Текст книги "Тайна"

Глава 14

Моего признания оказалось достаточно. Он больше ничего не спрашивал и не просил. Нам обоим было ясно, что мое сопротивление сломлено. Он сразу преобразился: походка стала легкой, в глазах, когда он смотрел на меня, появился особый блеск, голос звучал мягко и нежно.

Он не спешил проявить большую интимность, но дал мне возможность привыкнуть и разобраться в собственных чувствах, которые вдруг начинали захлестывать меня в самые неподходящие минуты.

По его настоянию я стала называть его Тристан, когда мы оставались одни. Сначала я боялась, что могу ошибиться и назвать его по имени в присутствии других людей. Но дни шли, и я сделала открытие, что мне легче называть его наедине официально, чем по имени. Несколько раз ему пришлось напоминать мне, что наедине я не должна употреблять его титул.

– Мне кажется, что для Вас мой титул еще один щит, которым Вы защищаетесь, – сказал он однажды, после того, как я по ошибке произнесла «милорд» четыре раза в течение часа. Он мягко пожурил меня.

Я сказала: «Простите, ми… Тристан».

Он обиженно насупился.

В остальном наши отношения развивались мирно. Кларисса быстро поправилась от болезни, но, зная с каким рвением она отдается занятиям, я настояла на том, чтобы отложить их еще недели на две. Вместо уроков я читала ей книги в моей гостиной или рассказывала о ее кузине Анабел. И мы больше времени проводили на воздухе, гуляя на болотах.

Однажды – это было в ноябре – выдался погожий солнечный денек, и я решила, что будет неплохо совершить прогулку к Браун Джелли, где еще остались каменные жилища древних обитателей Корнуэлла. Они полукругами лепились к высокой круглой скале севернее Холла. Путь предстоял неблизкий, но я решила взять корзину с едой и устроить что-то вроде маленького пикника.

Идти нужно было около трех миль, я бы не решилась на такой поход в жаркий полдень или к вечеру. Но Кларисса уже чувствовала себя хорошо, физически ей было нетрудно пройти такое расстояние, а впечатлений, по моим ожиданиям, она должна была получить много.

Она пришла в восторг от моего предложения.

– Это не очень далеко. Мисс Осборн, когда жила в Холле, ходила туда и обратно пешком в один из своих свободных вечеров. Она говорила, что провела там добрых два часа, исследуя эти жилища.

– Удивительная женщина, – ответила я. – Но мы не будем утомлять себя исследованиями, а просто хорошо проведем время.

Снова мне напомнили о мисс Осборн и заставили подумать о том, где она могла находиться.

Мы с Клариссой не спеша пересекли болото, останавливаясь время от времени, чтобы отхлебнуть глоточек имбирного лимонада, который миссис Пендавс заботливо положила в нашу корзинку с провизией. Вдалеке показались две овечки, мирно пощипывавшие травку около одной из ферм.

Кларисса молча рассматривала их, сидя на большом камне и болтая ногами. Внезапно она спросила:

– Как Вы думаете, они одиноки?

– Надеюсь, что где-то поблизости есть и другие овцы, – ответила я. Это был привал. Я лежала на траве, положив голову на этот же камень, и любовалась проплывавшими по небу облаками.

– Но, может быть, другие овцы не любят их и не приходят в гости.

Я подняла голову и посмотрела на нее, но она отвела глаза.

– Даже если и так, они не скучают друг с другом, – я пыталась убедить ее.

– Вы думаете, им достаточно общества друг друга?

– Если нет никого другого, то, наверное, достаточно. Может быть, это даже укрепляет их дружбу и делает их необходимыми друг для друга.

Она подумала, потом согласно кивнула головой. Я надеялась, что на этом разговор об одиночестве закончится, но не прошло и минуты, как она спрыгнула с камня и присела на корточки возле меня.

– А если что-то явится и причинит им вред? – снова спросила она.

Я улыбнулась.

– Тогда фермер или его собаки прибегут на защиту.

– А если сам фермер захочет их обидеть? Что они тогда будут делать?

– Зачем фермеру их обижать? – я была удивлена поворотом нашей беседы. – Ему овцы нужны, чтобы стричь шерсть и… и он их оберегает.

– Может быть, он изменился и не может не быть жестоким. Что-то могло изменить его.

– Чепуха! Фермеры не меняются.

– Вы уверены?

– Абсолютно.

Я села, положила бутылки обратно в корзину. Чем скорее мы оставим овец позади, тем быстрее Кларисса забудет о своих меланхолических мыслях. Так я, по крайней мере, надеялась. Я-то уж не могла их выбросить из головы. Мне казалось, что говоря об овцах, она думала о своих трудностях. Хотя раньше она никогда не говорила на эту тему, ее не могло не огорчать, что мы больше не видимся с Пенгли и их друзьями.

Но ее рассуждения об изменениях фермеров мне были абсолютно не понятны, хотя я припомнила, что однажды, когда мы находились у развалин, она сказала то же самое. Может быть, она заметила, как ее отец стал проявлять повышенный интерес ко мне, и решила, что он перестал ее любить?

Надо было убедить ее в обратном.

Кларисса прервала мои размышления.

– Вам нравится жить в Холле, Джессами?

– Я бы не хотела жить в другом месте, – ответила я, чувствуя, как волна счастья охватила меня.

– Даже в Лондоне?

– Особенно в Лондоне.

– Мне казалось, что Лондон – прекрасное место.

– Корнуэлл гораздо лучше.

– Но дядя Генри так любил Лондон, что даже не хотел навещать нас. Так папа говорил.

– У нас, видимо, разные вкусы.

Ее красиво очерченные брови сомкнулись на переносице, образовав линию – так напряженно она думала – и она стала еще больше похожа на отца, только в женском варианте.

– Мне кажется, что он ошибался.

– В том, что предпочитал Лондон? Да, я согласна с тобой.

Она отрицательно покачала головой.

– Не дядя, я говорю о папа. Я думаю, что он ошибался относительно дяди Генри.

– В самом деле? – переспросила я, удивленная серьезным выражением ее лица.

Она кивнула.

– Я думаю, что он не приезжал не потому, что любил Лондон, а потому, что ненавидел Вульфбернхолл.

Я не была готова ответить на это замечание. Но она была не единственным ребенком, которого интересовал вопрос, почему покойный лорд Вульфберн никогда не навещал своего поместья. Тот же вопрос задавала себе я десять лет тому назад.

Я почувствовала облегчение, когда мы достигли склонов Браун Джелли. Здесь, как я полагала, можно будет привлечь внимание Клариссы к более приятным вещам. Так и случилось. Полчаса она весело взбегала на скалистый холм и сбегала вниз, беззаботно смеясь и подзадоривая меня, чтобы я не отставала.

Мне едва удалось уговорить ее сначала немного перекусить. Миссис Пендавс дала нам много всякой всячины, а на пещеры оставалось достаточно времени.

Мы вынули из корзины паштеты, пироги с мясом и овощами, которые корнуэлльские горняки любят брать с собой в шахты. Они были очень сытные, Кларисса не съела и половины и объявила, что больше не хочет. Это, однако, не помешало ей выпить полбутылки имбирного лимонада и съесть два пирожных.

– Боже, хорошо, что никто не видит, сколько ты ешь. А то никто бы не поверил, что имеет дело с маленькой леди.

– Вы съели весь свой паштет, – отпарировала она. – И у нас было шесть пирожных, а осталось только два.

– Но я ведь не леди, а просто гувернантка, на меня никто бы не обратил внимания.

Я нарочно взяла еще одно пирожное и расправилась с ним за один присест. Кларисса упала на траву, катаясь от смеха. Я была рада слышать ее счастливый смех, за это не жалко было поступиться гордостью.

Судя по расположению солнца, было еще около полудня. Облаков было мало, и я не придавала им значения. Не торопясь, стряхнула крошки с тарелок и положила посуду в корзину. Кларисса свернулась калачиком рядом, наблюдая, как воробьи подбирают крошки. Потом ей надоело, и она попросила разрешения отойти посмотреть на каменные хижины.

Я кивнула.

– Но не уходи далеко, я не должна терять тебя из виду, – предупредила я.

Она встала, вспугнув стаю птиц, и побежала к каменным жилищам, посмотреть на которые было целью нашей экспедиции. Я свернула салфетки, тоже убрала их в корзину и последовала за ней неторопливым шагом.

Осматривать каменные хижины было все равно, что перенестись на два тысячелетия назад. Дух далеких предков, казалось, еще витал вокруг, подобно тому, как их гранитные жилища заполняли склоны Браун Джелли. Было такое впечатление, что стоит обернуться – и увидишь неясные тени, бродящие по этой призрачной деревне. У меня было странное ощущение, что они никогда не исчезали и не покидали своих домов, а просто отлучились ненадолго и с минуты на минуту должны вернуться и продолжить жить, как жили раньше.

Мне стало зябко, это место мне чем-то не нравилось. Почему, я не могла определить, просто по глупости, возможно, но трудно было отделаться от мысли, что мы явились названными гостями в мир, к которому не принадлежали. Я поискала глазами Клариссу и увидела, что она заглядывает в низкое входное отверстие одной из каменных нор, служивших когда-то жилищем человека. Она сморщила носик, на лице застыло отвращение.

Я боялась выдать волнение, охватывающее меня, и не сразу позвала ее. Потом крикнула ей, что пора возвращаться, нам предстоял длинный путь, а дни уже стали заметно короче. Она помахала рукой, давая понять, что слышит, но не обернулась. Внезапно, не спросив разрешения и не предупредив, она встала на четвереньки и вползла внутрь пещеры.

Я потеряла ее из поля зрения и пришла в ужас.

«Кларисса!» – кричала я изо всех сил, но ответа не было.

Охваченная паникой, забыв обо всем на свете, я подобрала юбку и бросилась туда, где исчезла Кларисса. Шпильки вылетели из узла, коса раскрутилась и болталась по спине. Не успела я пробежать и половины разделявшего нас расстояния, как услышала ее пронзительный крик.

Сначала это был вопль ужаса, издаваемый на высоких нотах, беспрерывный, словно поднимающийся из трубы дым. Когда я добежала до отверстия, крик стал более мощным и гулким и эхом отзывался внутри помещения. К ее ужасу, пронзавшему меня, словно десятки шпаг, примешивался неприятный запах, волновавший меня не меньше. Он мне что-то напоминал и предупреждал об опасности, но я думала только о Клариссе.

Забыв о платье, я встала на четвереньки, но вход был такой узкий, что пришлось ползти на животе. Плечи царапались о камни тоннеля, мелкие камни ранили ладони, ее крики разрывали барабанные перепонки. Запах становился сильнее, я узнала его. Для того, кто годами жил над мясной лавкой, сомнений быть не могло – это был запах гниющего мяса.

Кто-то заполз в древнее жилище и умер. Недавно умер, иначе запах был бы непереносимый и чувствовался бы даже снаружи.

Я подумала о другом.

Что, если правда еще более ужасна? Вдруг какое-то заблудшее создание было убито здесь или на болотах и спрятано в этих стенах? И только ли жертва находилась здесь, или мы попали в логово убийцы?

Отчего кричала Кларисса?

Я протиснулась через узкий тоннель в более просторное помещение – жилую комнату. Сквозь отверстие в потолке проникал свет, превращая мрак в сумеречный серый свет различных оттенков. Только вопли Клариссы поддерживали прежнее ощущение темноты и заглушали все остальные звуки.

Я не сделала попытки позвать ее, меня все равно не было бы слышно, но подпозла и протянула руку, чтобы успокоить.

Она скрючилась на полу спиной ко мне и смотрела перед собой на что-то, чего я не видела. Она не заметила меня. Я дотронулась до ее плеча. Мгновенно крик прекратился, только эхо продолжало звучать какое-то время – отголосок пережитого ею ужаса – но и оно скоро затихло.

«Кларисса!» – произнесла я громко, заглушая последние неясные звуки эха. – Это Джессами. Я здесь».

«Здесь. Здесь. Здесь», – зазвенело со всех сторон.

Она не отвечала, только тихо стонала. От этих стонов отовсюду ползли насмешливые шипящие перешептывания, холодившие кровь еще сильнее, чем крики. Словно нас окружали призраки, очнувшиеся от векового сна, чтобы заявить о возмущении нашим вторжением.

Кларисса упала на меня, тело ее обмякло, даже кожа приняла неестественный безжизненный оттенок. Но она была в сознании. Я обняла ее и взглянула туда, куда смотрела она.

У меня перехватило дыхание.

Подавляя желание закричать, я плотнее сжала Клариссу и баюкала ее на руках, как ребенка. Стоило больших усилий не отвернуться, а рассмотреть то, что лежало там.

Мертвая овца.

Не просто мертвая. Гораздо хуже. Несчастное создание было растерзано на части. Голова свесилась на сторону, горло было распорото. Все туловище разодрано, не изрезано ножом, а распорото чем-то, что оставляло рваные раны. Внутренности валялись на полу. Кровь слепила шерсть в комья, остатки вылились на пол и образовали глубокую темную лужу. Остекленевшие глаза уставились в пространство, на них падал свет с потолка и они блестели, наводя ужас.

Собака, даже дикая, не могла этого сделать.

Человек не мог этого сделать.

Такой дикости я никогда не видела.

Нужно было скорее увести Клариссу. Я не знала, как это сделать, она была не в состоянии двигаться. Но уходить нужно было срочно.

Просунуть ее в тоннель было невозможно. После безуспешных попыток я остановилась на таком плане: я поползу впереди и вытяну ее за собой.

Я взяла ее за руки, они были влажными и липкими и выскользали из моих ладоней. Она лежала на спине, не помогая мне, но и не оказывая сопротивления; ее маленькое тельце оказалось тяжелее, чем я предполагала. Почувствовав на ногах порыв свежего ветра, я вздохнула с облегчением и попыталась не думать об оставшейся части пути до дома.

Выбравшись из логова, я взглянула на свои руки – они были исполосованы и кровоточили. Кровь была на моей одежде, на Клариссе; вся одежда была испорчена. Я подняла девочку и донесла до места, где мы ели. Там я вытерла наши руки салфеткой.

Лицо ее было совершенно неестественного белого цвета, и хотя глаза были открыты, она, казалось, не различала предметов. Я обернула ее одеялом, на котором мы раньше сидели, подняла на руки и стала спускаться с пологого склона.

Солнце садилось с устрашающей быстротой, небо посерело. Ноги и руки онемели от тяжести и напряжения, и только мысли, что этот страшный убийца может находиться поблизости, заставляли меня двигаться вперед. Я шла, не останавливаясь, не позволяя себе остановиться, пока хватало дыхания.

Наконец, показалась башня Вульфбернхолла, никогда не была она столь желанной целью. Я подумала, что осталось не больше мили, может быть, немного меньше. Ноги предательски подкашивались, но я заставляла себя идти.

Вдруг я заметила приближавшегося всадника и поняла, что это Тристан. Увидев нас, он пришпорил коня. Воздавая молитвы небу, я опустилась на землю.

Он летел к нам галопом, земля отскакивала в разные стороны из-под копыт лошади. На скаку Тристан выпрыгнул из седла и подбежал к нам.

– Ради всего святого, что с ней? – закричал он, в ужасе уставившись на неподвижный взгляд Клариссы.

Я подавила готовую прорваться наружу истерику. Теперь, когда ответственность за ее жизнь свалилась с моей души, меня стали душить спазмы, я с трудом владела собой.

– Там… там в пещере… там… мертвая овца.

– О Господи!

– Это был… это был…

Он затряс головой, чтобы я не продолжала.

– Не нужно объяснять, – сказал он отрывисто. – Я сам их видел.

Он указал глазами на Клариссу. Я считала, что она не слышит нас, но он был прав. Трудно было сказать, какие слова доходили до нее в полусознательном состоянии.

– Вы можете доехать верхом? – спросил он, поднимая дочь на руки. Вы будете сидеть в седле и держать Клариссу, а я поведу лошадь. Если нет, я донесу ее.

– Я сумею, – сказала я.

После моего очень медленного продвижения к дому с ношей на руках последняя миля пролетела незаметно. Тристан вел лошадь под уздцы, его длинные ноги делали огромные шаги, и он периодически оборачивался, чтобы убедиться, что я не выронила Клариссу и сама не выпала из седла.

Ему незачем было волноваться. Даже если бы я потеряла сознание, я бы не выпустила ее из рук.

Вернувшись в Холл, Тристан тут же послал Бастиана за доктором на той же лошади. Подхватив Клариссу на руки, он бросился в ее комнату, миссис Пендавс и я едва поспевали за ним.

Прошло добрых два часа, прежде чем мы спустились в гостиную, усталые и озабоченные.

Клариссу уложили в постель, доктор сделал для нее все, что мог. Немного, как он признался сам. Она пережила сильное потрясение, трудно было сказать, сможет ли девочка полностью оправиться и как долго продлится процесс выздоровления. За все время, что мы хлопотали возле нее, она произнесла только одно слово «Матильда». Я вложила куклу ей в руки, только после этого она согласилась выпить снотворное и погрузилась в глубокий сон.

Доктор предложил мне тоже принять успокоительное и лечь в постель, но я отказалась, будучи не в силах допустить, что Кларисса может позвать меня, а я не услышу. Кроме того, я должна была рассказать Тристану все подробности, он не решался тревожить меня, но немые вопросы были видны в каждом его взгляде. Он положил руку мне на плечо и провел в кабинет, где удобно устроил на диване. Несмотря на мои протесты, он положил подушки мне под ноги и накрыл одеялом. Затем налил бренди из графина и заставил выпить.

– Я не предлагаю, чтобы Вы начали пить регулярно. Но сейчас нужно успокоить нервы, – настаивал он.

Я послушалась, и вскоре волна приятного тепла разлилась по телу, и меня стало клонить в сон. Впечатления тяжелого дня понемногу отступали на задний план.

– Вам лучше? – спросил он. Я кивнула.

– Тогда, если Вы в состоянии говорить, я бы хотел знать, что произошло.

Запинаясь, я поведала о происшествии. Невозможно было не признать свою вину за то, что отпустила Клариссу от себя, пусть даже на небольшое расстояние, и за саму идею похода к Браун Джелли, но Тристан настаивал, что моей вины здесь нет. И он не сделал ни одного упрека.

Пока я говорила, он сидел на низком стульчике у дивана, гладил мои волосы, нежно убирая со лба выбившиеся пряди.

– Вы не виноваты, – шептал он. – Если кто-то и виноват, то это я.

– Вы? – удивилась я, чувствуя такую слабость, что даже не в силах была выразить негодование, которое должна была испытывать, но под влиянием бренди оно ко мне не приходило.

– Но Вас же там не было.

– Дело не в этом. Я держал ее в Холле со дня смерти матери. Это был чистейший эгоизм. Мне хотелось верить, что так лучше, потому что это устраивало меня.

– Она поддерживала в Вас это убеждение. Он сжал губы.

– Я верил, потому что она говорила то, что я хотел слышать. Единственное, ради чего я жил, была она, и я не мог заставить себя расстаться с ней даже на время.

– Она тоже этого не желала бы. Ребенок Вас обожает.

– Я причинил ей вред своей слепой любовью и не заслуживаю обожания, – он выругался с таким неистовством, что я испугалась, хотя находилась в полудремотном состоянии. – Не могу смириться с мыслью, что заставил ее столько пережить, потакая своей слабости. Почему я не отправил ее к Генри три года тому назад?

– Вы хотели бы заставить ее пережить потерю обоих родителей одновременно? – спросила я, не в силах наблюдать его мучения. – Этим Вы вынудили бы ее страдать гораздо больше.

– Это был мой главный довод. Но я понимал, что ищу оправдания, чтобы оставить ее в доме. Она привыкла бы быстро и перенесла бы любовь на дядюшку и его жену.

– Чепуху Вы говорите! Вы их обоих презирали, и не без основания. Пустые и эгоистичные люди, они были неспособны любить кого-либо, кроме себя. Кларисса зачахла бы и умерла в их доме.

Он посмотрел мне в глаза:

– Вы уверены? Но там были Вы, Вы бы не дали ей погибнуть?

– Что я могла сделать? Я сама была скорее на положении отверженной, чем членом семьи, и мне было только четырнадцать лет. Если бы Генриетта заметила мое расположение к ребенку, она бы извела ее.

– Если бы у нас были родственники со стороны матери, я бы отправил ее к ним. Но Генри был единственный близкий человек.

– К тому же вовсе не близкий. Он вздохнул.

– Бедное дитя. Несмотря на ее положение, она, видно, появилась на свет не для легкой жизни. Могу только молиться, чтобы она быстро поправилась, как надеется доктор.

Я сомневалась относительно быстрой поправки Клариссы, но промолчала.

Очевидно, выражение моего лица выдало мысли, потому что он вздрогнул.

– В чем дело? Вы что-то не досказали?

Мне не очень хотелось посвящать его, но выхода не было.

– Не уверена, но думаю, что ее потрясение вызвано не только зрелищем истерзанной овцы, – сказала я мягко. – Когда мы были на пути к Браун Джелли, нам попались две овцы, отбившиеся от стада, и она… она как-то странно связала их одиночество со своим состоянием. И она волновалась, что с ними может произойти что-то плохое, хотя я уверяла ее в обратном.

Я нарочно не упомянула о фермере. Тристан имел и без того достаточно забот, ему не нужно было ломать голову, почему его дочь боится, что он, ее отец, может поступить с ней жестоко. И даже сейчас я не могла отогнать мысль, что она боится потерять его любовь, а не считает, что он способен нанести ей какой-то физический ущерб. Глупо было тревожить его напрасно.

– Я сказала, что фермер обязательно их защитит. Теперь меня беспокоит, что она восприняла эту растерзанную овцу иначе, чем любой ребенок сделал бы на ее месте.

– Не дай Бог! Надо молиться, чтобы мы оба ошиблись. Она не сможет пережить этого ужаса еще раз.

Я с готовностью согласилась. Тристан взял мою руку в свои.

– Боюсь, что только осложнил Вашу жизнь, пригласив сюда. Теперь Вам приходится заниматься моими проблемами.

– Обо мне не беспокойтесь. В Вашем доме я впервые узнала настоящее счастье.

– Счастье неуловимо. Его можно ощутить в самых неподходящих ситуациях. О себе могу только сказать, никогда не поверил, что могу найти свое счастье в подвале с углем.

Он нагнулся к моему лицу, я со страхом подумала, что он хочет поцеловать меня. Снова меня охватила паника и желание укрыться за своей девичьей непорочностью.

Но тут же я пристыдила себя и стала доказывать самой себе, что не имею права оттолкнуть, если он хоть что-то для меня значит.

Я вся внутренне сжалась, но повернула лицо к нему. Внезапно в кабинете стало нестерпимо душно, в ушах зашумело так, что я уже не слышала потрескивания дров в камине, ничего, кроме собственного дыхания. Забыв обо всем, я закрыла глаза.

И ждала.

В награду ощутила прикосновение его губ к моим. Это был очень легкий поцелуй, нежный до невозможности. Едва уловимое касание губ, словно мимолетное движение цветка. Было странно сознавать, что такой ершистый человек способен на почти изощренную нежность. Я даже сомневалась, поцеловал ли он меня вообще.

Я открыла глаза, надеясь, что его все еще закрыты. Он смотрел, не скрывая нежной улыбки. Я вопросительно смотрела на него, он на меня, ожидая найти ответ на свой немой вопрос. Что за вопрос, нетрудно было догадаться.

Я улыбнулась.

Довольный, что я не оказываю сопротивления, он обнял меня и снова поцеловал, долгим крепким поцелуем, развеявшим всякие сомнения. Затем он прижался щекой к моему лицу и крепче сжал меня в объятиях.

Я вздохнула и тоже прижалась к нему. Его сильные руки излучали приятное тепло, в его объятиях я испытала непередаваемое блаженство, совсем неправдоподобное. Каждую секунду я ожидала, что сейчас все оборвется и я снова останусь наедине со своим одиночеством, более холодным и печальным, потому что завеса другой жизни уже приоткрылась мне.

Не знаю, сколько прошло времени. Я немного высвободилась, чтобы передохнуть.

– Все в порядке? – прошептал он. Я кивнула.

– Так уж устроен человек. Он может одновременно находиться в чьих-то объятиях, даже принимать поцелуи, но не забывать, что иногда нужно набрать побольше воздуха в легкие, – подразнил он, не разжимая рук.

– Это мой первый поцелуй, – объяснила я, притворившись, что он ошибся в причине моего жеста. – Я еще не знакома с этой процедурой.