня, а не ее! – крикнул он.

Фердинан не отдавал себе отчета, что размышляет вслух:

– И что мне теперь делать? А что делать с моей красавицей? Хоронить или кремировать? А твои вещи, Дейзи? Выбросить их я не могу, ни твою игрушечную косточку, ни видавшую виды подушку… Я никем не смогу тебя заменить. Я так скучаю по тебе, красавица моя. Я чувствую, что конец близок, мой конец. Больше никто не будет ждать меня утром перед дверью, чтобы поздороваться, заставить выйти на прогулку и купить чего-нибудь на обед. Никто не посмотрит ласковым или осуждающим взглядом, когда я ругаю телеведущего последними словами. Я теперь пустое место. Я червь. И у меня даже нет твоей фотографии. Остались лишь воспоминания и миражи, когда мне кажется, что я вижу тебя вдалеке. Иногда я говорю себе, что все это просто страшный сон, что сейчас зазвонит телефон и мне сообщат о досадном недоразумении. И ты, живая, будешь вилять хвостом от счастья, что мы снова вместе. А порой мне снится, что я просыпаюсь и вижу тебя и мы идем гулять к озеру, где ты так любишь наблюдать за утками. Я все хорошо обдумал. Мне без тебя не жить. Я никого больше не хочу видеть. Мне обрыдло показушное участие моих мерзких соседок. Я знаю, что они думают в глубине души: “Так ему и надо! Получил по заслугам. Надо было вести себя как положено. Вот и поделом!” Но ты-то тут при чем. Не понимаю, если Бог есть, как он такое допускает? Да, я не верю в Бога, но видишь ли, я не понимаю, что меня ждет. То есть мы-то с тобой понимали что. Просто время ускорилось. Дай мне пару дней, чтобы все уладить, и мы увидимся, Дейзи, моя любимая.

Глава 6
Двум смертям не бывать

Проведя неделю в разговорах с самим собой, Фердинан наконец решил признать очевидное и вышел из ступора. Какой чудный зимний денек! Чудный денек для прогулки. Чудный денек для начала новой жизни.

Фердинан почистил щеточкой ногти. Сменил старые потертые штаны на темно-зеленые бархатные брюки. С безупречной стрелкой. Надел чистые трусы и носки без единой дырки. Теперь он при полном параде: волосы причесаны, лицо вымыто перчаткой до блеска, ботинки начищены. К выходу готов. По нему часы сверять можно. Записав несколько слов в блокнот, он надел пальто. Прогулка обещает быть приятной, подумал он. Во дворе приветливо щебетали птицы. Дрозды, как пить дать.

Выйдя на улицу, он с удивлением поймал себя на том, что наблюдает за миром вокруг себя. Земля, оказывается, не перестала вращаться без Дейзи. Все заняты делом: булочница дает сдачу, цветочник составляет букет, водитель автобуса машет своему коллеге. Как это все мило и непринужденно.

Часы на улице Гарибальди бьют десять, и Фердинанд сверяется со своими: он пришел вовремя. На автобусной остановке сидит женщина с младенцем на руках. Какая-то пожилая дама, судя по всему, учит ее жизни:

– Ну я-то знаю, о чем говорю, сама бабушка…

Юная мама лишь с улыбкой кивает в ответ. Внезапно она вскакивает и кричит во все горло. Пожилая дама тоже встрепенулась. Автобус. Автобус уже подъезжал, как вдруг… какой-то человек, пожилой господин… Младенец плачет. У остановки собирается народ. Автобус затормозил, праздные зеваки, словно бамбуковые стебли, наклоняются вперед, чтобы лучше было видно. Девушка уже говорит по телефону: скорая помощь в пути. Она энергично баюкает ребенка. На деревья, растущие вдоль улицы, садятся вороны, видимо, чтобы разузнать, что к чему. В толпе перешептываются и выдвигают разнообразные гипотезы.

Вот уже прибыли спасатели. Они раздвигают прохожих, приносят носилки. Все происходит очень быстро. Тело поднимают с земли и уносят. Видна кровь. На пальто пострадавшего. На асфальте тоже кровь, а еще перед автобусом и чуть поодаль на тротуаре. Машины спасателей стремительно покидают место происшествия. Пассажиров злополучного автобуса просят выйти из салона, а зевак – идти своей дорогой.

На углу улиц Бонапарта и Гарибальди больше смотреть не на что. Только полицейский занял пост у большого темного пятна, удерживая на расстоянии ворон, которые терпеливо ждут, пока путь будет свободен. Возле коричневой лужи валяются мелкие осколки. Это разбились часы. Часы Фердинана Брюна.

Глава 7
Тяни лямку, пока не выкопают ямку

Густой белый туман. И какие-то звуки вдалеке. Бесконечно повторяющиеся звуки.

Где я? Уже там? Ничего не видно. Все как сквозь вату. Будто я внутри облака. Слышны голоса, вроде хора, и еще какое-то электронное пиканье. Бип-бип. Как в кассовом аппарате. Куда это меня занесло?

Во рту вязко и чувствуется привкус железа. Фердинан проводит языком по зубам, словно пересчитывая их. Дырка? Одного нижнего зуба не хватает!

У меня всегда были все зубы до единого! Да, все, кроме зубов мудрости. Может, это плата за вход? Не понимаю. Ничего не вижу. Ничего не слышу. Рот как чужой, тело тоже, и я вообще, кстати, его не чувствую. Я бы позвал на помощь, но не могу издать ни звука! Аууу?! Кто-нибудь? Помогите!

Откуда ни возьмись, возникает белый размытый силуэт, лица не различить. Длинный белый халат приближается и склоняется к нему. До него доносится эхо любезного голоса:

– Месье Брюн! Все хорошо. Наконец вы снова с нами. А вы особо не спешили! Ну вы нас и напугали.

Фердинан хочет кивнуть в знак согласия, но внезапно челюсть пронзает острая боль.

– Я забыл представиться: доктор Лабрус. Вы в рубашке родились, месье Брюн. Если бы не ваш рост и зеркало заднего вида на автобусе, вы бы сейчас тут не лежали! Автобус наехал бы на вас и задавил. Нет, такие везунчики, как вы, редкие птицы.

Зеркало, автобус, везунчики?!

– Если не считать вывихнутой челюсти, которую мы вам уже вправили, у вас все в порядке. Ни единого перелома. Вы отделались парой царапин и выбитым зубом. Просто чудо!

Фердинан ощупывает подбородок, странное ощущение. А доктор Лабрус продолжает:

– Да, мы наложили фиксирующую повязку. Через неделю сможете ее снять.

Фердинан начинает что-то понимать:

– Но если я не там, наверху, то где?

– В больнице Сент-Грас. На пятом этаже.

Фердинан совершенно сбит с толку.

– Но если у меня почти все в порядке, почему я ничего не вижу?

– Не переживайте, у вас компрессы вокруг глаз, надо, чтобы рассосались гематомы. Они-то и мешают вам видеть, но не стоит волноваться, мы их уберем. Результаты дополнительных анализов, сделанных по моей просьбе, довольно необычны: сахар, холестерин, печень и сердце выше всяких похвал! У вас железное здоровье и сердце как новенькое. Такое ощущение, что вы им никогда не пользовались. Хотел бы я быть как вы в вашем возрасте. Продолжайте в том же духе, и вас хватит еще на несколько десятков лет.

Так он жив? И проживет еще больше десяти лет?! Что бы там врач ни говорил, Фердинан полон решимости, как только выйдет из больницы, начать жизнь ровно с той точки, в которой он с ней распрощался.

Глава 8
Час от часу не легче

Без оружия, без ненависти, без насилия”…

– А что, неплохая бы получилась эпитафия, – размышляет вслух Фердинан, увлеченно читая биографию вора Спаджари, противника насильственных методов. – Проблема в том, что ко мне это, в общем, не имеет отношения. Мне лучше что-нибудь вроде: “Наконец отстали! Без сожалений, слез и сучек”… Не факт, что “сучек” разрешат… С другой стороны, если это слово есть в словаре, какие проблемы. Надо проверить.

Фердинан хватает свой запылившийся “Ларусс”.

– Итак, на букву “С” есть… “собака”, вот уж некстати. “Сова”, нет, далековато. Так, так, так… О нет! “Сучки” в словаре нет. Ну, дают! Интересно, почему там куча слов, которые никто никогда не употребляет! Кому могут понадобиться “сысяки” и “сямбы”? Или, может, словарь устарел. 1993 год. Сучки уже существовали, разве нет? Что скажешь, Дейзи, тебя это тоже касается, между прочим! – С этими словами он повернулся к урне, стоящей на его письменном столе. – Ты что думала, я без тебя уйду? Попрошу, чтобы твою урну похоронили рядом со мной. Марион заартачится. Но, в конце концов, за свои деньги я делаю что хочу! Если “сучки” не пройдут, заменю на “заморочки” по примеру Азнавура.

Пора назначать встречу в похоронном бюро! Скоро пригодится. Хватит неудачных опытов с автобусом. Я нашел более прямой путь к тебе, Дейзи. Где телефонный справочник?

Звонок.

– Ну уж нет!.. Только не это!! Почему этот телефон просыпается всегда в тот момент, когда я сам собираюсь позвонить?!

– Да! Кто это?! A, Марион, это ты. Ты не вовремя, я занят. Давай попозже.

– Нет, папа. Это срочно. Ты должен меня выслушать.

– Ты опять о своем бывшем муже? Спасибо, не надо. Я твоими сердечными историями сыт по горло, нашла себе психолога! Кстати, тебе бы не мешало проконсультироваться… В Сингапуре есть психоаналитики?

– Нет, папа, я о другом. Мне нелегко это говорить, но ты не оставил мне выбора. Извини меня… Раньше с тобой хотя бы Дейзи была, и я не так волновалась. Если бы с тобой что-то случилось, она дала бы знать, нашла бы способ. Ну не мне, конечно, но хотя бы соседям. А теперь ты совсем один, на улицу не выходишь, не моешься, ешь кое-как и всем грубишь. И еще под автобусы бросаешься!

– Ты закончила?

– Нет. Что ты в следующий раз учудишь? Мне за тебя страшно! Я слишком далеко, чтобы о тебе позаботиться.

– А я и не прошу…

– Папа, ты не понимаешь. Я позвонила в один дом престарелых. Нам просто повезло, они могут принять тебя уже через месяц, у них есть комнатка, куда ты сможешь перевезти свою мебель. А чуть позже тебе дадут комнату побольше, когда…

– Это еще что такое? Почему я должен туда переезжать? Об этом и речи быть не может, Марион! Ты так просто от меня не отделаешься. Нечего за меня решать! И точка.

– Папа, я бы рада была найти другой выход, но ты представляешь опасность для самого себя и для окружающих. Если бы я услышала хоть один аргумент в пользу того, что тебе можно доверять, что ты собираешься изменить…

– В моем возрасте уже не меняются, поезд ушел. Что выросло, то выросло. Либо так, либо никак.

– Хорошо. Разговор окончен. Ты отправишься в дом престарелых. Они заберут тебя в первый понедельник следующего месяца. Эрик поможет, если что.

– Ты собираешься задействовать полицию? Лучше смерть, чем богадельня! И моя кончина будет на твоей совести, Марион!

– Папа! Это для твоей же пользы! Я тебя люблю и не хочу, чтобы ты себе навредил.

– Тебе не кажется, что ты перегибаешь палку? Я себе навредил? Меня чуть не раздавил автобус, и при этом я же еще и самоубийца? Ничего себе заявочки!

– Докажи, что ты встал на путь исправления, и я все отменю.

– Ну если ты настаиваешь, я попробую…

– Прекрасно, тогда я попрошу кого-нибудь периодически проверять твою квартиру, холодильник и личную гигиену. Этот человек будет посылать мне отчеты раз в месяц, и если я узнаю, что ты хамишь соседкам, не следишь за собой или сам себе копаешь яму, то попрошу Эрика отвезти тебя в дом престарелых. Бронь твоей комнаты я на всякий случай отменять не буду. Ты понял? Надеюсь, ты будешь благоразумен.

– Поступай как тебе совесть подсказывает, дочь моя. Посылай кого хочешь, наплевать, скрывать мне нечего. Я уже сказал, что умирать не собираюсь.

– Я обращусь к мадам Суареш.

– Еще чего не хватало! К этой мымре? Получше ничего не придумала? Она с радостью заявится ко мне в роли агента гестапо.

– Обещай, что не будешь чинить ей препятствий.

– Твоя мадам Суареш может хоть под мышками у меня понюхать, если ей неймется, милости прошу! Правда, она совсем не в моем вкусе… Уродина и гадюка.

– Окей, enough[2]2
  Хватит (англ.).


[Закрыть]. Я тебе позвоню дней через пять. К тому времени консьержка пришлет мне первый отчет. Папочка, целую!

Хм, консьержка твоя будет у меня как шелковая. И десяти дней не пройдет! Не успеет оглянуться.

Глава 9
Где бес не сможет, туда бабу пошлет

Мадам Суареш знает, почему она внушает такое доверие. А потому, что она образец порядочности. У нее это врожденное. И вообще она человек достойный, принципиальный и умеет выслушать собеседника. Так уж повелось, к ней тянутся люди, женщины и, между прочим, мужчины. Это чистая химия, быть может, благодаря ее духам. Opium от Ива Сен-Лорана.

Как бы то ни было, во всем нужен учет и контроль. Волосок к волоску. Совершенство ее пергидрольных кудрей обеспечивается ночной завивкой, и тут уж она не жалеет сил. Каждый вечер она облачает свою роскошную шевелюру в голубую сеточку, к прочим и немаловажным достоинствам которой относится и тот факт, что она сводит на нет опрометчивое желание ее мужа, если таковое возникнет, исполнить свои супружеские обязанности, и в этом голубая сеточка ничуть не уступает поясу целомудрия.

Проведя тяжелую ночь без сновидений – спасибо снотворным, которые она принимает скорее по привычке, чем по необходимости (ее супруг перестал храпеть после операции), она оккупирует ванную комнату, хоть освещение тут, в стиле восьмидесятых, оставляет желать лучшего.

Недрогнувшей рукой она запудривает герленовской “Терракотой” смуглое лицо и наносит тени на веки, в тон одежде. Широко разинув рот, оттачивает макияж, щедро умащает ресницы черной тушью Rimmel. Главное – открыть взгляд, подчеркнув карие глаза, как ее учила кузина-косметичка. При помощи карандаша обводит губы толстой линией песочного цвета, одним ударом убив двух зайцев – рот становится пухлым, как у Памелы Андерсон, а помада, как правило ярко-розовая, не вылезает на морщинки вокруг – прискорбные следы многолетнего пристрастия к ментоловым сигаретам.

Обычно она не подводит верхние веки, разве что по праздникам, хотя с мужем-водопроводчиком особенно не разгуляешься. Волей-неволей приходится признать, что ее жизнь сложилась бы иначе, выйди она в свое время за рассыльного Марселя Кошара, который дослужился как-никак до замбухгалтера в мэрии. Ну, с другой стороны, сорок лет назад на него смотреть страшно было. Сейчас бы ее это не отпугнуло.

Нет, сегодня ее пугает скорее то, что все принимают ее за португалку. Мало того что Суареш, так вдобавок еще и консьержка. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы прийти к такому выводу. Поэтому, встречая вновь прибывших, она старается сразу предупредить возможную ошибку: она француженка, как Марианна[3]3
  Марианна – символ Французской республики, молодая женщина во фригийском колпаке.


[Закрыть]. Как ее мать. Единственный португалец в этой истории – ее муж-водопроводчик.

Мадам Суареш не упускает случая покрасоваться, нацепив на себя все самое лучшее – лисью шубу, унаследованную от бабушки, которой она, в свою очередь, досталась от ее бабушки, черные сапоги из кожзаменителя, украшения на стратегических местах – в ушах, на запястьях и пальцах – и в довершение картины – темные очки-мухи, чтобы поддержать зачесанные назад волосы.

Для пущей безупречности нуворишеского образа она таскает под мышкой чихуахуа Рокко, ну и что, зато у него не начнется тахикардия от излишних усилий или при встрече с каким-нибудь каннибалом. Ну вот, мадам Суареш в полной боевой готовности. Пора выкатывать на улицу мусорные баки и встречать почтальона. Все бы единодушно присудили маленькой мисс Счастье[4]4
  Намек на фильм В. Фарис и Дж. Дэйтона (2006), где героиня мечтает выиграть конкурс “Маленькая мисс Счастье”.


[Закрыть] с улицы Бонапарта титул первой красавицы, но скорее от страха, чем за ее виртуальное сходство с Пэрис Хилтон. Минус роскошные отели плюс климакс и двадцать кэгэ жопы.

В своей работе она неукоснительно следует заветам матери. И надо сказать, ученица превзошла учительницу, обогатив прежний список новыми правилами.

Правило номер один: категорически воспрещается кому-либо заходить в ее служебное помещение, в том числе мужу. А то после него везде бардак остается. Достаточно посмотреть, в каком состоянии его мастерская в их крохотной квартирке. Вот у мадам Суареш везде все сверкает, ни пылинки, любо-дорого посмотреть. Настоящий дом образцового содержания, с образцово-показательным мужем, который лишний раз вздохнуть боится, а главное, испаряется в мгновение ока, когда к мадам кто-нибудь заходит. Потому что малиновый диван в гостиной – это ее трон, ее и Рокко. Рядом с диваном, в запертом на ключ застекленном шкафу, благоговейно расставлена коллекция наперстков. Освежитель воздуха с цветочным ароматом, от которого кое у кого с непривычки першит в горле, включен у нее постоянно, чтобы забить запах мужика, читай потного мужика, так въевшийся в обивку дивана, что она чувствует его даже на своем рабочем месте. В логове консьержки хранится набор для рукоделия, фотографии Рокко, глянцевые журналы. Она старается не отставать от моды и быть в курсе последних событий. На деревянном письменном столике, скрытом от посторонних глаз, лежит ее пресловутый черный кондуит. Туда заносятся подробнейшие отчеты о поведении каждого жильца, и прежде всего нарушения правила номер два.

Правило номер два: следить за неукоснительным соблюдением правил общежития. В книжечке недавно появилась новая рубрика, полностью посвященная Фердинану Брюну. Этот смутьян дорого заплатит за свои проступки.

А уж теперь, когда Марион возложила на нее особую миссию, жизнь Брюна у нее в руках. Она преисполнена сознания собственной власти, словно ребенок, который, поливая из шланга муравейник, смотрит, как его обитатели отчаянно пытаются спастись.

Правило номер три: применять соответствующие санкции в случае нарушения правил.

Глава 10
Пустячок, а приятно

Нарушить спокойствие в доме номер 8 по улице Бонапарта – пара пустяков. Фердинан еще рта не успел раскрыть, как мадам Суареш уже его возненавидела. С самого детства она дружила с Луизой, бывшей женой Фердинана. Они сохранили приятельские отношения. И Фердинан готов биться об заклад, что именно консьержка настропалила Луизу подать на развод. Он не удивился бы, если бы узнал, что она к тому же навещала Луизу и почтальона на Лазурном берегу. Ей сто лет в обед, а туда же – жарится на пляже весь день напролет, подставив солнцу отвисшие сиськи. Короче, мадам Суареш вряд ли обрадовалась появлению рогатого мужа в этом доме, и уж тем более в квартире родителей Луизы, даже если она, строго говоря, принадлежит теперь Марион.

В любом случае, когда консьержка, впервые столкнувшись с ним и Дейзи, окинула его ледяным взглядом, точка невозврата была пройдена. Что сделано, то сделано, Фердинан ей этого не забудет. Он страшно злопамятный. Так что хороводиться со старой выдрой он не намерен, номер не пройдет! Фердинан прекрасно знает, что все его выходки – бомбы замедленного действия. И потирает руки от удовольствия, бросая камешки в ее огород. Он отказался украсить свой балкон “уставной” красной геранью, отказался сменить мусоропровод на пять домашних бачков, отказался сплетничать во дворе с соседками…

Но сейчас ход мадам Суареш, и она уж сама решит, когда запустить счетчик, науськав весь личный состав на злодея Брюна.

Только Фердинан – стреляный воробей. Не этой злобной дуре с куриными мозгами менять его привычки. Да и вообще, запуган-то не он, а соседки. Как-то раз они обнаружили на помойке книгу Пьера Бельмара об одном из самых знаменитых серийных убийц, поля которой были испещрены его пометками. Фердинан убедился, что удар попал в цель! Старушки несколько недель умирали от страха, а он упивался своей победой, когда они с ним раскланивались: “Добрый день, месье Брюн”, “Всего хорошего, месье Брюн”, “Как поживаете, месье Брюн?”, “Могу ли я чем-нибудь вам помочь, месье Брюн?”. Отличная идея посетила его в тот день!

Так что если поначалу Фердинан досаждал своим соседкам непреднамеренно, то теперь он тщательно готовил каждое нападение и злорадствовал, когда ему удавалось отравить им существование. Он изо всех сил старался вести себя отвратно. На их лицемерные приветствия Фердинан хамил в ответ. Совсем озверев, он либо бурчал, либо сухо произносил самые что ни на есть оскорбительные и дерзкие слова. А то и вообще притворялся глухим, с высоты своего роста обдавая презрением эту мелкую шушеру, посмевшую его потревожить. Или вот еще, например. Фердинан ненавидит запах сигары и сам никогда не курил, но теперь он ежедневно тайком делает несколько затяжек, чтобы лестничные площадки, где курить категорически воспрещается, провоняли табаком.

Враждебность стала его второй натурой и смыслом жизни, скорее даже выживания. Да, именно выживания, потому что Фердинан не мог смириться со старостью. Одиночество и увядание тела медленно убивали его. Единственное средство от скуки – это злость, ничего лучше он не придумал, но по крайней мере, когда его не станет, никто не заплачет.

Так что ему есть чем заняться, дни до отвращения похожи один на другой, зато соседкам скучать не приходится. По идее, им следовало бы сказать ему спасибо! Раньше все их пересуды касались только деградирующей молодежи, мол, эти юнцы уже не здороваются со старшими и в школе их ничему не учат. Либо они перемывали косточки вечным бобо[5]5
  Бобо – богемные буржуа. Термин bobo, образованный от слов bourgeois (буржуа) и bohème (богема), был введен американским писателем Дэвидом Бруксом для обозначения образованного класса, который сочетает в себе демократизм и снобизм.


[Закрыть], которые требуют велосипедных стоянок, а сами разъезжают на джипах, ратуют за общественные огороды, но при этом нажираются в ресторане несезонными продуктами, объявляют себя поборниками экологии, хотя даже мусор не утруждаются сортировать как следует. Баночки от йогурта нельзя выбрасывать в бак для пластика, черт побери!

Учитывая грядущую санинспекцию, Фердинану следовало бы быть тише воды ниже травы, но он никогда диктату не подчинялся. Старые ведьмы из дома номер 8 по улице Бонапарта отслеживали малейшее движение Брюна, предпочитая при этом с ним не связываться, Фердинан же, в свою очередь, не отказывал себе в удовольствии отпустить в их адрес пару колкостей. Вот, глядишь, и день не зря прошел. В частности, благодаря его соседке, парикмахерше Кристине.