Текст книги "Крылья нетопыря. Часть I. Сон разума"

Илия сделал паузу, заглянув каждому из рытников в глаза. А потом торжественно произнёс.

– Мы даруем вам смерть. Даруем так, что ваши светлые души останутся в неприкосновенности и отправятся прямиком к небесному отцу. А здесь – на бренной земле каждого из вас канонизируют. Ибо вы уже заплатили великую цену во имя выживания Храма. Но предстоит сделать ещё кое-что, чтобы вернуть и упрочить его величие! Чтобы Храмовые скалы засияли в этом покрытом нечистотами мире в своей новой необоримой мощи! И как только это случится, мы дадим вам то, чего вы все так страстно желаете – успокоение и прощение!

Илия крутил между пальцами стилус.

Рытники поклонились в пол.

– Воля Храма будет исполнена.

Пламя свечей начинало подрагивать. Многие огарки уже отсветили своё, и теперь во всей келье царил почти ночной мрак. Илия встал и молча вышел, оставив рытников наедине со своей участью.

Глава 15

Азарь обогнул устье реки Сыть, берущей своё начало среди высоких крутобоких холмов, и повернул на запад. Перед ним раскинулся густой необъятный лиственный лес. Ересиарх пробирался буреломами, не разбирая дороги. Кругом, среди кустов и высоких папоротников, вздымалась девственная красота ветвистых клёнов, разбавленных стройными берёзами. Могучие дубы, казалось, подпирали кронами само небо. Густо росли кусты, местами попадались ели и кедры. Под ногами хрустел валежник.

Ел путник мало. Краюху круто просоленного ржаного хлеба с луком Азарь растянул на полтора дня. Пил из ручьёв и мелких лесных озёр. В заплечном мешке тихонько булькал кожаный бурдюк с водой, но его странник оставил на потом. Периодически он на ходу перехватывал ягод и съедобных кореньев. Иногда грибов. Азарь называл это «заморить червячка».

По ночам путник стелил себе лежанку из сухих трав, соломы и лапника, а укрывался шерстяным плащом, который днём носил в заплечном мешке. Рядом сухо потрескивал небольшой костерок. Для него Азарь всякий раз выкапывал небольшую ямку, куда складывал хворост и выкладывал ветки шалашом. По кругу ямка плотно обкладывалась камнями, чтобы за ночь, пока путник спит, огонь не перекинулся дальше. От докучливой лесной нечисти перед сном ересиарх очерчивал ножом место ночлега и посыпал солью образованный круг.

Днём лесные духи почти не попадались ему. Несколько раз издалека удалось увидеть хоровод прекрасных обнажённых лесавок. Где-то вдалеке иногда скрипел или трещал поваленными деревьями леший. В зацветших озёрах тихонько пели и плескались за камышами водяницы.

Зато ночами вокруг охранительного круга собиралась пёстрая компания. Часто к огню жаловали игоши – мелкая нежить, похожая на младенцев. Только в отличие от детей, эти могли похвастаться двумя рядами острых, как бритва, зубов. Ног у игош не было, вместо них из ягодиц росли пухлые ручки. А плечи заканчивались маленькими обрубками. Собственно, игоши и были когда-то младенцами: умершими сразу после рождения либо уже мертворождёнными. Излюбленной пищей игош издревле была кровь рожаниц и грудное молоко. Словно не напившись молока при жизни, существа пытались восполнить это после смерти. Однако и кровью беззащитного спящего человека упырята тоже не брезговали.

Поэтому они толпились вокруг Азаря каждую ночь и жадно вглядывались в просоленный защитный круг. Маленькие чёрные глазки без зрачков настойчиво выискивали хоть малую прореху в линии окружности, хоть лепесток, пролёгший поверх солёной дорожки. Любой, даже самый незначительный разрыв в охранном круге мог позволить игошам вцепиться Азарю в глотку.

Однако ересиарх не позволял такому случиться, всегда очерчивая себя двумя, а то и тремя кругами сразу. Чтобы, если один защитный кордон окажется пройден, два других защитили бы человека.

Порой на огонь сбегались албасты. Эти были похожи на полноватых старух с тощими ногами. Никакой одежды они не носили, и всякому представали безобразные, обвисшие до колен груди с огромными сосками. Из подмышек и между ног росли густые волосы, почти косы. Их нельзя было назвать злыми, скорее, албасты относились к озорной нечисти. Они убивали вовсе не ради голода или удовольствия, не по тому, что того требовала их природа. Албасты любили играть. И любимой игрой у них, как и у русалок, были щекоталки. Только щекотали лесные бабки своими сосками. Но, увлекаясь игрой, они не знали меры и могли защекотать до смерти.

Ходили лесные бабы двойками и тройками, визгливо переговариваясь между собой. При виде спящего Азаря они с леденящим душу визгом бросались к нему, уже зажимая костлявыми ладонями груди у сосков. И точно на невидимую стену натыкались на границу сторожевого круга. Несколько раз ударившись об него лбом, албасты поворачивали назад и скрывались в чащах.

Ночами косматый баган выводил пастись коров. Откуда они взялись в лесу – было неразрешимой загадкой. Но Азарь сам три раза видел, как всклокоченный, поросший густой бурой шерстью человечек с выгнутыми в обратную сторону коленями тихо играл на свирели и гонял по лесу самое обычное коровье стадо.

Скакали по веткам или просто наблюдали за человеком с деревьев маленькие вертлявые существа с вытянутыми головами, копытцами и тонкими подвижными хвостами. Чем-то они напоминали чертей, но были в четыре раза меньше, да ещё каждый своего цвета. Пёстрая ватага хрустела ветвями и осыпала Азаря желтеющими листьями.

Кулешата или, как их называли в Лихоборе, шуликуны не особенно докучали людям в отличие от своего старшего собрата – чёрта. Эти просто любили устроить шумное веселье и бег наперегонки под густыми кронами. Тем более, что резвиться им оставалось недолго – как только землю укроет первый снег, кулешата сменят свои разноцветные шубки на одинаково белые и забьются в глубокие подземные норы до самой весны. Всю зиму шуликуны проспят мертвецким сном и не проснутся, даже раскопай их и огрей по голове лопатой.

Пару раз к огню жаловали богинки. Они выглядели похоже на албаст, только с большими головами и широкими ртами, способными распахиваться на полный оборот. Богинки обладали подвижными многосуставчатыми руками.

«Младшие сёстры албаст» обходили кругом ночлег Азаря и о чём-то хмуро переговаривались. Они не пытались ни пробраться сквозь круг, ни дождаться, когда человек сам его покинет. Хотя эти существа вполне были способны даже додуматься до того, чтобы при помощи какого-нибудь постороннего предмета разрушить охранный круг и добраться до тёплой человеческой крови. От чего-то ересиарх нимало их не интересовал. Лесные бестии просто дозором обходили его лежбище и растворялись во мраке меж широкими спинами дубов.

Горящие ядовито-зелёным блуждающие огни прилетали аж от самых болот, что стояли на рубеже леса и княжества Тигарьского, чтобы взглянуть на человека. Убедившись в крепости очерченного круга, они возвращались назад.

Размытые, похожие на кляксы тени, невидимые существа, которые после себя оставляют куриные следы, вертлявые ящерки с человеческими лицами – много всяких диковин приходило по ночам к посыпанной солью границе, охраняющей Азаря. А с первыми лучами солнца они все безропотно убирались подальше. Забивались в ложбины и тёмные урочища, поглубже в землю, в пещеры, туда, где солнечные лучи или не проникают вовсе, или не имеют достаточной силы.

Просыпались светлые духи, но этим до Азаря не было никакого дела.

Азарь заливал костёр водой, а потом засыпал землёй, чтобы исключить любую возможность пожара. Никаких разорений лесу не причинял и даже не охотился. Поэтому леший не чинил на его пути никаких препятствий.

Кроме нечистой силы, в лесу, конечно же, обитало вдоволь зверя и птицы. Отовсюду лились птичьи песни, крики сычей. Меж поваленными замшелыми стволами прыгали тонконогие олени. Чинно вышагивали один за другим семейства лосей. Под ногами то и дело кто-то копошился.

Азарь напряжённо следил и вглядывался в заросли, чтобы ненароком не встретиться с медведем или рысью. Да и волки здесь не были редкостью, а с единым, пусть и охотничьим ножом, выходить против хищника как-то не совсем сподручно.

Ересиарх пробыл в лесу без малого семь дней. За это время он оброс так, что сам сильно смахивал на лешего. Давно не чёсанные волосы сбились в колтуны, хотя каждый день Азарь исправно мылся. Благо различных водоёмов кругом было, что называется, пруд пруди.

Мало-помалу его припасы закончились, и пришлось полностью перейти на дары леса. Ещё полтора дня путник ел только ягоды, коренья да иногда поджаривал нанизанные на тонкие ветки грибы.

По пути Азарь выстругал себе из дубового прута дорожный посох. На него ересиарх опирался, когда сильно уставал, чтобы делать привалы реже. Им же и пробовал почву под ногами, когда пробирался по рыхлым болотистым участкам.

К исходу седьмого дня деревья медленно стали редеть и мельчать. Спустя какое-то время, лес расступился, и Азарь вышел на васильковое поле. Неподалёку тихо шумела Ниства.

В этом месте река сужалась до такой степени, что даже сильно уставший путник мог её переплыть. Конечно, при условии, если он вообще умел плавать.

Добравшись до берега, Азарь снял лапти и размотал онучи. Ересиарх сидел на глинистом отлогом берегу с запрокинутой вверх головой, упёршись руками в землю. Его ноги по щиколотку погрузились в холодную воду.

Азарь облегчённо выдохнул.

Чистое небо над ним щетинилось мириадами звёзд.

Утром его разбудил дождь, густой стеной идущий с востока.

Засунув онучи и лапти в заплечный мешок, Азарь взвалил его на плечи и медленно вошёл в реку. Несмотря на раннее утро, вода была тёплая. Почему-то в дождь она всегда кажется теплее, чем обычно.

Правый берег казался близким, но пока ересиарх до него доплыл, как будто прошла вечность. Азарь обессиленно выполз на сушу и упал, раскинув руки в стороны.

Дождь к тому моменту уже закончился, и даже тучи уползли за горизонт. Нещадно палило солнце. В небе, раскинув волнистые рябые крылья, с тихим клёкотом закладывал один круг за другим кобчик. Азарь следил за ним из-под опущенных век, чтобы от солнца не резало глаза.

– Рано ты, приятель, пожаловал, – прохрипел Азарь. – Если верить Валигору, то землю-мать я ещё потопчу…

Шумела Ниства. В реке то и дело плескалась рыба. Солнце неумолимо ползло к зениту, а значит, необходимо поторапливаться. Времени на отдых совершенно не оставалось. Кроме того, не сулило ничего хорошего, если на ересиарха нарвутся полудницы, пока он лежит.

Обычному человеку полуденные духи ничего не сделают, вероятно, даже поостерегутся подходить близко. Но вот на лежащего или, хуже того, спящего – могут напасть всем скопом и задушить. Поэтому от Острога до Стрижени – везде, где обитали полудницы, кметы никогда не спали в полдень. Какой бы трудной и далёкой от дома ни была страда, земледельцы предпочитали потратить лишнее время и скрыться под родной крышей, пока не утихнет зной, или пробраться к реке. Ведь каждому известно, что полевые духи не выносят проточной воды. Именно проточной. В каком-нибудь озере любая полевица с радостью искупается в жаркий день.

С мрачным сожалением путник встал, подобрался, потуже затянул пояс на рубахе под безрукавкой. Снова улёгся на спину опустевший заплечный мешок. Посох послушно прыгнул в правую руку и частично принял на себя вес уставшего путника.

Азарь шёл уже не так браво, как в начале пути. Отдыхать он позволял себе мало, стараясь за день уложить как можно больше вёрст. Усталость накапливалась. О себе напоминали былые раны. Иногда всё тело прошивала судорога, от которой ересиарх падал и долгое время лежал на земле, хватая ртом воздух. Ноги подкашивались, он мог больно оступиться на ровном месте и хромать ещё полверсты.

С горьким сожалением Азарь вспоминал себя в Храмовых скалах. Как одного за другим он валил храмовников их же оружием. Как продирался сквозь выставленные Илией кордоны и засады. Пусть и не всегда честно, но почти всегда один против многих.

Внезапно в небе раздался истошный клёкот. Азарь поднял голову и увидел, как огромные крылья заслонили солнце. А мгновение спустя халзан вцепился могучими когтями в кобчика, и оба камнем ринулись вниз. Исполинским клювом орёл разрывал плоть своей жертвы. Сокол отбивался, но силы явно не были равны.

В двух шагах от земли обе птицы расцепились и скользнули в разные стороны. Орёл по широкой дуге заложил мёртвую петлю и, сложив крылья, камнем бросился вниз. Кобчик же упал на землю и покатился кубарем. Остановившись, он мотнул головой и попытался взлететь, но сил хватило только на затяжной прыжок, после которого сокол пробороздил клювом землю.

Халзан настигал жертву, и этот удар должен был стать последним.

Должен был, но Азарь выхватил нож и метнул его в хищника. Не попал – орёл взмахнул крыльями и ушёл ввысь.

Первым желанием было добить несчастную птицу и, наконец, пообедать нормальным мясом. Азарь так и видел, как капельки жира стекают с нанизанной на вертел тушки. Как румянятся бока…

А ещё он видел, как отчаянно пичуга сражается за жизнь. Как тщится взлететь из последних сил. Мало кто из людей боролся бы так же. И ещё взгляд – до боли осмысленный взгляд, как принято считать, неразумной твари.

Азарь взял его на руки. Сокол попытался отбиваться, но получил увесистый щелчок по клюву и притих. Ересиарх осмотрел птицу и мрачно покрутил головой. Отложив пернатого, путник сбросил заплечный мешок и выудил на свет бурдюк с водой, который Азарь до этого так тщательно берёг. Следом на свет появилась берестяная солонка, плотно заткнутая пихтовой пробкой.

Густо замешав в берестяном стакане соляной раствор, Азарь оторвал часть ткани с левого рукава и обмакнул её в жидкость. Ересиарх заботливо омыл раны сокола и, как ребёнка, перепеленал, чтобы поменьше двигался. Потом Азарь промыл солью собственные руки, которые после врачевания были исцарапаны в кровь.

Путник напоил птицу, напился сам и вернул остатки воды в мешок. Отыскал нож и заткнул за голенище сапога. Мешок закинул за спину и немного подтянул верёвки, чтобы походная сумка меньше болталась при ходьбе. Кобчика отправил за пазуху безрукавки и, опираясь на посох, пошёл дальше.

С живым попутчиком идти стало как-то веселее, даже невзирая на то, что попутчик вынужденный, да и беседы поддержать никак не мог. Сокол смирно сидел, пригревшись под кожей, и даже не пищал.

Азарь отмерял версту за верстой до самого вечера. Перед ним тянулись нетоптаные цветочные поля от горизонта до горизонта. В основном здесь росли ромашки и васильки, но кое-где встречалась ароматная медуница, календула и полынь. После обеда ветер вдруг переменился. Из знойного стал промозглым и пробирающим до нутра. Он гнал по полю неровные порывистые волны, точно Азарь шёл, по пояс утопая в море. По небу ходили тяжёлые сизые тучи.

Когда солнце притулилось к окоёму, путники остановились на ночлег. Азарь расстелил по цветочному ковру плащ, а под голову положил заплечный мешок. Ни деревца, ни кустарника куда ни кинь взгляда тут не было, поэтому остановились без костра.

– Что ж, приятель, – он погладил сокола по клюву, кобчик тотчас попытался тяпнуть ересиарха за палец, – пора бы нам и о брюхе подумать. Но-но, не балуй, нам ещё долгая дорога предстоит.

Ересиарх обогнул лежак тремя охранными кольцами, посыпал их остатками соли и заткнул попутчика за пазуху. Вооружившись солевым раствором, они отправились на охоту.

Охота заключалась в том, что Азарь на четвереньках ползал по полю и чуть не носом рыл землю – так низко приходилось наклоняться. Как только ересиарх находил маленькую норку в земле, то начинал заливать её водой. Оттуда выпрыгивали ошалелые и перепуганные суслики, тотчас превращаясь в добычу ночных охотников.

Делили по справедливости – один суслик кобчику, три Азарю. Оба ели их живьём и сырыми. Расправившись таким образом с полусотней грызунов, человек и сокол вернулись к лежаку. Вещи никто не тронул, зато у незримой стены круга уже толпились три полуразмытые тени. Азарь бочком обошёл их и нырнул в спасительную окружность.

– Полночи дежуришь ты, полночи я, – наставлял ересиарх птицу. При этом он поучительно грозил перед клювом указательным пальцем. – Гляди в оба и за круг не выбирайся! Разбудишь, если что.

Азарь пальцем погладил спутника по голове и завалился спать. Птицу положил неподалёку и укрыл вторым оторванным рукавом рубахи – чтоб ночные хищники не углядели да самому чтоб ночью не задавить.

Утром без завтрака они собрались в дорогу.

За время плавания Азарь успел отвыкнуть от жёсткой ночёвки, и теперь все кости болели. Каждый шаг отдавался во всём теле. Сверху набрякли хмурые тучи. Дул холодный ветер. Земля уже успела остыть от знойного лета, и Азарь чувствовал, как всего за две ночи воспалились его шрамы.

К полудню заморосил противный затяжной дождь. Сухие васильки и календула ещё долго хрустели под ногами, пока не размякли под редкими тонкими струями. Позади осталась весь Большие сулицы. Её жнецы проводили уродливого странника хмурым взглядом, но никто не окликнул и дорогу не преступил. Идёт и пусть себе идёт, главное, чтобы в весь не завернул.

Обедали человек и сокол прямо на ходу. Под ногами в достатке копошились суслики, чьи норки нещадно топило.

Несколько раз Азарь перевязывал кобчика и обрабатывал его раны. Кормил изрядно, лучше, чем себя. Сама птица, нахохлившись, устроилась за пазухой и временами клекотала, правда, сбежать не пыталась.

– Неужели Илия и впрямь настолько силён, что сможет проникнуть в мой сон, да ещё и на таком расстоянии? – вслух рассуждал ересиарх. Обращался он к своему безмолвному спутнику. Сокол как будто бы внимательно слушал. – И каким образом этот святоша найдёт именно мой сон среди бесчисленного множества других ночных грёз? Что молчишь? Не знаешь? А кто знает?

Ночью они вышли на широкий наезженный тракт. Он вёл на Мироград, если идти влево, и к парому через Ниству, а дальше к Тигарьску – если свернуть направо. Азарь вздохнул с облегчением – этот тракт говорил, что ересиарху осталось всего ничего, и он дома.

Домом это место, конечно, можно было назвать с большой натяжкой, но, по крайней мере, там можно перевести дух и в безопасности собраться с мыслями.

Азарь прибавил шагу. Словно сбросив усталость, он размашисто шагал, чуть прихрамывая и мотая рукой взад-вперёд по широкой дуге. Сокол у него за пазухой при каждом резком шаге подпрыгивал и пищал.

– Ладно, дружище, не буду тебя мучить. Давай посмотрим, как там твои ранения.

Азарь распеленал птицу и осмотрел. Сокол быстро шёл на поправку, раны почти затянулись, а сам кобчик никак не мог усидеть на месте. Когда ересиарх посадил его себе на плечо, внезапно взмахнул крыльями и ринулся вверх, где очень быстро стал едва различимой точкой, а скоро и вовсе пропал.

Человек задумчиво поскрёб затылок.

– Однако, хоть бы спасибо сказал, – усмехнулся он и двинулся дальше.

Азарь брёл в одиночестве почти всю ночь, пока усталость окончательно не сморила его. Тогда ересиарх бросил под голову мешок, закутался в плащ и сладко свернулся на жухлой траве. Трава стремительно покрывалась изморозью.

Утро выдалось холодным. Азаря колотил озноб. Изо рта шёл пар. Сверху падал мокрый снег вперемешку с дождём. Путник хмуро насвистывал под нос незамысловатый мотив и зябко кутался в изрядно замаранный плащ.

Ему оставалось совсем немного, однако силы стремительно таяли. Ересиарх уже давно шёл без сколь-нибудь приемлемой еды. А когда в последний раз ел нормальной похлёбки, то уже, наверно, и забыл. Суслики и полёвки попрятались в норы и не казали носа, даже несмотря на дождь.

Так Азарь под постоянным дождём и снегом прошагал ещё два дня, пока над головой вновь не сомкнулись уже кое-где полысевшие кроны. Этот путь можно было пройти и быстрее, но не без еды и нормального сна.

Внезапно что-то небольшое и мягкое шлёпнулось с неба прямо на голову ересиарху. Азарь медленно поднял взор и с удивлением обнаружил, что под тяжёлыми серыми тучами парит кобчик. Его кобчик. Светлая улыбка сама собой легла на губы. Потом человек наклонился и в стылой, припорошенной снегом грязи увидел полевую мышь. Приветственно помахав кобчику рукой, Азарь пошёл дальше. Прямо на ходу он зубами разорвал шкурку полёвки и принялся выедать редкое сырое мясо.

Так по пути сокол подкармливал своего спасителя разными грызунами ещё четыре раза. За всё это время он ни разу не подлетел близко к человеку. Но четвёртого суслика сокол принёс прямо в клюве. Отвесно спикировал и вцепился когтями в плащ на левом плече.

Азарь чуть поморщился, когда мощные когти пробили одежду и поцарапали кожу. Но принял ещё живую дичь и тотчас расправился с ней.

Так они и пошли дальше – хромой, покрытый шрамами путник, а на плече гордая хищная птица. Вскользь Азарю даже подумалось, что при нынешней внешности ему бы лучше подошёл чёрный ворон, но и кобчик у левого уха тоже смотрелся достаточно грозно.

Лес становился всё гуще. Ещё не до конца сбросившие крону деревья препятствовали дождям и снегу, поэтому здесь было гораздо суше, чем в открытом поле. Да и теплее. Под ногами шуршала прелая листва, лапник.

Азарь даже по пути приглядывался к замшелым стволам, что в избытке валялись там и тут, прикидывая, можно ли устроиться в каком из них для ночлега.

Эти земли принадлежали княжеству Мироградскому, и, насколько помнил Азарь, как нигде здесь следовало держать ухо востро. Ибо кроме простой и привычной лесной нечисти, кроме зверья, тут обитал некто похуже. А именно, мироградский пограничник.

Местный князь взимал мзду со всех и каждого, чуть не ежедневно изобретая всё новые налоги. Любой прохожий, чей путь пролёг через его земли, обязан был прийти сначала в сам Мироград или богатырскую заставу, что стерегли владения Соты по всему периметру княжеских границ. Прийти и уплатить пошлину в размере трёх кун для простого путника и двадцати четырёх – для купеческих поездов. И только после этого гость получал подорожный ярлык, который разрешал ему проходить по мироградской земле.

За две полные куны в Лихоборе, например, можно было купить не самую плохую ездовую лошадь.

Кроме застав существовали пограничные разъезды. В основном это были тяжеловооружённые ратники с великолепной выучкой. Мироград вообще издревле гордился своими воинами. Они, конечно, не могли в одиночку расправиться с целым отрядом, как лютичи прошлого или рытники настоящего. Зато, владея навыками боя в самых разных условиях, на практике постигающие тактику и стратегию, мироградцы представлялись страшным врагом в бою.

Сам город стоял под открытым небом, зато большая часть его предместий и весей уходила в глубь лесов. С раннего детства все мальчики, кроме обычного воинского умения – обязательного для всех неревских мужчин, учились ещё правилам партизанской войны. К восемнадцати годам почти каждый мироградец мог раствориться в лесу так, что век искать будешь и не найдёшь. И так же неожиданно появляться точно из ниоткуда.

Поэтому Азарь напрягал все свои чувства, чтобы ненароком не нарваться на такой разъезд. Кроме великолепного умения, Мироград ещё недобро славился лютым нравом своего воинства. Дружина и стража жили по принципу: «Бей своих, чтоб чужие боялись». А уж на что они были способны, поймав нарушителя да ещё чужака…

Три мироградские куны – это почти восемь саахадских дариев, Азарь бы расплатился и не заметил. Но пожалел времени. Ближайшая застава находилась от него в десяти днях пути. Он и без того провёл в дороге в четыре раза дольше, чем планировал. А время не ждёт. Кроме того, зима уже висела на плечах.

К вечеру удалось отыскать ствол, пригодный для ночлега. Какой-то зверёк прогрыз в нём широкий тоннель, куда вполне мог протиснуться человек. Азарь законопатил его с одной стороны мхом, листьями и корой. Внутри устроил себе лежак из листвы и лапника. Само дерево по обыкновению очертил тремя кругами, правда, соли осталось только на один. Остальные два охраняли уже лишь от самой слабой нежити.

Сокол устроился где-то среди деревьев. Очевидно, нашёл свободное дупло или гнездо. Поскольку в жизни Азаря кобчик появился негаданно, человек решил назвать его Нежданом.

Азарь устроился внутри дерева и закрыл вход древесной корой. Нож на всякий случай положил рядом. Ногами лежал ко входу.

Дождь монотонно барабанил по стволу. Ночь полнилась звуками. Ухукали филины и сычи, стрекотали сверчки. Кто-то, пробираясь через чащу, трещал кустами. Кто-то огромными когтями скрёб по стволу, в котором укрылся Азарь. Носились с криками шуликуны. Перекрикиваясь, со смехом гуляли по лесу богинки.

Так Азарь и Неждан ещё несколько дней пробирались по лесу. Мало-помалу дожди и распутица добрались даже до чащ. И без того рыхлая земля окончательно размякла и превратилась чуть не в болото. На некоторых участках ноги вязли по самую щиколотку. Над головой настойчиво горланили вороны.

Неждан продолжал охотиться и подкармливать своего товарища. Рацион колебался от мелких грызунов до ворон и сов. Когда сокол добывал настоящую дичь, устраивали привал. Азарь разводил небольшой костерок и хорошенько поджаривал свою долю добычи.

За одной из таких трапез его и застал отряд мироградских пограничников. Шестеро сбитых крепышей в зипунах с меховым подбоем точно выросли из-под земли. У каждого в руке тускло поблёскивал от костра неревский меч с тупым жалом, долом и дугообразным огнивом. В другой – красный вытянутый щит в форме семечки. Откуда взялись и как умудрились подобраться незамеченными? Наверное, будь рядом кобчик, он бы почуял, но в этот момент сокол куда-то запропастился.

Вперёд вышел хмурый бородатый мужик с насупленными кустистыми бровями.

– Покажи ярлык, – угрожающе прорычал мироградец.

Азарь отломил ножку совы от тушки и с наслаждением впился в неё зубами. Какое-то время он сосредоточенно жевал. Бородач ждал. Его бойцы медленно окружали ересиарха.

Облизав пальцы, Азарь заговорил.

– Нет ярлыка, – нарушитель границы пожал плечами. Он, казалось, не обращал на воинов никакого внимания. Только знай себе ел да причмокивал. – Да вы не стойте, присаживайтесь. Отведайте походной снеди. Маловато, конечно, ну да чем богаты…

Пограничники переглянулись. Предводителя сбить с толку оказалось не так просто. Он подчёркнуто нагло сел на пенёк напротив уродливого человека в шерстяном плаще и закинул ногу на ногу. Не сводя с чужеземца глаз, небрежно отломил мяса с грудки и запихнул в рот.

– Вкусно. Благодарю.

– На здоровье, – пожал плечами Азарь и тоже отправил в рот кусок. – Хлеб кончился, извиняйте, ребята. Вот если бы раньше подошли…

– Слушай, – чуть смягчившись, заговорил пограничный голова, – ты, видно, нормальный мужик и не робкого десятка. Может, даже воином был. Уберись по-тихому с нашей земли, а я, так и быть, закрою глаза. Но если увижу тебя ещё раз, не взыщи – голову с плеч.

– Спасибо, конечно, но это с вами мне, кажется, повезло, – пожал плечами Азарь. – А сколько вас тут таких ещё шляется?

Бородач мрачно молчал.

– Вот то-то и оно, – продолжал ересиарх, – сегодня ты меня отпустишь, а завтра мне башку снимет кто другой из вашего брата. Чтобы покинуть земли Мирограда, мне, самое меньшее, дня четыре-пять на восток идти. За это время меня кто-нибудь да приметит.

– Твоя правда, незнакомец, – хмуро кивнул голова. – Стало быть, делать нечего…

– Отчего же?

Азарь облизал пальцы и порылся в заплечном мешке. Достал оттуда колиту и бросил перед собой. Монеты звонко брякнули.

– Посул[2]2
  Здесь имеется в виду взятка.


[Закрыть] хочешь дать? – рассвирепел мироградский воин.

– Штраф, – невозмутимо поправил Азарь. – Здесь шестьдесят два дария. Ты оштрафовал меня и принёс деньги в казну княжества. Ну или не княжества. Тебе решать.

– Предположим, что мы тебя отпустили, – мрачно изрёк голова, не отрывая взгляда от колиты, – сам сказал, на других можно нарваться.

Чужак хитро улыбнулся, как будто мироградец сделал именно то, чего от него и ожидал безобразный незнакомец.

– Поэтому скромный путник надеется на помощь мироградских витязей, о чести и доблести которых давно сложены легенды.

Азарь смиренно склонил голову, точно кроткий монах. Что легенды ходят так же о свирепости и нездоровой жажде убийства среди многих и многих воинов Мирограда, ересиарх благоразумно умолчал.

– О какой помощи идёт речь?

Пламя костра выхватывало из лесного сумрака две фигуры. Двое мужчин. Один высокий, худой. Он сидел, поджав ноги, на узком замшелом стволе берёзы. Зябко кутался в серый шерстяной плащ и с аппетитом уплетал дичь. Огонь бросал на и без того уродливое, покрытое шрамами лицо угрюмую тень.

Второй тоже не был мал, но чуть ниже. Широк в плечах, выхоленный. Видно, что привык хорошо есть и много тренироваться. Сила в человеке таилась явно богатырская. Тугой зипун с меховым подбоем говорил о приличном достатке. На коленях мужчина держал обнажённый меч, готовый в любой миг сорваться в бой.

Вокруг них, почти за чертой света, как кромешники, щетинились мечами ещё пятеро вооружённых мужей. Все хорошо одеты. У кого стёганка, у кого такой же зипун, как у головы. Мечи новые, почти без зазубрин и окалин.

– Я живу здесь недалеко, – как ни в чём не бывало отвечал Азарь. – Вам нужно довести меня даже не до самого дома, а до черты, дальше которой мне уже рукой подать. Там я никого не боюсь, даже ваших товарищей по оружию.

Предводитель пограничников наклонился и развязал колиту. Порывшись в ней, он извлёк горсть монет и медленно высыпал их назад. Монеты звонко зазвенели.

Потом всё пошло быстро.

Вот бородатый атаман берёт в руки мошну с деньгами, а через миг из его горла вырывается алая струя. Его же собственный дружинный вогнал нож в шею своему предводителю. Убийца кричит товарищам что-то об измене и готовности вожака взять деньги подозрительного незнакомца. Как раз в это время на плечо Азаря садится Неждан и грозно расправляет крылья, как будто говоря: «Кто здесь смеет обидеть моего человека? Подходи, кто первый?»

– Да он же колдун! – не своим голосом кричит убийца и бросается на ересиарха.

Пинком в грудь его сшибает с ног второй мироградец. Пока убийца поднимается, неожиданный защитник ударом ребром щита в лицо убивает третьего. Повернувшись вокруг себя, отступник начисто срубает голову четвёртому и тут же пронзает живот уже поднявшегося убийцы головы.

Всё произошло так стремительно, что Азарь только и успел пару раз моргнуть – больше ничего. Даже удивиться.

Оставшийся в живых мироградец обошёл своих былых друзей и коротким колющим ударом, на всякий случай, добил каждого. Потом бросил меч у костра. На булатном клинке мрачно заплясали белые всполохи. Человек сел напротив Азаря на тот же пень, на котором некоторое время назад сидел его старший. Закинув ногу на ногу, мироградец самодовольно скрестил руки на груди. Отчего-то его движения казались Азарю смутно знакомыми.