Текст книги "Экспедиции в Экваториальную Африку. 1875–1882. Документы и материалы"

Пьер Саворньян де Бразза. Письма (1875–1877 гг.)

Габон, 2 ноября 1875 г.

С борта «Марабу»[849]849
  Письмо родителям. Итальянский оригинал см.: Due lettere del conte Pietro di Brazzà scritte il 2 novembre 1875 dal Gabun a bordo del «Marabout» ai genitori // Bollettino della società geografica italiana. T. 13. 1876. P. 196.


[Закрыть]

Я прибыл сюда на борту «Луаре» 20 октября и завтра утром на борту «Марабу» отправляюсь в путешествие по Огове. Я покину судно, когда оно уже не сможет больше идти вверх по реке, и в сопровождении людей короля Реноке продолжу путь на пироге. «Марабу» высадит меня девятого числа следующего месяца примерно в двухстах десяти морских милях[850]850
  Около 390 км.


[Закрыть] от побережья. Что касается доктора Ленца, если верить сведениям, которые я получил недавно, то он находится где-то посредине порогов Огове на границе с оссьеба, которые, несмотря на подарки, не хотят пропускать его на свою территорию. Я рассчитываю присоединиться к нему через месяц или полтора; думаю, что смогу пройти это расстояние быстро благодаря договору, заключенному в мае месяце между Реноке и капитаном «Марабу», тем более что он уже пять дней тому назад отправил к королю Марша, чтобы начать готовить пироги и людей. Вчера я вернулся с реки Кама[851]851
  Комо.


[Закрыть] с командой «Марабу», посланной туда комендантом Габона урегулировать кое-какие спорные дела; я воспользовался этим обстоятельством, чтобы нанять двух переводчиков мпангве[852]852
  Фанов. Не путать с мпонгве.


[Закрыть] по совету коменданта, который был знаком с ними вот уже три года; так что у меня теперь три переводчика мпангве, хотя я не знаю, что эти двое из себя представляют. Плавание по Кама подтвердило мое предположение, что оссьеба, которые, возможно, тоже попытаются воспрепятствовать моему путешествию, говорят на том же языке, что и мпангве. В целом все идет пока хорошо, я и мои спутники в добром здравии.

Целую вас всех.

Илимба-Рени, 13 ноября 1875 г.[853]853
  Письмо к матери. Итальянский оригинал см.: Lettera del conte Pietro di Brazzà scritta il 13 novembre 1875 a Bimba-Reni alla Contessa sua madre // Bollettino della società geografica italiana. T. 13. 1876. P. 197.


[Закрыть]

От де Лансака[854]854
  Речь идет о лейтенанте де Лансаке, служившем в Южноатлантическом военно-морском дивизионе на фрегате «Кордельер». О нем как о добром друге упоминают де Компьень (Compiègne V de. L'Afrique équatoriale. Paris, 1875. Vol. 2. P. 247) и Марш (Marche A. Trois voyages dans l'Afrique occidentale: Sénégal, Gambie, Casamance, Gabon, Ogooué. Paris, 1879. P. 104, 241).


[Закрыть], который доставит тебе мое письмо, ты узнаешь последние новости; сейчас я вынужден остаться здесь еще на месяц, ожидая, пока иненга и галуа не будут готовы подняться по Огове до земли оканда.

В данный момент уровень воды в Огове слишком высок, чтобы можно было идти вверх по течению. Илимба-Рени – это деревня короля Реноке, который принял первого европейца в 1866 г.[855]855
  Роберта Брюса Наполеона Уокера. См.: Walker R. B. N. Relation d’une tentative d’exploration en 1866 de la rivière de l’Ogové et de la recherche d’un grand lac devant se trouver dans l’Afrique Centrale // Annales des voyages, de la géographie, de l’histoire et de l’archéologie. Vol. 205. 1870. P. 71–72.


[Закрыть] Я нахожусь в стране, где правит древнейшая в этой части Африки династия, самая сильная и могущественная во времена работорговли. Но вот уже двадцать лет, как она полностью утратила свой прежний блеск. Поверь мне, нет ничего более смешного, чем видеть нынешнего короля (этот титул можно дать Реноке), прогуливающегося по своей деревне в великолепном цилиндре, увенчанном не менее великолепной короной маркиза из позолоченной меди, которую украшают стеклянные драгоценности – все это от моих щедрот.

Что касается доктора Ленца, то он еще у оканда, и я думаю, что его ресурсы почти исчерпаны. Он отослал часть людей из своего отряда. Скоро я напишу тебе более подробное письмо. Путешествие обещает быть удачным. Все мы в добром здравии.

Целую всех.

Илимба-Рени, 24 декабря 1875 г.

Я все еще здесь с ноября, когда «Марабу» высадил меня на берег. Вода в реке пока не спала, чтобы можно было пройти пороги и встретиться с оканда; с огромным трудом и после утомительных переговоров я смог нанять гребцов пирог. Доктор Ленц платил им так много, что мне очень трудно найти нужное число людей; у меня сейчас около восьмидесяти человек, и я буду вынужден выдать каждому по тридцать пять франков. Маркиз де Компьень и Марш платили гребцам по двадцать пять франков, но на фоне пятидесяти франков, которые они получали от Ленца, я считаю большой удачей, что заручился их согласием за тридцать пять. Этого количества гребцов мне недостаточно, поэтому я послал Марша в Самкиту, чтобы он добрался до оканда и прислал мне дополнительные пироги; тогда мы сможем перевезти на них оставшуюся часть товаров. Как мне было сообщено, доктор Ленц находится еще у оканда или у их соседей бангве; он так и не смог вступить на землю оссьеба. Надо признаться, его деятельность создала для меня серьезные трудности.

«Алугу, алугу» («водка, водка») – вот главное слово местного языка! И я, взявший с собой из гуманных соображений лишь небольшое количество этого напитка, теперь ничего не могу сделать без него. Деревенским жителям нравится указывать мне на подарок Ленца – винную бочку вместимостью сто пятьдесят литров. Они как бы смеются надо мной, потому что я никогда им не дарил ничего подобного; хотя, с другой стороны, мои ящики, полные товаров, вызывают у них определенное уважение.

Наше пребывание здесь может оказаться вредным для сенегальцев, ибо дурной пример заразителен; к сожалению, я не вижу никакого способа уехать отсюда. Народ, среди которого я живу, еще ленивее, чем другие; здесь трудятся только рабы, купленные в верховьях Огове.

Заставить работать иненга – чрезвычайно сложное дело; когда мне нужна пирога, я прилагаю огромные усилия, чтобы набрать хотя бы дюжину человек, которым обещаю платить ежемесячно; трудятся только женщины и дети, да и они, поверь мне, не очень усердствуют. Все – попрошайки, начиная с вождя, который приходит ко мне за милостынею – стаканом водки. Словом, чтобы жить здесь, требуется необыкновенное терпение. Я надеюсь уехать через двадцать дней, но я не могу не думать без страха обо всех неприятностях, которые иненга, как и галуа, будут чинить мне во время пятнадцатидневного плавания на пирогах, пока мы не достигнем страны оканда.

Сегодня пришли новости из Габона, и я узнал, что лейтенант Кэмерон покинул восточное побережье[856]856
  В марте 1873 г. (Cameron V. L. Across Africa. New York, 1877. P. 38).


[Закрыть] и Танганьику и прибыл в Сан-Паулу ди Луанда[857]857
  В ноябре 1875 г. (Ibid. P. 437). Сан-Паулу ди Луанда (совр. Луанда) – город на северном побережье Анголы к северу от устья Кванзы; основан в 1575 г. португальским мореплавателем Паулу Диашем ди Новаишем (ок. 1510–1589 гг.); в 1627–1975 гг. – административный центр Анголы (с перерывом в 1640–1648 гг.). До 1836 г. – один из центров атлантической работорговли. С 1975 г. – столица Республики Ангола.


[Закрыть], проследовав по реке Конго, начиная с ее истоков. Значит, он пересек Африку немного севернее, чем доктор Ливингстон. Теперь мой черед исследовать эту практически неизведанную землю. Кэмерон завершает свои труды, а я еще только переступаю порог цивилизации.

Думаю, у меня хорошие условия для осуществления моих планов; в первую очередь у меня есть самое главное – здоровье. Однако, как знать, не придется ли мне в будущем жаловаться на него?

На нас уже начинает воздействовать климат, особенно проливные дожди. Балле и Амон, еще больные, остаются в постелях (если можно назвать постелями то, что здесь предназначено для сна).

Я не рассказал тебе о моем персонале. Из тринадцати лапто, которые были набраны в Сенегале, на одного я могу серьезно рассчитывать, его зовут Дени; есть еще трое мпангве, из которых один, Дени Долимни, очень хорошо говорит по-французски, двух других зовут Изенгона и Мандо-Манго. Есть также человек с Конго, наполовину габонец, и Шико, глуповатый, но очень преданный. Среди его качеств я особенно ценю одно, которое поражает меня: он никогда не лжет. В целом он прекрасный работник, правда очень некрасив. Старина Дени – сенегалец высокого роста, у него нет большого и указательного пальцев на левой руке; он очень живописен, когда облачается в длинные одежды своей страны, а в морской форме кажется неуклюжим увальнем. Впрочем, не надо смеяться над этим простаком, я уверен, что он сделает все, что мне потребуется.

Вот небольшая история о нем. Уезжая из Сенегала, я запретил своим людям брать с собой из одежды что-либо, кроме флотской, которую дал им. Представь себе, когда я стал проверять их мешки, то обнаружил, что мешок Дени полон оберегов. Магометанские обереги – это амулеты против любых несчастных случаев, они спасают от пуль, ножей, камней, укусов акул, змей и т. д. и т. п. Там их было столько, что я просто остолбенел. Ну что же, этот славный человек верит в защиту сверхъестественных сил. В его мешке находилась также туземная одежда, буквально осыпанная оберегами.

Я забыл рассказать тебе о небольшом происшествии, случившемся около острова Зиле по соседству с деревней, где сейчас нахожусь. Я плыл в пироге с одним мпангве, тоже Дени, и на нас неожиданно налетело торнадо, небольшая буря, нередкая на Огове; наша пирога опрокинулась. В этом месте было бесчисленное количество островков, образованных водорослями, корни которых иногда цепляются за дно. И многие из них уходят под воду, стоит только наступить на них. Дени протащил вплавь опрокинувшуюся пирогу к одному из таких островков и поставил ее в нормальное положение; мы стали ждать в траве, пока не кончится ветер, не очень уверенные в надежности своего убежища. Когда ветер заметно ослаб, я – с ружьем в руке и держась за пирогу, – поплыл прямо к берегу. Однако ветер снова усилился, и лодка опять заполнилась водой, так что нам пришлось пристать к одному из островков; я решил не слишком отчаиваться и провести ночь без ужина. Но зато сам стал пищей для комаров. Я совсем не рассчитывал, до непредвиденной аварии, просить приюта и у здешних ужасных насекомых – муравьев с их очень болезненными укусами. Не сговариваясь, мпангве и я бросились отсюда вплавь к другому острову из водорослей. И как раз в этот момент с чувством огромной радости я увидел Марша, плывущего к нам на своей пироге. Он начал беспокоиться обо мне. Зная, что я один с мпангве в маленькой лодке, он отправился на мои поиски. Я же, конечно, был счастлив, что меня миновала участь провести не очень приятную ночь, если ветер не утихнет, на каком-нибудь ненадежном островке. Туземцы подняли меня на пирогу с такой поспешностью, что я чуть не выронил из рук ружье, которое до того пытался спасти с таким трудом. Дело в том, что я почти забыл о своем друге, когда бежал от муравьев.

В итоге я потерял только один из трех мешочков с дробью, да и то потому, что мне было трудно держать в руке ружье и эти мешочки и одновременно толкать опрокинувшуюся пирогу; я досадовал, что мне придется потратить три дня, чтобы основательно вычистить проржавевшее ружье. В настоящий момент я пытаюсь отрегулировать три хронометра. Бесполезный труд! На них, кажется, влияет климат – каждый идет на свой лад. Вероятно, вскоре я буду вынужден проводить наблюдения на основе лунных расстояний, хотя они грешат неточностью.

Счастливого Нового года.

P.S. 27 декабря 1875 г.

Итак, я сдался, отбросив все гуманные соображения; у меня теперь есть средство управлять иненга и галуа: недавно я попросил прислать мне сорок литров водки.

Когда бочки прибыли в деревню, иненга встретили их со всеми полагающимися почестями. Через три дня паровое судно прусской фактории должно отправиться в Самкиту, и я воспользуюсь этой оказией, чтобы поехать туда самому с ящиками, которые иненга и галуа не могут перевезти ни на моих, ни на своих пирогах. Я оставлю эти ящики в Самките и попрошу затем оканда заехать за ними; надеюсь, что смогу уговорить их.

Я уеду отсюда, вероятно, с десятью пирогами, не считая тех, на которых Марш отправится из Самкиты.

За каждую купленную пирогу я отдал в среднем пять бочонков пороха, пять ружей, два больших медных таза, десять медных прутьев (эти прутья сделаны из медной проволоки в толщину карниза для занавесок), десять корзин, два топора, ящик соли, десять кремней для ружей, десять зеркальцев, разнообразные камни, двадцать пять фунтов табака. Вероятно, даже наверняка, через три или четыре месяца пять или десять рабов, обмененных на эти товары, будут отправлены отсюда на побережье, где их продадут португальским мулатам с острова Сан-Томе или Принсипи, которые продолжают заниматься работорговлей. Но хотя это меня и не касается, уверяю тебя, что я вспоминаю с огромным удовольствием, как несколько месяцев тому назад «Марабу» захватил две пироги с подобным грузом.

Почти все рабы, отправленные на побережье, – жители долины реки Нгунье, впадающей в Огове у Пуэнт-Фетиша.

Илимба-Рени, 10 января 1876 г.[858]858
  Письмо к матери. Итальянский оригинал см.: Lettere del Con. Pietro di Brazzà Savorgnan a Sua Madre // Atti dell’accademia pontifica de’nuovi Lincei. T. 29. 1875–1876. P. 409–412.


[Закрыть]

Завтра утром я отправляюсь в страну оканда, расположенную за порогами; я пускаюсь в дорогу с девятью пирогами и ста двадцатью галуа и иненга. Я прибуду туда примерно после тринадцати дней плавания; не думай, что будет легко оставаться тринадцать дней на пироге под солнцем и дождем, не сходя с нее, прикованным к своему месту на корме, в непрерывной борьбе с людьми, которые не хотят грести, Ничего! Я сейчас здоров, а добравшись до оканда, смогу немного отдохнуть.

Ширина пирог, составляющих мою флотилию, примерно один метр, длина – от пятнадцати до семнадцати метров, они выступают из воды (когда загружены) на восемь – десять сантиметров. На самых больших по двадцать гребцов, имеющих опыт вождения пирог.

Чтобы получить представление о нашем путешествии, знай, что мы отправляемся рано утром и плывем до полудня; в полдень высаживаемся у какой-нибудь отмели, делаем короткую остановку и завтракаем. В два часа – снова в путь до вечера. Вечером мы опять высаживаемся у отмели и устраиваемся на ночлег, стараясь как можно лучше укрыться от дождя, что очень непросто.

Об этой первой части моего путешествия, самой легкой, я надеюсь рассказать тебе, когда прибуду в страну оканда; я желаю моему письму благополучно дойти до адресата.

Сегодня же я напишу вам о том, что предшествовало этому плаванию.

В первые дни не произошло ничего интересного; я продолжал набирать гребцов для пирог, что было очень трудно из-за присутствия в этих краях доктора Ленца, которого, как ты знаешь, в данный момент удерживают оканда, запрещающие ему идти дальше. Он причинил мне большой вред, ибо буквально усеял свой путь товарами и водкой, разбрасывая направо и налево и то и другое.

В конце концов мне удалось собрать необходимое количество людей; это случилось потому, что я включил в конкурентную игру акеле, которые уже проделали этот путь с иненга и галуа. В сопровождении нескольких акеле, которые у нас были, я послал Марша в Самкиту, приказав ему быть у оканда раньше меня. Кроме того, я сказал ему, что если он не найдет достаточного числа гребцов, пусть за мной приедут оканда. Узнав об этом, иненга и галуа быстренько явились ко мне.

Я воспользовался оставшимися до отъезда днями, а также паровым судном фактории, чтобы самому привезти товары Маршу в Самкиту.

Я уехал отсюда 29 декабря. Суденышко взяло на буксир одну из моих крупных пирог, и мне представился случай заняться составлением карты реки.

Я переутомил себя, проводя наблюдения, и на второй день ко мне вернулась лихорадка.

Не обращая на это внимание, я продолжал отмечать пункты, а вечером, прибыв в Самкиту, решил провести астрономические (лунные) наблюдения, чтобы определить точное расположение Самкиты. Такое напряжение спровоцировало новый приступ; я с большим трудом считывал показания приборов, и, естественно, они оказались не очень точными. На следующий день, сделав на этот раз расчеты по солнцу, я отправился в обратное путешествие в Илимба-Рени.

Я думал, что мне стало лучше, но вскоре понял, что ошибся, так как мое состояние ухудшилось: из-за мигрени и головокружений я не мог ничем заниматься, к тому же меня постоянно рвало. К счастью, я мог удобно расположиться в своем гамаке, прикрепленном к рубке судна. Как ты знаешь, она находится на носу.

Мы были совсем близко к Илимба-Рени, куда мне не терпелось прибыть, как вдруг страшный толчок, и все мы – рубка, гамак и я – оказались в воде. За несколько минут до этого я думал, что не способен пошевелить даже ногой, и, однако, уверяю тебя, мне потребовалось мгновенье, чтобы освободиться от рубки, гамака и одеяла и поплыть. Представь себе, какую силу придало мне это неожиданное купание: несмотря на промокшую одежду, я успел забраться на судно; в противном случае я был бы затянут в бушующий в этом месте водоворот. А случилось вот что: идущее на огромной скорости судно натолкнулось на дерево, незаметное под песком, а рубка, под которой я лежал, по инерции продолжила свое движение и рухнула в воду.

Вечером я прибыл в Илимба-Рени на маленькой пироге, оставив судно и дерево там, где состоялась их встреча.

К счастью, во всем этом переполохе два моих хронометра не пострадали, разбился только один компас.

Я лишился одеяла, поскольку не мог захватить его с собой, когда вплавь возвращался к судну; но это не очень большая потеря – у меня есть другое. Все это произошло 2 января. По возвращении я занялся своим лечением, и ипекакуана, глауберова соль и хинин поставили меня на ноги.

Что касается карты Самкиты, на составление которой меня толкало определенное честолюбие, мне будет трудно ее сделать, так как я не провел необходимых наблюдений, когда спускался вниз по Огове. Сейчас я занят тем, что привожу в порядок и переписываю начисто материалы по уже проведенным наблюдениям.

Трудностям, которые чинили мне сто двадцать туземцев, не было видно конца; три дня спустя после моего возвращения они собрались вокруг меня с намерением получить свою долю табака и водки (что равнялось десяти франкам); они хотели, чтобы я им дал вдвое больше товаров, чем было обещано; я не согласился с их претензиями, и все гребцы ушли, за исключением иненга, у которых был не столь взрывной характер, как у галуа. Два дня спустя, видя, что я не иду на уступки, они вернулись с извинениями и сказали, что принимают мои условия. С первой оказией я отошлю в Габон двух заболевших лапто-сенегальцев, которые могли стать бременем в нашем походе.

Вот мой персонал:

Самба Гаму, командир лапто-сенегальцев, Самба Сидеку, Жуго Калли Джем, Омар Гин, Амади Самба, Метуфа, Дьете, Малик Кумба, Балла Туре, Ньюни, Самба Джало – все лапто из Сенегала; габонец Шико, бывший раб из Конго, повар и переводчик с мпонгве; Мандо-Манго из племени огула, переводчик с павине и бакале; Исигоне, павин, переводчик с мпонгве и павине[859]859
  Здесь имена собственные даются в итальянском варианте (Ibid. Р. 412).


[Закрыть]. Все они завербованы министерством. Двух сенегальцев – Бирахима Тона и Латира Диопа – я отправил обратно в Габон. На свои личные средства я нанял переводчиком раба Реноке, короля иненга, он родом из племени, живущего довольно далеко от побережья[860]860
  Имя его было Ребанани. Бразза нанял его за товары стоимостью 40 франков на все время экспедиции (Lettre de M. de Brazza au Ministre sur la situation de l’expédition au commencement de l’année 1876 (Lambaréné, 11 janvier 1876) // Revue Maritime et Coloniale. T. 76. 1883. P. 552).


[Закрыть].

Что касается моего здоровья, оно превосходнейшее. Доктор Балле и квартирмейстер тоже поправились.

Мы отправляемся завтра; Марш задержится на несколько дней, но в скором времени приедет вместе с акеле.

До свидания, я уезжаю при благоприятных условиях, с доброй надеждой и особенно довольный состоянием своего здоровья, которое, как мне кажется, прекрасно сопротивляется климату.

P.S. Не приходи в ужас из-за моих купаний, уверяю тебя, это никак не сказалось на мне.

Целую.

Лопе, 6 апреля 1876 г.[861]861
  Письмо к матери. Итальянский оригинал см.: Lettere del Con. Pietro di Brazzà Savorgnan a Sua Madre // Atti dell’accademia pontifica de’nuovi Lincei. T. 29. 1875–1876. P. 413–416.


[Закрыть]

С 12 января я еще ни разу не спал в доме; никогда у меня не было стола, чтобы писать, и я еще ни разу не брался за перо без того, чтобы не почувствовать ломоты в пояснице. Вот почему мои письма до этого времени были такими лаконичными.

И даже сегодня я вынужден писать тебе <держа бумагу> на коленях, что для меня настоящая пытка.

Из писем, посланных из Лопе (когда оканда поехали за Балле) президенту Географического общества[862]862
  От 26 февраля 1876 г. См.: Lettres de M. de Brazza // Bulletin de la Société de géographie. Sér. 6. T. 11. Juin 1876. P. 643–655.


[Закрыть] (я просил передавать их вам), вы должны знать о моих авариях в ущельях Огове.

Я должен сказать, что Провидение невероятно помогло мне в ночь[863]863
  Со 2 на 3 февраля 1876 г.


[Закрыть], последовавшую за крушением пирог, опрокинувшихся в реку. В ту ночь, после всех несчастий дня, лежа на песчаной отмели, когда я напрасно ждал сна, деля с еще больным Маршем единственное одеяло, оставшееся сухим, одна из моих пришвартованных пирог отвязалась и отдалась на волю волн. Ее гибель была несомненной, ибо, увлекаемая течением, она должна была неизбежно разбиться о скалы опасного прохода, который мы пересекли днем. Тем не менее я попытался сделать невозможное, чтобы спасти хоть что-нибудь. Поспешно поднявшись, босой, я взял револьвер и, следуя течению, быстро двинулся по скалистому берегу, расставляя на определенном расстоянии друг от друга лапто для наблюдения. Я шел вдоль реки примерно три часа, оставив далеко позади себя моих людей.

Дойдя до достаточно узкого прохода, где путь Огове преграждали скалы, я остановился, собрал сучья и сухую траву, бросил все под огромное дерево, свалившееся верхушкой в воду, и устроил огромный костер; его пламя, отражаясь в реке, должно было осветить пирогу, если она будет проплывать мимо. Я был так поглощен наблюдением за рекой, что не чувствовал боли в ногах, разбитых в кровь о камни. Время шло, я ничего не видел и, потеряв всякую надежду, решил устроиться как можно удобнее, чтобы провести здесь остаток ночи – ситуация малоприятная, ибо как защититься полураздетому человеку от пронизывающего холода и утреннего ветра, если у него ничего нет, кроме костра, который обжигает лицо, но не согревает тело?

Ты наверняка удивишься, что я жалуюсь на холод, но, заметь, это впервые.

Теперь я должен быть готов ко всему; чем дальше мы будем продвигаться в глубь страны, тем больше невзгод нам придется испытать.

Время тянулось медленно, и я думал об ущербе, который пытался подсчитать. Сколько погибших ящиков! Бо́льшая часть моих измерительных приборов, поврежденных водой, промокшие карты и дневники и в довершение несчастья записи с данными, собранными с таким трудом для составления карты Огове, вымокшие до такой степени, что я никогда не смогу разобраться в них. Эта работа не только стоила мне огромного напряжения, но и стала причиной лихорадки. Я вспоминал также, сколько усилий и времени потратил в Европе, готовясь к путешествию, – напрасный труд, пропавшее время. Больше всего меня терзала мысль, что все это время я мог бы посвятить своей семье.

Гибель пироги, чьи обломки я поджидал у прохода, была для меня особенно чувствительной, ибо все находившиеся в ней грузы предназначались для самого важного этапа нашего путешествия, когда нам придется покинуть реку и идти по суше. Однако судьба оказалась ко мне благосклонной: с рассветом на расстоянии нескольких выстрелов я увидел перед собой пирогу, уткнувшуюся в скалу среди сильного водоворота; она была еще целой, но при каждой набегавшей волне могла расколоться, чтобы быть вновь увлеченной яростным потоком.

Лодка апинджи, которая следовала на некотором расстоянии за нашей флотилией, заметила терпящую бедствие пирогу и, не зная, что я здесь, осторожно приближалась к ней, чтобы столкнуть ее и пустить по течению, а затем отвести подальше и разграбить. Один и без пироги я ничего не мог сделать. Но пуля, выпущенная из моего револьвера и просвистевшая над головами грабителей, заставила их остановиться. Другая пуля, пролетевшая пониже, вынудила их пристать к берегу, где я находился; словом, апинджи поспособствовали мне вновь вступить во владение частью состояния, которую я считал погибшей.

В данный момент я у оссьеба, это ветвь народа павинов, моих старых знакомых: я побывал у них в 1873 г.[864]864
  На берегах Габонского эстуария.


[Закрыть]

Я вручаю это письмо одному из вождей, обладателю великолепного бивня: вексель, который к нему приложен (отдайте его предъявителю два ружья и два бочонка пороха), – для меня надежный гарант того, что ни то, ни другое не потеряется; кто знает, когда они дойдут, но они будут следовать по тому же пути, что и бивень, который мой черный друг намеревается продать белым людям. Оссьеба, его хозяин, доверит слоновую кость одному павину-макею, чьих двух жен он получит в залог; таким же образом письмо и вексель перейдут от этого макея к одному павину-бачи, который передаст их какому-то скекиани[865]865
  Таким именем мпонгве называли людей племени басеке (секе), обитавшего в долине Нижнего Комо, на берегах Габонского эстуария, в бухте Монда и в устье Рио-Муни; две небольшие группы басеке жили также на Нижней Огове. См.: Bruel G. La France Equatoriale Africaine: Le pays. Les habitants. La colonisation. Les pouvoirs publics. Paris, 1935. P. 309.


[Закрыть], а тот вручит их одному понгону[866]866
  Искаженное название племени мпонгве, обитавшего на западе Габонского эстуария.


[Закрыть], который отнесет их на пост. Десять ружей, десять бочонков пороха, двести метров ткани и т. д. и т. п. – цена бивня и десятая доля его настоящей стоимости – отдадут оссьеба, убившему слона: вот так совершается торговля в этой стране.

Я сейчас в Лопе у оканда, откуда делаю вылазки во внутренние районы, ожидая сухого сезона, чтобы пойти во главе всех оканда в страну адума и оссьеба.

Оссьеба, наверное, захотят преградить нам путь; именно они в 1874 г. остановили экспедицию Альфреда Марша и маркиза де Компьеня. Правда, у меня есть союзники – оканда, но они не воины. Даже двести человек, сидящих на веслах, не стоят одного сенегальца из нашего отряда, единственной реальной силы, на которую я могу рассчитывать. К сожалению, мой отряд уже уменьшился за счет больных и, вероятно, будет еще сокращаться. Сейчас у меня только семь сенегальцев. Но я надеюсь избежать нападения, в противном случае наше дальнейшее продвижение окажется проблематичным.