Текст книги "Полная луна. Дядя Динамит. Перелетные свиньи. Время пить коктейли. Замок Бландинг (сборник)"

Часть четвертая

Глава 101

Если вы после раннего завтрака поедете на станцию Уокли, вы попадете на экспресс, который в 12.43 доставит вас к вокзалу Ватерлоо. Бег времени не убедил леди Босток отменить свою поездку; она хотела объяснить дочери, почему нельзя, надев фату, идти к алтарю под руку с Реджинальдом. До станции ее довез Билл, а лондонской квартиры она достигла в самом начале второго, когда Гермиона садилась в двухместную машину.

Увидев эту девушку во всем великолепии новой шляпы, лучшего платья и тщательно выбранных туфель, самый заунывный человек признал бы ее ослепительной. Отец походил на моржа, мать – на участницу скачек, но дочь – высокая, темноволосая, с большими глазами и античным профилем – воплощала самые дерзкие мечты восточного властелина.

Когда леди Босток негромко заржала, она обернулась и поглядела на нее с тем естественным огорчением, которое испытает всякий, если прожил вместе с матерью неделю, расстался с ней, а через двое суток видит, что она вернулась.

– Мама! – вскричала она глубоким, низким голосом, который столько лет будоражил душу Билла, как сбивалка для яиц. – Что…

– Ах Господи! – сказала леди Босток. – Ты уходишь? Мне надо с тобой поговорить.

– Никак не могу остаться. Уже опоздала. А в чем дело?

– О Господи! О-о-о-о! Реджинальд…

– Реджинальд?

– Да. Папа…

Глаза у Гермионы мрачно сверкнули. Упомянуть вместе этих мужчин, думала она, можно лишь в том случае, если сэр Эйлмер нарушил ее строгий приказ. Когда она сказала «лелеять», надо лелеять.

– Что он сделал с Реджинальдом? – спросила она. – Лаял?

– Нет-нет! Папа никогда не лает. Он повышает голос.

– Повышал?

– В сущности, нет. Дело не в этом. О Господи! Если начать сначала…

– Тогда отложим. Я спешу. Издатель пригласил в ресторан.

– Мистер Попгуд?

Гермиона коротко, сухо засмеялась. За три года Огастес Попгуд не предложил ей и сырной палочки. Равно как и Сирил Грули, его партнер.

– Нет, – отвечала она, – новый. Я получила на днях письмо. Кажется, деловой человек, не то что Попгуд и Грули. Мистер Понтер, или Пеентер, глава издательства «Радость жизни». До свидания, мама. Постараюсь вернуться поскорей.

– Я тебя подожду.

– Важное дело?

– Очень важное, очень.

– Связано с Реджинальдом?

– Да, дорогая. Мы узнали…

– Прости, не могу, – сказала Гермиона. Как всякая девушка, она была любопытна, как писательница – честолюбива, а потому предпочла делового человека, который, судя по всему, обладал свойствами, очень важными для писательницы.

Машина отъехала. Сидя за рулем, Гермиона с удовольствием думала о Понтере. Или Пентере. А может – Пейнтере.

2

Пейнтером он и был, братом Салли. Да, в вестибюле гостиницы Гермиону ждал Отис, и, когда машина влилась в поток других машин, он нетерпеливо вскочил, чтобы шагать взад-вперед, поглядывая на часы. Предстоящая трапеза очень его беспокоила.

Письмо он написал не случайно. Он все продумал. С самого начала понимая, что сэра Эйлмера надо урезонить, он попросил сестру поговорить с Мартышкой; и, терзаясь теми чувствами, какими терзался бы всякий, препоручив Мартышке свою судьбу, случайно увидел в «Тайм» женскую фотографию.

Подпись гласила: «Мисс Гермиона Босток, дочь сэра Эйлмера и леди Босток из Эшенден-Мэнор. Занимая высокое положение в свете, мисс Босток написала несколько книг под псевдонимом “Гвиннет Гульд”».

Тут его и осенило. Такие мысли делают честь человеку, который занимался прежде антиквариатом, интерьером и марионетками. Изложим.

Вопрос: Кто уломает старого хрыча, который подает в суд на издателя?

Ответ: О чем тут говорить? Его дочь.

Вопрос: Значит, ее и ловим?

Ответ: Вот именно.

Вопрос: А как?

Ответ: Проще простого! Она пишет книги. Предложим ей договор. Тогда ее интересы совпадут с нашими и она, не жалея сил, будет за нас бороться. Для верности пригласим в ресторан.

Вопрос: Молодец. Куда?

Ответ: К «Баррибо».

Вопрос: Что? А ты там был, цены видел?

Ответ: Не мелочись. Такое дело не провернешь на пиве с сосисками.

Итак, Отис ходил по вестибюлю, гадая, почему Гермионы все нет и сколько с него слупят, если она не придет.

Несколько продуманных слов отвратят ее от шампанского – желудочный сок, то-се; но здесь кусается и рейнвейн.

Заметив, что рот у Отиса открыт, ибо он страдает аденоидами, а колени стучат друг о друга, словно кимвалы, наблюдатель удивился бы, что он в близком родстве с такой девушкой, как Салли. Что ж, дочери бывают красивей родителей, сестры – красивее братьев. Мистер Пейнтер – толстый, красноносый, в роговых очках и с бакенбардами – напоминал об американских поселенцах на восточном берегу Сены.

Собственно, там он и жил после колледжа, а душу и бакенбарды стал взращивать еще на втором курсе. Rive Gauche[5]5
  Левый берег (Сены) (фр.).


[Закрыть] он покинул ради Лондона, где перепробовал многое (без успеха), и вот через пять лет ждал Гермиону как глава издательства «Радость жизни», в прошлом – «Задор».

Стрелки его часов показывали 1.27, когда он увидел сквозь стеклянную дверь, что швейцар подтянулся, судорожно подкрутил ус, приложил руку к фуражке, после чего двери завращались, и с ними в вестибюль въехала молодая дама, при виде которой Отис пожалел, что прыщ на носу еще не поддался лечению.

Сделав шаг вперед, он учтиво спросил:

– Мисс Гульд?

– О, мистер Понтер!

– Пейнтер.

– Ах, Пейнтер! Я не опоздала?

– Нет-нет. Коктейль?

– Спасибо, не пью.

– Не пьете?

– Только лимонад.

Бумажник в заднем кармане весело подпрыгнул, и Отис повел даму в малый зал, случайно зная, что лимонад стоит всего полкроны.

Может быть, из-за этой верной ноты все и пошло так хорошо. Самый строгий критик не стал бы отрицать, что, начиная с семги, воцарился дух вавилонских пиршеств или тех конференций, которые проходят в атмосфере полного доброжелательства.

Как часто встреча издателя с писателем бывает печальной! Издатель горько вздыхает, ссылаясь на времена, дороговизну бумаги и книжный рынок. Когда писатель, стремясь его ободрить, намекнет, что все эти беды побеждает разумная политика и своевременная реклама, он вздохнет еще раз и скажет, что расхваливать авторов в печати не только накладно, но и бесполезно, а вот… как бы это назвать… реклама слухов действительно приносит плоды.

Сейчас ничего этого не было. Отис ничуть не считал, что времена чем-то плохи. Напротив, он ими восхищался, равно как и книжным рынком. Что до бумаги, он, судя по тону, был за нее спокоен.

Лично он, сообщил он, верит в рекламу. Когда он находит настоящего автора – например, вас, мисс Гульд, – для него нет пределов. Статейка здесь, заметка там. Дорого? Ничего, окупится. Девиз его, сообщил он, приближаясь к единственной фразе, которую привез из Парижа, кроме «О la la!» – «L’audace, l’audace et toujours l’audace»[6]6
  Дерзай, дерзай, всегда – дерзай (фр.).


[Закрыть].

После таких слов молодая писательница непременно ощутит, что попала на розовое облако; ощутила и Гермиона. Ощущение это усилилось, когда Отис сказал, что со следующих трех книг будет платить ей двадцать процентов, если же разойдется более трех тысяч экземпляров – то и двадцать пять. Даже аденоиды не приглушат таких слов.

Возможно, доверившись Биллу Окшоту, читатель неверно представляет себе, какое место в литературе заняла Гермиона Босток. У Попгуда с Грули она издала три книги, и разошлись они так: первая – 1104 экз., вторая – 1608. Третья, по выражению Попгуда, шла туго, хотя оптимист Грули надеялся продать тысячи две.

Но даже если вы с ним согласны, вы не скажете, что такие цифры вознаграждают за тяжкий труд. Гермиона же полагала, что причина не в качестве книг, а в недостатке рекламы. Однажды она завела об этом речь, и Попгуд заметил, что расхваливать авторов в печати накладно и бесплодно. Плоды приносит… как бы это назвать?

– Реклама слухов? – подсказал Грули.

– Она самая, – согласился его собрат, благодарно глядя на мастера слова.

Поэтому мы не удивимся, что Гермиона опьянялась вином прельстительных слов, и даже глава издательства «Радость жизни» казался ей довольно красивым. Но вдруг после долгих похвал он произнес:

– Однако…

И помолчал; а Гермиона, спускаясь с облака, посмотрела на него. Когда тебе предлагают двадцать процентов, а дальше – двадцать пять, такие слова неуместны.

– Однако? – повторила она.

Отис снял, протер и надел роговые очки (нос его к этому времени стал темно-малиновым). Кроме того, он потрогал прыщ и погладил бакенбарды.

– Понимаете, – начал он, – не все у меня так гладко. Может быть, денег не будет. Я разорюсь.

– Что!

– Да. На меня подают в суд. Адвокат говорит, что убытки огромны.

– Вы можете выиграть.

– Если дойдет до суда – не могу. Просто не знаю, что и делать. Этот Босток…

– БОСТОК?

– Сэр Эйлмер Босток. Он был губернатором одной африканской колонии, написал мемуары, отдал мне…

– Нет! В «Задор».

– Мы переменили название. Теперь оно как-то острее. Но вы-то откуда об этом знаете? Удивительно, как расходятся слухи… Ну, если знаете, объяснять не буду. Босток мстит мне, он недобрый человек. Поверьте, судебная тяжба меня разорит.

– Ах так! – сказала Гермиона.

Лорд Икенхем, глядя на ее фото, решил, что она может испепелить взглядом, – и не ошибся. Простое «Ах так!» звучало зловеще, как «Хо!» у констебля Поттера.

Мы упоминали в нашей летописи о волке, который не нашел в санях русского крестьянина, и тигре, который не получил к завтраку неимущего индуса. Что их чувства перед чувствами молодой писательницы, которая узнала, что ее отец пытается разорить сказочно-прекрасного главу издательства «Радость жизни»!

Гермиона встала. Лицо ее было мрачным и решительным.

– Не беспокойтесь, мистер Поттер, – сказала она. – Дело до суда не дойдет.

– Что?..

– Я не сказала вам, что Гвиннет Гульд – мой псевдоним. Я Гермиона Босток, дочь сэра Эйлмера.

– Дочь? – проговорил ошеломленный Отис. – Это поразительно! Это удивительно! Это невероятно!

– С отцом я поговорю. Сейчас же поеду к ним.

– Может быть, и мне поехать на всякий случай?

– Что ж, я вас подвезу. Пока мы беседуем, посидите в кабачке. Если вы готовы, идемте. Машина у входа.

Подъезжая к Гилфорду, Гермиона ощутила, что мысль, которая тыкалась в ее сознание, словно пьяный жилец, когда он не может попасть ключом в скважину, туда вошла. Она глотнула воздуха.

– Простите? – сказал Отис, вздыхавший все время, ибо ее манера водить машину была для него внове.

– Ничего, – отвечала Гермиона. – Так, вспомнила.

Вспомнила она, что кроткая леди Босток сидит уже три часа в лондонской квартире, намереваясь поговорить про Реджинальда. Легкий укол совести погасила мысль об удобных креслах и новых журналах. Гермиона нажала на акселератор, и Отис, закрыв глаза, препоручил свою душу Богу.

Глава 111

Послеполуденное солнце, освещавшее сквозь сплошное окно бывшую спальню Мартышки, осветило тем самым и его бывшую невесту, прерывая ее недолгий сон. Она встала, зевнула и потянулась.

Окно выходило на балкон. В летний день приятно посидеть на балконе, но, если ты хотя бы немного известен полиции, этого делать не следует. Пришлось стоять за гардиной, глядя оттуда на зелено-золотой мир.

Насмотревшись на кусок дорожки и часть цветущего куста, Салли собралась сесть в шезлонг, когда увидела высокого изысканного человека с небольшим чемоданом. Он скрылся, а через секунду-другую на балкон что-то шмякнулось.

Сердце у нее подпрыгнуло. Со свойственным ей умом она поняла, что это платье. У пятого графа бывали приступы легкомыслия, но он не стал бы бросать чемоданы просто так. Осторожно, на четвереньках, Салли подкралась к бесценному дару и схватила его.

Белое платье и алый жакет леди Икенхем она надела с той быстротой, какую проявит всякая девушка, располагавшая какое-то время только цветастым халатом. Лорд Икенхем вошел, когда она смотрелась в зеркало.

– Все в порядке? – осведомился он. – Неплохой бросок, а? Заметь, я с давних пор ничего не швырял вверх, но, если продаешь газированную воду, рука не ослабеет. Хороший жакет. Элегантный.

Салли его поцеловала.

– Спасибо, дядя Фред, – сказала она. – Вы просто ангел. А вас никто не видел?

– Никто. Хозяйка уехала в Лондон, Балбес в деревне, продает кому-то корову, если я не спутал.

– Почему же сейчас не поставить бюст? – удивилась Салли.

– Неужели ты думаешь, что мне не пришло это в голову? Я сразу устремился в музей и обнаружил, что Балбес его запер, а ключ увез. Как я говорил Мартышке, есть в Балбесе какая-то грубость души. Но не волнуйся. Вскоре я все устрою самым лучшим образом.

– О, если бы!

– Салли! Неужели и ты мне не доверяешь?

– Доверяю, доверяю! Дядя, миленький, забудьте эти глупые слова!

– Я их уже забыл. Да, ты прелестна в этом платье. Видение, иначе не скажешь. Не удивляюсь, что Мартышка тебя любит.

– Любил.

– Любит, и сильнее, чем прежде. Вчера он так и вылупился. Видела ты креветку в брачный сезон? Вылитый Мартышка. А напоследок он мне сказал: «Как она хороша!» Это любовь.

– Если я ему понравилась в таком халате…

– Любовь, ты уж мне поверь. Он тебя боготворит. Обожает. Умрет за розу из твоих волос. А ты как?

– Я-то не меняюсь.

– Любишь его?

– Обожаю.

– Похвально, хотя и странно. Я и сам его люблю. Собственно, кроме жены, тебя и собаки, я никого так не люблю, как Мартышку. А вот обожать – не обожаю. С чего бы?

– Очень просто. Он ягненок.

– Ты его так видишь?

– Конечно. Мягкий, беленький ягненок, которого хочется погладить.

– Может, ты и права. Я плохо разбираюсь в ягнятах. А вот что ты его любишь, это хорошо. Скоро понадобится. На мой взгляд, этому браку не бывать.

– Что-что, а сладость и свет вы распространять умеете!

– Стараюсь, как могу.

– Поговорите еще! Почему вы так думаете?

– Ну скажи, зачем Гермионе выходить за Мартышку?

– Наверное, тоже любит ягнят.

– Ерунда. Я видел только фото, но знаю, что ей нужен большой, надежный муж охотничье-рыболовного типа. Они с Биллом Окшотом созданы друг для друга. Но он слишком робок, так нельзя. Надо мне с ним поговорить. Пойду-ка поищу.

– Не ходите! Поговорим о Мартышке. Он измучился, смотреть больно. Сидел и стонал.

– А не пел?

– Скорее нет. Он закрыл лицо руками.

– Да, поет он иначе. Закинет голову, испускает ноты под углом в сорок пять градусов. Очень неприятно, особенно если это «О Долорес, королева дальних морей!». Итак, он стонал. Почему?

– Не хочет толкать полисмена в пруд.

– Не хочет? Даже ради божественной Элзи?

– Да.

– Что же ему дорого – он сам? – опечалился лорд Икенхем. – Ах, Салли, мужчины уже не те. Где Галахады? Помню, дева в беде только знак подаст – и я бегу, хлопая ушами. Ничего не поделаешь, долг чести! Мы обязаны Элзи Бин. Не понимаю, чего он волнуется. Пруд рядом, под рукой.

Салли посмотрела на графа так, как редко смотрела сама Жанна д'Арк.

– Где именно? – спросила она.

– Прямо у ворот. Элзи Бин сообщила мне, что Поттер часто стоит там, плюет и, будем надеяться, думает о ней. Что может быть приятней, чем толкнуть его в эти минуты? Ради прекрасной Элзи я бы толкнул двадцать констеблей.

– У Мартышки тонкая, ранимая душа.

– А у меня? В Нью-Йорке все удивлялись. Что там разговаривать! По донесениям, Поттер приезжает именно в это время. Где Мартышка?

– Не знаю.

– Пойду поищу.

– Минуточку, – сказала Салли, обретая сходство еще и с Иаилью, женой Хеверовой.

– В чем дело? Беспокоишься за своего Мартышку?

– Да.

– Сказано тебе, это легко и приятно.

– Не для него. Он ягненок.

– Почему ягненок не может толкнуть полисмена?

– Не может, и все. Тут нужна женщина.

– Господи, Салли! Ты не соби…

– Собираюсь. Все решено. Давно не творила добра. До свидания, дядя Фред.

Салли юркнула на балкон и, судя по звуку, перелезла на трубу. Выглянув из двери, граф увидел, как она исчезает. Он вздохнул – безрассудная юность исторгала из него такие вздохи – и вернулся в комнату, а оттуда направился в холл, где Билл Окшот балансировал палкой, держа ее на кончике носа.

2

Молодой хозяин Эшендена занимался эквилибристикой не из легкомыслия; как многие в этом доме, он пытался отвлечь разум от печальных предметов. Что все обстоит именно так, доказывала его глубокая серьезность. Мало кто глубоко серьезен, когда балансирует палкой, но ему это удавалось.

Увидев графа, он немного оживился. Ему хотелось посоветоваться с верным человеком, но случая не было.

– Вот здорово! – сказал он. – Это вы.

Лорд Икенхем на время отложил беспокойство о Салли.

– Слова «вот здорово», – заметил он, – выбраны очень удачно. Я тоже хотел вас видеть.

– А я – вас. Мне надо с вами посоветоваться.

– Что ж, выйдет дуэт. Я бы вас переговорил, но вы хозяин, уступаю вам трибуну. Просим.

Билл собрался с мыслями.

– Значит, так, – начал он. – Повез я тетю на станцию, ей нужно в Лондон. Сам я не выспался, молчу, смотрю на дорогу…

Лорд Икенхем его перебил:

– Прочитаю в вашей биографии, глава «На станцию с тетей». Переходите к главному.

– Молчу, а она говорит: «Алкоголик».

– За что ж она вас?

– Не меня. Мартышку.

– Вот как? Ну, знаете!

– Говорит: «Алкоголик». А я говорю: «Что?» А она говорит: «Алкоголик». А я говорю: «Кто?» А она говорит: «Реджинальд».

Лорд Икенхем его похвалил:

– Да, это мастерство. У вас редкий слог, Билл Окшот. Вы, часом, не Синклер Льюис? Нет? Значит, кто-то другой. Итак, ваша тетя говорила: «Алкоголик», пока не вышли на Мартышку. Она не сообщила, на чем основаны эти обвинения?

– Как же! Он пил виски в гостиной.

– Я бы не волновался. Лучшие люди пьют в гостиных – скажем, я.

– Вы пьете днем, а он – ночью. Я его застал в час, тетя с дядей – в полтретьего. Полтора часа! Прикинем еще полчасика до меня, получится два. Когда они ушли, он остался. После завтрака лыка не вязал.

– Нельзя напиться за завтраком.

– Именно! Напился он ночью и еще не прочухался, когда это случилось.

– Что вы имеете в виду?

– Тетя меня ждала. Дядя Эйлмер… нехорошо отозвался о ее шляпе, она пошла надеть другую, а в комнате кто-то шуршит. Открыла дверь – никого, открыла шкаф – там Мартышка.

– Не туфля и не розовый шарф?

– Нет. Он ей улыбнулся и сказал, что ему нужна помада. Ясное дело, напился. Разве трезвый подумает, что тетя Эмили мажется? Так вот, я не знаю, предупредить ли Гермиону. Нельзя, чтобы она вышла замуж за пьяницу.

– Может огорчиться? Но вы ошиблись, Билл Окшот, Мартышка пьет очень мало. Сейчас он страдает.

– Почему?

– Он всегда страдает, когда мы вместе. Это трудно объяснить.

– Значит, не говорить Гермионе?

– Я подумаю. А вот о другом, – лорд Икенхем строго посмотрел на Билла, – с ней поговорить надо.

– А?

– О том, что вы ее любите.

– О!

– Боритесь со своей склонностью к междометиям. Любите или нет?

Билл Окшот обрел приятный густо-малиновый оттенок.

– Люблю, чего там, – отвечал он, – но сказать не могу.

– Почему?

– Нельзя. Она выходит за Мартышку.

– Что вы, можно! Вспомните Лохинвара. Вспомнили?

– Еще бы! Декламировал в детстве.

– Представляю восторг публики! Мне лучше удавалась «Шхуна «Геспер». А насчет Мартышки не беспокойтесь – он любит другую. Помните, я говорил, что ему бы лучше жениться на одной моей знакомой? Когда-то к этому шло, но они поссорились. Так вот, ожидается рецидив, симптомы верные. Насколько я понял, мисс Босток в Лондоне. Поезжайте туда и вы.

– Ым…

– Что значит «Ым»?

Билл снова принялся копать ногой пол, производя тот самый звук, какой производят волны, биясь о каменистый берег.

– Трудно…

– Что, объясниться в любви? Ерунда!

– Я девять лет пытался. Не могу.

Лорд Икенхем подумал.

– Кажется, – сказал он, – я понял, в чем дело. Вы сперва размышляете, а тут нужен порыв. Р-раз – и готово! Подошел. Поразил. Словом – быстрота и натиск.

– Да? – без особого пыла откликнулся Билл Окшот, и граф его снова понял.

– Вы нервничаете, – заметил он, кладя ему руку на плечо. – Когда я увидел фотографию, меня поразила та величавая неприступность, которая отпугивала пастухов от наиболее строгих богинь. Таких красавиц в мое время называли царственными. Что ж, тем более нужен натиск. Этих красавиц нужно подчинять.

– Мартышка не подчиняет!

– Конечно. Он ягненок, у них другие методы.

– А я не ягненок?

– Ну что вы! Вы велики для этого, сильны, багровы, можете съесть за обедом целый пирог. Мартышка берет хрупкостью и лепетом, а вы – только натиском. Вам придется вести себя, как вели герои романов, популярных в мое время. Ходят в бриджах, с хлыстом – на всякий пожарный случай, мало ли что. Как же ее звали? А, вот! Этель М. Делл. Ведите себя, как герои Этель М. Делл. Купите, изучите.

– Я не буду бить Гермиону никаким хлыстом, – твердо сказал Билл.

– А зря, помогло бы.

– Нет и нет.

– Что же, дело ваше. Тогда схватите ее за обе руки.

– Ну что вы!

– Как бы она ни отбивалась, прижмите к груди и покройте лицо поцелуями. Говорить не надо. Разве что «Ты моя!» или что-нибудь в этом духе. В общем, обдумайте, Билл Окшот. Метод верный. Провалов не было. Однако мне пора. Пойду найду Мартышку. Вы не знаете, где он?

– Полчаса назад ходил по корту.

– Опустив голову?

– Да, кажется.

– Так я и думал. Бедный он, бедный!.. Ничего, у меня хорошая новость. Пока! Да, кстати, – лорд Икенхем опять появился, словно Чеширский кот, – за руки хватайте крепко. Можно немного встряхнуть.

Он снова исчез, и Билл услышал, как, направляясь к корту, он поет любовную песню времен своей молодости.