Текст книги "Искры под пеплом"

Глава 16

Едва Гарнет успела открыть ящик письменного стола, где хранилась фотография ее мужа, как в комнату вошла Дженни. Глаза Гарнет наполнились слезами, и она смогла лишь прошептать:

– Дени погиб, тетя. Его убил Брант Стил. И она рассказала тете обо всем. Поскольку Дженни уже давно предполагала, что Дени мертв, то совсем не удивилась этой новости. Ее лишь поразила злая ирония судьбы, заставившей именно Бранта Стила совершить ужасное деяние.

– Я больше не могу видеть этого человека, тетя Дженни. Если он осмелится прийти сюда, я не стану с ним разговаривать.

Она присела на стул, задумчиво глядя на фотографию. Та уже начала разрушаться, несмотря на все предосторожности: сеть тончайших трещин покрыла начинающее темнеть изображение – первый признак скорого исчезновения. Гарнет прижала портрет к сердцу, обещая себе, что по крайней мере память ее не потускнеет никогда.

Дженни обняла племянницу:

– Ну, теперь ты хотя бы все знаешь. Разве знание настолько хуже неведения?

– Мне кажется, я наполовину мертва, – тихо сказала Гарнет. – Я не уверена, что смогу жить с этой мертвой половиной, тетя, и что мне вообще хочется жить.

– Да, так чувствуешь себя, когда приходится испить горькую чашу. Но это пройдет. Ты все переживешь.

– Я должна перекрасить свою одежду, – произнесла она без всякого выражения.

– Тебе не нужен вдовий траур, Гарнет. Это же просто символ. Ты можешь скорбеть в глубине своего сердца, как делаешь долгое время, сама того не понимая. Но ты не должна горевать всю жизнь, Гарнет. Именно ты не должна делать этого.

Сумерки сгущались, превращаясь в полную тьму, в которой растворялись серые тени вечера. Из прерии доносился жалобный крик козодоя. Миссис Мэйсон уводила свою молочную корову с площади, судача о чем-то с соседкой, загонявшей в курятник стайку цыплят. Сет Траверс пожелал обеим дамам доброго вечера и нетвердой походкой направился домой.

Дженни, хлопотавшая в лавке, невольно улыбнулась, увидев, в каком он состоянии:

– Думаю, вы, мальчики, выпили сегодня не по одному глотку?

– Мы ухлопали на двоих целую бутылку, Джен. Брант Стил в такой печали, что хотел хоть немножко забыться за стаканчиком доброго виски.

– Я все знаю. Сет. Гарнет мне рассказала.

– Бедная девочка! Мне так жаль их обоих, Джен. Правда, Брант сделал лишь то, что должен был сделать, выполняя свой воинский долг. Мыто с тобой понимаем это, не так ли?

Дженни кивнула:

– Но Гарнет не хочет этого понять. Она твердит, что не желает больше его видеть, и я боюсь, это – не пустые слова.

Сет оперся на стул:

. – Дюки – мои лучшие клиенты, Джен. Я не могу отказывать их управляющему, когда он приезжает сделать заказ. Кроме того, я ведь такой же конфедерат, как и он. Если бы не мой возраст, я тоже сражался бы против янки. Конечно, Гарнет может избегать Стила, если чувствует, что так надо. Но, Джен, этот бедный малый… просто умирает от любви к ней.

– Да, с того самого момента, как они встретились, – подтвердила Дженни со вздохом. – Он был бы для нее неплохой парой. Именно для нашей девочки. Может быть, Гарнет когда-нибудь и простит его, но сейчас мы ничего не можем сделать. Меня беспокоит ее самочувствие, Сет. Она все еще пребывает в шоке, как-то заторможена. Это может опять привести к ухудшению здоровья и, не дай Бог, к кризису.

– Не надо ничего загадывать, Джен. Позволь мне самому накрыть на стол, – предложил он, видя, как Дженнифер вынимает посуду из буфета.

– С такими-то трясущимися руками? Ну уж нет, я сама.

– Да уж. Я, пожалуй, все переколочу. Ты уж извини меня, Джен. Я очень давно так не напивался. С того самого дня, как мы услышали об Аппоматоксе. Стил сказал, что в тот раз он тоже крепко выпил. Но сегодня алкоголь па него, похоже, не слишком подействовал. Чем больше он пил, тем грустнее становился. Пока наконец эта красотка не увела его.

– Мисс Ли?

– Да. Думаю, этой ночью она утешит своего любимого. Каждому дураку понятно, что эта девица без ума от него. А Салли Фосс сходит с ума по ней. Просто заколдованный круг… – Сет замолчал, о чем-то вдруг задумавшись, а потом ни с того ни с сего спросил:

– Интересно, как ее обезьянка живет без бананов и кокосовых орехов?

Дженни наполнила супницу дымящимся тушеным мясом.

– Лоллипоп питается тем же, чем и мы.

– А наша девочка будет ужинать с нами?

– Спасибо, я не голодна, – спокойно сказала Гарнет, входя в комнату.

Дженни спросила себя: интересно, с какого момента она слушала их разговор?

– Дядюшка, у тебя на складе есть черная краска для ткани?

– М-м, не думаю, моя милая. Настоящую краску для одежды сейчас трудно достать, она в основном привозится из Европы. И на нее такой спрос в последние… пять лет. – Сет, осекшись, помолчал. – Местные женщины научились сами изготовлять красители из корней, листьев, коры и ягод. За время дефицита фабричной продукции им удалось научиться делать неплохие краски для домотканой материи, не хуже промышленных.

– Мне нужна только черная, дядя. Может быть, завтра на складе я смогу отыскать одну-две упаковочки.

– Присядь и съешь что-нибудь, – предложила Дженни.

Гарнет покачала головой и скрылась в спальне.

К огорчению Дженни, Гарнет не отказалась от своей идеи перекрасить одежду в черный цвет. Из сложной комбинации местных плодов и трав, среди которых преобладал черный боярышник, они изготовили наконец необходимый краситель, не уступающий индийским чернилам.

– Не нравится мне это, – сказала Сету Дженни, когда мрачное одеяние было вывешено сушиться на мягком осеннем ветерке. – Все время, пока я помогала Гарнет, меня не покидало странное чувство…

– Какое чувство, Дженни?

– Что на самом деле она готовит траур по себе.

Через пару недель Брант Стил зашел в лавочку Сета. Без подготовки он выпалил:

– Ну, как она? Сет нахмурился:

– Самое печальное создание, которое я когда-либо видел. Дженни считает, что состояние здоровья Гарнет опять пошатнулось. Доктор Уорнер разводит руками, не зная, чем помочь. Разговоры с ней не помогают. Может быть, Гарнет было бы лучше вернуться домой… но зима не позволяет.

– А почему бы мне…

Поняв, о чем тот хочет спросить. Сет прервал:

– Нет, сынок. По крайней мере, не сейчас. Она ясно дала понять это. Я даже не скажу ей, что ты здесь. Ты привез заказ хозяина ранчо?

Брант кивнул, протянув Сету листок бумаги.

– Может быть, пойдем в салун и я угощу вас стаканчиком виски?

– Нет, спасибо. У меня еще с прошлого раза голова гудит. Скажите мне, мистер Дюк собирается гнать скот на север следующей весной?

– Да, на продажу.

– И как далеко?

– Туда, где получит за него наилучшую цену. Может быть, до Канзаса, Чикаго или Миссури. Пока еще точно не решено.

– Дюку следует лучше молиться, чтобы у животных до конца пути не началась техасская лихорадка, – задумчиво сказал Сет. – Иначе другие штаты введут карантин, чтобы уберечь свои стада, и будут у себя на границе убивать вновь прибывших здоровых животных наряду с больными. Впрочем, думаю, ты и сам это знаешь.

– Да. Я постоянно говорю мистеру Дюку о необходимости скрещивания пород. Надо завести несколько английских херефордов, восточноиндийских брахманов или ангусов из Шотландии и попытаться скрещиванием вывести породу, не подверженную этой болезни. Да и качество мяса улучшилось бы. Другие владельцы ранчо пытаются это делать.

Говоря это, Брант то и дело с надеждой поглядывал на двери, ведущие в жилое помещение. Один раз оттуда появилась Дженни, чтобы поздороваться с ним и предложить чашечку кофе, но Гарнет не показывалась. Он провел еще полчаса за разговорами, но в конце концов сдался и побрел в салун.

По пути в «Серебряную шпору» Брант предавался горьким размышлениям. Войны, дуэли, правила чести – да разве может быть у человека в действительности долг или право убивать себе подобного? Этот бедный, совсем зеленый мальчишка, изображавший из себя солдата, растерянный и напуганный, был убит в спину, как трус, только потому, что бежал к свободе. Гарнет назвала его убийцей. Палачом. Может быть, она и права.

– Почему у тебя такой унылый вид, дорогой? – спросила Лэси, наливая ему стакан виски. – Это хороший сорт, и бутылка не разбавлена. Фосс выдал мне ее вместе с большой прибавкой к жалованью.

– Он теперь что, ручной как Лоллипоп, а? – Обезьянка сидела тут же, облизывая леденец, полученный в награду за вечернее представление. – Ест из твоих рук?

– Нет, он по-прежнему все такая же похотливая, упрямая и несносная горилла, – усмехнулась Лэси.

Они сидели у нее в комнате. Очаровательная в своем ярко-зеленом сатиновом неглиже и таких же тапочках, Лэси рассказывала ему свои новости:

– На прошлой неделе здесь был один парень, имеющий два салуна в Далласе. Посмотрев представление, он предложил мне выступать у него.

Похоже, мое имя стало широко известно в Техасе. Фосс пришел от его предложения в бешенство и приказал этому парню убираться вон. А потом сразу удвоил мое жалованье и предложил долгосрочный контракт, от которого я, впрочем, отказалась. Только опасение, что я уйду от него, заставляет этого зверя держаться в рамках приличий. Но если он узнает все, ситуация может измениться.

– Про нас, что ли? Черт возьми, Лэси, да ему же и так все известно.

Лэси медленно вынимала шпильки из волос. Брант любил, когда они были распущены, и она замирала от наслаждения, когда он нежно поглаживал их.

– Действительно, но Фосс думает, что я кручу с тобой только для собственного удовольствия, а когда надоест, уйду к нему.

– Как знать, как знать, – вздохнул он.

– Не делай мне больно, Брант. Не заставляй меня страдать из-за другой.

Брант нахмурился и еще удобнее расположился в кресле.

– Оставь миссис Лейн в покое, Лэси. Она не имеет к нам никакого отношения.

Лэси так не считала. Разумеется, она видела в Гарнет Лейн источник всех своих проблем. Но Лэси также знала этот предостерегающий тон Бранта. Еще немного, и он уйдет из ее комнаты, а может быть, даже из ее жизни.

Сменив тему, она сообщила:

– Я решила несколько изменить свой номер, добавив в него пикантности. Я потренировалась с Лоллипопом, и он уже почти готов к своей новой обязанности. Я разрезала одно из трико вдоль и скрепила обе половинки ленточками, которые могут быть развязаны по команде, – она подождала, какой будет его реакция. Брант неподвижно сидел в кресле, глубоко задумавшись и вытянув длинные мускулистые ноги в плотно облегающих брюках из коричневой кожи. – Я собираюсь выбрить себе лобок и надевать фиговый листок из шифона телесного цвета, – продолжала она. – Я буду ездить на спине позолоченного пони с пылающей короной на голове. Я хочу… Черт побери, Брант, да ты не слушаешь меня. Кажется, тебя совершенно не волнует, буду ли я раздеваться догола или же спать с любым из здешних бродяг!

Лэси в ярости швырнула щетку для волос на пол и, упав поперек кровати, зарыдала, что с ней случалось крайне редко. Брант, не проронив ни слова, сосредоточенно рассматривал выцветший ковер под ногами. Лэси плакала так, что, казалось, сердце вот-вот выскочит у нее из груди. Наконец он поднялся и подошел к ней.

– Разыгрываешь сцену, Лэси? Вот уж от кого от кого, а от тебя истерики не ожидал.

– Почему же? Или это привилегия одних только леди? У меня тоже есть чувства, а ты их топчешь, Брант.

Она лежала на животе, уткнувшись в подушку, но при его прикосновении повернулась и подняла заплаканные, умоляющие глаза:

– Ты убиваешь меня, Брант.

– Я всех убиваю. Такое уж у меня роковое свойство.

– Забудь об этом, ну пожалуйста. Хотя бы на эту ночь.

Лэси протянула к нему руки, и он опустился на нее.

Некоторое время спустя она сказала:

– Не уходи. Проведи здесь ночь, если, конечно, тебе не надо рано вставать, чтобы пойти в церковь.

– Очень смешно, Лэси.

– Я серьезно. Местный священник собирает утром людей на проповедь, он также будет исповедывать и крестить. Ты читал когда-нибудь Библию, Брант? – спросила она, доверчиво прижимаясь к нему.

– Мама читала нам по одной главе после ужина каждый вечер. Это была ее вечерняя сказка детям.

– Мои родители не верили ни во что, кроме денег, – печально вздохнула она. – Только и думали, как урвать побольше зелененьких. Мне нравится слушать церковные колокола, особенно на кафедральных соборах.

– Ты становишься сентиментальной, девочка. Виски и любовь всегда оказывают на тебя такое действие, – ухмыльнулся Брант.

– И это мне запрещено. Настроение, чувства, религия – все это табу для меня, а, Брант? Что ж, я вовсе не претендую на то, чтобы быть печальной шлюхой с золотым сердцем. Твоя дурочка лучше предпочла бы иметь много золотых монеток.

– Ну что ты говоришь, Лэси! Перестань. Ты вовсе не шлюха.

– Есть разные степени проституции, сэр. Любая уважаемая матрона смогла бы растолковать вам это, хотя многие считаются просто официальными метрессами. Но меня не прельщает крытая кактусами лачуга в прерии, даже если вы мне ее предложите, мистер Пастух. Хижина, лошадь и стадо – этого может быть достаточно для мужчины, но женщине нужно нечто большее. Бьюсь об заклад, это – единственное, что у нас есть общего с вдовой Лейн. Я скажу вам еще нечто большее. Даже если она снова выйдет замуж, ее супруг всегда будет чувствовать, что она изменяет ему с призраком!

Брант пристегнул кобуру, даже не повернув головы в сторону Лэси:

– Ты все сказала?

– Нет! – крикнула она, бросаясь к нему. – Я сама не понимаю, что говорю. Прости меня, Брант! Ты же знаешь, я хочу совсем другого. Я буду жить в землянке, научусь бросать лассо и клеймить скот, буду питаться пылью и умру для тебя, если ты только позволишь, если я буду тебе нужна, если только ты будешь любить меня. Позволь же мне быть с тобой, Брант – Она ждала ответа, с ужасом понимая, что ее сбивчивая речь лишь смутила его. Оба долго молчали. Наконец, Брант с каменным лицом произнес:

– Спокойной ночи, Лэси. Приятных снов.

– Спасибо. И передай ей мой привет.

– Кому?

– Той маленькой тени, что будет сопровождать тебя в твоем одиноком путешествии, ковбой, – ответила девушка.

Он не стал ей возражать, ведь любящую женщину не обманешь. Ему было жаль Лэси, но сделать он ничего не мог.

Глава 17

Лэси поставила пушистую ветвь кедра в вазу на столе, украсила серебряной мишурой и повесила не нее блестящие безделушки и леденцы для Лоллипопа. Для Бранта она положила омелу, в изобилии росшую на кустарниках.

– Как у тебя уютно, – сказал он, входя и целуя ее.

– Представляешь, Брант, мне уже двадцать пять лет, а я еще ни разу не справляла Рождество в домашней обстановке. Когда я была маленькой, это происходило в палатке, разбитой в лесу или у обочины дороги – там, где случалось остановиться нашему аптечному фургону. Когда я стала актрисой, то обычно встречала Рождество в гостиничных номерах.

– Это же ужасно, – искренне посочувствовал Брант.

Она кивнула:

– Впрочем, бывает в жизни и хуже. Я знала одну девушку, работающую в доме терпимости, клиенты которого строго отбирались хозяйкой и даже должны были предоставлять рекомендательные письма. Так вот, она рассказывала мне, что самое печальное место в мире – бордель в праздники. Его посетители, даже если они большие развратники, всегда в такие дни остаются дома с семьей. На Рождество эти люди украшают елку и изображают Санта Клауса, на 4 июля запускают фейерверки, на Пасху ходят в церковь. Этим они компенсируют свою неверность. Держу пари, ты бы не пришел сегодня сюда, если бы у тебя была семья. Скажи, дорогой, ты приехал в город повидаться со мной или в надежде встретить ее?

– Лэси, – вздохнул Брант. – Я пришел пожелать тебе веселого Рождества.

– И тебе тоже веселого Рождества, – целуя его, сказала девушка. Она открыла вино.

– Хорошее настроение прячется в бутылке. Они чокнулись бокалами, но выпили молча, не сказав обычных слов. Лоллипоп возился с новой погремушкой, мусоля ее, как младенец, у которого режутся зубы. Взгляд Лэси, наблюдавший за ним, стал задумчивым.

– Давай возьмем на прокат экипаж и поедем в Сан-Антонио, Брант. Мы вернемся завтра, – в голосе ее звучало отчаяние.

– Зачем?

– Мне хочется хоть ненадолго вырваться отсюда.

– Но это ничего не изменит, Лэси. Когда вернемся, все останется по-прежнему. Единственный способ не замечать чего-то, это – сделать его постоянным. Если ты хочешь навсегда избавиться от дурака Фосса и «Серебряной шпоры», по-настоящему избавиться, то тебе надо покинуть Техас.

– Ты хочешь, чтобы я уехала? Конечно, тебе надо освободиться от меня. Я – та вредная привычка, от которой ты сам не в силах отказаться. Ведь ты уходишь, но всегда возвращаешься. А для меня начинается все сначала: тоска, боль, отчаяние. Вот сейчас Рождество, люди идут в церковь, дарят друг другу подарки и чувствуют себя счастливыми, а я плачу над своим бокалом. Веришь ты мне или нет, Брант, но я никого до тебя по-настоящему не любила, а теперь молю Бога сделать так, чтобы ты остался моей последней любовью в жизни. Слишком много боли. Наверное, я скоро уеду отсюда. Что ты тогда будешь делать?

– Ждать твоего возвращения. Лэси прищурившись смотрела, как искрится вино в бокале.

– Не будьте столь самонадеянным, мистер! Слушай, разве ты сам не понимаешь, что только мое пребывание здесь – гарантия твоей безопасности?

Он засмеялся:

– Это тебе Фосс, что ли, сказал? Не верь ему, Лэси. Западнее Миссисипи больше, чем он, труса не найти! Знаешь, почему он не носит оружие? Из-за боязни, что придется им воспользоваться. Болтливый, толстозадый трус!

– Может быть, но он платит парочке бритых молодцов. Одно только мое слово – и ты мертв.

– Потом ты похоронила бы меня на холме и стала носить черное.

– Метрессы публично не носят траур, любимый. Это – удел жен таких богатых леди, как миссис Лейн. Интересно, долго она собирается носить траур о человеке, сделавшем ее вдовой?

Как раз в этот момент Лоллипоп уронил свою игрушку на пол, и она закатилась под кровать. Он, беспокойно лопоча, полез за ней.

– Как и эта обезьянка, ты придаешь некоторым вещам слишком большое значение, – заметил Брант.

– Он понимает меня, – ответила Лэси с хитрецой в голосе. – В этом отношении он чутче, чем некоторые мои знакомые.

Брант встал и снял шляпу с вешалки.

– Но ты ведь только что пришел! Я еще не дала тебе твой рождественский подарок.

– Я уже получил этот подарок, милая.

– Да, но его можно дарить снова и снова. Вот это-то в нем и восхитительно.

– Ты права.

Лэси стиснула его руки:

– Любимый, ну пожалуйста!

– Пустите меня, леди. И ради Христа, не просите ни о чем.

– О, Брант, я же тебе не надоела, правда? Ты еще любишь меня? Я по-прежнему хороша для тебя… и интересна в постели?

– Черт возьми, Лэси! – сказал Брант, вырвал свою руку и вышел из комнаты.

Он прямым ходом направился в «Серебряную шпору» и занял место у окна, откуда хорошо была видна лавка Сета.

– Не возражаете, если я присяду? – раздался вкрадчивый голос Салли Фосса.

– Вы здесь хозяин, – ответил Брант холодно.

Фосс плюхнулся всей тушей на стул напротив.

– Что будете пить?

– Кофе, если у вас его готовят.

– Я продаю только спиртное.

– Я уже исчерпал свою квоту на сегодня.

– Зачем же вы тогда сюда пришли?

– Погреться в сочельник у дружеского очага, – цинично произнес Брант. – Как вы могли заметить, на улице чертовски холодно. Мало кого обрадует дождь со снегом.

– Мисс Ли сегодня не выступает. По ее словам, неприлично танцевать полуголой в день рождения Иисуса Христа. Странно, триста шестьдесят четыре дня в году ее номер никого не коробит, а на Рождество вдруг оказывается оскорбительным.

– Что ж, пойдите ей навстречу, – посоветовал Брант.

– Я только это и делаю со дня ее приезда, – пробурчал Фосс. – Никому в жизни я так много не уступал, как ей. Слушайте, разве она не рассказывает вам обо мне? Вы же видитесь довольно часто, вот и сейчас пришли сюда прямо от нее. Я это знаю точно. Один из моих ребят видел, как вы выходили из отеля.

– Сколько шпионов работает на вас, Фосс?

– Некоторые из них – друзья, а не шпионы.

– У людей, вроде вас, не бывает друзей.

– Задираетесь, ковбой? Я знаю, вы, южане, горазды на дуэли, и слышал, лично у вас быстрая рука. Но мои ребятки тоже не робкого десятка.

– Вы, никак, меня пугаете. Фосс громко захохотал, сотрясаясь жирным телом:

– Стил, вы надежно спрятались за юбку. За небольшую такую, знаете ли, юбчонку с оборочками, хотя, черт возьми, ума не приложу, что наша красотка в вас нашла.

– А почему бы вам не спросить у нее самой?

– Спрашивал. Она говорит, вы похожи на ее брата.

– У нее нет брата.

– Я знаю. Это и не дает мне покоя. – Фосс изучающе рассматривал Бранта. – Вас ведь не очень легко сбить с толку, не так ли?

– Вряд ли я предстану в виде мишени для какого-нибудь дурака. А если хотите – берите в руки оружие и я к вашим услугам. Мне не хочется затевать ссоры в вашем доме, чтобы не давать повода «пистолерос», которым вы платите, превратить меня в решето.

– Пижон, ничего не скажешь. – Фосс наблюдал за противником из-под полуприкрытых век, покачиваясь на стуле. – Когда вы собираетесь отгонять скот Дюка?

Допрос начал раздражать Бранта.

– После весеннего клеймения, как вы, конечно, знаете. Никто, кроме полных идиотов, не погонит скот зимой на север.

– Хорошо, думаю, я смогу подождать до весны, – пробормотал себе под нос толстяк, оправляя свой жилет с золотыми пуговицами. – Эй, Стил, что там такого интересного на улице? Вы смотрите на площадь так, как будто надеетесь увидеть там Санта Клауса на северном олене.

– Вы не слышали, в городе никто не болеет?

– Только та юная вдова-янки. Но это вовсе не новость: она больна почти все время, что живет здесь. Кроме церкви и док гора, эта девушка никуда не ходит. Сет Траверс говорит, весной она и ее тетка отравятся обратно на Восток, если, конечно, миссис Лейн еще будет жива.

Во время этой беседы из жилой части дома, в котором располагалась лавка Сета, вышел Берт Уорнер, и Брант, не сказав Фоссу больше ни слова, покинул салун.

– Одну минуточку, доктор! Берт Уорнер остановился, дрожа в своем не по погоде легком костюме темного цвета.

– Да?

– Я видел, вы ходили к моим знакомым. Как там миссис Лейн, Берт? Я очень хочу знать, как она себя чувствует.

– А вы как думаете? Теперь я могу помочь ей не больше, чем тот шарлатан, что прислал ее сюда лечиться.

– Почему?

– Потому что ей нужно лекарство, которое не способна дать фармацевтика. Однажды я уже выписал вас как возможное средство, но вы лишь усугубили положение вещей!

– Она должна была знать правду, Берт.

– Вы убили ее своим признанием. Я думаю, это была большая ошибка; впрочем, не моего ума дело. Друг мой, а вы что делаете в это время в городе? Разве на ранчо не празднуют Рождество? Или вы никак не можете оторваться от красотки Фосса? Удивляюсь, как вам удалось до сих нор не подцепить триппер.

– У Лэси не та профессия, что вы думаете, доктор.

– Конечно, конечно, чиста, как ключевая вода.

– Вы что напились сока кактуса, док? Ну и язычок у вас, сплошные колючки. Ладно, оставим в покое мисс Ли. Скажите, чем бы я мог помочь миссис Лейн?

– Хотите напрямую, по-мужски? Постарайтесь переспать с ней. Заставьте ее испытать желание любить. И жить, – грубовато посоветовал доктор. – Поверьте, это именно то, что ей сейчас нужно, Стил. У нее пропало желание жить!

Брант подышал на замершие руки.

– Все дело в том, что Гарнет не хочет видеть меня.

– Ладно, скажу вам больше: она не настолько сильна, чтобы выбросить вас вон. А если нужен повод для визита, то извольте, я готов помочь. Пойдемте ко мне домой. Я должен приготовить для нее эликсир. А вы его потом отнесете.

Сидя в уютном кресле в кабинете доктора, Брант наблюдал, как тот, работая пестиком, перетирал порошки в ступке в мельчайшую пыль, которую затем развел виски, и разболтав как следует, перелил в особую бутылочку с разметкой дозировки.

– Выглядит впечатляюще, док.

– Хотел бы я, чтобы получилось возбуждающее средство, – сказал Берт. – Но не ищите подобный рецепт в «Семейной медицине». Его там нет.

– Вы действительно думаете, что ей нужно пить это?

– Мое снадобье не повредит ей. Хорошо бы добавить сюда гишпанскую мушку, да уж ладно. Друг мой, в этой жизни все начинается именно с физической любви. Женщинам свойственно ставить знак равенства между физическими и умственными побуждениями, а некоторые из них вообще не отличают одно от другого. Они думают, что желать мужчину – значит любить его и наоборот. Берите! – Доктор вручил микстуру Бранту. – Постарайтесь как следует воспользоваться этой возможностью. Другой может не представиться. Я же все-таки доктор, а не купидон.

Родственники Гарнет обрадовались Бранту, как давно пропавшему, но вдруг нашедшемуся другу. Сет энергично пожал ему руку и похлопал по плечу. Дженни обняла его и, запечатлев на щеке материнский поцелуй, тепло сказала:

– Как замечательно, что вы зашли к нам, Брант! Мы не ожидали, что вы сегодня будете в городе. Боже милостивый, какая мерзкая погода на улице. Вы обедали? Фаршированная индейка как раз жарится, и я еще испекла тыквенный пирог. Снимайте одежду, вы промокли до нитки и садитесь ближе к огню.

Брант достал бутылку с лекарством из кармана кожаной куртки, отделанной бахромой.

– Вот, доктор Уорнер прислал своей пациентке.

– Прекрасно. Отдайте ей сами. Я пойду на кухню приготовлю для нее суп. Может быть, вам удастся убедить ее пообедать с нами, – голос Дженни дрожал от волнения. Она подвела Бранта к комнате, где находилась больная, и подтолкнула его, открыв дверь. – Дорогая, у нас гость.

Гарнет сидела на кровати, обложенная подушками и облаченная в белую фланелевую рубашку с вышитыми бутонами роз. Эта, закрывавшая девушку по самое горло просторная одежда с длинными рукавами была для Бранта в чем-то даже более соблазнительна, чем самые откровенные наряды Лэси. Исходивший от Гарнет запах цветочного мыла пьянил его сильнее самых изысканных духов. Длинные волосы, убранные назад и перевязанные розовой сатиновой лентой, изящно обрамляли бледное овальное личико. Дженни, несмотря на протесты Гарнет, следила за тем, чтобы та всегда выглядела привлекательно.

– Веселого Рождества! – бодро сказал Брант и непринужденно вручил бутылочку. – Подарок от вашего доктора.

– Опять тоник? Я выпила этой гадости столько, что можно было бы заполнить сухое русло ручья за нашим домом! Это что, опять какая-то индейская микстура? Доктор, должно быть, уже перепробовал все традиционные средства.

Брант стоял возле кровати в полной растерянности. Хрупкий и бледный вид Гарнет поразил его так же, как и ее отрешенный взгляд.

– Он советовал вам немедленно выпить одну столовую ложку.

– Я непременно выпью попозже… может быть, – произнесла она, ставя бутылочку рядом с другими такими же на столик возле кровати. – Спасибо вам, что принесли его, мистер Стил.

– Не обращайтесь со мной, как с посторонним, Гарнет, – просительно сказал он. – Я давно собирался навестить вас, но не мог найти причину для визита. Думал, что мне вряд ли будут рады…

– Что заставило вас сейчас изменить свое мнение?

– Можно, я присяду? – устало спросил он.

– К сожалению, не могу помешать вам. Он придвинул стул к кровати и сел, коснувшись ее прозрачной руки, которую Гарнет, однако, тут же спрятала под одеяло.

– У меня заразная легочная болезнь, – с вызовом сказала она.

– Такой диагноз вам поставил доктор или вы сами?

– Я видела больных чахоткой. Они тают так же, как я. Некоторых мучает ужасный кашель, но не всех. Те, которые кашляют, страдают скоротечной чахоткой и быстро умирают. Хроническая болезнь более продолжительна. У меня как раз хронический случай. Вам лучше идти, Брант. Вы можете заразиться.

Он улыбнулся:

– С чего это вы решили заботиться обо мне, Гарнет? Я думал, вы желаете мне смерти.

– Желала… когда-то.

– А сейчас?

– Теперь это не имеет никакого значения.

– Для меня имеет, Гарнет.

– Чувство вины?

– Я беспокоюсь о вас.

– Ах, Брант, не пытайтесь меня дурачить! Я знаю, зачем вы пришли. Вас прислал доктор Уорнер. Он думает, что то лекарство, которое предложите вы, более эффективно, чем его, но он ошибается.

Повернувшись к охну, она посмотрела на мрачное серое небо. Налетавший из прерии пронизывающий ветер стучал в окно кристалликами ледяной крупки. Гарнет вспомнила тепло и уют их дома в Авалоне, где в каждой комнате, украшенной к Рождеству, пылал жаркий камин. Сет срубил к празднику дикий кедр, и Дженни, проявив чудеса изобретательности, убрала его различной мишурой. Но Гарнет тосковала о настоящей елке и ярких игрушках и пахнущих лавром свечах. Она вздохнула:

– Пожалуйста, уходите, Брант. У меня сегодня неподходящее настроение.

– Разве я утомил вас, Гарнет? Позвольте только немного побыть с вами.

– Вы заработаете себе лишь преждевременную кончину и ничего более.

– Да хватит вам все время оплакивать себя, – не выдержав взорвался он. – Я как-то сказал вам, Гарнет, что вы – трусиха, и теперь повторяю это снова. Вы хотите умереть, потому что у вас нет мужества жить. Жизнь бросает вам вызов, а вы предпочитаете сдаться, нежели бороться. Я даже начинаю думать, что Денису лучше было погибнуть, чем тащить по жизни такую обузу.

С неожиданной энергией Гарнет решила влепить ему пощечину, но он увернулся, засмеявшись:

– Снова промахнулись, милочка. Плохо целитесь. Вам нужна практика. Мое общество вам необходимо. Тренировались бы целый день.

– В прошлый раз вы мне помешали.

– Хотите попробовать снова? – он достал револьвер.

– Заряжен?

– Как всегда, – кивнул он. – Неужели вы думаете, Гарнет, что, убив меня, станете счастливей? Может быть, я действительно заслужил это. Может быть, этого заслуживает каждый солдат за исполнение своего долга – не медали, а пули. – Он протянул ей револьвер рукояткой вперед. – Возьмите его, Гарнет. И если вам от этого стане! легче, застрелите меня.

Гарнет, будто опомнившись, посмотрела на оружие.

– Уберите его.

Брант спрятал оружие в кобуру и ждал, глядя на нее с нескрываемым желанием.

– Дорогая, хватит нам играть в прятки. Я по-прежнему сгораю от любви, Гарнет, и хочу жениться на вас.

Он наклонился вперед, чтобы поцеловать ее, но она в страхе отпрянула.

– Вы заразитесь, – поспешно соврала она.

– Тогда мы будем чахнуть вместе, моя любимая. Поженимся, ляжем в постель и больше не поднимемся.

– И это все, что постоянно занимает ваши мысли? – строго спросила она. – Лечь в постель!

Такая непосредственность, плохо сочетавшаяся с болезненным видом, выдала ее тайные мысли. Брант всегда восхищался ее выразительными, страстными глазами фиалкового цвета. Он давно вынашивал романтическую мечту увидеть, как желание наполнит их густой синевой, но оказалось, что именно сейчас они стали небесно-голубыми.

Он отстаивал свою точку зрения мягко и в то же время с таким красноречием, на которое только был способен.