Текст книги "Россия неизвестная: История культуры вегетарианских образов жизни с начала до наших дней"

«Михаил Петрович Арцыбашев (1878–1927), реакционный писатель, после Великой Октябрьской революции – белоэмигрант». Это единственная справка об Арцыбашеве, которую дает Большое академическое издание сочинений Толстого в 90 тт. (том 79; 1955) в комментарии к письму Толстого М. А. Стаховичу от 5 февраля 1909 г. В этом письме Толстой благодарит М. А. Стаховича за высылку тома с рассказами М. П. Арцыбашева и хвалит эстетическую чуткость своего корреспондента: «Новое подтверждение верности вашего художественного вкуса – ваше суждение о рассказе Ар—цибашева „Кровь“». Очевидно, Стахович высказал мнение, что «Кровь» – хорошая вещь. В тот же день Толстой пишет и И. И. Перперу, издателю «Вегетарианского обозрения», которое как раз тогда начало издаваться: «Хотя не непосредственно, но исполняю свое обещание и желание сотрудничать в вашем журнале. Я прочел превосходный рассказ Арцыба—шева „Кровь“, который своей художественностью сильнее всяких доводов может подействовать на людей в смысле привлечения их к вегетарианству или, скорее, освобождения себя от суеверия о необходимости пожирания живых существ. Не стану вам рассказывать содержание прекрасного этого рассказа, чтобы не испортить его, но очень советую приобрести от автора разрешение напечатать его и целиком или в выдержках поместить в вашем журнале» ¹.

Впоследствии рассказ «Кровь» был перепечатан уже в апрельском и майском номерах 1909 г. «Вегетарианского обозрения» ². Впервые он появился отдельным изданием в 1903 г.; в 1905 г. рассказ был включен в первый том издания сочинений Арцыбашева, а в 1908 г. и в третье издание ³. Реакция тогдашней критики была разнородной и скупой. Об этом сообщает Николас Лукер (Nicholas Luker) в кратком, но замечательном отзыве, посвященном рассказу «Кровь» под заголовком «Кошмарный сон одного вегетарианца» («A vegetarian's nightmare») ⁴: А. Е. Богданович и В. Л. Львов—Рогачевский похвалили рассказ, в то время как П. В. Пирогов назвал этот рассказ одним из самых слабых сочинений автора. Толстой же 4 февраля 1909 г. записал в дневнике: «. у Арц(ыбашева) и талант и содержание (.) Рассказ Кровь – прекрасно» ⁵. Конечно, тут можно возразить, что на суждение Толстого, может быть, влияла общность идеологических воззрений. Но Н. Лу—кер в 1985 году убедительно показал, что мнение Толстого о художественной ценности рассказа «Кровь» вполне оправдано. Рассказ «очень хорошо написан» (extremely well written) – таков итог его анализа. Статья Лукера, как и сам рассказ, малодоступна. Поэтому я пересказываю его аргументацию в основных чертах и в сильно сокращенном виде ⁶. Текст рассказа «Кровь» приводится ниже в приложении ⁷.

Рассказ отличает тщательное построение; в нем – восемь глав: приезд под вечер трех посетителей (братьев Борисовых, Николая и Сергея, и писателя Гвоздева) в имение Виноградовых (I); описание вечера, которым наслаждаются хозяева вместе с гостями (II и III); утром следующего дня: завтрак и охота (VI, VII и VIII); а потом – отъезд гостей, который предстоит в самом рассказе VIII. Кончается рассказ отъездом гостей, возвращающихся к своим делам ⁸.

Приезд и отъезд как принцип композиции можно считать довольно традиционным приемом, хотя он и придает сочинению некоторую приятную симметрию. Однако, при ближайшем рассмотрении обнаруживается, что каждая глава рассказа связана со следующей разными и часто очень тонкими приемами; в результате получается весьма плотная текстура. Прежде всего рассказ построен на резком контрасте между событиями, разворачивающимися в доме, где Виноградовы и их гости проводят большую часть времени, и происходящим вне дома – убиение животных для еды. Кухня, где готовится мясо, является переходной зоной между совершающимся внутри и снаружи.

Сцена приезда выдержана в радостном ключе, однако выгрузка привезенных ружей и патронташей зловеще предвещает то, что должно случиться, так же как и замечание хозяина, что есть «уже пропасть и крякв, и чирков, а гусей я сам вчера видел…». Клавдия Николаевна, молодая супруга Виноградова, очень хрупкая и нежная блондинка маленького роста, имеющая «вид ангела», предлагает гостям для обеда на выбор цыплят или бифштекс. Действие второй главы начинается в кухне, но потом перемещается через двор в курятник, где кухарка Акулина в темноте хватает три цыпленка, а потом несет их в кухню, «в мучительном для всякого живого существа положении вниз головой»; она приказывает 12–летнему своему сыну Пашке подавать ей нож, но тот, «с детства привыкший и любивший убивать животных», хочет сам зарезать цыплят. Правда, на этот раз он промахивается, один цыпленок без головы и следственно «без крику, как—то боком побежал, ткнулся об крыльцо, свалился, перевернулся и вдруг весь задрожал и задергал ногами». Между тем, господа доели суп. В последовавшем разговоре один из гостей замечает: «В человеке всегда зверь сидит». А немножко ниже говорится о том, что «на здоровых белых зубах (.) Гвоздева вкусно похрустывали косточки рыжего петушка».

В третьей главе гости переходят после обеда в гостиную, обставленную очень уютно и со вкусом; хозяйка дома прилегла на кушетке, свесив красивые ножки на волчью шкуру, лежавшую на полу. Хозяин гордится тем, что это он убил волчицу. Разворачивается дискуссия об охоте, и при этом цитируется Екклесиаст (глава 3, 19–21): «Не весте: души ли людей пойдут вверх, а души скотов вниз». Шуточно рассуждают обобратной возможности. Потом Сергей поет звучным баритоном, под аккомпанемент Виноградова:

 
О поле, поле, кто тебя
Усеял мертвыми костями…
 

Эти строки из оперы Глинки «Руслан и Людмила» (1842) – тонкое предвещание «сцены убийства» во время охоты в конце рассказа. В четвертой главе, очень краткой, супруги—хозяева оказываются в спальне; Виноградов прощается с женой на ночь; она беременна; оба счастливы и довольны собою и своим культурным образом жизни.

Резко контрастируя, глава пятая начинается фразой: «Рано утром работник Иван зарезал барана». Так как Клавдия Николаевна боится крови, то хозяин «строго—настрого» приказал работнику справиться пораньше. Эта сцена находится в самой середине рассказа. В его начале были убиты цыплята, в его конце – сцена охоты. Будить гостей Клавдия Николаевна посылает Пашку, – он является связующим звеном между средой внешней и внутренней. В шестой главе охотники на линейке отправляются на охоту. Клавдия Николаевна в кухне замечает, что кошка Маша за ночь принесла пять котят; она капризно решает, что один черненький котенок останется в живых; Пашку отправляют утопить остальных в канаве за скотным двором; «он долго смотрел, как всплывали пузыри из неглубокой грязной воды».

Переход к шестой главе вновь приносит внезапную перемену – от смерти к жизни: пробуждающийся весенний ландшафт описывается во всей своей пышности и в радости всех тварей. Глава восьмая является подробным описанием охоты: она «была удачная, и выстрелы не прекращались. (.) Охотники совсем не говорили друг с другом. Их лица горели, глаза блестели, шапки съехали на затылок. Убитая дичь их уже не занимала, они торопливо, как попало, совали ее в яхташи и опять устремляли воспаленные, широко раскрытые глаза на собаку, которая окровавленной и слюнявой мордой тянула впереди».

Главную вину в резне, как это показал Николас Лукер в своем обстоятельном и чутком анализе, автор вменяет Клавдии Николаевне. Она, правда, как хозяйка дома, остается пространственно и временно далека от убоя, но тем не менее является главным палачом. Как раз в ней, боязливо беспокоящейся за зарождающуюся в ней самой жизнь, демонстрируется несоответствие между утонченной, искусственной жизнью верхнего слоя и систематическим убийством, которое связано с его бытом. Но и другие герои рассказа изображаются как поверхностные и в то же время уверенные в себе люди: «Ни им самим и никому от их спора ни пользы, ни счастья не было и быть не могло, – им было приятно высказывать умные и гуманные взгляды, чувствуя себя умными и гуманными людьми». Не случайно, что рассказ сначала должен был называться «Диссонанс» ⁹. От этого рабочего названия автор перешел к символическому заглавию «Кровь», оправданному насыщенностью рассказа этим мотивом, но все—таки не освобождающему читателя от необходимости вчувствоваться в его направленность очень внимательным чтением текста.

Челяди, происходящей из крестьянского сословия, грубое обхождение с животными кажется совершенно нормальным. Дворяне отмежевываются от этой грубости, они склонны приближать челядь к животным: беременная Клавдия любит поделиться своим чувством будущей матери с кухаркой Акулиной, о которой сообщается, что она «рожала чуть не каждый год» (подобно животным). Н. Лукер показывает, как в судьбе животных, устраиваемой людьми, автор отражает случайности человеческих судеб.

Лукер без колебания сравнивает рассказ «Кровь» с музыкальной пьесой, композитор которой для драматического эффекта включает диссонансные сцены. Он указывает на сильную образность рассказа, создаваемую цветовым богатством текста. В 1913 г. Львов—Рогачевский назвал Арцыба—шева «Claude Monet русской литературы». Некоторое время (1897–1898) Арцыбашев учился в Харькове в Школе рисования и живописи.

Несметное число критических высказываний говорит о том, что современники совершенно односторонне рассматривали Арцыбашева лишь как автора романа «Санин», скандально известного своими аморализмом и эротизмами. Сосредотачивая свое внимание на социально—исторических вопросах, – как это нередко бывало в России – рецензенты «Крови» не заметили, что в этом рассказе сущность человека выявляется в манере его обхождения с животными. Так, например, критик И. П. Баранов в 1908 г. писал: «А вот и совершенно другая сторона нашего „быта“ – очерк „Кровь“. Здесь на фоне послесвадебной жизни в деревне молодых интеллигентных помещиков проходят, как в кинематографе, фигуры из сливок нашей передовой интеллигенции. Нам чудилось во всех этих фигурах нечто чеховское, в связи с проскальзывающими пережитками трансформированного благодушного и благоупи—танного барства. Серьезнoго интереса при оценке творчества г. Арцыбашева не представляет и этот очерк. Это, сказали бы мы, – какое—то довольно изящное художественное „между прочим“» ¹⁰. То, что в этом рассказе речь идет и о животных, критик не замечает, так же как не замечает он и кровавого названия.

Сведения о том, жил ли Арцыбашев временно по—вегетариански, могут, вероятно, дать только архивы. Несомненно то, что о своем увлечении толстовством он сообщает прямо в одном автобиографическом признании ¹¹, и что и в рассказе «Кровь» Николай Борисов, один из двух братьев, говорит о той насмешке, с которой трактуют толстовцев. Во всяком случае Арцыбашев этим рассказом, по суждению одного критика, «целиком вписывался в вегетарианскую проблематику». Начиная с № 4 1909 г. издания и до конца 1911 г. Арцыбашев числится среди сотрудников «Вегетарианского обозрения».

Не может вызвать удивления и то, что Толстой похвалил этот рассказ. Разговоры, которые в нем ведутся, затрагивают темы, о которых говорилось очень часто и в подобном смысле также и в Ясной Поляне – об этом мы знаем из записок Ма—ковицкого и из многих других сообщений. Убеждение в том, что потребление мяса снизилось бы, если каждый должен был бы сам убивать животных, мясо которых он ест; протест против того, что прислугу заставляют заниматься этим для господ; вопрос о том, как дети переживают убиение нежеланных котят и собачек (они или особенно жестоки, или же особенно сострадательны); проблемы охоты, проблемы самоограничения, – обо всем этом беседовали и спорили в Ясной Поляне. И литературные приемы, применяемые Арцыбашевым, по всей вероятности, были близки Толстому: так, например, автор довольно часто, в манере Толстого, размышляет о том, что же, пожалуй, чувствуют животные в тот момент, когда люди предают их смерти.

Толстой был художником, а также и критиком в области искусства, впрочем, как известно, далеко не безошибочным. Однако приятно сознавать, что скрупулезный анализ подобный тому, который дал Н. Лукер, может подтвердить положительное мнение писателя о художественной ценности рассказа. Рассказ «Кровь» является, впрочем, и образцом того, что тенденциозность не исключает художественной ценности.

«Возвращение Михаила Арцыбашева» – так гласит заголовок введения к объемистому собранию сочинений этого писателя, вышедшему в 1996 г. ¹² Рассказ «Кровь» не был туда включен; бесполезно его искать и в трехтомном собрании сочинений Арцыбашева 1994 г. ¹³

Если действие повести Арцыбашева «Кровь» происходит в среде русских помещиков—дворян, то рассказ Михаила Коцюбинского «Письмо» (в украинском оригинале «Лист»), написанный спустя восемь лет, в декабре 1911 года, разыгрывается в украинской деревне ¹. Посвящение одной из глав книги этому рассказу и его напечатание в разделе «Тексты» находит оправдание в том, что возник он в период до Первой мировой войны в Царской России, а также в том факте, что Украина с Киевом была одним из центров вегетарианской деятельности. Об этом рассказе можно было прочесть в 1914 г. в ВО: «Известный вегетарианский рассказ Михаила Коцюбинского „Письмо“ вышел отдельной брошюрой на украинском языке под названием „Кров“. Цена 3 коп.» ². Изменение названия, вероятно, должно было указать на большое сходство его направленности с рассказом Арцыбашева «Кровь».

История возникновения рассказа «Лист» довольно хорошо документирована. Коцюбинский жил с 1864 г. по 1913 год, т. е. он умер до Первой мировой войны, и несмотря на иные «модернистские слабости» был persona grata в Советском Союзе. Исследование его жизни и творчества не встречало препятствий, – существуют многотомные издания. Между тем, Арцыбашев эмигрировал в 1923 г. в Польшу, в Советском союзе о нем замалчивали ³. Много сведений о жизни и творчестве Арцыбашева лежит в архивах и еще ждет опубликования. Это один из многих примеров длительных последствий советской культурной политики.

Михаил Коцюбинский был одним из самых выдающихся украинских писателей. Он окончил духовное училище, потом сдал экзамен на звание народного учителя, а с 1900 по 1911 г. работал земским статистиком в управлении Черниговской губернии. Раннюю известность принес ему цикл рассказов для детей. Его творчество можно разделить на два периода: реалистические повести 1890–х гг., когда он был близок к народническим традициям украинской литературы и в первую очередь изображал жизнь украинских крестьян и отношение украинской интеллигенции к народу; и более поздние произведения, сделавшие его основателем импрессионизма в украинской литературе. В это позднее время на Коцюбинского влияли Мопассан, Чехов и Леонид Андреев. Для его собственного творчества характерен был глубокий лиризм.

Рассказ «Письмо» был написан на Капри; Коцюбинский бывал там не раз, начиная с 1909 года по состоянию здоровья: он страдал чахоткой. При этом он познакомился с М. Горьким, который тоже тогда жил на острове. Благодаря многочисленным письмам, которые Коцюбинский посылал на родину, мы немало узнаем не только об истории написания рассказа «Письмо», но также об образе жизни писателя на острове. Можно предположить, что он там в целом жил по—вегетариански.

Вскоре после его приезда (20 ноября 1911 г.) он сообщает жене Вере Коцюбинской 23 ноября / 6 декабря ⁴, что он устроился в Villa Serafini. Там же он и принимает завтрак: «Вранці дають мені в моїй хаті або в сусідній столовій каву з маслом, а докторським хлібом, подають і свіжий виноград, груші та яблука – все дуже парадно і смачно» ⁵. Подобно 10 / 23 декабря: «Мій день сходить так: встаю у 8 У, о 9 п'ю каву (властиво – молоко) з маслом и з докторським хлібом и заїдаю мандаринами, фігами, сухим виноградом або яблуками. Потом зараз сідаю за роботу (пишу оповідання – великодні свята, пам'ятаєш, розповідав) і працюю до 1 год» ⁶.

Коцюбинский начал писать этот рассказ, который позже будет назван просто «Письмо», 3 / 16 декабря 1911 г. Первая редакция была закончена 15 / 28 декабря. А 16 / 29 Коцюбинский сообщает жене: «Тільки що скінчив оповідання. Воно ще ніяк не називається. Невелике, сторін на 10 друку, на тему, про яку я розказував тобі: великодні свята. Не буду посилати ще нікуди, нехай вилежиться, легше буде переробити» ⁷.

И Коцюбинский действительно приостановил работу над рассказом на две недели. И только 30 декабря 1911 / 12 января 1912 г. сообщает Є. Чикаленко, издателю газеты Рада, что вскоре пошлет ему новый рассказ ⁸. Два дня спустя – М. Могилянському: в течение месяца, проведенного на Капри, он смог написать маленький рассказ, а другой закончил. «Поки що – дуже незадоволений їми і не знаю навіть, чи надрукую. Хіба вдасться переробити» ⁹. А Вере он пишет 8 / 21 января 1912 г.: «Тепер перероблюю перше (оповідання), щоб послати до „Ради“. Незадоволений я з своєї роботи, якось не виходить у мене» ¹⁰.

Но через день он все—таки сообщает Чикаленко: «Разом з сим листом посилаю Вам рекомендованою бандероллю своє оповідання „Лист“. Якщо знайдете його можливим, то надрукуйте в „Раді“.

Хотів би я мати коректу, але може се незручно зробити, бо далеко посилати. Тоді прохав би звернути увагу того, хто буде вести коректу, щоб вона зроблена була докладно, без перемін (щодо змісту), як в рукописі». Коцюбинский просит о том, чтобы ему послали отдельные оттиски текста на Капри ¹¹. Чикаленко отвечает, что получил прекрасный рассказ («гарне оповідання», а именно «Лист») и что тот сразу пойдет в печать ¹². «Лист» появился в газете Рада № 18 от 22.1. / 4.2. 1912 г.

15–го 1. / 28.1. Коцюбинский пишет жене: «Досадно, що не можу тобі читати того, що написав, ти єдиний мій критик, якому я вірю і на смак якого покладаюсь. Гляди ж, напиши мені свої враження од оповідання „Лист“, яке, певно, буде надруковане в „Раді“. Боюсь, що будеш лаять мене, ну, та я до того приготовлений вже заздалегідь» ¹³. Подобно он просит ее высказать свое мнение 25.1. / 7.2. и в третий раз – 27.1. / 9.2.: «Напиши свої враження од мого оповідання в „Раді“. Мені здається воно дуже мізерним, хоч Чикаленко хвалить, а „Рада“ його рекламувала, аж мені соромно було» ¹⁴.

Очевидно Коцюбинский боялся непонимания друзей и опасался осуждения со стороны жены в том смысле, что этот рассказ—письмо, его резкая и беспощадная критика карнивор—ного обхождения с животными, сильно выставит напоказ его убеждения – ведь и сам пишущий герой рассказа несколько раз высказывает опасение, что его друг будет смеяться над ним или упрекать его в сентиментальности. Но Вера, по—видимому, все—таки оценила рассказ: «13.2. / 31.1. 1912. Capri. Дуже я радий, що мій „Лист“ не показався тобі зовсім нікчемним».

В собрании сочинений Коцюбинского приводятся план рассказа и несколько фрагментов, «автобиографичность» которых еще более налицо. Одно из рабочих названий гласило: «Великдень (Картка зi щоденника Коцюбинського)» [!]. Я привожу эти ранние варианты, опубликованные впервые в 1929 году, в переводе на русский, для того чтобы читатель мог их сравнить с окончательным текстом всего рассказа, перепечатанным, тоже на русском языке, в разделе «Тексты». Тон черновика резче, порой даже оскорбителен; некоторые сцены вошли в окончательный текст в явно смягченной, сглаженной форме.

Начинается текст черновика тем, что Коцюбинский ставит под вопрос украинское обозначение Светлого воскресенья («Великдень»), оживляя внутреннюю форму слова:

Я здоровый, нормальный человек, ничем не отличающийся от других, только, может быть, немножко более впечатлительный.

Великдень. На самом ли деле В е л и к – д е н ь? Резня. Поросенок. На его лице застыло выражение глубокого страдания предсмертной муки. Глаза наполовину вытекли, наполовину впалые. Зубы оскалены, как у мертвеца. Глубокая рана на горле. Конвульсивно подобраны ноги, кожа обожжена и разорвана. Запах обожженного тела. Если б мы видели человека в таком состоянии, то вздрогнули бы. Но поросенка едим. Там все мясное, там трупы в целом виде, там части мертвых – ноги, ребра, кишки, сало, кожа – все это порою внушает страх человеку. Вспоминаешь рыночные палатки, – там белесоватые половины животных, трупы, синие, с желтом салом, с особенным запахом крови, изуродованное тело… Чем различается мясник – полезный член общества – от разбойника? В самом деле только тем, что право, изобретенное человеком, который умеет защитить себя эгоистически, наказывает убийство человека, но убийство животного – оставляет безнаказанным. Когда ем мясо, кажется мне, что совершаю преступление. Я это говорю одному из своих знакомых. Он, гладкий и сытый, только что откушав всякого мяса, с салом на губах, высмеивает меня, говорит, что моя философия – неразумна, говорит, что угрызений совести у него нет.

Иду в церковь, на обедню. Там хотелось бы отдохнуть, слиться сердцем с людьми, чтящими память Христа, который принес людям заповедь любви и справедливости. Но и там, у этого праздника всепобеждающей любви, я вижу, как принесли на освящение маленькие трупики поросят, колбасу, мясо и т. д. Оргия убийства, жадного аппетита, каннибализма. Когда же наступит настоящий «Великдень», великий день любви ко всему живому, день справедливости? ¹⁵

И в другом месте:

Сегодня Великая суббота, день самого большого беспорядка у христиан. Все, кажется, выбились из колеи, оставили обычную работу, ощущают себя на границе между сегодня и завтра. (…) ¹⁶

Я внезапно вскакиваю и смотрю из окна на задний двор. Наша кухарка Авдотья, с мокрыми, засученными рукавами бежит через двор, а у нее под согнутым локтем бьется и визжит белый поросенок. Вижу, как Авдотья энергично его зажимает между коленей, поднимает его голову и сверкающим кухонным ножом перерезывает ему горло. С диким, непоросячьим криком вырывается с коленей и бьется о землю: дрожит и заливает кровью себя и песок. (…) Вокруг Авдотьи сбежалась детвора с целого двора, окружила Авдотью и наблюдает за этой сценой. Еще мгновение, и Авдотья бежит быстро и деловито обратно в кухню, держит поросенка за задние ножки и при этом (как будто нарочно) показывает широко зияющую рану на горле. Это тот же поросенок, который, рано привезенный с базара, бегал по всем комнатам и копытами стучал о пол и тряс белесовато—розовом телом на нетвердых еще ножках.

Вот уже несколько дней как я нахожусь в какой—то особенной атмосфере. В моей семье, такой доброй, гуманной, неспособной кому—либо причинить вред, я только и слышу в последние дни: «надо сегодня зарезать», «разве еще не закололи?», «надо кровь сливать особо» «посмотри, чтоб разрезали печень, сердце и легкие», «ногу зажарим, а голову сварим», «кишки, куда задели кишки?» и т. д., и т. д., все такие же страшные слова, (призывающие убить, зарезать) носящие смерть, убийства. Сестра моя беспрестанно бегает с кухни в комнаты и своими голыми руками, с которых течет кровь, дотрагивается все время до посуды, оставляя на ней кровавые пятна. В доме нельзя найти (ничего, на чем) ни ножа, ни ложки, ни склянки, на которых не было бы каких—нибудь зловещих пятен, даже хлеб кажется мокроватым и чем—то пахнет. Из кухни несется специфический запах свежей крови и еще не остывшего, только что еще живого мяса. Этот отвратительный запах наполняет все комнаты, насыщая даже мою одежду. Какая—то сила тянет меня в кухню ¹⁷.

Сомнения Коцюбинского насчет ценности рассказа «Лист», возможно, усилились теми суждениями, которые дошли до него письменно. 16.2 / 29.2 1912 г. М. Могилянський написал ему, что «Лист», напечатанный в «Раде», якобы не удовлетворяет его, несмотря на то что он написан хорошо ¹⁸; спустя год, правда, тот же Могилянський выбрал как раз «Лист» для перевода на русский язык ¹⁹. Уже 5.7 / 18.7 1912 г.

В. Корякин, казначей «Вегетарианского ресторана Сковорода» в Киеве, «приветствовал с удивлением» этот рассказ и попросил о разрешении издать его отдельной брошюрой под названием «Кров». Коцюбинский, по всей видимости, согласился: рассказ появился под этим заголовком в издательстве «Час». ²⁰ Уже в июле 1912 г. рассказ был напечатан в ВО в русском переводе московского адвоката Ивана Оппокова ²¹.

Направленность рассказа отчетливее, чем та, которую находим в повести «Кровь» Арцыбашева. Коцюбинский, правда, тоже пользуется контрастом между кровавыми событиями, причиняемыми действием человека, с одной стороны, и красотой и миром в природе с другой – именно здесь автор проявляет свое искусство лирического описания. Однако у него нет «эстетизирующего» замалчивания жестокости, присущего культуре питания дворянского быта. Напротив – всем действующим лицам, за исключением рассказчика, это бесчувственное обхождение с животными кажется естественным, совсем нормальным, в то время как в повести Арцыбашева это можно наблюдать только у домашней прислуги. Даже совмещение праздничного одеяния, приподнятого настроения и кровавых атрибутов, приносимых на освящение, вызывает возмущение только у него, приезжего из города интеллигента. Это отражается и в своеобразии повествовательной структуры: Коцюбинский использует форму письма, изложения от первого лица; Арцыбашев же может выразить свое критическое отношение к событиям лишь выступая в роли всезнающего рассказчика.