Текст книги "Россия неизвестная: История культуры вегетарианских образов жизни с начала до наших дней"

То, что этические мотивы играли решающую роль для Лескова, видно из писем, которые он написал 6 и 10 августа Ю. О. Якубовскому; они частично напечатаны в 1910 г. в ВО ¹⁰, где Лесков отзывается о книге польского врача и вегетарианца (или точнее: веганца) Моэса—Оскрагелло «Природное питание человека и его влияние на человеческую судьбу» («Przy—rodzone pokarmy czlowieka i wplyw ich na dole; ludzka»). Лесков спрашивает: «Которые же из его книжек для души хороши?» Впрочем, Лесков отрицает крайние требования и слишком строгие предписания Моэса—Оскрагелло, который, в частности, не допускал совместного потребления вареной и сырой пищи. Лесков называет кулинарную часть его книги «суровой» и осуждает такие крайности ¹¹: «Кто гнет – не парит, а сломит – не тужит, тот достоин похвалы за решительность, но не за благоразумие. Нам (.) надо рассчитывать более на среднего человека (.) зачем пугать людей, что если не есть убоины, то уже непременно надо есть по—коровьи. Этой крайностью уже много испорчено. Столовая книжка „для воздержных“ в Петербурге уже изготовляется г—жей В. Я боюсь, что это будет не то, что нужно. А нужно (по—моему) „Сто блюд без убоины“ и более ничего. Я хлопочу о такой маленькой книжке для людей средней руки. Более строгие если найдут что – откинут. (…) До сих пор над нами, ведь, пока еще только смеются, и мы должны изловчаться, чтобы почему—нибудь делать свои «смешные» рассуждения предметом внимания…» Таким образом, Лесков высказывался в пользу тактического образа действий.

Вегетарианство Лескова как тему затрагивает и его сын Андрей в биографии отца, опубликованной лишь в 1954 г. ¹² В главе «Без убоины» он в довольно пренебрежительном тоне говорит о том, что его отец якобы взял «курс на безубоину» у Толстого, а также о его «столовом аскетизме». В частности, А. Лесков ссылается на очерк «Дворянский бунт в Добрын—ском приходе», написанный в 1881 г. Там описывается, как в Новый год на день Василия Кесарийского «все орловское православие кушает в честь благородного философа Кесарии „касарецкого поросенка“». По уверению крестьян, самим поросятам это приносит большое удовольствие, так как всякое животное, убиваемое к христианскому празднику, «с радостью идет на ножь» – уверение, явно порождаемое представлениями человека. Когда заколотых поросят устанавливали рядом замораживать, с поднятыми вверх обрубленными лапками, крестьяне говорили: «У батьки поросятки как молятся! На касарецкого их есть будем». Эту сцену А. Лесков называет «аттическими строками». Кто бы подумал, читая их, – говорит он, – что автор этих строк превратится в апостола «безубойного питания», в «мясопуста» и «сердобольника», который резко ополчится на табак и хмельное? При этом сам А. Лесков, по всей видимости, не замечает явно критическое изображение спившегося попа в этом очерке.

Более того, Лесков еще за несколько месяцев до знакомства с Толстым собирает вырезки из газет с этическими предписаниями последнего и записывает для самого себя: кто не действует согласно с тем, что повелевает истина и добро, – «тот бога недостоин, хотя бы весь век ел постное, как корова, и молился на все стороны». Для Андрея Лескова эти «проти—воцерковные аргументы» служат еще одним доказательством: «Вводится „корова“. Вегетарианству еще не пришел час». То, что корова здесь не назначена к убою, но в силу ее вегетарианского образа жизни служит примером, причем во век есть постное для человека еще не большая заслуга – этому А. Лесков тоже не придает значения ¹³. В рассказе «Грабеж», появившемся немногим позже в декабрьской «Книжке недели» 1887 г., описывается убой молодых бычков богатым мясником: тот, стоя с ножом в руках, слушает, как над парной кровью в клетке яростно свищет соловей ¹⁴.

Первый персонаж русской литературы, который изображается вегетарианцем ¹⁵, – главный герой рассказа Лескова «Фигура», напечатанного в июне 1889 г. ¹⁶. Фигура, собственно «Вигура», владеет скромной усадьбой в киевском предместье Куриневке. Он сам, хоть и дворянин, «копал огород», сам его возделывал и засевал овощами и сам же вывозил эти овощи на Подол, на Житний базар (.) и продавал свои огурцы, гарбузы (тыквы), дыни, капусту, бураки и репку. Живет он с молодою хохлушкой Христей, у которой есть дитя, девочка Катря. «Из них трех никто не употреблял в пищу ни мяса, ни рыб – словом, ничего, имеющего сознание жизни».

Рассказчик узнает, что Фигура «унаследовал» эту привычку от «чудесной» своей матери, которая «никого не могла огорчить, ни человека, ни животного, – даже ни мяса, ни рыбы не кушала, из сожаления к животным. Она ни у себя в доме, ни у соседей не хотела снедать мяса: „Этих, – говорила, – я живых видела: они мне знакомые, – не могу есть своих знакомых“. А потом и незнакомых не стала кушать. „Все равно, – говорит, – с ними убийство сделано“. Священник ее уговаривал, что „это от бога показано“, и в требнике на освящение мясов молитву показывал, но ее не переспорил.

Фигуре, тогда еще молодому офицеру на военной службе, нанес оскорбление стоящий ниже чином; по своим же христианским убеждениям он не применяет требуемых кодексом чести санкций против обидчика. Генерал Д. Е. Остен—Сакен, который ему благоволит, хочет уволить его со службы без наказания и предлагает ему вступить в монастырь, в монахи. «Трудно там только – безбрачная жизнь (.) А дальше что же остается трудное? – мяса не есть. – Я мяса совсем никогда не ем. – А зато у них прекрасные рыбы. – Я и рыбы не ем. – Как, и рыб не едите? Отчего? – Мне неприятно. – Отчего же это может быть неприятно – рыб есть? – Должно быть, врожденное – моя мать не ела тел убитых животных и рыб тоже не ела. – Как странно! Значит, вы так и едите одно только грибное да зелень? – Да, и молоко, и яйца. Мало ли еще что можно есть!»

Генерал отпускает молодого офицера с пенсией по 36 рублей в год, и Фигура начинает жить той жизнью садовника, о которой говорилось выше.

Литературоведы, как правило, мало обращают внимания на vegetariana. В этом смысле показателен пример Хью МакЛи—на (Hugh McLean), который в своей фундаментальной монографии о Лескове (1977) лишь вкратце упоминает о том, что Фигура – пожизненный вегетарианец («a lifelong vegetarian»), но ни слова не говорит о генезисе этого поведения и при этом считает героя «слишком уж нереальным» («all too unreal») ¹⁸. Между тем, автор уверял в письме к Толстому, что герой взят из жизни: это основатель украинского штундизма.

В октябре 1890 г. Лесков заканчивает рассказ «Полунощ—ники». Сперва ни один русский журнал не был готов печатать этот рассказ – из—за антицерковной тенденции; в итоге, он появился в ноябрьском и декабрьском выпусках «Вестника Европы» . Главный персонаж, Клавдия, убежденная приверженка Толстого, – вызывающая симпатию девушка. Она – строгая вегетарианка. Из—за толстовских воззрений ее подвергают допросу. Мясо, предназначенное для съедения, она принципиально называет «трупами», как это нередко делал Толстой (а также и Лесков в своих письмах):

«Мне кажется, вы слабы и нездоровы?»

«Нет, – говорит она, – я совершенно здорова».

«Вы, говорят, мясо не едите?»

«Да, не ем».

«А отчего?»

«Мне не нравится».

«Вам вкус не нравится?»

«И вкус, и просто я не люблю видеть перед собою трупы».

Он и удивился.

«Какие, – спрашивает, – трупы?» Она отвечает:

«Трупы птиц и животных. Кушанья, которые ставят на стол, ведь это все из их трупов».

«Как! Это жаркое или соус – это трупы! (…) А кто вас этому научил?»

«Никто».

«Однако как же Вам это пришло в голову?» «Вас это разве интересует?»

«Очень! Потому эта глупость теперь у многих распространяется, и мы ее должны знать» ¹⁹.

Государство и церковь хотели получить больше информации о приверженцах Толстого.

Подробно вопросы воззрений Толстого обсуждаются и в повести «Зимний день» (1894): молодая Лидия Павловна и служанка Федора живут толстовцами, как непротивленки; во время разговора Толстого упрекают в том, что он будто бы «запрещает» есть мясо, и тут же этому мнению возражают ²⁰.

Насколько «реформа жизни», которой требовал Толстой, и «заповеди библейского учения» занимали Лескова, видно и в тексте повести «Соляный столб», оставшейся незаконченной. Она была написана между 1891 и 1895 гг. и появилась в печати только в 1997 г. ²¹ Эта повесть – своего рода ответ на нападки консервативного писателя Константина Леонтьева на «религию любви» Толстого. Прототипами персонажей являются члены семьи живописца Н. Н. Ге, тесно дружившего с Толстым. «Теперь, – замечает рассказчик, – часто говорят о „толстовцах“, но тогда их еще не было, и весь „толстовский кружок“ в Петербурге состоял из очень небольшого числа людей, собиравшихся раз в неделю к вечернему чаю в одном доме на Миллионной ²². В этом маленьком кружке были, однако, люди очень замечательные по своему значению и характерам». В их числе находился Плисов, главный герой рассказа, тогда уже пожилой человек. Он поселился в своем небольшом хуторе и вместе с женой ведет очень простую жизнь; землю он большею частью сдает в аренду соседним крестьянами и посвящает себя тому делу, на поприще которого он достиг известности и значительного совершенства [имеется в виду: живопись. – П. Б.]. В дальнейшем рассказчик предоставляет слово самому герою. Тот сообщает, что у них было очень хорошее соседство: «со всех сторон подряд все крестьяне рациона листической секты, все без исключения трезвые и трудолюбивые. (.) На горе за рекою стоял „пустой приход“, и в нем жило „духовное сословие“, но мы с этим местом никаких сношений не имели и сами для тамошних обитателей интереса, вероятно, не представляли, так как там хозяева и гости курили табак, пили вино и играли в карты, а мы не только обходились без всего этого, но даже все это не любили и притом еще не ели ни мяса, ни рыбы, а питались одною растительною пищею и находили, что это для нас и для наших детей предостаточно».

I conjure those who love happiness and truth, to give a fair trial to the vegetable system.

Percy Byshe Shelley (Note 17 to «Queen Mab»)

Одной из наиболее активных представительниц вегетарианского образа жизни среди русских писателей середины 1880–х гг. была Анна Павловна Барыкова (1839–1893). Она происходила из очень образованной семьи. Ее отец, П. П. Каменский, писал рассказы и драмы; он вошел в сотню авторов, включенных в 1840–е гг. в многотомное издание «Сто писателей». Ее мать, М. Ф. Каменская, – дочь вице—президента Академии Художеств Ф. П. Толстого и кузина Л. Н. Толстого, – была также писательницей.

Поэзия А. П. Барыковой развивалась в русле некрасовской социально—обличительной и «гражданственной» традиции. Н. А. Некрасов, а также Д. В. Григорович ценили ее литературный талант ¹. В 1887 г. она лично познакомилась с Чертковым, начала работать в издательстве «Посредник», стала жаркой почитательницей Л. Н. Толстого. Правда, без слепого поклонения. Так, она решительно отвергала «Крей—церову сонату» – «очень много ненависти и злобы в этом рассказе, жалости и любви нет» ². Толстой со своей стороны хвалил переводы Барыковой. О ее переводе драмы Ф. Коппэ «Le Pater» (под заголовком «Прощанье») он писал следующее: «Барыковой перевод превосходен» ³. И в другом месте: «Вообще сотрудница это очень хорошая. Я не люблю стихотворную форму; что бы она написала в прозе (…) – все прекрасно бы было» ⁴.

Рассказы и стихотворения А. П. Барыковой были опубликованы посмертно издательством «Посредник» в 1897 г. ⁵ – эта книга разошлась в короткое время ⁶.

С В. Г. и А. К. Чертковыми А. П. Барыкова вела оживленную переписку с 1885 г. и вплоть до своей смерти в 1893 г. – 112 писем, адресованных Чертковым, хранятся в РГАЛИ ⁷. В одном письме, написанном, вероятно, в 1890 г., она сообщает: «Ах, чуть не забыла! Знаете, ***, вашего полку прибыло. Я – вегетарианка! Вот уже второй месяц, как я не ем никаких переодетых трупов… (Яйца, впрочем, еще ем). Я ничего мясного видеть не могу, – с души прет… А виноваты в этом Вольтер и вы. На сон грядущий я как—то в сказках Вольтера прочитала ужасно противное описание мясных кушаний… (.) А потом еще переводила я проповедь Будды в царстве царя Бимбиса—ры о том, что все „живые твари родня… " Ну, вот!.. Я, впрочем, и без вас и без Будды давно подозревала свое родство с поросятами и их родителями, и потому не ела их…“ ⁸.

А. П. Барыкова была убежденной православной, но интересовалась также и буддизмом.

«Я с прошлого сентября не ем зверей; и вот все ко мне пристают из—за этого и уверяют, что надо есть говядину и рыбу, чтобы писать хорошие вещи! Я спорю, что это вздор, что между моим умом и талантом (если они у меня есть), и рыбой, и говядиной, которую я съем, нет ничего общего. [NB: этим же упрекали Лескова и Толстого. – П. Б.]. (.) Моя «тигрица» написана без содействия рыбы и говядины, – а мне кажется, что она ничуть не хуже других вещиц, написанных раньше, когда я еще была omnivore… А я чувствую себя отлично от перемены диеты. (.) Я забыла вам написать, что выдержала пресмехотворную баталию со своим немцем—доктором из—за вегетарианства моего. И выдержала победоносно. Он мне говорит: «Что это вы не кушаете мясного – по отвращению от мясной пищи или по каким—нибудь предвзятым убеждениям? Если по убеждениям только, то им можно и изменить в виду опасности для вашей жизни от недостаточного питания!.. " Я отвечала кратко: «Людоед, который убедился в том, что жрать человечье мясо подло и противно, не станет есть ближних, – даже если ему скажут, что это необходимо для поддержания его жизни». Немец только руками развел и замолчал. И я остаюсь вегетарианкой, что они там мне ни жужжи в уши!

Ну, умру от недостатка питания, такая значит мне судьба; а крови своих братьев—скотов не буду пить… (.) На днях навестил меня мой приятель доктор***, человек, очень хорошо знающий свое дело. Он сказал мне, что мой вегетарианский режим принес моему здоровью большую пользу; что я, сведя свои жизненные потребности до минимума, поступаю «премудро» и я могу продлить свою жизнь до бесконечности. (.) Я, смеясь, ему ответила, что заботы о долговечности моей и о здоровье вовсе не входили в мои расчеты при «перемене жизни».

Чувствую себя очень хорошо и бодро; меня пугали, что я поглупею от своей диеты; пугали и тем, что умру от истощения; но все это вздор: вот уже три года скоро, как я так живу бескровною пищей; и я не замечаю в себе ни особенной глупости, ни особенного истощения сил. И ни малейшего желания отступить от своей избранной пищи нет…» ¹⁰. Она пришла к убеждению, что «жить – значит: любить и жалеть» ¹¹. Итак, ее вегетарианство мотивировано в большой степени защитой животных.

Важными для издательства «Посредник» и для вегетарианского движения в России были, в первую очередь, переводы Барыковой. Она перевела по Овидию «Поучения Пифагора» ¹²: «Полно вам, люди, себя осквернять недозволенной пищей! / Есть у вас хлебные злаки; под тяжестью ноши богатой / Сочных, румяных плодов преклоняются ветви деревьев: / Грозди на лозах висят наливные; (…) Люди! Убить человека не трудно тому, кто, внимая / Жалким предсмертным блеяниям, режет телят неповинных»; этот текст Толстой включил в «Круг чтения» от 20 июля ¹³.

Барыкова перевела пять басен Джона Гея (John Gay; 1685–1732), автора комедии «Опера нищего» («The Beggar's Opera»):

«Овцы и кабан» (The Wild Boar and the Ram) – басня, в которой кабан называет пергамент и барабаны отмщением за заколотых баранов, – сделанные из кожи животных, они доводят людей до судебных тяжб и приводят их на поле брани ¹⁴;

«Двор смерти» (The Court of Death) ¹⁵ – Смерть своим лучшим другом называет Невоздержанье;

«Пифагор и крестьянин» (Pythagoras and the Countryman) – Пифагор напоминает крестьянину, наказавшему хищного коршуна, о том, что ест всепожирающий человек и что за кровавые пиршества он справляет;

«Философ и фазаны» (The Philosopher and the Pheasants) – философ предостерегает птиц от людей и указывает на гусей, которые дают людям гусиные перья, и в благодарность за это их зажаривают ¹⁶.

А, кроме того, она перевела фрагмент басни:

«Овчарка и волк» (The Shephardess and the Wolf) – Волк оправдывается тем, что ему – волку – лишь изредка барашек попадется, в то время как для добрых людей на убой ведется десять тысяч барашков ¹⁷.

Из Джеймса Томсона Барыкова перевела отрывки из поэмы «Времена года» (The Seasons), содержащей «вегетарианские» вкрапления ¹⁸;

Из В. Гюго «Караван» (La Caravane) ¹⁹ – стихотворение, в котором человечество находится на пути к осуществлению высоких идеалов;

Из Ламартина – отрывки поэмы «Падший ангел» (La chute d'un ange), опубликованной в 1838 г.: автор указывает на гнусность кровавой пищи и превозносит режим, состоящий из плодов, злаков и меда ²⁰;

Из Джеймса Фенимора Купера – фрагмент стихотворения, клеймящего жестокость человека в обращении с породами «низшими» и призывающего животных свидетельствовать в суде против человека ²¹.

Из поэзии Шелли Барыкова перевела на русский «Оду западному ветру» (Ode to the West Wind), сонет «Осимандия» (Ozymandias), фрагменты из поэм «Королева Мэб» (Queen Mab. A Philosophical Poem), «Восстание ислама» (The Revolt of Islam) ²² и «Аластор» (Alastor), а также отрывки из драмы в стихах «Освобожденный Прометей» (Prometheus Unbound).

«В истории русских переводов Шелли А. П. Барыкова – непосредственная предшественница К. Бальмонта», – пишет Л. И. Никольская, цитируя строки из «Королевы Мэб» в переводе Барыковой, при этом, конечно, выбирая не какие—либо «вегетарианские» части ²³. «Королева Мэб» в переводе Бальмонта стала выходить в 1893 г., – год смерти Барыковой. Его перевод поэмы – в тех отрывках, которые напрашиваются для сравнения, – лучше, уже потому, что он больше радеет о форме; как и Шелли, Бальмонт использует пятистопный ямб, Барыкова же – шестистопный. Однако оба перевода обнаруживают принадлежность к той или иной «идеологии»: Барыкова – «вегетаризирует» текст, Бальмонт же – «девеге—таризирует» его. Формулу Шелли, согласно которой человек возвысил красоту земли with taintless body and mind, Барыкова переводит как чистый, непорочный душой и телом; между тем у Бальмонта эпитет taintless теряется: у него человек «умом и телом / Теперь лишь красит ласковую землю». Далее у Шелли: … no longer now he slays the lamb that looks him in the face. В переводе Барыковой: …не зарежет он без сожаленья / Ягненка жалкого, смотрящего с мольбой / Глазами кроткими и ждущими пощады, – таким образом она добавляет целую строку, говоря об отсутствии у человека сострадания к животному и о нежных, ищущих пощады глазах ягненка. Далее, у Бальмонта находим убивать вместо резать / забивать; смягчает он также двумя строками ниже: в строке And horribly devours his mangled flesh Бальмонт опускает horribly и избегает наглядное mangled flesh искромсанное мясо'. Перевод Барыковой здесь – точнее: не пожирает трупов искаженных; впрочем, и здесь Барыкова сгущает краски: у Шелли речь не идет о убивать не надо, и говорит он не о святом любви законе, а о «nature's broken law». Шелли вряд ли был бы доволен обоими переводчиками, поскольку Барыкова – драматизирует (и депоэтизирует), тогда как Бальмонт смягчает картину. Правда, оправданием для Барыковой могут послужить «Notes to Queen Mab» Шелли. Именно строки No longer now / He slays the lamb that looks him in the face Шелли сопроводил своей знаменитой речью в защиту вегетарианского образа жизни, которая охватывает половину печатного листа. Он ссылается на античную философию, сравнительную анатомию и аргументацию медицины и даже дает практические советы о переходе на вегетарианский режим питания. Он отвергает, как позже и Барыкова, утверждение о том, что чисто растительное питание рано или поздно приводит к преждевременной смерти… ²⁴

Фрагменты из поэм «Queen Mab», «The Revolt of Islam», «Prometheus Unbound» А. П. Барыкова перевела для книги Говарда Уильямса «Этика пищи», вышедшей 1893 г. со вступительным эссе Л. Н. Толстого «Первая ступень». В это же издание в ее переводе вошли стихотворения и фрагменты из сочинений Дж. Мильтона, Э. Арнольда, А. Поупа, Томсона, Гея, Гесиода и других ²⁵. О принципах Барыковой в выборе текстов для перевода И. И. Горбунов—Посадов позднее говорил, что всю ее поэзию надо брать целиком, не отделяя переводных ее произведений от оригинальных: «Она выбирала то или другое произведение для перевода не по капризу (…), но лишь тогда, когда произведение иностранного автора совпадало с ее заветными чувствами и идеями. Поэтому переводные ее стихотворения представляют не груду пестрого сборного материала, а необходимое дополнение к ее оригинальным работам» ²⁶.

О том, какова была судьба произведений Барыковой в разные режимы правления, можно заключить из монографии А. Ефремина, вышедшей в 1934 г. В Советском Союзе приверженцы Толстого в то время уже подвергались преследованиям, в связи с чем автор монографии вынужден был сделать оговорку, что толстовство А. П. Барыковой (ее отход от некрасовской традиции) относится лишь к самому последнему периоду ее творчества: собрание ее сочинений было напечатано «Посредником» лишь в 1897 г., уже после смерти поэтессы, что свидетельствует о том, что опубликование этих текстов не следует ставить ей в вину. Вместе с тем автор сообщает о решении царского цензора запретить всю книгу – за пропаганду толстовских воззрений о «непротивлении злу силой», за пропаганду вегетарианства [!] [восклицательный знак Ефремина! – П. Б.] и т. д. Петербургский комитет цензуры предоставил отчет цензора Главному управлению по делам печати. Оно, в свою очередь, не согласилось со строгим решением цензора и допустило книгу к печати ²⁷.