Текст книги "Крылья нетопыря. Часть II. Трон из костей"

Глава 9

Лугин упёрся спиной в стену и сполз по ней вниз. Старый философ казался ужасно уставшим и вымотанным. Его кожа посерела, а щёки ввалились. Под глазами синели тёмные круги.

– Значит, я ещё не выжил из ума? – тихо спросил он.

– Если только вместе со мной. Не может быть, – тихо повторил Азарь. – Горний создал дедер…

Подул ветер. Ему неоткуда было взяться в замкнутом помещении, но ветру было плевать. Он сёк кожу резкими порывами, валил с ног и свистел в ушах. Иней под ногами катился порывистыми волнами, забивал глаза, рот и нос, пробирался за шиворот. Ледяные стены резко ушли вниз и исчезли.

Азарь не устоял под порывами ветра, упал и покатился. Лугина потащило по льду. Старый учёный щурил глаза и тянул руку вперёд. Азарь ухватился за неё, теперь они с учителем стояли на коленях, обнявшись, под порывами ледяной бури. Их летнюю одежду жестоко трепало, едва не срывая с тел.

– Что за чёрт?! – орал Азарь в самое ухо философу. – Два грёбаных дня не могли так быстро пройти!

– Может, случилось что-то ещё! – прокричал в ответ Лугин.

Порывом встречного ветра мужчин придавило к полу, и люди поняли, что их поднимает куда-то наверх. Серовато-голубой туман, что клубился под потолком, стремительно приближался и скоро поглотил обе человеческие фигуры. Туман становился всё гуще. В конце концов Азарь перестал видеть даже Лугина, чью ладонь всё ещё сжимал в своей.

Когда подъём остановился, людей едва заметно подбросило вверх.

Азарь медленно встал. Помещение, в котором они оказались, было освещено гораздо ярче их ледяного узилища, и ересиарху приходилось щурить глаза. Лугин закрывался ладонью и смотрел в щели меж пальцами.

Это была огромная зала с выложенным разноцветными льдинами полом. Со столбами в виде переплетённых меж собой лоз вьюна, только опять же изо льда. Если бы Азарь не видел деревянные коридоры с гобеленами и оружием, то решил бы, что тут всё состоит изо льда. Над головой висели, тихо покачиваясь, разноцветные льдинки. Когда они сталкивались друг с другом, то издавали тонкий звон, как у колокольчика. Стены угадывались вдалеке. Их покрывала затейливая роспись округлых узоров трёх цветов – белого, голубого и розового.

Азарь и Лугин, поражённые, смотрели на всё это, сбившись плечами друг к другу. Видимый сектор залы пустовал. Но люди отчего-то не спешили поворачиваться.

– У меня такое чувство, Луги, что кто-то смотрит нам в спину.

– У меня тоже. Но я не хочу знать, кто это.

– Я тоже.

Они всё равно обернулись. Медленно, как будто растягивая момент перед смертью, как будто то, что грозило показаться им, могло убивать одним своим видом. Когда они повернулись, то поняли, что так и есть.

Шагах примерно в ста от них на высоком троне, который внезапно оказался не ледяным, а вырубленным из огромного дуба в полную величину, сидел дедер.

Азарь ещё никогда не чувствовал себя таким маленьким и беспомощным. Он словно уменьшился до уровня песчинки под стенами Саахада. Даже ещё меньше. Сила, что сидела перед ним на огромном троне, была больше всего, что ересиарх мог себе когда-либо вообразить. Она будто пронизывала собой всё сущее. Тебя самого. Ты происходил из неё. Теперь Азарь знал уже точно: этот мир создал дедер.

Создатель был ростом примерно с человека, может, чуть выше, но ощущение складывалось такое, что, если собрать всех людей мира и поставить их друг другу на плечи, они не дотянутся и до пояса этого грандиозного существа. Дедер сидел неподвижно и с интересом наблюдал за людьми. Так мог бы смотреть завзятый натуралист на новую разновидность животных, о каковых ему ещё не доводилось услышать.

Обликом дедер был куда ближе к людям, чем к чертям. Его грудь и руки покрывали жёсткие волосы молочно-белого цвета. Стопа походила на человеческую, но вместо большого пальца матово блестело небольшое копытце, как у лошади. Ладони заканчивались пятью пальцами. Вполне обычные, ничем не отличавшиеся от ладоней, например, того же Азаря. Разве что на ладонях дедера было куда больше мозолей. Лицом он тоже походил бы на людей, если бы не две пары глаз, расположенных по диагонали от носа. Во лбу поблёскивали два шишковидных нароста, из которых, видимо, впоследствии разовьются рога у его потомства.

Подле дубового трона стоял ещё один. Он тоже был деревянный, красивый и резной, уже более похожий на обыкновенный. На троне сидела пожилая женщина, но ни у кого язык не повернулся бы назвать её старухой. Она зябко куталась в пуховую шаль и временами поправляла длинную цветастую юбку. Её место находилось по правую руку от Создателя, и Азарь вдруг вспомнил старинную легенду об одной жрице, которая полюбила дедера, а он вдруг ответил ей взаимностью. Кажется, дедер ещё сказал ей своё имя или что-то вроде того. Во всяком случае, возникновение букв первого порядка приписывали именно этому событию. Букв было двенадцать. Из четырёх складывалось истинное имя дедера, которое до этого никому, кроме него, не было известно. Слово из четырёх других давало власть над ним. Из оставшихся складывался ключ к истинному познанию. Дедер вручил ей себя и весь мир в придачу.

Так гласила легенда. Но Азарь всегда считал это красивой сказкой. Теперь он не был столь категоричен.

Рядом с женщиной стояли двое. Первым был тот самый чёрт, который дал Азарю с Лугином два дня на раздумье. А вторым оказался… человек. Такой же, как философ или ересиарх, разве что чуть шире в плечах. Гораздо шире, настоящий богатырь. Он был в кожаном фартуке кузнеца и с налобным обручем тончайшей работы, что держал в узде гриву иссиня-чёрных волос.

И все они с интересом смотрели на двух ошарашенных мужчин прямо перед ними.

Азарь и Лугин хранили потрясённое молчание.

– Вы удивили меня, – произнёс дедер. Голос нельзя было назвать громким, но он отозвался вибрацией по всему телу. – Дважды. Для человека это неслыханное достижение.

Если бы Азаря или Лугина спросили, что это был за голос, они не смогли бы дать чёткого ответа. Он был одновременно звонкий и глухой, низкий и высокий. Как если бы все голоса, когда-либо существовавшие, слились в один – голос голосов.

– Как вы догадались, что это я создал Горний?

Азарь даже не удивился, что дедер так быстро об этом узнал. В тот момент сама мысль, что дедер может о чём-то не знать, казалась смешной. Воистину, князь мира сего.

– С вашего позволения, – раздался голос Лугина. Сначала робкий, но потом, по мере того как говорил философ, он окреп. – Это оказалось довольно очевидным. Я уже давно задумался над тем, что поведение того бога, что нынче правит Горним, назовём его богом Храмовых скал, не слишком смахивает на поведение творца. Если бы это было так, то творец получался бы у нас слегка поехавшим головой.

– Что ты имеешь в виду? – спросил дедер.

– Да ведь это очень странно: создать что-то прекрасное, а потом смотреть, как это прекрасное разрушают. Просто смотреть и ничего при этом не делать.

– Но как же свобода воли? Что если у, как ты выразился, бога Храмовых скал сердце кровью обливается от того, что люди творят с Горним, но он не может ничего поделать просто потому, что таков их выбор?

– Да, – охотно кивнул Лугин Заозёрный, – священники просто обожают этот аргумент. Но они забывают об одном очень важном «но».

– Что же это за «но»?

– Из двух зол выбирают меньшее, – развёл руками старый философ. В запале спора он сделал ещё несколько шагов к дедеру и принялся активно размахивать руками. – Представим, что я создал несколько вещей. Допустим, десять. И одна из этих десяти вещей стала ломать оставшиеся девять. По какой причине я должен жертвовать девятью своими творениями ради одной?

– Может, именно то единственное творение твоё любимое? – предположил дедер.

– Тогда этот бог ещё более поехавший, чем говорит Луги! – выпалил Азарь и, ошалевший от собственной смелости, догнал учителя.

– А! – кажется, дедер обрадовался. – Я всё ждал, когда же ты заговоришь. Ты любишь говорить, верно, человече?

– Пожалуй, так, – не стал отпираться Азарь.

– Что ж, тогда объяснись.

– Если творец настолько любит своё творение, что готов позволить ему разрушить всё остальное, что создал, в таком случае это творец, который любит разрушать. Я хочу сказать, что коль скоро он так сильно любит разрушителя, что позволяет ему совершать свои злодеяния, то любовь творца так велика, что он любит в разрушителе всё. Включая его способность… или даже потребность – разрушать. Но если бы творец любил разрушение, он бы разрушал, но не творил. Следовательно, тот, кто любит творение, которое уничтожает другие творения, не может быть творцом.

Дедер усмехнулся.

– Слыхал, Эзеот? – выпалил он. – Кажется, такого мы ещё не слышали. Но что ты скажешь о Великом замысле? Что если это всё просто часть огромного плана, который не понять ограниченным человеческим умом?

– Оно, может, и так, – Азарь пожал плечами с показным безразличием. – Только мой ограниченный человеческий разум не может постигнуть смысл сказки про белого бычка. Зачем создавать что-то только затем, чтобы потом разрушить?

– Что за сказка такая? – заинтересовался тот, кого дедер назвал Эзеотом.

– Тебе лучше не знать, – серьёзно ответил ему человек в кожаном фартуке.

– И всё-таки?

– Рассказать тебе сказку про белого бычка? – с готовностью выпалил Азарь.

– Божечки, – вздохнул Кузнец и закрыл лицо ладонью.

– Ну, давай! – проревел Эзеот.

– Все говорят: «Ну, давай», а рассказать тебе сказку про белого бычка?

– Ты что, шутки шутить со мной вздумал?! – прорычал Эзеот.

– Все говорят: «Ты что, шутка шутить со мной вздумал?», а рассказать тебе сказку про белого бычка?

Эзеот стиснул зубы. Азарь выставил перед собой руки и слегка попятился. Лугин хмыкнул и загородил собой ученика.

– Не гневайся, великий Эзеот. Азарь просто хотел наглядно показать бессмысленность замкнутого круга, который после любого начинания замыкается на себе и повторяет всё сначала.

– Допустим, он это показал, что из этого следует? – спросил дедер.

– Что нет никакого смысла создавать что-то из ничего, чтобы потом вновь обратить это что-то в ничто, – охотно пояснил Азарь. – Зачем ваять великолепную скульптуру из праха только для того, чтобы снова обратить её во прах? Действие не имеет смысла. Обидно думать, что наш творец, подобно глупому ребёнку, совершает прекрасные и ужасные дела забавы ради.

– Хм, – дедер задумчиво посмотрел на Эзеота. – Допустим, мы разобрались, что бог Храмовых скал не создавал Горний. Почему вы решили, что это я?

Снова говорил Лугин.

– Тут то же самое. Если поведение бога Храмовых скал не укладывалось в наше представление о создателе, то поведение чертей – как раз наоборот. Удивительно, но они пытались сохранить, уберечь созданное творцом, стало быть, они исполняли его волю, они к нему ближе. А кто может быть ближе чертям, чем их отец – дедер?

Отец чертей посмотрел на своего сына.

– Что скажешь, Эзеот?

– Что они не такие кретины, какими кажутся.

– Безусловно, – теперь дедер смотрел прямо на Лугина и Азаря. И под этим взглядом люди неосознанно вытянулись по струнке. – Им удалось сделать то, чего раньше ещё никому не удавалось. Раньше для создания ложного божества требовались духовные усилия миллионов людей, теперь же достаточно парочки человеческих философов и тройки чудских магов. Им хватило смелости и безумства, что, в сущности, одно и то же, практически в одиночку бросить вызов богу Храмовых скал. И они до сих пор живы, Эзеот! Пожалуй, они достойны узнать правду.

Азарь и Лугин переглянулись. Оказавшись в замке дедера, они ожидали увидеть раскалённые жаровни, огромные котлы, в которых варятся грешники. Они готовились встретиться с ужасными чертями-спекулаторами, которые станут пытать учителя с учеником самыми ужасными способами. Но они никак не были готовы к тому, что им кто-то расскажет правду. Или то, что решили за неё выдать.

Дедер продолжал:

– Что если я вам скажу, что бога Храмовых скал никогда не было и нет?

Это было уже слишком. Азарь ощутил, как качнулся пол у него под ногами, и, призвав на помощь последние силы, едва устоял. Чего нельзя сказать о его учителе. Лугин навалился плечом на Азаря и принялся хватать ртом воздух, как если бы не мог вздохнуть.

– Эй, Луги, Луги, ты чего? Ты мне не вздумай!

Азарь подхватил его и плавно опустил спиной на пол. Голову учителя он положил себе на колени. Старый философ был бледнее чуда, отчего тёмные круги у него под глазами виднелись ещё отчётливее.

На лбу выступил пот. Лугин Заозёрный дёргал себя за воротник, будто тот душил его. Азарь разорвал ему рубаху до груди.

– Вот так хорошо, – сказал Лугин, блаженно закрывая глаза. – Всё хорошо. Мне уже лучше. Слишком много новостей для одного дня.

– Воды! – крикнул Азарь. – Дайте ему кто-нибудь воды!

К ним уже шёл чернокудрый богатырь в кузнечном фартуке. И нёс он перед собой – диво! – воду в стакане, настолько прозрачном, что его едва получалось разглядеть.

– Держись, старая перечница, нам ещё «разрыв» закрывать и с нетопырем разбираться. Мы ему ещё в харю натычем!

– Да всё со мной хорошо, всё хорошо. Спасибо! – кивнул Лугин кузнецу, принимая от него воду.

Кузнец молча кивнул и схватил философа за запястье. Видимо, отсчитав пульс, человек кивнул сам себе и медленно двинул обратно к престолу дедера. Сам Создатель в это время тихо переговаривался с женщиной, что сидела одесную от него. Дедер кивнул ей и повернулся снова к философу с учеником.

– Что ж. Вы всё-таки существа человеческие и, верно, голодны да усталы. Поступим так: сейчас я препоручаю вас заботам Ярры, – он кивнул женщине, а та в свою очередь широко улыбнулась. – Когда насытитесь и приведёте мысли в порядок, я вам кое-что покажу. Что скажете?

– Вкусить трапезу под сводами твоими – честь величайшая для нас, – церемонно поклонился ему Лугин. Философу даже не помешало то, что он всё ещё лежал. – Мы с благодарностью примем её, а после с превеликим интересом взглянем на всё, что великий соблаговолит нам показать.

– Да будет так! – отрезал дедер.

* * *

Пир был не княжеский, а простой, уютный, будто приехали к родной тётке на именины. Ярра усадила мужчин за стол с белой скатертью. Первым делом перед гостями появилось два кувшина: один с квасом, другой с бормотухой. Ничего хмельного – людям потребуется ясный ум и твёрдая память. Далее на столе возникли блины, селёдка солёная да жареная, гусь в яблоках, каша ячменная и большие румяные пирожки с капустой. А ещё хлеб. Много хлеба.

С ужасом осознав, что даже не помнят, когда в последний раз ели, философы набросились на яства. Ярра смотрела на них с тёплой материнской улыбкой. Женщина подпёрла подбородок кулачком и временами поправляла то и дело спадавшую с плеча шаль.

Они сидели в просторной комнате, стены которой были сложены из бруса. У дальней стены пылал очаг в два человеческих роста. От него шёл сильный жар, почти как в бане. Прямо перед камином лежал тёплый ворсистый ковёр с красным геометрическим узором. Узор чем-то напоминал неревский, но казался более древним и оттого более простым. На ковре друг напротив друга стояли два мягких кресла, обращённые к камину, чтобы сидящий в них мог любоваться пламенем. Стол, за которым хозяйка кормила Лугина и Азаря, находился ближе к выходу. Вдоль стола тянулись две длинные лавки, по внешней стороне от которых бежали красные домотканые дорожки.

Помещение утопало в мягком приятном свете от очага и сотни свечей на хрустальном канделябре под потолком.

– Неужели в Горнем такое может быть? – качая головой, дивилась Ярра. – Я помню ещё Саньтарскую империю, где свободы было не в пример больше, чем после воцарения Храмовых скал, но вы говорите просто удивительные вещи. Ой, да ты кушай, кушай!

Ярра заметила, что Азарь с аппетитом доел последний свой пирожок, и тотчас бросилась подкладывать ещё.

– Да я… – неловко замялся ересиарх.

– Ничего, ничего! Я ещё напеку. А ты, милый, давай ешь, пока рот свеж. Завянет – ничто не заглянет. Ну, так нешто и впрямь у вас любой мог жить как его душе угодно? И что, совсем никаких запретов?

– Да не то чтобы, – Лугин пожал плечами и подлил себе бормотухи. Прежде чем ответить, он опрокинул в рот деревянную кружку и блаженно сощурился. Потом открыл глаза и крякнул. – Хороша зараза! Не в обиду, госпожа.

Ярра цвела от их восторгов. В ледяном дворце дедера, поди, не часто выпадал случай кого от души попотчевать. Тем более живого человека. Последними были две непутёвые девчонки несколько лет назад. В обеих Ярра души не чаяла, обе были всего лишь детьми. Несчастными осиротевшими детьми, которых черти использовали в своих грязных делах, и любовь даже такой женщины, как Ярра, уже не могла спасти их души.

– Не то чтобы у нас совсем не было никаких законов, – между тем продолжал Лугин. – Но главное правило было таково: всякий волен делать, что вздумается, и жить, как посчитает нужным, до тех пор, пока его свободная воля не идёт вразрез со свободной волей соседа.

– И люди с этим справлялись?

Лугин кивнул несколько раз в ответ, пока прожёвывал свой последний кусок солёной рыбы. После чего старый философ вытер губы белоснежной салфеткой с голубой вышивкой и откинулся от стола.

– Конечно. Не всё и не всегда выходило гладко, но мы старались. Новые черевики всегда по первости жмут. Одно правило всегда стояло во главе: хочешь жить в веси – научись уважать свободу другого. Кому это было по силам, оставались. С остальными пришлось распрощаться.

– Убивали?

– Всякое бывало, – на этот раз ответил Азарь. – Не все, кого туда приводили, оказывались достойны. Иные уходили вполне спокойно, а кто-то грозил нам многими бедами за своё изгнание. Мы – люди мирные, но не дураки. За лучшую жизнь надо бороться. И когда люди это поймут, Горний изменится навсегда.

– Мы приводили новых людей в весь тайными окольными путями, – снова заговорил Лугин Заозёрный, – а через какое-то время у нас поселились чудские маги, которые оградили селение магическим заслоном. Только тот, кто уже бывал там, мог пройти внутрь. Всех остальных заслон водил по кругу не хуже лешего. Чуды научились даже делать так, что заслон этот отличал изгнанников от действительно своих.

– Звучит великолепно, – тихо произнесла Ярра.

– О, поверьте, государыня, и так оно и было! До сего момента…

Женщина села поближе к философу и с какой-то материнской нежностью накрыла его ладонь своей. Она не сказала ни слова, но все и без того поняли. Лугин улыбнулся ей сквозь слёзы. Потом он обернулся к Азарю.

– Выходит, и мы с тобой не годимся в творцы, малыш.

– Чего это?

– Ну, исходя из твоей недавней речи: тот, кто склонен к разрушению, не годится быть творцом. Мы создали нечто поистине восхитительное, что-то, что могло бы дать Горнему надежду. И всё это было уничтожено нашими же руками. Всё в точности так, как ты и говорил про поехавшего головой творца.

– О, Луги, ну, это же совершенно очевидно! – воскликнул Азарь. – Мы с тобой совершенно точно отбитые наглухо кретины, и крыша у нас поехала уже так далеко, что даже и не видно! Но вообще-то, знаешь, что я хочу тебе сказать?

– Что?

– Я и не рвусь в Творцы. Я всего лишь скромный создатель богов, – Азарь улыбнулся и подмигнул Ярре.

– Ты большая заноза в заднице! – выпалил философ. – Прости, конечно, госпожа!

– Да, – согласился ересиарх, – у меня там определённо что-то вроде шила!

Ярра улыбалась и смотрела на двух мужчин, как на каких-нибудь милых, но глупых младенцев в яслях.

Между тем Азарь прекратил перепалку с учителем и, кашлянув в кулак, стал серьёзным. Лугин тоже так-то сжался и нахмурился. Двумя руками он держал перед собой кружку с бормотухой и угрюмо смотрел в неё. Не отрывая взгляда от питья, философ сказал:

– Помянем наших.

Азарь поджал губы и кивнул. Выпили все, включая Ярру, после чего надолго воцарилось молчание. Слышно было только треск поленьев в очаге да шумное дыхание старого философа. Первым нарушил молчание ученик:

– Простите, Ярра…

– Ой, можете говорить мне «ты», – она махнула на Азаря сухой ладонью, тыльную сторону которой едва тронули пигментные пятна. – А то, когда меня на «вы» величают, я тотчас вспоминаю, сколько мне лет. Брр.

Азарь неловко улыбнулся. Назвать конкретно эту женщину на «ты» ему было почти физически трудно.

– Хорошо, Ярра… Та история о любви жрицы и дедера…

– Да, – с гордостью кивнула она. – Я – та самая жрица. Тот, кого вы называете дедером, вытащил меня прямиком из темницы в Храмовых скалах, – губы Ярры тронула мечтательная улыбка. – Это было восхитительно, каким он пришёл в тот момент, если б вы только видели… А я? Я была молода и прекрасна, как весенняя пора.

Ярра вздохнула и лукаво посмотрела на Азаря.

– А теперь ты спросишь меня, правда ли из букв первого порядка можно сложить имя дедера и ключ повеления им.

Азарь покраснел. Ярра рассмеялась беззаботным весёлым смехом. Её голос звучал звонко, как у молодой девушки. Жрица дедера легонько хлопнула его по плечу и сказала:

– Все об этом спрашивают.

– Так это правда? – спросил Азарь. Во рту пересохло, отчего задать вопрос оказалось сложнее обычного.

– ДА!

Азарь с Лугином вздрогнули и повернулись к выходу. На пороге стоял дедер.

– Полно языками чесать. Ступайте за мной.

Раскланявшись с хозяйкой, они поспешили за дедером.

Стоило переступить порог, как оказались философы вовсе не там, откуда вошли в покои Ярры. Жрица вела их деревянным коридором через арчатый портал, но оказались люди на выжженной земле.

Камни грудами лежали там и здесь. Они были такими горячими, что жгли даже сквозь сапоги. Отчего людям пришлось переминаться с ноги на ногу, как селезням. Кругом медленно текли огненные реки. Горячий воздух обжигал лёгкие.

– Где это мы? – спросил Лугин.

Философ выглядел весьма скверно. Он глубоко и хрипло дышал, одной рукой придерживаясь за плечо Азаря. По лицу ручьями катился пот.

– В дедеровой кузнице! – улыбнулся дедер.

– Как-то так я её себе и представлял, – задумчиво хмыкнул Азарь, обводя взглядом пустынный пейзаж.

– Сомневаюсь, – осклабился дедер. При этом все четыре его глаза странным образом сузились.

– Да, грешников не видно. И котлов, – сказал Лугин.

– Потому что их тут нет, – строго вымолвил дедер. – Перед вами Горний в первые свои двадцать тысяч лет.

Азарь и Лугин уставились на отца чертей.

– Да, Горний старше, чем вы думаете.

– Ладно, – согласился Азарь, – но где в мире такое место? Тут, наверное, жарче, чем в пустынях чудов. Ты слышал о таких, Луги?

Философ отрицательно помотал головой.

– Вы не поняли. Это первые тысячелетия существования Горнего. Других мест не было. Идём.

Дедер пошёл вперёд. От его фигуры по-прежнему исходило ослепляющее могущество. Простое слово «идём» из его уст воспринималось как приказ. Лугин с учеником заворожённо двинули следом.

Горний в свои первые тысячелетия оказался весьма мрачным местом. Кругом исполинскими червями ползли огненные реки. Среди них чернели редкие островки вулканической породы, из которой позже, вероятно, образуется земная твердь. Иногда из-под них вырывались раскалённые фонтаны. Всё небо затянули тяжёлые чёрные тучи. Единственным источником света оставался огонь, который был здесь повсюду.

Лугин и Азарь осторожно ступали по твёрдой породе, которая где-то держалась прочно, а где-то походила на дрейфующую льдину. Несколько раз философ едва не перевернулся на таком островке и не ушёл в огонь, но Азарь вовремя подоспел.

Временами на горизонте возникали действующие вулканы. Они извергали пуды сажи и пепла в атмосферу, отчего ни единого солнечного луча не могло пробиться.

– Почему мы не задыхаемся? – спросил Азарь.

Дедер, который ушёл далеко вперёд, оглянулся и смерил его взглядом.

– Это всего лишь воспоминание. В истинном Горнем тех лет вы не продержались бы и минуты.

Лугин встал как вкопанный и уставился на могущественную сущность прямо перед ним. Грудь учёного вздымалась всё чаще, а лицо побагровело.

– Но тогда почему здесь так жарко?

– И верно, – сказал дедер. Температура тотчас сделалась комфортной для человека.

– Скажи, великий, – выпалил ересиарх, – но почему только воспоминание? Почему бы нам действительно не отправиться в прошлое?

– Потому, что мы бы там задохнулись, дубина! – ткнул его в бок Лугин.

– Да, но он же – Создатель! Неужели нельзя что-нибудь придумать?

– Тихо… – зашипел на него философ.

Дедер расхохотался. И смех его напоминал горную лавину и ветер, завывавший в ущельях.

– Не затыкай ему рот, Лугин Заозёрный! В конце концов, это ведь ты научил Азаря никому не верить на слово и всё подвергать сомнению. Твой ученик просто боится, что даже память Создателя окажется несовершенной.

– Да я… – Азарь вдруг покраснел, но не нашёлся что сказать.

– Ясно! – прогремел дедер. – Мы не можем попасть в прошлое.

– Но почему?

– Его нет.

Не вдаваясь больше в подробности, дедер пошёл вперёд. Лугин отвесил Азарю подзатыльник и двинул следом.

Они медленно брели вдоль унылого пейзажа ещё некоторое время, пока не вышли к бескрайнему огненному океану. Над ним клубился сизый дым, а иные всполохи доходили до размеров среднего терема. Весь берег был усыпан пеплом, как снегом.

– Это Горний. Когда-то он был лишь гигантским огненным океаном с редкими островками суши. Мы сжимали его своими собственными руками, делали плотным. Лёгкие частицы суши поднимались наверх, в то время как тяжёлые уходили вглубь – к самому ядру.

– Ядру, великий? – переспросил Лугин.

Дедер уставился на него. Прошло некоторое время, прежде чем отец чертей и… Горнего (обоим мужчинам думать об этом было всё ещё непривычно) понял, о чём говорит философ.

– Ах да! – кивнул сам себе Создатель. – Горний – это круглый мир, не плоский.

– Я знал! – воскликнул Лугин и победно сжал кулаки.

Внезапно раздался жуткий грохот. Мужчины вздрогнули и обернулись на звук, но ничего не увидели, хотя он приближался. Порода под ногами заходила ходуном. Люди взглянули на дедера, но тот не обращал внимания. Отец чертей стоял, погружённый в свои мысли, и смотрел куда-то вдаль. Люди сбились плотнее, и тогда порода в полусотне шагов от них сначала вздыбилась горбом, потом разлетелась в стороны, а из образовавшегося разлома выскочило чудовище.

Это была не то огромная лиса, не то волк. С громадным хвостом и тремя парами суставчатых лап, почти как у пауков. Чудище с ног до головы было объято пламенем. Раскрыв исполинскую пасть, оно оторвало добрый кусок породы, по которой только что прошли люди с дедером. Огромный шмат суши казался в зубах монстра лишь небольшим клочком. Огненный бес прыгнул с места и, перелетев прямо над головами у людей, вонзился острой мордой в пламенеющий океан. И пропал там.

Люди проводили его взглядом, высоко задрав голову. А когда существо ушло в огненные воды, порода под ногами заколыхалась. На этот раз Лугин не смог устоять даже при помощи Азаря и упал. Мимо них пролетело несколько огненных брызг. Они упали на камни и зашипели.

– Мать честная, – обалдело произнёс Лугин.

Его слова отвлекли дедера от созерцания чего-то за горизонтом, и отец чертей обратил все свои четыре глаза на людей.

– Не бойтесь. Это всего лишь воспоминание. Вам ничего не грозит.

– Что это было?

– Это жыж. Мы создали их как помощников. Творение мира, знаете ли, дело весьма хлопотное. Но в том, что собой тогда представлял Горний, могли выжить только существа из огня. Первыми были жыжи. Когда появилась атмосфера и нам потребовалось очистить её от всего лишнего, мы создали летавцев.

– Жыжи! – поражённо выдохнул Азарь и посмотрел туда, где скрылась огненная бестия. – Надо же! Я представлял их иначе.

– Жыжи вашего времени, – продолжал дедер, скривившись от отвращения, – суть лишь жалкая тень истинных жыжей – наших первых живых творений. Их выродившаяся ветвь.

– Что стало с истинными? – спросил Азарь.

Дедер опустился на корточки и загрёб пригоршню пепла. Создатель мира поднёс его к носу и, закрыв глаза, вдохнул.

– Когда на поверхности образовалось достаточное количество твёрдой коры, мы отправили всех жыжей в центр Горнего. К его ядру.

Дедер замолчал и снова уставился на горизонт. Азарь и Лугин не осмеливались прервать его думы. Ждали, пока не заговорит сам.

– Жыжи хранят Горний с тех незапамятных времён. Они ходят под землёй своими незримыми тропами и не дают ей замёрзнуть. В тех местах, куда они забывают показаться, образуются ледники. Жыжи греют Горний собственным огнём и защищают от небесного. Когда окажетесь под вашим небом, посмотрите на солнце. На самом деле оно куда больше и ярче того, что вы можете себе представить. Его энергия могла бы испепелить вас в считаные мгновения. Жыжи перенесли дедерову кузницу в центр ядра. Вы только что видели процесс переноса. Они искали на поверхности железоникелевые сплавы и утаскивали в своё обиталище – в центр. Там, в этом котле, они смешивали металлы раз за разом, пока вокруг Горнего не возник невидимый щит, который охраняет всё живое от губительных лучей солнца. Более того, щит преобразовывает их, делая лучи полезными. Благодаря жыжам и их щиту у нас наконец появилась возможность попытаться создать другую жизнь, какая бы уже не состояла целиком и полностью из огня.

Дедер повернулся к Лугину и слегка прищурился.

– Ну, задавай. Я же чувствую, что ты уже некоторое время никак не можешь решиться.

Философ кивнул. Хотя его кивок более походил на поклон.

– Благодарю! Нам? Ты сказал «нам», великий?

– Да, нам.

Он повернулся и решительно двинул вправо. Туда, откуда едва виднелась чёрная шапка действующего вулкана, с редкими красными вспышками огня и раскалённой лавы. Дедер шёл так, будто ему не терпелось увидеть то, что ожидало его там.

Люди последовали за ним. Они шли как заворожённые, словно их вёл лихой дудочник, чьей мелодии нельзя противиться. Перед ними простирался новый мир, в котором тем не менее Азарь и Лугин прожили всю свою жизнь. Который видели с детства, но так толком и не знали ничего о нём. За спиной в раскалённой лаве плескались жыжи. Впереди извергались вулканы. А небо клубилось такой чернотой, что могла бы поспорить с телом «разрыва».

Шли долго, прежде чем впереди замаячило что-то помимо вулканов, огня и дыма. Поначалу они казались лишь размытыми точками вдалеке. Со временем стало ясно, что точки движутся, а когда Азарь и Лугин приблизились достаточно, чтобы рассмотреть, они переглянулись. Философ вздохнул.

Прямо к ним навстречу двигались пять существ с такими же четырьмя глазами, как у дедера. И это было единственное, что роднило незнакомцев с отцом чертей. Впереди всех парил над землёй некто будто сотворённый из дыма. Все его члены, весь облик находились в постоянном движении. Они клубились, растворялись по краям, оставляя за существом едва заметный шлейф.

За ним шла девушка или женщина – ни Азарь, ни даже Лугин не смогли хоть примерно определить её возраст. Одно не вызывало сомнений: женщина олицетворяла совершенство. Никого красивее в своей жизни мужчины не встречали ни до, ни после. Встреча с незнакомкой оказалась единственным моментом в жизни Азаря, когда он совершенно забыл о существовании Молибы. После он пытался вытеснить образ богини из памяти – и всё равно иногда вспоминал её. К своему глубочайшему стыду, ересиарх помнил каждую черту, каждый взмах ресниц.