Текст книги "Крылья нетопыря. Часть II. Трон из костей"

Рядом кряхтел и поминал чёрта всуе Лугин Заозёрный. Ну, по крайней мере, его мозги и кровь остались при нём. По большей части.

Азарь встал на четвереньки и обернулся к учёному. Лугин сидел на заднице и лопухом стирал кровь с лица. Под глазом уже наливался лиловый синяк. Вид старый философ имел крайне мрачный.

– Эй, Луги, ты…

Азарь не договорил. Он вдруг увидел перед собой «разрыв». Он изменился. Чёрная непроглядная хмарь, которую «разрыв» реальности когда-то представлял собой, теперь сжалась почти до формы шара. Она всё ещё оставалась в движении, всё ещё клубилась, но Азарь дал бы руку на отсечение, что масса объекта изменилась стократно, при том что изначально была невероятной. В своей сердцевине «разрыв» оставался таким чёрным, что глаз едва мог за что-то в нём зацепиться. Но по краю клубящейся газообразной глобулы возникло нечто вроде «короны», испускавшей тусклое бело-голубое сияние. В середине газовый шар пересекал диск всё из той же чернильной субстанции, что и «разрыв», очерченный серо-голубой короной. Кольцо вращалось с ужасающей скоростью. Время от времени из шара вырывались синие протуберанцы в половину версты.

Азарь положил ладонь на затылок, припоминая, каково было смотреть в него собственными глазами. Каково это – чувствовать, что тебя растягивает до бесконечности, вытягивает в струну, прокручивает тебя до бесконечности вокруг «разрыва» и самого себя. Не по той ли самой орбите летел Азарь, где сейчас появился диск? Из чего он мог образоваться?

«Разрыв» в сотни раз превышал то, что ересиарх видел в прошлый раз. Глобула увязла в земле почти до самого кольца. С трёх сторон «разрыв» упирался в деревья, чьи ветви и стволы были срезаны, будто горячим ножом по маслу. С четвёртой стороны Азарь и Лугин смотрели на него. Они стояли на поле, по которому Азарь пришёл, когда в последний раз возвращался в Безымянную весь.

Только теперь веси не было. «Разрыв» поглотил пространство, в три раза превышавшее размеры селения.

Азарь сделал два шага к глобуле, и ноги его не выдержали. Колени подогнулись, и ересиарх упал на задницу, даже не заметив боли. Лугин так и не двинулся с места.

Дело всей их жизни, быть может, единственный островок свободы в Горнем, место, где только ты сам мог выбирать, кем быть, где никто не смел за тебя что-то решать, никакие родственники, друзья, обычаи, сословные предрассудки, религиозные лидеры – никто; место, где ты мог свободно заниматься наукой, не опасаясь, что однажды тебя назовут колдуном и отправят на костёр; место, где каждый мог начать новую жизнь, надёжное пристанище для всех лишних и неугодных – Безымянная весь – уничтожена.

Это просто не укладывалось в голове. Азарь смотрел, воспринимал, но не мог поверить. Сознание отбрасывало эту информацию, как заведомо опасную для себя.

Безымянной веси больше не было. Альхазред говорил об этом, но, как выяснилось, даже Азарь, который лично общался с некромантом в своём видении, не до конца в это верил. Чего говорить о Лугине, который считал всё это выдумками воспалённого рассудка?

Старый философ на коленях пополз вперёд, словно хотел получше рассмотреть то, во что превратились годы его трудов и усилий. Словно желал разглядеть, куда подевались все люди, за которых он взял на себя ответственность, кому обещал – и даже на какое-то время дал – лучшую жизнь. Как будто перед ним не вращался газообразный шар в сотни раз больше самого философа.

Азарь смотрел, как учитель проползает мимо него, и где-то на задворках сознания понимал, что сейчас старого философа намотает на «разрыв» так же, как до этого его самого, если не хуже, поскольку то, что собой представлял «разрыв» тогда, не шло ни в какое сравнение с тем, чем он стал сейчас. А чудов рядом не было. Были другие, но стали бы они помогать – это ещё вопрос.

– Луги, стой! – Азарь думал, что выкрикнул это, но на самом деле невнятно выдавил из себя, будто набрал каши в рот.

Ересиарх схватил учителя и прижал к себе. Тот ещё несколько раз дёрнулся в направлении глобулы и замер. Взгляд философа шарил по объекту со смесью ужаса и глубокой, невыразимой муки.

Безымянной веси больше не было.

Как и тех, кто удерживал «разрыв» ранее, – чудов. Теперь это были черти. Они стояли цепью на расстоянии девяти шагов друг от друга и голыми руками держали глобулу, не давая ей расти дальше. Раздвоенные копыта вспучивали землю, взрывали её, некоторые погружались в грунт по колена, точно сама земля не в силах была удержать то, что породили Азарь и Лугин. Чертей было столько, что их, наверное, набралось бы на небольшой город вроде Борича. Рогатые напрягали свои мышцы до предела, что было ясно видно даже сквозь густую серо-бурую шерсть, которая теперь клочками и обсмоктанными сосульками свисала с толстых шкур. Черти стискивали зубы, но держали «разрыв» до кровавого пота.

– Вот они, голубчики! – раздался грозный рык.

Азарь и Лугин медленно повернулись на голос.

К ним шёл чёрт. Чёрт с большой буквы. Этот был крупнее всех, кого Азарь успел навидаться. По сравнению с этим все прочие были не черти – чертята. Он был на три головы выше Азаря, который и сам отличался отнюдь не маленьким ростом. Под густой бурой шерстью перекатывались крепкие мышцы. Во лбу росли небольшие витые рога. Вероятно, они когда-то были гораздо больше, но со временем сточились. Об этом говорили характерные трещины и неровные края со сколами.

Чёрт шёл, а тонкий хвост за его спиной нервно бил из стороны в сторону.

Абсолютно чёрные глаза нечистого буравили ересиарха.

Азарь поймал этот взгляд, и в то же время все шрамы ересиарха воспалились и закровоточили, во мгновение ока набухли гноем. А потом Азаря бросило в такие глубины боли, о которых он не догадывался, даже будучи в Храмовых скалах.

Свет померк.

Азарю казалось, что чудовищные жернова медленно, одну за другой – и в то же время все вместе – перемалывают его кости. Кровь под воздействием неведомой и страшной силы бурлила и бежала с такой скоростью, что жгла и резала непрочные вены. Азарь захлёбывался собственной кровью, собственным криком. Сознание разбилось на тысячи мелких частиц, каждая из которых страдала по-своему. Ересиарха пытали, казнили, рвали в клочья, насиловали, самыми жестокими способами убивали на его глазах всех, кто ему дорог. Гааталия спрашивал: «За что?» Ужасные твари совершали с Молибой такие отвратительные действия, что у любого помутился бы рассудок, но спасительное ничто никак не наступало. С неба спускались исполинские воины и огромными косами уничтожали всё, что связано с человечеством. С Азаря срезали кожу и вместо неё накладывали грубый войлок.

Ересиарха пытали всеми известными способами и ещё сотней никому не ведомых. Всё, до чего только может додуматься извращённый ум палача, происходило с Азарем. Всё, о возможности чего не смог бы подумать ни один человек, совершалось тоже.

И всё это одновременно. Снова и снова.

А потом всё прекратилось.

Азарь нашёл себя лежащим на спине всё на том же месте перед «разрывом». Одежда вымокла насквозь, а от самого ересиарха шёл пар. В двух шагах от него, раскинув руки в стороны, лежал Лугин. Его одежда превратилась в лохмотья. От философа тоже исходила сизая густая дымка, словно старика только что хорошенько прожарили. Но Лугин Заозёрный, кажется, как и Азарь, постепенно приходил в себя.

– Нравится? Кто из вас двоих, кретинов, додумался это сделать? – прогрохотал чёрт.

Они сразу поняли, о чём речь.

– Я, – сказал Азарь. – Это я разрезал звезду.

Лугин всё ещё лежал и молчал.

– Зачем? Ты идиот?

– Видимо, да, – ересиарх кое-как, опираясь дрожащими руками о землю, сел. – Мы проводили один обряд. Всё пошло не по плану, и какие-то твари стали утаскивать его, – Азарь кивнул на учителя, – чёрт знает куда.

Чёрт оскалился.

– Выражение такое, – развёл руками калека.

– И ты попытался им помешать!

– Да! И случилось то, что случилось.

Чёрт шумно вздохнул и покрутил рогатой головой.

– Все люди – идиоты. Ну, хоть не специально открыли эту дрянь, и на том спасибо.

– Мы искали выход. Даже создали Небесного Нетопыря в надежде, что он сможет закрыть… Это казалось разумным.

– Ясно! – снова оскалился чёрт. – Гасить лесной пожар встречным палом – это так по-человечески!

Азарь промолчал.

– В общем, так, – вымолвил чёрт, – даю вам сроку два дня. Ровно через двое суток вы выложите мне свой план, как закрыть эту дрянь. Хороший, рабочий план. Идиотские замашки создателей богов засуньте себе в задницу. Сами наворотили – сами разгребайте.

После этих слов рогатый развернулся и пошёл к «разрыву».

– А если мы ничего толкового не придумаем? – крикнул ему вслед Азарь.

Чёрт не ответил.

Азарь посмотрел на учителя. Лугин сидел, стиснув кулаками зелёную траву, в немом оцепенении, не в силах оторвать взгляд от «разрыва».

* * *

Азарь сидел, прислонившись спиной к ледяной стене. Она ничуть не холодила, но даже если бы и так, ересиарх едва ли заметил бы. Взглядом Азарь упирался в одну точку. Он так сидел уже некоторое время в тишине и без движения. Напротив, обхватив себя руками, сидел Лугин. Оба молчали уже довольно долго и смотрели перед собой пустыми взглядами.

Мимо них, за прозрачными стенами ледяного узилища, протекал нестройный поток различных существ. Они уже привыкли к двум людям, заточённым у всех на виду, и больше не обращали на них никакого внимания.

– Не понимаю, – глухо вымолвил Азарь, нарушив тишину.

Лугин поднял на него покрасневшие глаза и вопросительно посмотрел.

– У чудов всё было более-менее под контролем. Они держали «разрыв». Что стряслось?

– Спроси у Альхазреда, когда в следующий раз приснится.

– Ага, теперь ты мне веришь?

Старик несколько раз кивнул. Азарь продолжал:

– Он сказал, что их всех убили. Но кто? Кто на такое способен?

Лугин вздохнул. Он зябко потёр плечи и снова опустил голову.

– А как ты думаешь? У кого была возможность в любой момент найти наше убежище?

– Илия! – Азарь непроизвольно сжал кулаки. – Сукин сын! Он мне за всё заплатит!

Лугин несколько раз кивнул, погружённый в свои мысли.

– Эй, Луги, ты всё ещё здесь? Ты же не тронулся рассудком с горя?

На этот раз Лугин Заозёрный пропустил его выпад мимо ушей. Старый философ блуждал взглядом по скованному инеем полу и вид имел крайне сосредоточенный.

– Луги!

– Да? – учитель встрепенулся. – А, да. Непременно заплатит. И мне бы хотелось при этом присутствовать.

– Вот это уже по-нашему. – Ересиарх тяжело встал и принялся растирать затёкшие ноги. – Мы заставим ответить их всех. Осталось только выбраться и спасти Горний. Мир должен постоять ещё пару лет, пока мы не вздёрнем на суку последнего святошу, а там пусть катится ко всем чертям.

– Да, кстати, об этом, – Лугин задумчиво пожевал губу, не зная, как сказать.

– Ну! – поторопил его Азарь.

Старый философ встал и в первые мгновения едва не упал снова от того, что и его тело затекло от долгого сидения в одной позе. Лугин Заозёрный избегал взгляда ученика, как будто стыдился того, что собирался сказать. Чтобы вообще не видеть его, Лугин отвернулся и посмотрел сквозь прозрачное кружево на то, как мимо тянулась толпа рогатых существ.

– Сегодня у меня выдалось много поводов для размышления. И кое-что меня крайне изумило. Пожалуйста, проследи за мыслью, может, я неправ. Может, где-то ошибся. Может, меня слишком сильно шваркнули головой по дереву.

– Я слушаю, Луги.

Философ кивнул и на миг замолчал, подбирая слова.

– Это всё очень странно выглядит. Просто невероятно. Я… Я просто не знаю, как ещё…

– Много слов, Луги!

– Да, ты прав. Просто следи за мыслью. – Лугин Заозёрный сложил ладони в замок перед собой и заходил по узилищу кругами, смотря под ноги. – Меня всё занимал один вопрос. Знаешь, эдакая зарядка для ума. Да ты должен помнить.

Азарь вздохнул, но поторапливать старого философа уже не стал. Лугин продолжал:

– Я всё спрашивал себя: почему бог Храмовых скал ничего не делает? Мы поставили его мир под угрозу. Что, по-твоему, должен сделать творец, если его детищу угрожает опасность?

– Защитить его? – предположил Азарь.

– Вот именно! Защитить! Но бог Храмовых скал никак ни во что не вмешивался, позволив нам сначала пробить брешь в ткани реальности, а потом создать нашего летучего друга.

– Может, тогда ситуация не настолько критичная? – предположил Азарь.

– Может, – согласился Лугин и пошёл на очередной круг. – Есть и ещё один вопрос: почему пришли черти? Они первыми или в числе первых оказались там, когда чудов не стало и некому было сдерживать «разрыв». Что если они вообще давно наблюдали за нами и оказались в веси как раз тогда, когда без них ничего было уже не спасти? В последний момент, когда крах был уже неминуем.

Азарь начал смутно догадываться, куда клонит учитель, и волосы на затылке медленно встали дыбом.

Старый учёный между тем перестал кружить. Он переплёл руки на груди и привалился спиной к прозрачной стене. И только теперь Лугин с трудом, но поднял взгляд на Азаря.

– Это, наверное, полный бред, абсолютная бессмыслица, но получается, что…

Он замолчал, не в силах закончить свою мысль, словно боялся, что назови её – и она сразу станет реальной, даже если никогда не была таковой.

И Азарь закончил вместо него. В ужасе, похолодев всем телом и при этом весь дрожа от странного возбуждения, того самого пыла, от которого изобретатель кричит «Эврика!», Азарь прошептал:

– Этот мир создал дедер.

Глава 8

Каждый день святейшего отца Яфета начинался с ослепляющей боли. Карлик просыпался ни свет ни заря от того, например, что ногу скрутила судорога. Или в какой-нибудь из конечностей сустав вывалился из сумки, из-за чего каждое движение вызывало муку. В таких случаях приходилось вытягивать руку или ногу до хруста, пока сустав не вставал на место. А если это не помогало, то один из трёх мальчишек-послушников, что находились при горбуне неотступно, вправляли кости рывком.

Так и случилось сегодня. Яфет мученически вытянулся в струну, отчего левое сочленение таза и бедра разболелось ещё сильнее. Карлик откинулся спиной на цветастые подушки – насколько ему позволял горб – и позвал:

– Исав! Бедро!

Яфет лежал на кровати, на которой свободно могло бы уместиться человек десять. Над ней навис нежно-розовый балдахин из шелков Цьюока. Кровать была устлана лисьими и песцовыми шкурами и усыпана цветастыми подушками, как в лучших гаремах Саахада. В изголовье блестела золотом тонкой вязи резная спинка из красного дерева.

Скоро появился щуплый парень. Мгновение он с прищуром смотрел на святейшего отца, крепко ухватил Яфета за лодыжку и резко рванул на себя.

Святейший отец взвыл и сгрёб в кулаки шкуры, на которых лежал. По мере того как отступала боль, разжимались пальцы – медленно, но верно. Яфет не двигался. Он только запрокинул голову, чтобы сподручнее было втягивать сопли, которые навернулись сразу после рывка Исава.

Послушник навис над его лицом и преданно уставился.

– Как вы, святейший?

– Уже лучше, Исав. Спасибо.

Медленно, по одной карлик спустил ноги с кровати и ощутил голыми ступнями крупный ворс арагузского ковра. Исав набросил на плечи Яфета тёплую шкуру. Два других послушника – Малу и Кор – суетились у камина. Судя по их ленивым движениям, парни тоже проснулись совсем недавно.

Мальчишки-послушники помогли святейшему отцу одеться и дали в руки костыль. В последнее время горбун всё реже мог без него обходиться.

Калека доковылял до высокой двустворчатой двери, врезанной в изящный арчатый портал, и обернулся. Его взгляд блуждал по келье размером с целый этаж барака для юных рытников, тех, кто только начинал своё обучение и ещё не заслужил места в башне белых жрецов. Сводчатые потолки подпирались массивными столбами, покрывались фресками из разных сюжетов саптиентии и плесенью. Никакие камины и высокие стрельчатые окна не спасали от неё. Под сводами висели тяжёлые кованые канделябры на сотню свечей каждый. Стены покрыты янтарной облицовкой и увешаны гобеленами со всех частей Горнего – подарками знатных гостей. Вдоль стен тянулась резная мебель из красного дерева. По центру кельи стоял длинный стол, покрытый красным бархатом, вокруг которого были аккуратно расставлены мягкие кресла. На столе серебряная посуда.

Карлик вздохнул. Иногда он гордился всей этой показной роскошью, которой обладал вопреки тому, что родился безобразным калекой в маленьком селении под Арагузом. Яфета ждала участь презираемого и гонимого уродца, быть может, шута при дворе графа. С самого детства над ним зло шутили и издевались. Но все эти злопыхатели давно сгнили в застенках Храмовых скал. Яфет отплатил им всем. Даже собственному отцу, который стыдился такого отпрыска и утверждал, что мать нагуляла его. Яфет был рождён ничтожеством, а стал одним из самых влиятельных людей Горнего. Вспоминая о детстве, он гордился своей шикарной кельей.

Но иногда он ненавидел всё это. Эту плесень, эту стылую сырость и тошнотворно-солёный воздух Храмовых скал. Его суставы болели от сквозняков, а кости ныли перед каждым штормом, каковые в Велигорском океане случались часто. И сегодня был как раз такой день – Яфет ненавидел всё, на что натыкался его взгляд.

– Вам что-нибудь нужно, святейший отец? – спросил Исав.

– Нет.

Перед ним открыли дверь. Яфет вышел из своих покоев, гулко стуча тростью по каменному полу. Карлик прошёл насквозь просторную галерею, увешанную цветастыми гобеленами. Когда-то здесь ещё висело оружие, но от постоянной сырости железо быстро пришло в негодность, как бы усиленно и часто его ни чистили. Зато старинная мебель с вычурной резьбой стояла тут уже несколько лет, и ничего ей не делалось.

Миновав галерею, Яфет оказался перед своим злейшим врагом – лестницей. Ничто в мире не приносило ему столько страданий, сколько необходимость подниматься или спускаться по ступеням. Маленькие ноги и неправильные пропорции тела, не говоря уже о больной спине, никак не способствовали ни лёгкому спуску, ни тем более подъёму.

Один знакомый упырь из Бараа-Тору, дружбу с которым горбач держал в тайне, уверял, что зеркала – символ человеческого тщеславия. Но Яфет знал, что на самом деле его символ – лестница. Чем более высокого мнения человек о себе, тем больше ступеней было на его лестнице.

Вздохнув, Яфет опустил трость на ступень ниже, свободной рукой стиснул перила и сделал шаг. Первый всегда самый трудный, когда тебе приходится мысленно готовиться к грядущей боли и сражаться со страхом перед ней. Каждый последующий шаг не приносит облегчения, но по крайней мере сокращает количество того, что ещё осталось.

Яфет мог позволить себе паланкин, на котором подручные послушники ежедневно носили бы его до дверей большого стола. Он мог бы если не избавить себя от страданий, то свести их к минимуму. Но лестницы напоминали ему, что, как бы высоко ты ни забрался, тебя всё равно ждёт новое сражение и расслабляться некогда.

И Яфет ходил пешком.

Когда горбун одолел лестницу, его взору открылось необычайное зрелище: двенадцать исторгателей душ двигались строем в сторону пристани. Длинные золотистые жезлы они держали вертикально, стараясь никого не задеть.

– Это что ещё за чёрт? – медленно проговорил Яфет.

Это были последние оставшиеся в живых исторгатели. Те, кто находился на материках в момент нападения Безумного рива. На их место ещё не успели никого подготовить, поэтому этих берегли для особого случая. И Яфет не мог припомнить, чтобы в Синоде обсуждалось куда-то их отправить.

Карлик перегородил им дорогу и сложил ладони на круглом оголовке трости. Исторгатели душ поначалу решили, что ждёт он кого-то другого. Храмовники вежливо приветствовали святейшего члена Синода и уж было собрались обогнуть, но Яфет вытянул трость им поперёк дороги. Исторгатели остановились и повернулись к нему.

– В чём дело? – прокаркал Яфет. – Куда это вы собрались?

Тот, что стоял во главе колонны, вежливо поклонился и произнёс:

– На ушкуй, святейший отец. С вашего позволения, отплываем на континент.

– Куда? – Лицо и шея Яфета пошли красными пятнами. – Кто повелел?

– Я!

Карлик вздрогнул. Этот голос он бы не спутал ни с чьим другим.

Яфет медленно развернулся и злобно уставился на Илию. Тот стоял, держа руки перед собой спрятанными в просторные рукава серо-коричневого балахона, и ехидно улыбался. Никаких рытников видно не было – голос Синода никто не охранял, и Илия, очевидно, передвигался по Храмовым скалам вполне свободно.

– Всё в порядке, братья мои. Ступайте. Я переговорю со святейшим отцом.

Прежде, чем Яфет обрёл дар речи, исторгатели душ повернулись и невозмутимо двинули своей дорогой. Кричать им в спину карлик счёл ниже своего достоинства. Вместо этого он снова обернулся к Илие и прошипел:

– Как это понимать?

– Тебе виднее, – голос Синода пожал плечами. – Сегодня меня выпустили из темницы, а Нахор просил поехать на Мырьский континент и разобраться с неким Небесным Нетопырем.

– Да, но…

– Исторгатели душ плывут со мной. Рытники уже ждут нас на пристани. Ты же не думал, Яфет, что я отправлюсь туда один?

Именно так Яфет и думал. И другие члены Синода наверняка тоже.

– А ты времени зря не терял, Илия.

Опальный голос Синода снова пожал плечами.

– Горний в опасности. И если я могу что-то сделать, то не имею права медлить. Мне пора, Яфет, бывай.

Илия позволил себе хлопнуть карлика по плечу, прекрасно зная, что этот дружеский жест отзовётся болью по всему телу горбуна, и пошёл следом за исторгателями душ.

Яфет заскрежетал зубами и решительно направился в сторону главного храма. Ему почтительно кланялись, но заговаривать никто не решался. Святейшему отцу уступали дорогу и глядели вслед.

По пути горбач встретил Каина. Бывший наставник рытников вышагивал с гордо поднятой головой, расправив плечи, с вещевым мешком за спиной. Пшеничного цвета кудри лениво развевались на ветру.

– Доброе утро! – поприветствовал он карлика.

– Не уверен. Ты ещё куда?

– А вы не знаете? – Каин сделал вид, что удивлён, но Яфет ему не верил. – Илия отправляется на материк, как мы планировали. Только наш голос Синода…

– Бывший голос Синода!

– …Бывший голос Синода решил схитрить и прихватить с собой команду. Я отправлюсь с ними и пригляжу за Илией. В конце концов, я ведь тоже рытник.

Яфет расплылся в улыбке.

– Ну, хоть одна хорошая новость за утро. Предприятие, однако, весьма опасное. Как думаешь, каковы шансы у Илии вернуться живым?

– Мне кажется, они весьма невелики. Даже если преподобный наш отец действительно справится с нетопырем, дорога, океан… Они сами по себе представляют великую опасность. Кто знает, что может случиться?

Члены Синода обменялись многозначительными взглядами.

– Вот только… – Каин замялся и посмотрел на горизонт.

– Что только?

– Мы кое-чего не учли. Нечто важное.

– Что? – Яфет начинал закипать.

– Что вы будете делать, если нетопырь нас одолеет? Подумайте об этом.

Каин коротко кивнул и поспешил к пристани. Яфет с тревогой уставился ему в спину.