Текст книги "Последняя инстанция"

Помешиваю булькающий на плите томатный соус, снимаю пробу.

– Я так поняла, вы с Тиун плотно контачите с тех пор, как ты уехала из Филадельфии. – Вливаю в кастрюльку пару чайных ложек оливкового масла. – Эх. Ладно, сюда подойдет, а для салата не годится. – Беру в руку бутылочку и хмурюсь. – Давить оливки вместе с косточками – все равно что выжимать сок из апельсина в кожуре: получай по заслугам.

– Почему у меня складывается такое чувство, что Анна не горячая поклонница итальянской стряпни? – прозаично замечает Люси.

– Что ж, придется взяться за ее образование. Список покупок. – Киваю на блокнот и ручку возле телефона. – Первое – оливковое масло сверхчистого отжима, по-итальянски, без косточек. «Мишн олив супримо» – тоже неплохое, если сумеешь разыскать. Ни намека на горечь.

Люси за мной записывает.

– Да, мы с Тиун тесно контактировали, – сообщает она мне.

– Ты к ее занятиям имеешь какое-то отношение? – Понятно, что разговор затеян ради этого.

– Можно сказать и так.

– Дальше – давленый чеснок. В холодильниках ищи, в маленьких баночках. Я нынче ленивая. – Беру миску с постной говядиной, с которой самолично срезала жир и тщательно прокрутила. – Давильщик чеснока из меня сейчас никакой. – Помешивая соус, добавляю фарш. – Насколько у вас это серьезно? – Направляюсь к холодильнику, выдвигаю ящички. Ну конечно, о свежей зелени Анна тоже не позаботилась.

Люси вздыхает.

– Эх, тетя Кей. Боюсь, вам мои новости придутся не по вкусу.

В последнее время по душам мы с племянницей разговариваем редко. Да и видимся редко. Она переехала в Майами, а после смерти Бентона мы обе отгородились от мира прочной стеной. Пробую угадать, что же скрывается в задорном взгляде Люси, прокручивая в голове возможные варианты. Похоже, у них с Макговерн успело что-то завязаться еще в прошлом году, когда нас вызвали расследовать один страшный поджог, настоящую катастрофу, в виргинском городе Уоррентоне, подстроенный, дабы скрыть убийство. Как выяснилось позже, это было первое из преступлений, за которыми стояла Кэрри Гризен.

– Листья мяты, базилик, петрушка, – диктую дальше список покупок. – Кусочек пармезана реггиано. Люси, скажи мне правду. – Ищу специи. Макговерн женщина моего возраста, одинокая – по крайней мере была, когда мы последний раз виделись. Захлопнув дверцу шкафчика, оборачиваюсь к племяшке: – У вас с Тиун близкие отношения?

– Ну, поначалу все было не в том смысле, который ты имеешь в виду.

– То есть поначалу не было, а потом?..

– Знаешь, давай-ка лучше сама рассказывай, – беззлобно парирует Люси. – Что у вас с Джеем?

– Он на меня не работает, – отвечаю я. – И я уж точно не хожу у него в подчиненных. И вообще мне эта тема неприятна. Мы говорили о тебе.

– Терпеть не могу, когда ты затыкаешь мне рот, тетя Кей, – тихо произносит она.

– Я не затыкаю. Просто меня беспокоит, когда деловые отношения перерастают в личные. Во всем нужно придерживаться меры.

– Вы с Бентоном тоже работали вместе. – Она указывает мне на другое нарушение моих же собственных правил.

Постукиваю ложкой по кастрюле.

– Я много чего такого сделала в жизни, что тебе делать бы не советовала. И не советую как раз потому, что сама однажды обожглась.

– Ты когда-нибудь подрабатывала? – Люси потягивается нижней частью позвоночника и крутит плечами.

Хмурюсь.

– В смысле, по совместительству? Что-то не припомню.

– Ну хорошо, пришло время испробовать сыворотку правды. Я – злоумышленная халтурщица и главный спонсор Тиун, основной держатель акций «Последней инстанции». Вот так. Теперь тебе все известно.

– Давай-ка присядем.

Направляюсь к обеденному столу, и мы берем стулья.

– Все само собой случилось, – начинает Люси. – Пару лет назад я придумала поисковую программу для собственных нужд. Тогда все твердили, что люди на интернет-технологиях здорово зарабатывают. Ну, я плюнула и продала свое изобретение за три четверти миллиона.

Уму непостижимо. Способности Люси зарабатывать деньги ранее ограничивались лишь избранной ею профессией.

– После одного рейда меня посетила другая мыслишка. Мы конфисковали большую партию компьютеров, – рассказывает она, – и восстанавливали электронную почту владельцев, которую те предусмотрительно стерли. Меня поразила уязвимость нашей личной переписки. Ведь почта за нами всю жизнь волочится, как призрачный хвост. Вот я и придумала, как ее подчищать; комар носа не подточит. Образно выражаясь, рвешь ее в клочки. Это теперь уже создано несколько программных пакетов для сей надобности. А тогда я поднапрягла мозги и еще кучу денег заработала.

Следующий мой вопрос начисто лишен всякой дипломатии: АТФ известно, что она изобрела технологию, помогающую свести на нет усилия правоохранительных органов? Что Люси фактически помогает плохим ребятам шифровать переписку? Племяшка отвечает, будто все равно рано или поздно кто-нибудь додумался бы. К тому же что делать простым законопослушным гражданам? В АТФ о ее предпринимательской деятельности не знают, как не знают и того, что у агента Фаринелли имеются инвестированные средства. Вплоть до сегодняшнего момента лишь ее личному консультанту по финансовым вопросам да Тиун Макговерн известно, что Люси располагает многомиллионным состоянием и личным вертолетом.

– Так вот как Тиун удалось открыть собственное дело в таком непомерно дорогом городе, как Нью-Йорк, – размышляю я.

– Совершенно верно, – отвечает Люси. – По той же причине я не собираюсь бороться с АТФ. Если начнутся дрязги, тогда, вероятнее всего, всплывет правда о моих досужих подвигах. Тут же все пустятся копать: отдел внутренних расследований, ревизоры. Меня распнут, принесут в жертву своим бредовым бумагомарательским идеалам. Мне оно нужно?

– Люси, из-за твоего нежелания выступить против несправедливости пострадают другие. Те, у кого нет миллионов долларов, вертолета и собственной фирмы в Нью-Йорке. А это, согласись, неплохое подспорье для начала.

– С несправедливостью борется «Последняя инстанция», – отвечает она. – Будем своими способами побеждать зло.

– Формально тебя не обвиняют в подработке. – Во мне заговорил адвокат.

– Согласись, то, что я подрабатываю на стороне, характеризует меня не лучшим образом. Ну, в плане надежности. – Люси выступает от имени противной стороны.

– А что, АТФ обвиняет тебя в недостатке профессионального рвения? Тебе когда-либо инкриминировали бесчестные поступки?

– Ну нет. В формальной отписке этого уж точно не будет. Только ведь правда в том, тетя Кей, что я действительно пошла против правил. Если ты работаешь на правоохранительные органы, будь то АТФ или ФБР, у тебя не должно быть посторонних источников заработка. А я с этим запретом не согласна. Так несправедливо. Если копам разрешается дополнительно подрабатывать, то чем мы хуже? Я, наверное, с самого начала знала, что мои дни у федералов сочтены. – Она встает из-за стола. – Поэтому сама позаботилась о своем будущем. А может, меня все просто доконало. Не хочу до конца своих дней быть у кого-то в подручных.

– Если ты решила уйти из АТФ, пусть это будет твой выбор, а не их.

– А это и так мой выбор, – говорит она с легким раздражением. – Все, я в магазин отправляюсь.

К двери идем, взявшись за руки.

– Спасибо. Для меня очень важно, что ты мне все рассказала.

– Я тебя еще и вертолетом научу управлять. – Люси надевает пальто.

– Эх, где наша не пропадала!.. Я в последнее время и так будто в безвоздушном пространстве болтаюсь. Вылетом больше – вылетом меньше...

Глава 6

Уже много лет в народе ходит грубая шутка: виргинцы едут в Нью-Йорк за искусством, в то время как нью-йоркский интерес к Виргинии связан исключительно с отходами. Из-за этого язвительного замечания мэра Рудольфа Джулиани чуть не разразилась очередная гражданская война. На тот момент у них с Джимом Гилмором, тогдашним губернатором Виргинии, были серьезные разногласия по поводу права Манхэттена сгружать в наших портах мегатонны северного мусора, предназначенного для южных свалок. Представляю, что начнется, если пройдет слушок, будто и за правосудием нам надо обращаться к «старшему брату».

Все то время, что я возглавляю отдел судмедэкспертизы при прокуратуре штата Виргиния, Хайме Бергер руководила отделом по расследованию сексуальных преступлений при Манхэттенской прокуратуре. И хотя мы с ней не знакомы лично, наши имена нередко упоминают в связке. Меня называют самой известной женщиной-паталогоанатомом, а ее – самой известной женщиной-прокурором. На подобные заявления я всегда реагировала единственно верным способом: во-первых, мало того что я сама к славе не стремлюсь, но еще и не доверяю тем, кто на ней помешан, а во-вторых, слово «женщина» здесь неуместно. Самцы и самки. Ведь никто не называет добившихся успеха представителей сильного пола «мужчина-врач», или «мужчина-президент», или «мужчина – исполнительный директор».

Последние дни в доме Анны я занималась тем, что выискивала в Интернете информацию о Бергер. Человек я не из впечатлительных, однако здесь не поразиться не могла. К примеру, для меня стало новостью, что Бергер – стипендиат Родса и что после избрания Клинтона президентом ее хотели поставить министром юстиции. Как писали в журнале «Тайм», когда на эту должность вместо нее назначили Жанет Рено, Бергер вздохнула с облегчением. Не хотелось ей бросать прокурорскую работу. Полагают, по той же самой причине она не стала судьей и отклоняла потрясающе выгодные предложения со стороны частных юридических фирм. В своей среде Хайме уважают настолько, что в ее честь в Гарварде, где нынешняя знаменитость в свое время училась, утвердили государственную стипендию. А вот про ее личную жизнь известно очень мало, кроме того, что она играет в теннис – разумеется, бесподобно. Три раза в неделю по утрам она занимается с личным тренером в одном нью-йоркском спортклубе и пробегает три-четыре мили в день. Ее любимый ресторан – «Примула». Надо полагать, любит итальянскую кухню.

Сегодня среда, вечереет, мы с Люси устроили предпраздничный поход по магазинам. Пересмотрела массу всего, накупила столько, сколько за неделю не приготовить; на душе печаль и треволнения, под гипсом безумно чешется, и непреодолимо хочется курить. Люси носится где-то в «Редженси», занимаясь своим собственным списком, а я ищу тихое, спокойное местечко, где можно спрятаться от снующих толп. Тысячи людей тянули до последнего, чтобы за три дня до Рождества с душой подыскать своим дорогим и любимым нужные подарки. Бубнеж и бесконечное шарканье безликой массы перекрывают мысли и голоса, вести беседу в этом беспрерывном гаме попросту невозможно: перед глазами мелькают лица, люди, откуда-то доносятся гнусавые праздничные мелодии, окончательно выводя из себя – нервы и так напряжены до предела. Бездумно смотрю на витрину, отвернувшись от беспокойного диссонанса снующих покупателей, которые, подобно неопытным пальцам на клавишах, срываются с места, останавливаются замерев, напирают – и все без особого чувства. Прижав к уху сотовый телефон, придаюсь новой страсти: сегодня, наверное, уже раз десять прослушивала голосовую почту. Теперь это моя единственная колея, ведущая к прежней жизни. С домом меня соединяют, пожалуй, лишь телефонные сообщения.

Итак, четыре звонка. Сначала Роза, моя секретарша: интересовалась, боевое ли у меня настроение. Мамуля нудно и долго сетовала на жизнь. Звонили из телефонной компании по поводу какой-то оплаты. Ну и горел желанием поговорить Джек Филдинг, мой заместитель. Не откладывая в долгий ящик, набираю его номер.

– Тебя почти не слышно, – раздается раздраженный голос в одном ухе – другое я прикрываю рукой. Где-то на заднем плане плачет какой-то малыш.

– Мне здесь общаться несподручно.

– И мне. Моя бывшая нагрянула. То-то радости привалило.

– Что стряслось? – спрашиваю я.

– Только что позвонила какая-то нью-йоркская прокурорша.

Потрясающе. Силой заставляю себя успокоиться, чтобы голос не выдал волнения, и с напускным равнодушием интересуюсь ее фамилией. Выясняется, что Хайме Бергер несколько часов назад отыскала его по домашнему номеру: хотела знать, ассистировал ли он на вскрытиях Ким Льонг и Дианы Брэй.

– Интересно, – высказываю свое мнение. – А разве твой номер есть в телефонном справочнике?

– От Райтера узнала, – сообщает он.

Меня охватывает необъяснимый страх. Это уже попахивает предательством. Почему Райтер сразу не дал ей мой телефон, а направил к Джеку?

– Почему он не попросил ее перезвонить мне? – спрашиваю я.

На другом конце линии возникло замешательство: к громкоголосому хору присоединилось очередное дитя.

– Понятия не имею. Я заявил, что официально не ассистировал. Вскрытия проводила ты, я как свидетель на протоколах не подписывался. Сказал, мол, лучше обратиться к тебе.

– Ну и как она отреагировала?

– Стала задавать вопросы. У нее, видно, есть копии отчетов.

Опять Райтер подкузьмил. Копии первичных отчетов судмедэкспертов, как и протоколы о вскрытии, направляются в прокуратуру штата.

Голова идет кругом. Похоже, за меня взялись целых два прокурора, а это уже дело нешуточное. Неясное беспокойство сгустилось облаком насекомых, заполонивших все внутри и жалящих в самую душу. Жуть, что происходит, и как жестоко. В самых страшных кошмарах мне такого и не снилось. Голос Джека доносится откуда-то издалека, сквозь помехи на линии; вот и в голове у меня так же шумно и путано. До помутневшего рассудка доходят его слова: Бергер – дамочка, с которой на противоположных сторонах баррикады столкнуться не хотелось бы. Говорила она вроде бы как по сотовому телефону. Вскользь упомянула о прокурорах по особым расследованиям.

– Я почему-то всегда считал, что они занимаются президентским делами, или случаями вроде «Уэйко»[8]8
  Уэйко – город на востоке штата Техас. В 1993 г. приобрел печальную известность после событий в укрепленной базе воинственной секты «Ветвь Давидова». База сгорела во время штурма, предпринятого федеральными агентами. В огне погибло около 80 человек, в том числе дети. С тех пор «Уэйко» стало для многих символом превышения власти.


[Закрыть], или еще чем-то подобным, – говорит он. Тут связь неожиданно проясняется, и слышно, как он кричит, видимо, бывшей жене: – Да забери ты их, ради Бога, в другую комнату, я по телефону разговариваю!.. Боже мой, – выпаливает, обращаясь ко мне, – не вздумай заводить детей.

– Как понять «прокурор по особым расследованиям»? – интересуюсь я. – Что за специальный прокурор такой?

Джек умолкает.

– Похоже, ее вызвали в суд, потому что Райтер не хочет руки марать, – отвечает он с неожиданной нервозностью, будто чего-то недоговаривает.

– Я так поняла, у них в Нью-Йорке было одно дельце, – осторожно подбираю слова, – поэтому ее и привлекли. По крайней мере, я так слышала.

– То есть как у нас?

– Два года назад.

– Кроме шуток? Вот это новости. А ведь она, между прочим, ни словом не обмолвилась. Только о наших делах вопросы и задавала, – говорит Джек.

– Что у нас на утро? – интересуюсь загруженностью по моргу.

– Пока пятеро. Плюс с одним что-то нечисто. Ох, чует мое сердце, придется повозиться. Молодой человек белой расы – возможно, латиноамериканец; обнаружен в комнате мотеля. Судя по всему, комнату кто-то пытался спалить. Удостоверения личности при нем не обнаружено. В вене шприц, так что причина смерти неясна – то ли передозировка, то ли от дыма задохнулся.

– Давай-ка оставим это, не телефонный разговор, – перебиваю я, осматриваясь. – С утреца поболтаем. Я сама им займусь.

Последовала долгая пауза: мой помощник удивлен.

– Серьезно? Просто я думал...

– Вполне, Джек. – На работе меня не было целую неделю. – Все, увидимся.

Мы с Люси договорились в полвосьмого встретиться у входа в «Уолден буксторс»: приходится снова нырнуть в скопище снующих туда-сюда людей. Не успела я закрепиться на означенном месте, как вдруг замечаю знакомую фигуру: крупный мужчина с кислой физиономией поднимается вверх по эскалатору. Марино. Откусывает от мягкого кренделька с солью и облизывает пальцы, не сводя глаз с расположившейся ступенькой выше молоденькой девицы. Тугие джинсы и свитерок в обтяжку не оставляют тайн относительно ее изгибов, впадинок и выпуклостей, и даже мне с довольно приличного расстояния видно, как Марино мысленно прокладывает путь по ее формам, воображая себе, каково было бы заняться их изучением вплотную.

Вот он едет вверх на тесных металлических ступеньках, наводненных народом; весь ушел в свой кренделек, жует, не закрывая рта. Воплощенное чревоугодие. Вылинявшие мешковатые джинсы некогда синего цвета приспущены под раздутым животом, из рукавов красной ветровки с надписью «NASCAR»[9]9
  Ассоциация гонок на грузовиках (National Association for Stock Car Auto Racing).


[Закрыть], подобно бейсбольным рукавицам, торчат массивные ручищи. На лысеющей голове примостилась кепка с той же аббревиатурой, а на глазах – нелепые, огромные, как у Элвиса, очки в проволочной оправе. На мясистом лице застыло привычное выражение извечного недовольства, а дряблая, с жаркими пятнами румянца кожа говорит о хроническом несварении. Меня вдруг поразило, насколько этот человек несчастен в своем теле: массу сил тратит, борясь с собственной плотью, которая будто в отместку отказывается ему уступать. Бывают такие владельцы автомобилей: сначала не занимаются машиной, водят без особой осторожности, а когда та окончательно проржавеет и начнет разваливаться на куски, проникаются к ней лютой ненавистью. Так и вижу: Марино хлопает крышкой капота и пинает шины.

Вскоре после моего переезда из Майами сюда мы вместе расследовали наше первое дело. Он и тогда был угрюмый, мрачный, относился ко мне как будто даже снисходительно; об учтивости и речи не шло. Я даже пришла к печальному выводу, что, согласившись возглавить отделение судмедэкспертизы в Виргинии, я совершила самую большую ошибку в своей жизни. В Майами я пользовалась заслуженным уважением в правоохранительных кругах, среди медиков и ученых. Пресса ко мне относилась вполне благосклонно, и я стала своего рода маленькой звездочкой, что придавало уверенности в себе и подстегивало желание двигаться дальше. О том, что пол, оказывается, может быть проблемой, я не подозревала до того, как встретилась с Питером Рокко Марино. Он родился в семье итальянских работяг из Нью-Джерси, патрулировал ночной Нью-Йорк, пребывал в разводе со своей первой любовью, о своем единственном чаде предпочитал помалкивать.

Он – будто яркий свет в примерочной; ты вполне собой доволен – до той поры, пока не увидишь свое отражение. А сейчас я расстроена и с готовностью приму за правду все, что он заявит. И вот возле стеклянной витрины он замечает меня с кучей пакетов на полу. Сунув в рюкзачок телефон, машу ему рукой. Некоторое время Марино требуется, чтобы лавировать грузным телом среди поглощенных неурядицами людей, которым в данный момент совершенно наплевать на убийства, верховные суды и нью-йоркских прокуроров.

– Ты что здесь делаешь? – с вызовом спрашивает меня он, будто я нарушила чужую территорию.

– Подыскиваю тебе подарок к Рождеству.

Марино отхватывает очередной кусман от своего лакомства. Судя по всему, он ничего, кроме этого кренделя, не купил.

– А ты? – интересуюсь я.

– Пришел сфоткаться у Санта-Клауса на ручках.

– Не смею задерживать.

– С Люси списался. Объяснила мне, где тебя искать в этом дурдоме. А то, я смотрю, сумки-то с одной рукой трудновато будет нести. И как ты, кстати, собираешься вскрытия делать с такой-то бандурой? – показывает на гипс.

А ведь я знаю, зачем он пожаловал. От него струятся потоки информации, за милю учуешь, будто ледник на тебя ползет. Вздыхаю. Медленно, но верно примиряюсь с непреложной истиной, что в ближайшем будущем перемен к лучшему в жизни не предвидится.

– Ну как там? – спрашиваю его. – Что на этот раз?

– Завтра, док, об этом все газеты кричать будут. – Склоняется к сумкам. – Недавно Райтер позвонил. Так вот, ДНК совпадают. Как видно, наш Волчара пару лет назад замочил-таки ту дамочку из метеорологии, и, судя по всему, его величеству Виргинский медколледж пришелся не по вкусу и он совсем не против экстрадиции в Большое Яблоко. Рад-радешенек смотаться из Виргинии куда подальше. Только вот забавное совпадение: ублюдку вздумалось уехать из города именно в тот день, когда будут служить заупокойную по Брэй.

– У нее будет заупокойная служба? – В голове началась канитель: мысли путаются, сбиваясь в одну кучу.

– Да, в церкви Святой Бригитты.

Для меня новость, что Брэй была католичкой и волей судьбы ходила в ту же церковь, что и я. От жуткой догадки мурашки побежали по спине. Похоже, в каком бы мире я ни находилась, ей непременно нужно влезть в него и меня затмить. А то, что она пыталась это сделать в храме Господнем, где вообще всякие притязания неуместны, лишний раз говорит о ее беспощадном высокомерии.

– Значит, Шандонне вывезут из Ричмонда в тот момент, когда мы по идее будем прощаться с последней женщиной, которую он укокошил, – продолжает Марино, не пропуская ни одной проплывающей мимо макушки. – Ни на минуту не поверю, будто это совпадение. У этого паршивца ничего случайного не бывает. Прессы соберется – пруд пруди. Так что Брэй он затмит, украдет ее звездный час. Потому что СМИ куда интереснее безумцы, чем те, кто придет отдать дань уважения одной из убитых. Ну уж меня там точно не будет. После того как она меня облагодетельствовала – ни за что. Ах да, кстати, пока мы тут разговариваем, Бергер уже на подходе. Мне бы такую фамилию, меня бы тоже Рождество не касалось, – добавляет он.

Люси мы заметили одновременно с ватагой шумных, неуемных парнишек. Модные броские прически, тяжелые непомерные штаны на щупленьких бедрах; они перегоняют ее, вертятся рядом, с интересом оценивая мою племянницу. Та в черных трико, поношенных армейских ботинках и пилотской куртке давних времен, которую раздобыла в каком-то магазинчике старомодной одежды. Марино одарил ее обожателей таким взглядом, который сразил бы их наповал, если бы лютая ненависть могла проникать из глубины сердца через кожу и поражать жизненно важные органы. Шумная компания тут же легла на другой курс, подпрыгивая и шаркая огромными баскетбольными кроссовками, как щенки-недоростки с большими лапами.

– Какой мне подарочек приготовила? – спрашивает Марино Люси.

– Годовой запас корня липидии.

– А это еще что за хрень такая?

– Когда в следующий раз зафутболишь с какой-нибудь горячей штучкой, мой подарок тебе очень пригодится, – отвечает она.

– Неужели ты и вправду!.. – Ушам своим не верю.

Марино фыркает. Люси смеется, и вид у нее слишком радостный для человека, которого вот-вот уволят, будь ты хоть сто раз миллионером.

Выходим на парковку; воздух сырой, промозглый. Темноту разрывают слепящие фары машин, куда ни кинешь взгляд – везде автомобили, люди куда-то торопятся. На фонарных столбах мерцают серебристые гирлянды, водители по-акульи кружат, выискивая свободные места поближе к входам на ярмарку, будто пройти пару сотен шагов – худшее, что может приключиться с человеком.

– Терпеть не могу это время года. Лучше бы я родилась еврейкой, – сообщает Люси, будто слышавшая недавний намек Марино на национальность Бергер.

– Ты в Нью-Йорке при Бергер начинал? Она тогда уже была окружным прокурором? – спрашиваю у полицейского, пока тот укладывает мои сумки и свертки в доисторический зеленый «субурбан» Люси.

– Только вступила в должность. – Закрывает задний борт. – Лично так ни разу и не пересеклись.

– Но ты о ней наслышан?

– Горячая штучка с большими титьками.

– Ух, Марино, какой ты заводной, – говорит Люси.

– А что? – Он кивает ей на прощание. – Неинтересно – не спрашивай.

Провожаю взглядом массивный силуэт; все вокруг вперемежку: фары, тени, люди. Небо залито млечным светом ущербной луны, на землю неторопливыми маленькими хлопьями падает снег. Люси выезжает с парковочного места и как по маслу вписывается в тянущуюся вереницу машин. На цепочке для ключей у нее висит серебряный медальончик с выгравированным логотипом «Wirly-Girls»[10]10
  «Девочки-вертушки» – название Международной ассоциации вертолетчиц.


[Закрыть], на первый взгляд фривольным названием очень солидной Международной ассоциации женщин-вертолетчиц. Люси, отрицающая любые формы объединения людей, – ярая приверженница этой группы, и на фоне общей неразберихи в моей жизни одна мысль здорово радует: рождественский подарок, который я успела для нее подготовить, аккуратненько упрятан в одной из сумок. Несколько месяцев назад я вошла в тайный сговор с ювелирной фирмой «Шварцчайльд», чтобы они изготовили мне золотое ожерелье с кулончиком «Whirly-Girls». В свете недавних откровений о планах племяшки на жизнь по времени тоже получается удачно.

– А что именно ты собираешься делать со своим личным вертолетом? Он ведь уже на подходе? – спрашиваю я. Отчасти мне хочется сменить тему: поговорить о чем-нибудь, кроме Нью-Йорка и Бергер. Я все еще раздосадована после разговора с Джеком, и на душе как-то нехорошо. И еще что-то беспокоит, только пока не пойму, что именно.

– «Белл четыреста седьмой». Так точно. – Люси ныряет в бесконечный поток красных габаритных огней, лениво текущий по Пархэм-роуд. – Что буду с ним делать? Летать. И по работе в том числе.

– Да, о новой работе. Ты мне так и не дорассказала.

– Ну, Тиун живет в Нью-Йорке. Соответственно, там и будет размещаться моя новая контора.

Люси – водитель серьезный, смотрит только на дорогу, настоящий пилот.

– Давай-ка чуть назад отмотаем. Посвящу тебя в предысторию, тетя Кей. Как только Тиун услышала о той перестрелке в Майами, она со мной связалась. Потом пару недель назад я поехала в Нью-Йорк и здорово там выпила.

Уж это я помню отлично. Люси исчезла, пропала, оставив меня в полной растерянности. По телефону мне все-таки удалось разыскать беглянку; выяснилось, что она в Гринич-Виллидже, в какой-то популярной в народе забегаловке. Люси была расстроена и напилась. Я решила, что она злится и переживает из-за проблем с Джо. Теперь же история меняется на глазах. С прошлого лета племяшка была повязана с Макговерн общими деньгами, однако решение изменить свою жизнь она приняла только после недавнего инцидента в Нью-Йорке.

– Тогда Энн спрашивает, можно ли кому-нибудь позвонить, – объясняет Люси. – Я была в несколько неподходящем умонастроении, чтобы самостоятельно добираться до отеля.

– Кто такая Энн?

– Раньше в полиции работала. Теперь у нее свой бар.

– Ах вот как.

– Должна признаться, набралась я порядком и сказала Энн, чтобы та позвонила Тиун, – продолжает рассказ Люси. – Не успела глазом моргнуть – в бар входит Макговерн собственной персоной. Накачала меня под завязку кофе, и мы всю ночь проговорили. В основном о личном: Джо, АТФ, обо всем. Нерадостно мне тогда было. – Люси взглянула на меня. – Знаешь, я, наверно, уже давно готова была к переменам. А в ту ночь решилась. На тот момент, как все произошло, – она имеет в виду покушение на мою жизнь, – я уже знала, как поступлю. Слава Богу, что Тиун оказалась рядом. – Люси имеет в виду не сцену в баре. Макговерн была готова помочь вообще. Чувствуется исходящая из глубины ее души радость. Общая психология учит, что человеку не приносят радости ни работа, ни окружающие; каждый кует свое счастье собственными руками. Это не вполне верно. Похоже, Макговерн и «Последняя инстанция» осчастливили-таки девчонку.

– И ты уже некоторое время занимаешься кое-чем в «Последней инстанции»? – подталкиваю ее к продолжению рассказа. – С прошлого лета? Тогда у вас зародилась сама идея?

– Давным-давно, еще в Филли[11]11
  Филли – популярное ласковое прозвище г. Филадельфия.


[Закрыть], мы с Тиун бесились, когда нам не давали заниматься делом: всякие бюрократы с лоботомией все время вмешивались. Мы видели, как ни в чем не повинных людей перемалывает в жерновах системы. Началось все с шутки. Мы придумали фантастическую организацию, которую я окрестила «Последней инстанцией». Куда обратиться, когда перед тобой закрылись все двери? В последнюю инстанцию.

Улыбка Люси напряженная, натянутая; чувствую, что ее оптимистические новости вот-вот приобретут сомнительную окраску. Племяшка готова поведать нечто, что мне будет неприятно услышать.

– Понимаешь, это значит, что мне придется переехать в Нью-Йорк, – выдает она. – Притом очень скоро.

Райтер передал мое дело в Нью-Йорк, теперь еще и Люси туда отправляется. Включаю печку на полную, кутаюсь в пальто.

– Вроде бы Тиун подыскала для меня квартиру в Верхнем Ист-Сайде. До парка пробежаться – пять минут. На пересечении Шестьдесят седьмой и Лексингтона, – говорит Люси.

– Быстро, – комментирую я. – И близко к тому месту, где убили Сьюзан Плесс, – добавляю, видя тут недобрый знак. – А почему именно в этой части города? У Тиун офис где-то рядом?

– В нескольких кварталах. Там рукой подать до Девятнадцатого участка; видимо, она знакома с парнями, которые патрулируют ее район.

– А Тиун что-нибудь слышала про Сьюзан Плесс? Вообще про то убийство? Странно все-таки, что она оказалась в каких-то нескольких улицах оттуда. – Меня не отпускают мрачные чувства. И тут ничего не поделаешь.

– Да так, наслышана об убийстве постольку-поскольку: мы обсуждали твои дела, – отвечает Люси. – А прежде – ни слухом ни духом. И я тоже. У нас в районе сейчас все только ист-сайдским насильником заняты; и мы в стороне не остались, кстати говоря. У них уже пять лет какой-то маньяк по улицам шастает. Один почерк: выбирает блондинок чуть за тридцать, которые выходят из бара немного навеселе. Он идет за ними по пятам и нападает в дверях квартиры. Первый анализ ДНК неизвестного в Нью-Йорке: профиль имеется, а человека нет.

Все дороги ведут к Хайме Бергер. Ист-сайдский насильник наверняка в списке первоочередных задач ее прокуратуры.

– Осветлю волосы и буду по ночам возвращаться из баров, – плутовато говорит Люси. Чувствую, слово у нее не разойдется с делом.

Тут бы сказать, что я за племяшку невероятно рада и что направление деятельности она выбрала крайне увлекательное, да язык не поворачивается. Она часто покидала Ричмонд и жила во многих других местах. Только вот теперь по какой-то причине кажется, будто ее отъезд – не к добру, хотя девочка и стала взрослой. Тут же во мне проснулась материнская черта: вечно критиковать, указывать на недостатки и недочеты. Моя мать заглядывала под коврик, чтобы указать на то единственное место, которое я пропустила при уборке; просматривая ведомость дочери, круглой отличницы, она сокрушалась, что у меня нет друзей; пробовала приготовленную мной пищу и перечисляла, чего в ней не хватает.

– А как же вертолет? Будешь его в Нью-Йорке держать? – слышу свой голос будто со стороны. – Похоже, тут у тебя неувязочка вышла.

– Возможно, в Тетерборо[12]12
  Аэропорт, находится в семнадцати милях от центра Манхэттена.


[Закрыть].

– Так что ж, каждый раз, когда тебе надо лететь, придется в Нью-Джерси добираться?

– Не так уж и далеко.

– Жизнь там дорогая. А вы с Тиун... – не унимаюсь я.

– Что у нас с Тиун не так? – Приподнятое настроение Люси быстро испортилось. – Почему ты ко мне придираешься? Она ушла от федералов и больше мне не начальница. В нашей дружбе нет ничего плохого.

Люси разочарована, ей обидно, и во всем повинна я: на месте преступления повсюду отпечатки моих пальцев. Но что еще хуже, я слышу в своем голосе интонации Дороти. Как стыдно.