Электронная библиотека » Петр Дружинин » » онлайн чтение - страница 13


  • Текст добавлен: 26 августа 2016, 14:32


Автор книги: Петр Дружинин


Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 13 (всего у книги 55 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

Шрифт:
- 100% +
Еще раз о записке

Итак, на суде появилась та самая записка Светлане, которую Азадовский отправил из камеры через Розенберга. Появление ее было неожиданным и возымело запланированный эффект. Это был в некоторой степени триумф стороны обвинения, особенно тот момент, когда прокурор оглашал текст и попросил приобщить записку к материалам уголовного дела.

Предварялось это чтением рапорта тюремной охраны Крестов об обнаружении во внутреннем прогулочном следственного изолятора некой записки, которая и была затем приобщена к уголовному делу.

Азадовский же, когда прокурор объявил о новой улике, сразу понял, о чем идет речь. Та самая записка!.. Впрочем, если читать эту записку непредвзято и учитывать породившие ее обстоятельства, то найти в ней доказательства вины Азадовского невозможно. Но поскольку на суде не было озвучено заявление, написанное Азадовским в день закрытия уголовного дела (оно нами приводилось выше), то прокурор, естественно, трактовал эту записку как способ давления на Светлану: вот, мол, ясно, что подсудимый пытается переложить на сожительницу всю вину за содеянное и тем самым уйти от ответственности. На фоне остальных «доказательств» в уголовном деле записка не слишком выделялась и вполне укладывалась в стилистику следствия, которое вел лейтенант Каменко: ни одной прямой улики.

Несмотря на это, Азадовский был расстроен и даже подавлен. Как же могло случиться, что он, сорокалетний ученый с четырьмя иностранными языками и двумя высшими образованиями, так запутался и попался как школьник! И винить уже было некого, разве что самого себя. Фима Розенберг оказался «наседкой».

Несколько лет спустя Азадовский опять увидит своего даровитого сокамерника. Можно точно назвать дату этой поистине знаменательной встречи – 19 февраля 1985 года. В этот день Центральное телевидение выпустило в эфир документальный фильм «Заговор против Страны Советов» (режиссер Е. Вермишева), направленный против инакомыслия, насаждаемого иностранными разведслужбами.

Этом фильм был сделан – именно «сделан», а не снят, в 1984 году Центральной студией документальных фильмов (Москва). Он представляет собой эталон грязно-пропагандистского жанра под вывеской «документального»: в фильме специально перемешаны политические преступники новой эпохи – диссиденты перемежаются с полицаями, карателями, предателями времен Великой Отечественной войны. По такой логике любой нынешний диссидент неизбежно оказывается изменником Родины и, соответственно, должен быть заклеймен как пособник фашизма. Эта беспроигрышная и эффективная метода, основанная на подмене понятий – вечная, она может использоваться, с небольшими коррективами, для борьбы с инакомыслием в любой момент истории.

Вводное слово перед демонстрацией киноленты держал политический обозреватель Генрих Боровик, известный журналист и борец с сионизмом и буржуазной пропагандой. Он говорил о «прихвостнях ЦРУ», показанных в фильме, а также изложил четкую политическую программу и объяснил, с чем должно ассоциироваться у рядового советского гражданина понятие «диссидент». Его рассуждение достойно быть процитированным:

Всякое диссидентство, какими бы благородными фразами оно ни прикрывалось, заканчивается одним: услужением Центральному разведывательному управлению, а значит, союзом с нацистами, с сионистами, с бывшими полицаями и прочим человеческим отребьем.

Именно в этом фильме Азадовский увидел своего бывшего сокамерника – бойкого, холеного Вадима Розенберга. Авторы фильма представили его как «некоего Розенберга» – двурушника, который служил распорядителем «так называемого фонда Солженицына», главная задача которого заключалась якобы в том, чтобы под видом перевода денег «узникам совести» «закупать грязные души» в СССР.

«Некто Розенберг», как и все интервьюируемые в этом фильме «отщепенцы», в том числе и «идеологические диверсанты» Валерий Репин и Лев Волохонский, говорили вынужденно, но риторика остальных по сравнению с Розенбергом была совершенно иной. Розенберг оказался поистине находкой создателей киноленты – он был убедителен и отвратителен одновременно. Вот что он говорит, например, о работе Русского общественного фонда помощи политзаключенным и их семьям, основанного А. Солженицыным в 1974 году:

Когда был арестован распорядитель фонда помощи по Ленинграду и Ленинградской области Репин, дела по фонду приняла его жена Елена Юрьевна. И вот, так сказать, меня уполномочили принять активное участие в делах фонда. Так сказать, меня в шутку или всерьез, не знаю как это расценить, называли начальником снабжения Русского общественного фонда. Доставая, там, различные дефицитные товары, продавая посылки с Запада, отправляя переводы, бандероли. На общем фоне, вот, в массе своей, это, конечно, люди, которые прежде всего боролись за собственное самоудовлетворение, даже за самоутверждение: то есть, вот, желание вкусно покушать, насолить ближнему, чтобы он не объел его, вот, сегодня и завтра; одеться получше, как-то устроить свои жилищные условия, как-то обзавестись какой-то обстановкой, интерьер облагообразить. То есть вот – суть этих людей. Это прежде всего – сборище рвачей, лицемеров, подонков, вымогателей!

Важно учесть: В.Т. Репин был арестован органами КГБ СССР 8 декабря 1981 года, и только после этого Розенберг оказался вовлечен в дела Ленинградского отделения Фонда Солженицына. То есть он оказался при делах фонда уже после того, как провел два с половиной месяца в Крестах с Азадовским, выполняя там свое очередное задание. И нетрудно догадаться, какая именно организация освободила его из Крестов и «уполномочила принять активное участие» в деле раскрытия антисоветского подполья в Ленинграде.

Но и на этом Розенберг не успокоился: «Вести из СССР» Кронида Любарского упоминают его также и в 1983 году. В марте Вадим Розенберг, «ранее судимый по уголовной статье», выступал в качестве свидетеля по делу И.З. Цурковой (жены А.З. Цуркова, осужденного в 1979 году по 70-й статье УК). Ирина Цуркова была арестована 20 декабря 1981 года и обвинялась по статье 190-1; на показаниях Розенберга, который подтвердил распространение ею самиздатского сборника антисоветских анекдотов, суд основывался при вынесении приговора. Она была осуждена на три года ИТК.

В начале 1990-х Розенберг, женившись на эстонке, появился в Таллине под именем Аарни Нейвонен и 22 октября 1992 года открыл там фирму по трудоустройству. Пользуясь массовой безработицей, он взимал с испуганных и доверчивых граждан Эстонии «предоплату за оформление документов на трудоустройство в Южной Америке и авиабилеты», после чего скрылся с деньгами, а несколько тысяч обманутых обнаружили свои контракты в мусорном контейнере возле офиса фирмы. В 1993 году он появился на Украине (под именем Даниил Розенберг), где собрал с граждан «предоплату за поставку автомобилей из США и Японии в размере одной тысячи долларов» и затем так же исчез. Летом 1994 года он объявился в Болгарии в качестве гражданина Норвегии и «состриг», теперь уже с болгар, крупные купюры «за трудоустройство». После этого он оказался в международном розыске и в конце концов по просьбе жены-эстонки (чью квартиру он умудрился продать без ее ведома) был признан пропавшим без вести, хотя, вероятно, до сих пор здравствует.

Розенберг сыграл свою зловещую роль и в деле Азадовского. Но насколько это было решающим? Если на минуту представить себе, что Азадовский не написал бы той злосчастной записки и прокурор не устраивал бы на суде целый спектакль, то каков был бы приговор суда? Нет сомнений: ничего бы не изменилось.

Глава 7
Узник совести

Арест и осуждение Константина Азадовского и Светланы Лепилиной были повсеместно восприняты как очередной шаг в усмирении и запугивании инакомыслящей интеллигенции, и основания для такого взгляда были более чем вескими. Дела эти считались уголовными только в канцеляриях ленинградских судов. На Западе же это стало причиной громкой истории, получившей общественный резонанс как «The Azadovsky Аffair».

Наверное, дата ареста Азадовского была в некоторой степени случайной, но произошло это не только накануне Дня чекиста, но и как раз в канун католического Рождества; тем меньше можно было рассчитывать, что европейская пресса даст информацию об этом событии. И все же, как только праздники стихли, пошла информационная волна. 1 января 1981 года сообщение об аресте напечатала парижская «Русская мысль»; и в те же дни это известие попало через Associated Press на телетайпы новостных агентств.

Реакция на арест очередного советского интеллигента последовала быстро. Главные газеты Европы сообщили об этом в первых числах января. Приведем перечень основных газет. Западногерманские: боннская «Der General-Anzeiger» – «Исследователь Рильке арестован за контакты с иностранцами», гамбургские «Die Welt» – «Советский германист арестован в Ленинграде» и «Die Zeit» – «Ленинградcкий германист арестован», берлинская «Der Tagesspiegel» – «Советский германист арестован»; швейцарская «Neue Zürcher Zeitung» – «К.М. Азадовский в тюрьме»; французская «Le Monde» – «Арест ученого в Ленинграде»; итальянская «La Reppublica» – «Азадовский арестован в Ленинграде»… И вплоть до скандинавских газет – Копенгагена, Стокгольма и Упсалы.

То есть с самого дня ареста 19 декабря 1980 года, хотел Азадовский того или нет, он стал узником совести. И он уже ничего не мог с этим поделать, потому что события разворачивались помимо его воли и участия; образ Константина Азадовского как гонимого ученого на несколько лет отделяется от его физического существа, томящегося в камерах пересыльных тюрем, столыпинских вагонах, бараках и штрафных изоляторах колымской зоны…

И уже сама власть, которая из ученого-филолога и поэта-переводчика демонстративно сделала политического заключенного, мало что могла изменить – запущен был механизм, не предусматривающий обратного хода. И чем настойчивей было упорство советской карательной системы, тем прочней становилась общественная репутация Азадовского как узника совести.

А сам Азадовский, известный в интеллигентских кругах в качестве интеллектуала и даже сноба, стал нравственно эволюционировать, переосмыслять историю своей страны, где для познания «русской души» нужно пройти через застенки. Последнее объясняется сугубо российской традицией, которая прочила особое место в лучшем мире для невинно осужденных. В истории ХХ века деятели культуры, гонимые властью, обретали со временем мученический ореол. Анна Ахматова, чье имя получило мировую известность благодаря постановлению 1946 года, узнав в 1964 году о приговоре Иосифу Бродскому, со знанием дела воскликнула: «Какую биографию делают нашему рыжему! Как будто он кого-то нарочно нанял». То же самое мог cказать о себе и Константин Азадовский, для которого в 1980 году началась другая жизнь.

Что было важнее всего для тех, кто оставался на воле? Конечно же, предать гласности сам факт этого «знакового посвящения» – ареста и процесса. Сложность состояла не только в подготовке материалов, но и в переброске их на Запад. Мы имеем точные сведения по крайней мере об одном таком «перебросе» – когда сразу после суда над Азадовским его друзья, к счастью хорошо и профессионально пишущие, подготовили релиз о процессе. После этого конверт с машинописью был передан единомышленникам, отправлявшимся в Москву, а именно Арсению Рогинскому, историку и диссиденту (он будет арестован через несколько месяцев, 12 августа 1981), и его другу Александру Даниэлю. Они на следующий день, после прибытия поезда Ленинград – Москва, ехали на московскую квартиру Сахарова на улицу Чкалова (академик с 1980 года жил в ссылке в Горьком), где постоянно шла кипучая деятельность. Там они передали ленинградские бумаги Ивану Ковалеву (арестован 25 августа 1981). Теперь можно было надеяться, что эти документы, если их не изымет КГБ (а Комитет не спускал глаз с этой квартиры), отправятся на Запад.

Цензура

Очевидным знаком, свидетельствующим о политической составляющей в уголовном преследовании Азадовского, стала невозможность издания его научных текстов в СССР – даже в составе коллективных сборников. Вообще такую процедуру претерпевали тогда все «политические», чьи работы с корнем удалялись из любых печатных изданий.

Наиболее показательным и одновременно наиболее болезненным для автора стал запрет на публикацию его работ в самом престижном советском историко-литературном издании – «Литературном наследстве».

Эта серия была задумана Ильей Самойловичем Зильберштейном (1905–1988) в конце 1920-х годов; первый том вышел в 1931 году. Участие в «Литературном наследстве» считалось почетным для любого советского гуманитария. С главным редактором этого издания семью Азадовских связывали долгие годы тесного сотрудничества. Отец нашего героя, профессор Марк Константинович Азадовский, принимал активное участие в делах «Литературного наследства» еще в 1930-е годы. Причина, однако, заключалась не столько в дружеской симпатии – И.С. Зильберштейн и Азадовский-старший были давно и хорошо знакомы, – сколько в качестве работ Азадовского-старшего, чем Илья Самойлович особенно дорожил. Он вообще стремился сделать «Литературное наследство» эталоном советской науки о литературе.

Так случилось и с Константином Марковичем, который еще в начале 1970-х годов оказался в числе молодых ученых, удостоившихся приглашения к сотрудничеству в «Литературном наследстве»: его большая работа «Достоевский в Германии (1846–1921)», написанная в соавторстве с В.В. Дудкиным, вошла в том, посвященный Достоевскому (1973), а в томе «Валерий Брюсов» (1976) была напечатана новаторская для того времени статья «Брюсов и “Весы”», написанная Азадовским вместе с его университетским профессором и старшим товарищем Д.Е. Максимовым.

И.С. Зильберштейн не упустил возможности привлечь младшего Азадовского и к подготовке задуманных им книг 92-го тома «Литературного наследства», посвященных Александру Блоку; они предполагались к изданию по случаю 100-летия со дня рождения поэта. Кроме титульных редакторов тома – И.С. Зильберштейна и Л.М. Розенблюм – серьезное участие в подготовке этого тома приняла З.Г. Минц, супруга Ю.М. Лотмана. К работе были привлечены также молодые филологи – С.С. Гречишкин, Н.В. Котрелев, А.В. Лавров, А.Е. Парнис, Р.Д. Тименчик… Все они со временем станут классиками отечественной науки о литературе.

Планировалось издать несколько книг. Сперва наметили две, но издание разрасталось, материал решили вместить в три книги, но и этого оказалось недостаточно (в результате между 1980 и 1987 годами вышло пять книг). Константину Азадовскому пришлось взяться за несколько работ. Во-первых, он оказался незаменим при расшифровке дневника Ф.Ф. Фидлера (1859–1917), озаглавленного «Из мира литераторов» – замечательного и тогда еще совсем неизвестного источника по истории русской литературы конца XIX – начала ХХ века. То обстоятельство, что Фидлер был немцем и вел дневник на своем родном языке (и готикой), требовало от публикатора свободного владения этим языком вкупе с палеографическими способностями, а также знания эпохи и литературы рубежа веков. Другого такого специалиста сыскать в ту пору даже в Ленинграде было непросто. А получить для юбилейного тома подборку о Блоке из этого источника казалось Илье Самойловичу принципиально важным.

Более значительной работой, которая также была доверена Азадовскому, стала подготовка публикации писем Николая Клюева к Блоку (к тому времени у Азадовского уже было напечатано несколько статей о жизни и творчестве Клюева). Редакция «Литературного наследства» выделяла и высоко ценила именно эту публикацию, о которой было объявлено в «Литературной газете» еще тогда, когда вторая книга 92-го тома, для которой была предназначена публикация Азадовского, находилась в типографии:

По письмам Н.А. Клюева, сохранившимся в архиве Блока, можно видеть, каким волнующим для обеих сторон был этот эпистолярный диалог, начавшийся осенью 1907 г. (некоторые из посланий крестьянского поэта Блок цитировал в статьях 1907–1908 гг.). Известно, что в период после первой русской революции Блок мучительно искал путей преодоления разрыва между народом и интеллигенцией, эти его устремления нашли, видимо, глубокое выражение в письмах к Клюеву…Чрезвычайно интересны вызванные, несомненно, письмами Блока рассуждения Клюева о народности подлинного искусства и в этом смысле – поэзии самого Блока, имеющей «общелюдское» содержание, близкое «каждому сердцу». Ценность связки уцелевших 44 писем Клюева к Блоку тем более велика, что, к сожалению, ответные письма до нас не дошли.

Том был уже набран, когда в Ленинграде разразились события, рассказанные нами в предыдущих главах. На очереди была цензура, и Зильберштейн, наизусть знавший всю «кухню» советской издательской жизни, решил заранее согласовать вопрос о публикации Азадовского. Это происходило в январе 1981 года, то есть в тот момент, когда Азадовский был уже арестован, но до суда оставалось еще более двух месяцев (другими словами, вина еще не была доказана). О создавшейся коллизии А.В. Лавров писал автору этих строк:

Я был у Зильберштейна вскоре после ареста [Азадовского], но еще до суда. Дело заключалось в сохранении публикации писем Клюева к Блоку, которая была в составе верстки второй книги Блоковского тома Литературного наследства. При мне Зильберштейн звонил идеологическому аппаратчику из ЦК Альберту Беляеву и получил у него дозволение сохранить публикацию в составе книги. Десять минут спустя, однако, Беляев перезвонил Зильберштейну и потребовал публикацию изъять (безусловно после консультации с карательными инстанциями).

21 января 1981 года вторая книга 92-го тома была подписана в печать в значительно «похудевшем» виде. А когда том вышел в свет, то в парижской «Русской мысли» была напечатана статья С. Дедюлина «“Литературное наследство” и дело К. Азадовского», в которой говорилось о политической подоплеке гонений на ученого. Автор задавался вопросом:

Что же заставило редакторов «Литературного наследства», одного из солиднейших гуманитарных изданий (абсолютно «независимого», разумеется, как все у нас на родине, от каких бы то ни было посторонних инстанций), пойти на предательство своего собрата и тем самым – своей любимой науки: пустить под нож готовые публикации?

Впрочем, этот вопрос был скорее риторическим. Сущность карательного меча была давно и хорошо известна.

По тому же поводу – о сохранении статей Азадовского – к Зильберштейну обращалась и Нина Катерли. Позднее она вспоминала:

Принял он меня любезно, внимательно выслушал, но вот речь зашла о необходимости вмешаться, заступиться… И тут Илья Самойлович переменился в лице. Руки у него задрожали, и он, понизив голос, сказал, что помочь, к несчастью, нельзя, потому что дело совершенно не в наркотиках, и ему из очень хорошо информированных источников точно известно, что здесь – политика, все очень-очень серьезно, вмешиваться бесполезно…

Однако сюжет разрастался. Как раз в процессе работы над 91-м томом «Литературного наследства» – «Русско-английские литературные связи» (сдан набор 18 июля 1980 года, вышел в свет только в 1982 году), подготовленного академиком М.П. Алексеевым, и двумя первыми книгами блоковского 92-го тома в издательстве «Наука» начался затяжной конфликт: директор Г.Д. Комков решил, что, во-первых, гонорары, выплачиваемые авторам, слишком велики, а во-вторых, объем комментариев к текстам не должен составлять более 15 % объема издания; кроме того, директора раздражали многочисленные корректуры, хотя в данном случае их оказалось так много не по вине авторов, а из-за небрежного набора в подчиненной издательству типографии.

Чтобы реализовать свои преобразования, директору нужно было найти способ преодолеть волну возмущения академических сотрудников – от редакторов до академиков. По этой причине одновременно с подачей в марте 1981 года документов в Отдел науки ЦК КПСС, вызвавших впоследствии бурю писем, в том числе и от «Литературного наследства», Г.Д. Комков подал вице-президенту Академии наук, председателю редакционно-издательского совета АН СССР (и многолетнему члену ЦК КПСС) П.Н. Федосееву другую бумагу.

Учитывая тот факт, что Г.Д. Комков был крупным специалистом по истории КПСС – кандидат исторических наук, защитивший в 1954 году диссертацию на тему «Идеологическая работа КПСС среди тружеников тыла», автор монографии «На идеологическом фронте Великой Отечественной», в которой «на высоком идейно-теоретическом уровне раскрываются недостаточно освещенные в советской историографии вопросы идеологической работы Коммунистической партии в советском тылу», – тон его циркуляра был соответствующий. А поскольку руководитель всей гуманитарной части Академии наук и непосредственный начальник Комкова академик П.Н. Федосеев также был крупнейшим авторитетом по части идеологической работы, то зерно упало на благодатную почву. Эта записка с резолюцией Федосеева «Прошу рассмотреть и уточнить профиль издания» была передана 2 апреля 1981 года академику-секретарю Отделения литературы и языка Академии М.Б. Храпченко (документ сохраняется в редакционном архиве):

Серия «Литературное наследство» как уникальное издание снабженных соответствующим научным аппаратом новооткрытых документов по истории русской литературы и общественной мысли пользуется высоким авторитетом у нас в стране и за рубежом.

Поскольку ценность этого издания, его престиж определяются прежде всего публикацией неизвестных материалов и комментариев к ним, издательство «Наука» не может не отметить, что за последнее время указанные отправные условия недостаточно тщательно выполняются редколлегией «Литературного наследства»: удельный вес не издававшихся документальных материалов из эпистолярного и художественного наследия видных писателей заметно уменьшается, зато возрастает объем интерпретаций, в особенности монографических статей. Так, в 92-м томе, посвященном А.А. Блоку, наследие поэта составило всего 25 % общего объема, а том 91-й целиком представляет собой монографию академика М.П. Алексеева о русско-английских литературных связях. Отмеченная тенденция представляется нежелательной. Одна из причин та, что до сих пор на определен статус издания, соотношение в нем статей, комментариев и новооткрытых документов.

Кроме того, участились факты некачественной подготовки рукописей при сдаче в издательство. Так, автор упомянутого 91-го тома обнаружил на стадии верстки настолько много допущенных им неточностей, что по его исправлениям в корректуре приходится рассыпать более 10 а.л., а в остальных 70 а.л. правка в десятки раз превышает допустимую норму. Имеют место случаи недостаточной требовательности при подборе авторов различных статей и комментариев издания. Так, один из авторов 92-го тома (Азадовский) привлечен к уголовной ответственности за антигосударственную деятельность, что повлекло за собой значительные выдирки в книге.

В связи с этим просим Вас дать указание Институту мировой литературы им. Горького и редколлегии «Литературного наследства» разработать и утвердить оптимальный статус «Литературного наследства» в качестве ориентира для редколлегии, авторов и издательских работников с целью поддержания и в дальнейшем – с учетом возросших требований – высокого уровня этого важного научного издания.

Несмотря на командный тон, тот же Г.Д. Комков, отчитываясь в 1982 году перед Президиумом Академии, предъявил в числе несомненных достижений и первые две книги блоковского «Литературного наследства», хотя и допустил толику самокритики, заметив в своем докладе, что «издательское “сито” должно более тщательно, чем прежде, очищать планы от всякого рода шлаков».

Таким «шлаком» и оказалась публикация Азадовского, занимавшая в наборе приблизительно сто страниц; благодаря ее изъятию вторая книга блоковского тома выглядит заметно тоньше, чем остальные книги этого монументального издания, что наглядно показывают все пять томов, поставленные на полку.

В третьей книге должна была появиться публикация Азадовского «Из дневника Ф.Ф. Фидлера» – о ней мы упоминали выше. Том с этой относительно небольшой работой был сдан в набор 29 сентября 1981 года – Азадовский к тому времени как раз добрался до колымской зоны. Но когда в начале 1982 года том увидел свет, то и статья, как ни удивительно, тоже вышла! Однако было указано, что публикация подготовлена неким «К.М. Константиновым».

Почему эта публикация все-таки появилась? Работа о взаимоотношениях Ф. Фидлера и А. Блока более чем в десять раз уступала по объему публикации писем Н.А. Клюева, и, видимо, редакция на свой страх и риск решила ее сохранить. А чтобы отвести от себя упреки и подозрения, напечатала под псевдонимом. Конечно, для большинства читателей «Литературного наследства» этот псевдоним был насквозь прозрачным, но это уже была русская рулетка: напишет ли кто-нибудь донос, что редакция пропустила в печать статью отбывающего срок по уголовной статье, или не напишет. На этот раз редакция выиграла – никто никуда не написал.

Здесь нужно воздать должное инициатору и главному вдохновителю «Литературного наследства» – Илье Самойловичу Зильберштейну. В тех случаях, когда он имел возможность, он помогал гонимым авторам, поскольку главным мерилом у него была не политическая безупречность, а качество научной работы автора. Он поддерживал многих – от С.Н. Дурылина до Ю.Г. Оксмана, а его заместитель по редколлегии С.А. Макашин был и вовсе вызволен Зильберштейном из заключения. Поддерживал он и Азадовских. Сам Илья Самойлович писал Константину об этом в 1970-х годах:

Ваш отец, выдающийся ученый, был в 1952 году освобожден [директором Н.Ф.] Бельчиковым от работы в Пушкинском Доме, в силу тогдашних обстоятельств, и был лишен возможности печататься.

Готовя в те годы декабристские тома «Литературного наследства», я обратился к президенту Академии наук СССР С.И. Вавилову, с которым был близко знаком и который неоднократно приходил нам на помощь в трудных обстоятельствах, с просьбой разрешить привлечь М.К. Азадовского к участию в наших декабристских томах. Конечно, Сергей Иванович разрешил. И Марк Константинович тогда сделал для этих томов 6 работ…

Действительно, в 59-м томе «Литературного наследства» (1954) благодаря смелости И.С. Зильберштейна были помещены четыре (!) работы Азадовского-старшего, две из которых вышли под псевдонимом «М.К. Константинов». А напечатанный там обзор «Затерянные и утраченные произведения декабристов» до сих пор является одной из основополагающих работ в истории движения декабристов.

И вот теперь, спустя почти тридцать лет, Илья Самойлович тем же самым образом помогал его сыну, оставив – видимо, просто доверившись судьбе – и тот же самый псевдоним.

Публикации в «Литературном наследстве» оказались важной составной частью той драматической и напряженной коллизии, что разворачивалась вокруг уголовного дела с 5 граммами анаши. Понимая всю значимость этих публикаций для судьбы ее сына, Лидия Владимировна Азадовская, давно и близко знакомая с Зильберштейном, обратилась к нему 12 ноября 1981 года со следующим письмом:

Дорогой Илья Самойлович!

Я решила обратиться непосредственно к Вам, так как вот уже несколько месяцев живу ожиданиями того, как решится судьба Костиных работ, подготовленных для «Литературного наследства». Мне передавали, что Вы еще в ту пору, когда участь моего сына не была решена и вокруг нагнетались угрожающие и противоречивые слухи, решительно и энергично стремились спасти его работы, поместить их хотя бы под псевдонимом. Понятно, что тогда, зимой и весной, когда Костино положение еще не определилось, эти попытки должны были вызвать настороженное отношение и сопротивление. Я глубоко благодарна Вам за эти хлопоты. Сознание того, что Вы не сложили руки и стремились добиться справедливого решения, поддерживало меня в моем нелегком положении.

Сейчас Костина участь более или менее, как Вы знаете, прояснилась. Самое позднее через год он должен выйти на свободу, без дальнейшего ущемления прав. Говорят и об амнистии, ожидаемой в ближайшие месяцы, которая может на него распространиться. Наконец, самые большие упования сейчас возлагаются на пересмотр дела в Москве, этим энергично занят Костин адвокат Е.С. Шальман. В последнее время пришлось убедиться, что и литературное имя Кости не подверглось полной дискриминации. Мне показывали недавно вышедшую библиографию Брюсова, где перечислены Костины работы за подлинной подписью. Английская пьеса Ш. Дилени «Вкус меда» в его переводе по сей день регулярно идет в Ленинградском Малом драматическом театре, и фамилия Кости печатается на всех афишах, развешанных по городу. Вышла «Лермонтовская энциклопедия» с его статьями (подписаны инициалами). Я еще не видела экземпляра книги, но знаю, что вышли вторым изданием сочинения Вольфганга Кеппена – роман «Голуби в траве», входящий в эту книгу, переведен Костей. Очень хочу надеяться, что и его работы, сделанные для блоковского издания, и прежде всего работа о Блоке и Клюеве, не пропадут, что Вы, в свете изменившихся и прояснившихся обстоятельств, сумеете добиться в издательстве их опубликования. Ваше имя, Ваше влияние, Ваш авторитет здесь так много значат! Кроме восстановления справедливости и важности помещения значимых в историко-литературном отношении материалов, не последнюю роль в положительном решении этого вопроса для меня сыграла бы и денежная поддержка – ведь я осталась с минимумом средств к существованию. Очень прошу Вас, дорогой Илья Самойлович, продолжить начатое Вами благородное дело, возобновить Ваши хлопоты, и внутренне глубоко верю в их благоприятный исход.

Л. Азадовская

К счастью, изъятые в 1981 году из второй книги письма Клюева к Блоку смогли все же выйти в свет, хотя часто такие цензурные изъятия оказываются фатальными для научных работ и их авторов: наука не стоит на месте, материал публикуется другими, устаревает, становится неактуальным… Все же эти сто страниц Константина Азадовского не погибли; они вошли в 4-ю книгу того же блоковского тома, вышедшую в свет в 1987 году (работа переиздана в 1993 году отдельной книгой).

Конечно, основная причина состоявшейся в 1987 году публикации – изменение общей ситуации в стране (хотя и в 1987 году продолжались приговоры по антисоветским статьям). Но формально, по советскому законодательству, к тому моменту, когда том вышел в свет, с Азадовского по истечении трех лет (считая с даты освобождения из мест лишения свободы) была снята (погашена) судимость. То есть он «как бы» и не должен был рассматриваться как уголовный преступник. Конечно, для власти этого «как бы» никогда не существовало – ведь судимость является несмываемым пятном, – но для научной редакции этого было достаточно, чтобы издать в свет долгожданную работу, тем более в 1987 году.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации