Текст книги "Ничего не говори. Северная Ирландия: Смута, закулисье, «голоса из могил»"

Когда Брендан Хьюз уходил из дома на флот, отец наказал ему: «Никогда не делай татуировок». Многие моряки набивали тату, и Хьюз часто оказывался в различных тату-салонах Европы и Дальнего Востока, ожидая, пока игла работает над его товарищами. Но он с уважением относился к требованию отца. Кевин никогда не объяснял свой наказ, только неопределенно говорил, что татуировка – это «опознавательный знак». Однако много лет спустя Брендан, вспоминая этот момент, задумался, не предвидел ли отец, какую дорогу в конечном итоге выберет его сын.

Сейчас он быстро терял кровь у дома на Салтан-стрит. Но не из-за огнестрельного ранения. Когда он влетел в дом через окно, разбившееся стекло перерезало ему артерию на запястье. Явочная квартира была провалена; оставаться здесь опасно. А потому несколько товарищей потащили Хьюза по тротуару к другому дому, находившемуся поблизости. Ему срочно требовалась медицинская помощь, но в госпиталь дорога была заказана: армия послала людей, чтобы убрать его, и никакая врачебная клятва не могла защитить его в медицинском учреждении. Можно было бы привести к Хьюзу доктора, но и это было довольно сложной задачей. Люди, пытавшиеся убить его, исчезли, но «Сарацины» все еще патрулировали окрестности: несомненно, искали его. Хьюз угодил в ловушку, как раненое животное. Кровь вытекала из его руки с каждым ударом сердца.

Прошло полчаса. Ситуация усугублялась. И в этот момент появился Джерри Адамс, который привел доктора. Адамс, возможно, был самым лучшим другом Брендана Хьюза за всю его жизнь. Они познакомились позапрошлым летом, во время восстания 1970 года, когда Адамс руководил мятежниками. Хьюз не мог припомнить, чтобы Адамс сам бросал камни или бутылки с зажигательной смесью, но он отлично управлял другими. В этом и заключалась роль Адамса. По мнению Хьюза, он был «ключевым стратегом» для Провос, в то время как сам Хьюз специализировался на тактике. Бесстрашный и хитрый, Хьюз мог разработать любую операцию, но Адамс имел такой склад ума, который позволял ему видеть более широкий политический контекст и скрытые пружины конфликта. Словно генерал, стоящий за линией фронта, Адамс лично сам всегда избегал прямого насилия. Если прибывала колонна машин, груженных винтовками «Армалит», Адамс ехал на автомобиле-«разведчике» (там не было никакого оружия), в то время как Хьюз находился рядом с винтовками. Долорс Прайс любила шутить, что никогда не видела Хьюза без оружия, а Адамса с оружием. Адамсу казалось, что Хьюз слишком глубоко погружается в дела. Адамс говорил, что он имел «огромное количество сторонников» среди уличных парней, и добавлял, что Хьюз «компенсировал неспособность выражать политические взгляды тем, что обладал инстинктивно правильным пониманием вещей».

Если и было в этом высказывании что-то покровительственное, то оно так или иначе все равно соответствовало пониманию самим Хьюзом своей роли в конфликте. Он видел себя солдатом, а не политиком. Он считал себя социалистом, но не был силен в идеологии. Он мыслил себя также и католиком, но Адамс каждый вечер молился и читал Библию, в то время как Хьюзу приходилось заставлять себя идти на мессу. Иной раз Хьюз замечал, что его уважение по отношению к Адамсу было таким сильным, что, если бы Адамс сказал ему, что завтра будет воскресенье, хотя он сам был уверен, что завтра понедельник, он бы остановился и подумал дважды. Маленький брат Брендана, Терри, говорил, что настоящей семьей Брендана была ИРА, а его братом – Джерри Адамс.

Доктор, которого привел Адамс, оказался местным хирургом-кардиологом. Но он торопился и не взял с собой инструментов. Поэтому кто-то принес иглу, нить и пинцет. Хирург ввел пинцет в рану на руке Хьюза, вслепую захватывая концы разрезанного сосуда. Наконец, зажав их пинцетом, он расположил вену таким образом, чтобы можно было ее аккуратно зашить. Эта болезненная процедура проводилась в неподходящих условиях, без анестезии, но Хьюз не стонал, потому что военные все еще искали его, патрулируя улицы. Пока доктор работал, «Сарацин» подъехал прямо к дому и остановился. Грохотал его мощный двигатель, а люди, замерев, думали, не вломятся ли сейчас в дверь вооруженные солдаты.

* * *

Адамс лично пришел на помощь Хьюзу, хотя это было крайне рискованно. В соответствии с данными Специального отдела Корпуса королевских констеблей, Адамс являлся командиром подразделения Бэллимерфи Временной армии, а позже стал командующим Белфастской бригадой, то есть самым высокопоставленным представителем ИРА в городе. Он был значимым человеком, поймать которого власти хотели даже больше, чем Хьюза.

Но Адамс ощущал теснейшую связь с Хьюзом. Кроме истинной заинтересованности в своем деле, которую они разделяли, для Адамса имело значение и то, что Хьюз, находясь «в бегах», оставался на улицах Белфаста, а не уехал за город или за границу Республики. Он мог бы бежать в Дандолк, который был расположен сразу через границу и считался чем-то вроде Джордж-Сити[19]19
  Джордж-Сити – административный центр округа Форд штата Канзас, США. Является одним из символов эпохи Дикого Запада, так называемая ковбойская столица мира.


[Закрыть] для республиканцев – они там скрывались: сидели в пабах, пили и играли в карты. Вместо этого Хьюз остался в городе, рядом с преданными ему солдатами подразделения D, и он никогда не прекращал операций. «Местные знали, что он здесь, – замечал Адамс, – и это было необходимым для них стимулом».

В тот день Адамс спас Хьюзу жизнь, и Хьюз этого никогда не забывал. Адамс мог бы послать кого-то, но пришел сам. Когда Хьюза зашили и доктор ушел, Адамс приказал своему другу покинуть Белфаст и ненадолго залечь на дно. Он был слишком лакомой целью для врагов – они наверняка попытаются убить его снова. Хьюз не хотел уезжать, но Адамс настаивал. Поэтому Хьюз отправился в Дандолк и снял комнату с завтраками. Но он был не из тех, кому нужен отдых; ему не терпелось вернуться в Белфаст. В конце концов та неделя, которую Хьюз неспешно там провел, показалась ему вечностью.

* * *

В пустом строении, напротив которого стоял Хьюз, когда из зеленого фургона выпрыгнули стрелки, происходило какое-то движение. Группа британских солдат провела ночь за его фасадом, частично заложенным кирпичами. Войска не только перепрофилировали местную недвижимость для своих тактических целей. Заброшенные дома, находящиеся в центре территории, подконтрольной подразделению D, использовались также и как тайные наблюдательные посты.

В секретных внутренних отчетах Британской армии сохранились короткие донесения об этих неумело проводившихся миссиях. Армейские записи, сейчас уже открытые и дешифрованные, утверждают, что солдаты в гражданской одежде участвовали в описанных ситуациях в целях составления официальной отчетности, а не для организации убийств, однако при этом «использовали любой шанс». Находясь на таких тайных наблюдательных пунктах, солдаты вели слежку за Бренданом Хьюзом и его соратниками прямо на их же собственной территории. В тот раз им не удалось его убить или поймать. Зато теперь они знали, как он выглядит.

Глава 7
Фрэнк Китсон мечтает о подвигах: специалист по подавлению мятежей

Фрэнк Китсон, как и Долорс Прайс и Джерри Адамс, следовал семейной традиции. Его отец был адмиралом Военно-морского флота. Брат тоже служил в ВМС, а дед – в Индийской армии. Китсон вступил в стрелковую бригаду Британской армии и впоследствии женился на дочери полковника. Но в тот момент, когда ему исполнилось 18 и он стал солдатом, ему казалось, что он начал военную карьеру слишком поздно: шел 1945 год, и Китсона отправили в Германию, где бои уже закончились, и ему оставалось лишь наблюдать последствия войны. Казалось, что новых военных действий не предвидится, а потому Китсон вел жизнь джентльмена-офицера: ездил в оперу, на бега, на рыбалку и пытался заглушить в себе ощущение того, что он упустил свой шанс.

В 1953 году его направили в Кению – тогда еще британскую колонию. Он должен был участвовать в подавлении восстания, возглавляемого неуловимой группой повстанцев, известной как «Мау-Мау». Упаковывая вещи, Китсон более всего боялся того, что к моменту его прибытия в Кению «чрезвычайная ситуация в колонии», как это тогда называлось, может уже прекратиться и его снова отправят домой, не дав даже посмотреть на какие-либо действия.

Однако ему не стоило волноваться. Когда Китсон приехал в Кению, он сразу же оказался свидетелем того, что называл «игрой». Китсон отличался методичностью, поэтому на небольшом листке бумаги он изложил свои амбиции: «Обеспечить Силы безопасности информацией, которая им [необходима] для уничтожения «Мау-Мау». Он положил записку в Библию, лежащую на прикроватной тумбочке.

Китсон был коренастым, невысокого роста, человеком, с пронзительными глазами и выступающим подбородком. Он держался очень прямо, словно аршин проглотил, вышагивал, как на параде. Проходя мимо солдат, он расправлял плечи и казался выше, чем был на самом деле. Он постепенно потерял волосы под армейскими головными уборами с кисточкой, и по мере течения лет все реже и реже фотографировался с непокрытой головой. Он говорил слегка в нос, употреблял профессиональный жаргон, описывая, например, людей словосочетанием «офф-нет»[20]20
  Off net (англ.) – не работать на прием.


[Закрыть], и приправлял свою речь различными клубными выражениями. Говорили, что он не любил светских бесед. В армии ходила одна история о Китсоне (может, придуманная, но раскрывающая суть его характера). Как-то на ужине жена одного из сослуживцев Китсона сидела с ним рядом за столом и проговорилась, что поспорила со своей подругой, что Китсон скажет ей «не меньше полудюжины слов».

– Вы проиграли, – ответил Китсон и больше ничего не сказал ей за весь вечер.

В Кении он оказался в совершенно новом окружении – в лесу. Выходя на ночную операцию, он наносил черный камуфляж на руки и лицо, а в довершение маскировки прикрывал голову засохшим кустом какого-то африканского растения. Он полагал, что при таком «зачернении» на расстоянии и при слабом освещении его можно принять за местного. Словно герой Киплинга, Китсон бросался в кусты ежевики в поисках таинственных «Мау-Мау». Однажды, продираясь сквозь густые заросли, он вдруг подумал, как быстро человек привыкает к совершенно чуждым для него условиям. В своих мемуарах о Кении он писал: «Все кажется тебе странным только первые несколько месяцев, а затем уже нормальное существование воспринимается как странное».

Однажды Китсон столкнулся с группой кенийцев, с ног до головы закрытых белыми одеяниями. Их лица были совершенно не видны, так как в ткани имелись только узкие прорези для глаз, носа и рта. Когда Китсон спросил, что это за странные люди, то узнал: это «Мау-Мау», которых убедили предать своих товарищей по восстанию и работать на Британскую армию. Закутавшись в одежду, они могли рассматривать арестованных, а потом докладывать британцам, кто есть кто.

Этот случай стал для Китсона настоящим откровением, знаковым эпизодом, поскольку привел к созданию концепции, которая давала Китсону в руки высокоэффективное оружие. Занимаясь подавлением мятежа, он осознал важность хорошей разведки и понял, что одним из способов получения информации является привлечение некоторых мятежников на свою сторону. Он много думал о том, как лучше всего убедить повстанцев предать своих соотечественников. Ясно, что важнейшим элементом является доверие, потому что любой потенциальный источник, соглашаясь помогать врагу, должен передать свою жизнь в руки этого врага. А доверие – это связь, которую нужно взращивать. Если Китсон привлекал нового рекрута в качестве своего агента, он брал его с собой в дозор. Когда они удалялись вглубь зарослей, Китсон давал свой пистолет этому человеку, а сам держал лишь мачете. Это был рискованный жест, но Китсон считал, что, доверяя тайному агенту оружие, он убеждает его в том, что «он полноправный член команды».

В конечном итоге британцам удалось подавить восстание ценой многих человеческих жизней. Никто точно не знает, сколько кенийцев было убито, но их количество, вероятно, исчисляется сотнями тысяч. Полтора миллиона человек арестовали, и многие из них оказались в лагерях для интернированных. Подозреваемых «Мау-Мау» подвергали пыткам во время допросов: пускали электрический ток, жгли сигаретами и применяли извращенные формы сексуальных мучений. Эта жестокая кампания не предотвратила уход британцев из Кении в 1963 году. Однако когда военные вернулись в Лондон, операция против «Мау-Мау» праздновалась как огромный успех. В 1955 году Китсона наградили Военным крестом[21]21
  Военный крест – военная награда третьего уровня для офицеров Британской армии и армий стран содружества, дается за личные заслуги и проявление храбрости во время активных военных действий против врага на суше.


[Закрыть] за мужество и отвагу, за его «доблестную и выдающуюся службу в Кении». «По-моему, удача была на моей стороне из-за того, что я старался думать скорее как террорист, чем как некоторые наши командиры, – писал он впоследствии. – Интересно, сколько африканского менталитета я перенял? Стал ли я достаточно бессердечным, безжалостным и вероломным – как эти африканцы?»

Китсон нашел свое призвание. И пусть мировой войны на его долю не досталось – но колониальные конфликты возникали весьма часто. В 1957 году он отправился в Малайю, где в джунглях Джохора[22]22
  Джохор – султанат в Малайзии, малайзийский штат.


[Закрыть] сражался с партизанами-коммунистами, за что впоследствии получил второй Военный крест. Оттуда его перебросили в Оманскую империю, чтобы заняться восстанием в пустыне. Следующие две поездки он совершил на Кипр, где начали войну греческие и турецкие киприоты и где он принял командование батальоном.

1969 год Китсон провел спокойно, вдали от полей сражений, получив грант в Оксфордском университете. В окружении готической архитектуры и ухоженных квадратных двориков он начал новый проект: попытку систематизировать свои мысли о противодействии повстанческим движениям. Изучая работы Мао и Че Гевары, он делал заметки и о своем боевом опыте, что в конечном итоге породило манускрипт с нейтральным спокойным названием «Операции малой интенсивности». В этой книге Китсон выдвинул аргумент, который стал краеугольным камнем последующего размышления о подавлении беспорядков: важно не просто подавить восстание, а завоевать умы и сердца местного населения. В книге также большое внимание уделялось сбору информации. Суть этого труда совершенно очевидна: если хочешь победить мятеж, то тебе стоит знать мятежников в лицо. Ко времени окончания написания книги в 1970 году Китсон считался выдающимся военным интеллектуалом Британской армии. После Оксфорда он стал бригадным генералом и был отправлен на самую «свежую» на тот момент малую британскую войну – в Северную Ирландию.

* * *

Армейский штаб в Лисберне располагался в восьми милях[23]23
  8 миль – 12,9 км.


[Закрыть] от Белфаста, укрывшись за укрепленными стенами, вдоль которых тянулись мешки с песком, а сверху шла колючая проволока. За короткий промежуток времени британский военный контингент в Северной Ирландии резко вырос: летом 1969 года он составлял 2700 человек, а летом 1972 года – больше 30 000. Солдаты часто были такими же молодыми и неопытными, как мятежники из военизированных групп, с которыми они сражались: неуклюжие, прыщавые, напуганные ребята, которые едва вышли из подросткового возраста. Их рассредоточили по всей территории – по базам, баракам и временным квартирам. Две роты солдат Черной стражи[24]24
  Черная стража (Black Watch) – шотландские стрелки Британской армии.


[Закрыть] были расквартированы в большом авиационном ангаре. Другая рота расположилась в автобусном парке, где военные жили в пустых автобусах. Солдат отправляли в Северную Ирландию на четыре месяца, а потом они возвращались домой.

Однако это было крайне опасное назначение: ведь ребятам приходилось сталкиваться с множественными вооруженными формированиями, тесно связанными с местным сообществом. Жизнь их была полна риска попасть под снайперскую пулю или подорваться на самодельной бомбе. А потому некоторые мыслящие солдаты были вынуждены задаваться вопросами: Что такое успех? Что можно назвать победой? Летом 1969 года их отправили в Северную Ирландию с целью подавления мятежа, но после их прибытия кровопролитие только усилилось. И чего же они могли достичь прежде, чем их всех отзовут домой? Армия, имеющая дело со Смутой, – это не та армия, которая сражалась с нацизмом. Она выросла и окрепла на малых войнах колониальных восстаний. А чем была Северная Ирландия? Частью Соединенного Королевства? Или одной из своенравных колоний?

Когда Фрэнк Китсон прибыл туда в 1970 году, он не являлся командующим всеми британскими силами. Но он был командиром 39-й пехотной бригады, отвечающей за Белфаст, и его реальное влияние намного превосходило его армейский чин. Один из подчиненных Китсона впоследствии заметил: «В пределах зоны своей ответственности он был солнцем, вокруг которого вращались планеты, и он во многом задавал тон».

Самой большой проблемой, стоявшей перед армией в момент прибытия Китсона, была недостаточно хорошо поставленная разведка. Мужчины и женщины, принимавшие участие в войне – будь они республиканцами или лоялистами, – выглядели так же, как все гражданское население. И как их опознавать? В прежние времена членство в ИРА отличалось относительным постоянством: одни и те же имена из года в год. Однако старые полицейские досье отчаянно нуждались в обновлении: новобранцы присоединялись к «делу» каждую неделю. И эта проблема лишь усугублялась бестолковым армейским подходом. «Когда я впервые оказался здесь, тактики хватало лишь на то, чтобы выстроиться в шеренгу, накачать помещение газом и позволить людям бросать в вас кирпичи, пока им не надоест, – вспоминал впоследствии Китсон. – Не очень хорошая идея, потому что газ слишком досаждал местным людям. Он злил их».

В «Операциях малой интенсивности» Китсон говорил, что цель контртеррористических кампаний должна заключаться в «окончательном уничтожении подпольного движения». Но очень трудно достичь цели, которую ты не видишь. Китсон был одержим разведкой. Он любил повторять, что первая проблема – это всегда «получать достоверную информацию».

В частности, Китсона интересовало подразделение D белфастской группировки – то формирование ИРА, которым руководил Брендан Хьюз и которое занималось самыми опасными делами. Британские солдаты называли зону действий Хьюза в Западном Белфасте «резервацией» – своего рода индейской территорией, где военным следовало ходить очень осторожно, если вообще следовало. Некоторые из солдат (а иногда и пресса) обвиняли своих врагов в недостатке гуманности, утверждая: «Это дикари, а не люди». Хьюз и его бойцы, невидимые и молчаливые, были частью сообщества. В загородных бараках, где жило много солдат, можно было слышать, как ночью в Белфасте рвутся бомбы. Оконные рамы дрожали.

Поскольку взрывы раздавались и в торговых центрах, можно было предположить, что у армии не будет особых проблем с выявлением испуганных или недовольных граждан, которые бы помогали добывать информацию. Однако солдаты жаловались, что в Западном Белфасте ИРА защищала «стена молчания». Информаторов называли «жучками», и на протяжении столетий они считались в ирландской культуре основным видом предателей. Таким образом, общество клеймило позором тех, кто сотрудничает с британцами.

Брендан Хьюз был не единственным, кто знал слова Мао о рыбе и море. Китсону они тоже нравились. Но он интерпретировал их по-своему. Рыбу можно «поймать с помощью удочки или сети, – утверждал он. – Но если удочка или сеть не работают, то, возможно, нужно что-то сделать с водой».

* * *

Одним ранним августовским утром 1971 года, незадолго до рассвета, три тысячи британских солдат появились в националистских районах всей Северной Ирландии. Военные, вышибая двери, вытаскивали мужчин из кроватей и выбрасывали их на улицу. Специальный закон о чрезвычайных полномочиях позволял военным и раньше на легальном основании задерживать людей без суда и следствия, а интернирование вообще проводилось с определенной периодичностью. Но не в таких масштабах. В тот день арестовали около 350 подозреваемых, причем ни один из них не был лоялистом – а ведь тогда многие лоялистские военизированные группировки тоже участвовали в терактах. Такое неравенство только усиливало у большинства католиков впечатление, что армия – это еще один инструмент подавления определенной части населения. Планируя акцию, военные опирались на сведения Корпуса констеблей, и, как впоследствии признался один британский командир, протестантские полицейские силы состояли большей частью из людей, которые в той или иной (а чаще всего в очень большой) степени отличались пристрастностью и предвзятостью.

Однако список подозреваемых, предоставленный Корпусом констеблей, был не только нацелен на католиков, но и еще изрядно устарел, а потому включал множество людей, вообще не вовлеченных в какую-либо вооруженную борьбу. Из-за ирландской традиции называть сыновей именами их отцов, пожилых мужчин забирали по ошибке, полагая, что это не они, а их дети. Сыновей же арестовывали, потому что власти путали их с отцами. (Иногда, когда в доме находились и отец, и сын и было неясно, кто есть кто, военные просто забирали обоих.) Почти треть из тех, кого схватили утром, выпустили через два дня. Армия арестовала большое количество людей, которых она и не разыскивала, в то время как не смогла схватить тех, кого искала. Все это довело озлобление католиков до крайней степени. В официальном исследовании британского министерства обороны делалось заключение о том, что повальные аресты (интернирование) были «серьезной ошибкой». Один из британских офицеров, принимавших участие в этом погроме, сказал: «Это был психоз какой-то».

Поскольку Фрэнк Китсон считался в Северной Ирландии выдающимся специалистом по подавлению мятежей, интернирование в первую очередь связывали с его именем. Однако впоследствии он настаивал, что не одобрял такого решения, а, наоборот, предупреждал руководство о том, что эта мера окажется вредной. И все же он в любом случае не возражал против использования такой практики в принципе, просто был не согласен с ее применением в данном случае. Китсон прибегал к повальным арестам и в Кении, и в других местах. Допуская, что это «не популярная мера в отношении людей, выросших в свободной стране», он все же заявлял, что интернирование могло способствовать стиханию конфликта «за счет удаления со сцены тех, кто в противном случае принял бы участие в вооруженной борьбе». Он поддерживал аресты местного населения без судебного разбирательства: «Это все же лучше, чем убивать их». Такая точка зрения кажется ужасной сегодня, но британская пресса тогда говорила о том же. Газета «Телеграф» утверждала, что в отношении некоторых католиков, брошенных в тюрьму без судебного разбирательства, «интернирование предпочтительнее, чем расстрел».

Главная ошибка Китсона, с точки зрения ИРА, заключалась в том, что эти повальные аресты не стали неожиданностью. Брендан Хьюз, который и сам имел представление о разведке, никогда не был жертвой таких рейдов, потому что он заранее знал о них. В конце июля армия провела что-то вроде холостого прогона, осуществив обыски и аресты, и в этой операции Хьюз увидел попытку сбора информации. Он оказался прав. Армия задумала этот подготовительный этап, чтобы убедиться, что адреса в списке все еще существуют. Другим сигналом о намерениях военных стала деятельность, начавшаяся в 12 милях[25]25
  12 миль – 19,3 км.


[Закрыть] от Белфаста: на месте бывшей авиабазы построили новый тюремный лагерь, причем его размеры указывали на большое количество будущих заключенных. Обратите внимание, вопрос заключался не в том, будут ли массовые аресты, а в том, когда они будут. Брендан Хьюз, хорошо понимая ситуацию, просто ушел в подполье вместе со своими людьми. После зачистки ИРА провела конференцию, на которой заявила с самодовольным удовлетворением, что в ходе массовой операции едва ли в сети попал кто-то из Провос.

* * *

Долорс Прайс не арестовали. Во время рейда ее не было в городе, она ездила в Лондон. Военные пришли к ее отцу, но и его дома не оказалось. Он знал, что они придут, и подался в бега. А вот Фрэнси МакГигэна, друга детства Долорс, арестовали. И не только Фрэнси и его отца Джона, которые принимали участие в вооруженной борьбе. Арестовали всю семью. Фрэнси был самым старшим из семи детей, каждому из которых пришлось мотать срок. Во время рейда тем летом его мать, крепкая женщина по имени Мэри МакГигэн, уже почти год сидела в тюрьме «Арма» за участие в мирном протесте. Примерно в четыре часа утра, когда Фрэнси спал в своей постели, дверь вылетела, и комнату заполнили солдаты. Они вытащили его из дома в одном нижнем белье, а еще один военный выпихнул на улицу отца. Джон МакГигэн корчился на тротуаре, а Фрэнси не мог прийти ему на помощь. Его швырнули в кузов грузовика. Когда машина отъезжала от дома, Фрэнси посмотрел в небольшое окошко и поймал взгляд отца, все еще лежащего на земле.

Джону МакГигэну пришлось провести в полиции несколько дней. Когда его выпустили, он не смог найти сына. Фрэнси не вернулся домой, а потому Джон предположил, что он, возможно, еще в участке. Но, когда он позвонил в тюрьму на Крамлин-роуд, где содержались многие арестованные, ему ответили, что никакого Фрэнси МакГигэна у них нет. Тогда Джон позвонил военным, но и они сказали ему, что все арестованные во время рейда были затем переданы полиции. Людей убивали прямо на улицах, и Джон начал опасаться, что Фрэнси погиб. Он встретил одного знакомого, и тот подтвердил его худшие опасения. «В морге есть один парень, – сказал мужчина. – Думаю, что это твой Фрэнси». Подавленный, Джон отправился в морг и попросил показать тело.

Это был другой парень. Не Фрэнси. Джон вздохнул с облегчением. Но если Фрэнси не погиб и не находится в руках полиции или военных, то где же он?

Джон МакГигэн не знал, что его сына и еще 11 человек ожидала особая участь. На голову ему надели плотный капюшон, чтобы ничего не видел и не слышал. Ткань неприятно пахла и была грязной. Фрэнси вместе с другими особыми заключенными погрузили в вертолет «Уэссекс». И они летели в течение некоторого времени; трудно определить, долго ли. Никто не сказал Фрэнси, куда его везут. Затем сквозь грохот вертолетных лопастей он услышал сосущий звук, грохот усилился, и он понял, что они все еще летят, но кто-то открыл дверь вертушки. Фрэнки почувствовал, как чьи-то руки толкают его вперед. С него сняли наручники, и он смог обхватить руками колени и подтянуть их поближе к телу, складываясь в аккуратный мячик. Он все еще ничего не видел из-за капюшона и начал паниковать, почувствовав, что чьи-то руки выталкивают его в открытую дверь вертолета, и он падает.

Но другие руки удержали его. Он снова ощутил твердую поверхность. Ничего не видя, он все же понял, что это не был смертельный полет, просто вертолет, начав снижаться, опускался ближе к земле. Люди, схватившие его, втолкнули его в какое-то неизвестное сооружение. Это были дальние бараки, находившиеся в графстве Дерри, на старом летном поле времен Второй мировой войны. Но тогда Фрэнси МакГигэн этого не знал, так как на нем все еще был капюшон, да и место само по себе было тайным, специально выбранным военными из-за его отдаленности, неизвестности и неподотчетности. МакГигэна и его товарищей по заключению раздели догола, чтобы их осмотрел доктор. Затем пленников подвергли целому ряду процедур, которые на языке армейской бюрократии уклончиво называли «глубинным допросом».

В течение нескольких дней узникам почти не давали еды, воды, не разрешали спать и заставляли подолгу стоять в неудобном положении; они ничего не видели из-за капюшонов на голове. Их мучили пронзительными высокими звуками. Британцы научились этим техникам, изучая опыт пленных солдат времен войны с нацизмом, или бойцов в Северной Корее, или китайцев во время корейской войны. Энтони Фаррар-Хокли, который за месяц до этого был командующим сухопутными войсками в Северной Ирландии, сам подвергался пыткам, когда находился в тюрьме в Северной Корее. «ИРА призвала своих солдат на войну, а потому они должны быть готовы не только к сражениям, но к плену и допросам», – отмечал он.

Первоначально британские военные изучали методики, чтобы противостоять страшным пыткам и допросам в плену. Но затем эти техники плавно перетекли из разделов защиты в те, которые касаются нападения. Почти два десятилетия их использовали против мятежников на подконтрольных Британии территориях: в Палестине, Малайе, Кении, на Кипре. Однако о них никогда не упоминалось в письменных инструкциях, они передавались от одного поколения проводящих допросы к другому – устная традиция человеческой жестокости.

«Какое у тебя звание? – спрашивали следователи МакГигэна. – Какой пост ты занимаешь в Белфастской бригаде?» Им были нужны имена – имена, вроде Джерри Адамса и Брендана Хьюза, имена командиров МакГигэна и его товарищей-добровольцев. Один день сменялся другим, и МакГигэн потерял ощущение времени, его психика была нарушена из-за недостатка сна, голода и назойливого шума. Ему казалось, что он теряет разум. Когда следователь спросил его имя, он замешкался с ответом. Когда ему велели посчитать до десяти, он понял, что не может этого сделать. В течение долгого времени он сидел, прикованный к чугунной батарее, и наручники до мяса стерли ему запястья. Многие из пленников страдали от галлюцинаций. Решив, что ему не выбраться отсюда живым, МакГигэн начал биться головой о батарею, пока кровь не потекла по его лицу.

Через неделю пытки закончились, но некоторые арестованные уже были измучены до такой степени, что не могли вспомнить, как их зовут. Глаза их были безжизненными и пустыми. Там был пленник, который имел черные как уголь волосы, когда зашел в допросную, и сделался совершенно седым, когда вышел оттуда. (Он умер сразу после освобождения от сердечного приступа, ему было 45 лет.) Когда Фрэнси МакГигэна, наконец, вернули в тюрьму на Крамлин-роуд, он встретился со своим отцом, и раздавленный горем старик заплакал.

Не сохранилось никаких записей (по крайней мере, открытых для публики) о том, что думал о «глубинных допросах» Фрэнк Китсон. Однако вряд ли он переживал по этому поводу. Жестокая тактика была характерна для колониальных кампаний, на которых он специализировался. Когда был обнародован его трактат по противодействию мятежникам, в одном из обзоров говорилось, что «четыре Женевские конвенции 1949 года, многие части которых крайне важны и которые подписала Британия, не принимаются в расчет» в этом труде. Последующее расследование британского правительства выявило, что некоторые методики допросов, использовавшиеся против так называемых «людей в капюшонах»[26]26
  Термин Hooded Man (человек в капюшоне) использовался для обозначения бандитов и мятежников, скрывавших свои лица; исторически явно восходит к Робин Гуду.


[Закрыть], являются уголовно наказуемыми преступлениями. Однако в весьма спорном решении Европейского суда по правам человека 1978 года указано, что эти методы, отличающиеся «негуманным и унижающим достоинство человека характером», все же не могут считаться пытками. (После террористической атаки 11 сентября 2001 года, когда американская администрация Джорджа Буша разрабатывала свои собственные методики «усиленных допросов», чиновники, стремясь оправдать применение пыток, опирались исключительно на это решение.)