Текст книги "Идеология и филология. Т. 3. Дело Константина Азадовского. Документальное исследование"

Суд над Светланой

Чем был примечателен этот суд, состоявшийся 19 февраля 1981 года?

Это был типичный уголовный процесс над человеком, раздавленным советской правоохранительной машиной и тюремной реальностью. То есть первое время Светлана отвергала все обвинения; будучи человеком не робкого десятка, она находила в себе силы для какой-никакой, но борьбы. Но сопротивляться Системе молодая женщина, оказавшаяся в страшной, запутанной ситуации, не умела и не могла.

Как и в случае с Азадовским, доказательства вины Светланы решили усилить. Это удалось сделать благодаря обыску в ее комнатах 20 декабря 1980 года, в ходе которого к изъятым бумагам и книгам добавилось следующее: «В кармане принадлежавшей ей куртки были обнаружены крошки вещества буро-коричневого цвета, впоследствии отнесенного экспертизой к наркотическому веществу», вес крошек составил 0,06 гр. Этим обвинение стремилось доказать, что 4 грамма, изъятые при задержании, не случайность.

Поскольку из Дворца культуры имени Кирова, где Светлана работала машинисткой, следствие получило в целом положительную характеристику, то следователь Каменко позаботился и об отрицательной, получив ее 27 января 1981 года от техника жилконторы:

Характеристика

дана на гр. Лепилину Светлану Ивановну, 1946 г. рождения, русскую, прописанную постоянно по адресу: ул. Желябова, д. 13, кв. 60.

Проживает одна в трех комнатах в 4-х комнатной квартире. Поступали жалобы к участковому инспектору на поведение Лепилиной в быту. Длительное время не работала. Приводила в квартиру посторонних лиц, устраивала оргии до утра. Беспокоила соседей по дому. В товарищеском суде не разбиралась.

В начале февраля Светлане предъявили обвинительное заключение, а также дали уголовное дело для ознакомления. Следователь Каменко пошел даже дальше, чем можно было подумать: он разделил изъятый наркотик и обнаруженные «крупицы», представив их в деле как два эпизода. Другими словами, Светлане инкриминировалась уже не статья 224-3 («незаконное приобретение и хранение наркотических веществ без цели сбыта»), а статья 224-4 («те же действия, совершенные повторно»). И, значит, вместо максимальных трех лет лишения свободы в колонии ей теперь грозило до пяти лет.

То обстоятельство, что это не рядовой уголовный процесс, как то пыталось представить следствие, можно было понять опять же по адвокату, который согласился защищать Светлану и которому коллегия адвокатов дело согласилась доверить. Это был опять же найденный друзьями известный в городе адвокат Илья Михайлович Брейман (1929–1983).

Это был также адвокат с «допуском», а также с серьезной генеалогией политической адвокатуры: он, как и Хейфец, в 1971 году участвовал в деле сионистов – был защитником Г.И. Бутмана, одного из обвиняемых на так называемом втором ленинградском процессе («самолетное дело»), что стоило последнему приговора в 10 лет ИТК строгого режима. После 9 лет лагерей он, вместе с остальными участниками «самолетного дела», в апреле 1979 года получает «разрешение на выезд по соображениям оздоровления оперативной обстановки в стране в связи с подготовкой к Олимпийским играм в Москве». Позиция Бреймана при защите Гутмана на процессе подробно изучалась историком судебных процессов над сионистами И. Слосманом, который отмечал: «Подсудимый, несмотря на отсутствие на месте преступления, сотрудничество со следствием и правдивые показания, был на грани расстрела, и адвокат был не особенно против!»

Кроме того, адвокат Брейман участвовал в деле по обвинению членов ассоциации эстонских немцев, которые 11 февраля 1974 года вышли на демонстрацию перед зданием ЦК КПСС в Москве с требованием разрешить им выезд из СССР на родину. Это событие тогда получило значительный резонанс не только потому, что в Эстонии 17 февраля на улицы вышли триста демонстрантов, но еще и потому, что одна из участниц московских событий приковала себя и двоих сыновей к светофору (в те годы это печально известное здание не имело того внушительного «Великого китайского забора», какой был возведен вокруг него в 2011 году). Процесс над ними проходил в Эстонии и был относительно демократичен. Вот что вспоминает Вальдемар Шульц – один из подсудимых, который и получил от государства защитника Бреймана:

Суд над нами состоялся уже не в Таллине, а в Кехра, маленьком эстонском городке под Таллином. Говорят, каждую машину, въезжавшую в город, проверяли, чтобы не допустить на собрание немцев. Наших активистов, которым позволили присутствовать на суде, при входе в здание суда всячески обзывали и оплевывали. Моей дочери с трудом удалось добиться права присутствовать на заседании суда. От защиты на суде я отказался, так как знал, что приговор привезут из Москвы, но перед судом появился назначенный мне защитник Брейман, еврей по национальности. Он пошел на обман, убеждая меня и Бергманна, что его выбрали наши люди по совету Андрея Дмитриевича Сахарова и что он добьется условного наказания… Суд над нами закончился так, как мы с Бергманном и предполагали. Сроки назначили в Москве, и КГБ полностью контролировало процесс. 7 августа 1974 года по приговору суда Петр Бергманн был приговорен к трем годам тюремного заключения, я и Герхард Фаст – к двум.

Если постараться не обращать внимания на столь серьезное участие Бреймана в политических уголовных процессах 1970-х годов, то следует остановиться на его адвокатской тактике, которая, как правило, сводилась к тому, чтобы убедить своего подзащитного в необходимости признательных показаний. Как свидетельствует советская судебная практика, этот метод имел свои преимущества, особенно если обвиняемый к моменту суда уже находился в СИЗО. Поскольку заключение под стражу было уже само по себе лишним свидетельством его вины («невинного человека в тюрьму не посадят!»), то при таком состоянии дел, естественно, суд мягче относился к тем, кто готов был «сознаться», нежели к тем, кто упорствовал и не сознавался «в содеянном».

В случае со Светланой это было непросто – она никакой вины за собой не признавала; настаивала на том, что испанец Хасан, место жительства и учебы которого она сообщила следствию, вручил ей подарки и пакет с лекарством для передачи; при задержании она испугалась, и пакет у нее вывалился наружу вместе с остальными выпавшими вещами; наркотики никогда и нигде не употребляла и готова пройти все необходимые медицинские экспертизы.

Небогатые доказательства, собранные следствием, сводились, собственно, к двум фактам: сам наркотик и «крупицы» из карманов куртки. Но пакетик не исследовался на наличие отпечатков пальцев (что было уже поздно делать, да и не входило в планы милиции), а изъятие содержимого карманов куртки, как и обыск в комнатах Светланы 20 декабря, были произведены с нарушениями УПК, в отсутствии самой Светланы и даже без представителя жилконторы. То, что у нее при обыске были изъяты книги, не имело в ее уголовном деле никаких процессуальных следов – ни экспертиз, ни дополнительных постановлений следователя на этот счет.

Кроме того, в обыске, как выяснилось, принимала участие соседка Светланы, мать осужденного Ткачева. Она не только давала показания по делу и участвовала в следственных действиях в качестве понятой, но и с разрешения милиции изымала «свои» вещи – это впоследствии станет предметом особого разбирательства.

Столь ревностное усердие соседки, которая долгие годы надеялась женить своего сына на Светлане и, в общем-то, хорошо к ней относилась, имело свою вескую причину. Дело в том, что, по существующему законодательству, действовало положение статьи 306-5 Гражданского кодекса РСФСР, которая гласила:

В случае осуждения к лишению свободы, ссылке или высылке на срок выше шести месяцев, если в жилом помещении не остались проживать члены семьи осужденного, договор найма жилого помещения считается расторгнутым с момента приведения приговора в исполнение.

Иными словами, если Светлана получит приговор со сроком более шести месяцев, она останется на улице. И именно это вдохновляло Ткачеву в сложившейся ситуации. Соседка понимала, что, имея основания для улучшения жилплощади, поскольку они с сыном жили в одной комнате, после суда над Светланой – в случае, если приговор окажется более строгим, чем 6 месяцев, – сможет претендовать на освободившиеся комнаты.

Однокамерницы в Крестах быстро просветили Светлану относительно грозящей ей перспективы остаться без жилья и потерять ленинградскую прописку. Да она и сама ясно представляла себе: поскольку ее брак с Азадовским не зарегистрирован, то и вернуться ей будет некуда.

Тем не менее Светлана и далее придерживалась бы своей линии, если бы дело не взял в свои руки опытный Брейман. Действовал он вполне в том стиле, который был описан В. Буковским:

Адвокат – помощник только по уголовным делам. В политических делах, как правило, адвокат – помощник КГБ, ими же и назначенный, или, официально говоря, «допущенный». И если следствию, наседкам, свидетелям и юридической безграмотности объединенными усилиями не удалось довести гражданина Н. до раскаяния – за дело принимается адвокат. Он не только откроет кодекс, но и на случаях из своей практики покажет, что чистосердечное раскаяние есть смягчающее обстоятельство.

Так и произошло. Во-первых, Брейман начисто отмел все порывы Светланы взять на себя ответственность за наркотик, инкриминируемый Азадовскому. Хорошо понимая, что и кто стоит за этим делом, Брейман с раздражением отзывался о Константине Марковиче, «втянувшем» его подопечную в такую некрасивую историю. Во-вторых, он доходчиво объяснил Светлане, что полное отрицание вины при собранных следствием доказательствах «к хорошему не приведет». То есть суд не только не поверит Светлане, но и, возможно, будет настаивать даже не на 4-й части 224-й статьи (неоднократное хранение), а на первой (с целью сбыта или сбыт), которая предусматривает до 10 лет лишения свободы и считается тяжким преступлением со всеми вытекающими отсюда не менее тяжкими последствиями.

Если же Светлана поведет себя «правильно», то есть признает факт приобретения наркотика для собственного употребления, то и адвокату будет легче избавить ее от эпизода с найденными «крупицами», поскольку это доказательство добыто следствием с серьезным нарушением УПК. Таким образом, обвинение Светлане будет переквалифицировано на часть 3 статьи, которая предусматривает в максимальном своем виде до трех лет лишения свободы. А с учетом признания вины и того, что эта судимость – первая, она получит если не условный, то минимальный срок и тогда сможет через несколько месяцев подать на условно-досрочное освобождение; а в лучшем случае – и вообще предусмотренные той же частью «исправительные работы сроком до одного года».

И наконец, желая противопоставить показаниям соседки Ткачевой и характеристике из жилконторы хоть какой-то позитив, Брейман пригласил в качестве свидетеля защиты приятельницу Светланы – Майю Цакадзе, вокалистку модного в то время ансамбля «Поющие гитары».

После почти двух месяцев в Крестах Светлана понимала разницу между параграфами своей статьи и уж точно – между сроками заключения. И, не видя лучшего выхода, она пошла на сделку. Если на предварительном следствии она отказывалась от признательных показаний, то на суде полностью признала вину по части 3 статьи 224 УК, тем самым оговорив себя. Выступая в 1988 году на пересмотре дела Азадовского, Светлана скажет:

Когда на закрытие дела пришел адвокат Брейман, я естественно ухватилась за него, как утопающий хватается за соломинку. Я очень в него поверила, а он, готовя меня к суду, сказал: «Делать нечего, ты должна признать свою вину. Азадовскому все равно ничем не поможешь, дело его ведет КГБ, и песенка его спета». Брейман сказал мне, что если я признаю свою вину, то, может быть, получу полгода и сохраню квартиру, поэтому на суде я признала свою вину. Мои показания на суде были самооговором, впрочем, в том состоянии, в котором я тогда находилась, я могла признать что угодно и подписать что угодно. В тот момент у меня наступило полное безразличие к происходящему.

Нельзя таким образом не признать: Брейман был по-своему прав. Во всяком случае, Светлана избежала максимального срока. Грамотно составленные адвокатом ходатайства, на фоне вопиющих нарушений процессуальных норм помогли переквалифицировать обвинение и даже закончились частным определением суда в адрес следствия. Впоследствии Светлана всегда говорила о Бреймане как о человеке, который ей сочувствовал и знал, что она невиновна, однако был не в силах изменить ход событий.

Судебное заседание проходило под председательством народного судьи В.В. Лохова (в 1982 году он станет членом Ленгорсуда); прокурором выступал В.А. Позен. Приведем текст приговора, вынесенного 19 февраля 1981 года именем РСФСР Куйбышевским районным народным судом города Ленинграда:

Суд рассмотрел дело по обвинению Лепилиной Светланы Ивановны, 16.02.46 г. рождения, уроженки г. Брянска, русской, б/п, с образ. средним, вдовой, детей не имеющей, работавшей машинисткой Дворца культуры им. С.М. Кирова в Ленинграде, проживающей в Ленинграде, ул. Желябова 13 кв. 60, ранее к уголовной ответственности не привлекавшейся, под стражей содержащейся с 18.12.80 г. в совершении преступления, предусмотренного ст. 224 ч. 4 УК РСФСР, и

УСТАНОВИЛ:

вину Лепилиной в незаконном приобретении и хранении наркотического вещества без цели сбыта: 18.12.80 г. около 18 часов в помещении кафе, расположенного в доме 2/5 по ул. Восстания в Ленинграде Лепилина незаконно приобрела у неустановленного лица для личного употребления 4 грамма наркотического вещества – анаши и указанное количество наркотического вещества хранила при себе с той же целью до момента ее задержания – 18 часов 20 минут 18 декабря 1980 года. Незаконно приобретенное и хранившееся у нее наркотическое вещество было изъято в момент задержания во дворе дома 10 по ул. Восстания в Ленинграде.

Лепилина вину свою признала полностью, вышеизложенное подтвердила, пояснила, что 18.12.80 г. около 18 часов получила от малознакомого иностранного гражданина для личного употребления пакет с наркотическим веществом, после чего, в 18 час. 20 минут во дворе дома 10 по ул. Восстания в Ленинграде была задержана. В момент задержания пакет с наркотическим веществом выбросила.

Кроме личного признания вина Лепилиной установлена: показаниями свидетелей Петрова О.А. и Михайловой Л.В. о том, что 18.12.80 г. около 18 часов 20 минут во дворе дома 10 по ул. Восстания в Ленинграде они принимали участие в задержании Лепилиной. В момент задержания Лепилина выбросила из сумочки пакет, который ими был подобран и при осмотре его содержимого в нем было обнаружено вещество, похожее на наркотик. Лепилина заявила, что хранившееся у нее наркотическое вещество было получено ею от иностранного гражданина по имени Хасан; материалами дела: протоколом задержания Лепилиной и изъятия у нее наркотического вещества; справкой эксперта и заключением судебно-химической экспертизы о том, что изъятое у Лепилиной при задержании вещество является кустарно-изготовленным наркотическим (веществом) – средством – гашишем, его вес 4 грамма.

Оценив собранные доказательства, суд считает виновность Лепилиной установленной, а ее действия квалифицирует по ст. 224 ч. 3 УК РСФСР, как НЕЗАКОННОЕ ПРИОБРЕТЕНИЕ И ХРАНЕНИЕ НАРКОТИЧЕСКОГО ВЕЩЕСТВА БЕЗ ЦЕЛИ СБЫТА.

Суд исключил из обвинения незаконное приобретение и хранение 0.06 гр. наркотического вещества и переквалифицировал действия Лепилиной с ч. 4 ст. 224 УК РСФСР на ч. 3 той же статьи, поскольку: следствием не представлено, а судом не добыто доказательств виновности Лепилиной по данному эпизоду, сама же Лепилина заявила, что о происхождении 0.06 гр. наркотического вещества, обнаруженных в кармане ее куртки она определенно пояснить ничего не может, может высказывать только предположения; нахождение в кармане куртки Лепилиной 0.06 гр. наркотического вещества может свидетельствовать только о том, что в данном кармане куртки прежде находилось наркотическое вещество в большем количестве и пригодное для употребления, поскольку количество обнаруженного вещества мало, форма его хранения исключает возможность его использования; кроме того, суд учитывает, что протокол обыска по месту жительства не может иметь доказательного значения по делу, поскольку данный документ не соответствует требованиям закона и выполнен с нарушением требований УПК РСФСР к данному документу.

При назначении наказания Лепилиной суд учитывает характер и степень общественной опасности совершенного ею преступления, а также данные о ее личности. Учитывая повышенную степень общественной опасности совершенного Лепилиной преступления, отрицательную характеристику с места жительства, компрометирующие ее данные, содержащиеся в характеристике с места работы Лепилиной, суд считает необходимым назначить ей наказание только в виде лишения свободы, однако не на максимальный срок, поскольку суд считает возможным учесть то, что к уголовной ответственности Лепилина привлекается впервые, вину свою в содеянном признала, по месту работы в большей части характеризуется положительно.

С учетом характера содеянного и данных о личности Лепилиной в совокупности суд не считает возможным применить к ней ст. 24–2 УК РСФСР. Руководствуясь ст. ст. 300–303 УПК РСФСР, суд

ПРИГОВОРИЛ:

Лепилину Светлану Ивановну признать виновной по ст. 224 ч. 3 УК РСФСР и назначить ей наказание по данной статье в виде лишения свободы сроком на ОДИН год ШЕСТЬ месяцев с отбыванием наказания в исправительно-трудовой колонии Общего режима. Срок наказания Лепилиной исчислять с 18 декабря 1980 года. Мерой пресечения Лепилиной оставить содержание под стражей.

Этот приговор, вынесенный в суде первой инстанции, следовало рассматривать как окончательный. Перспективы отмены или смягчения приговора во второй (кассационной) инстанции не было. Статистика ленинградской судебной практики предлагает нам следующие данные: начиная с 1980 года в Ленинграде наблюдалось серьезное увеличение масштабов преступности; только в 1980 году было зарегистрировано 28 920 уголовных преступлений, а судимость в городе в том же году возросла на 11,9 %. В условиях такого всплеска преступности особое внимание уделялось судам – оправдательных приговоров стало заметно меньше. При этом возросла и «стабильность приговоров», то есть процент неизменности приговоров по кассации. Удивительны цифры этих процентов: в 1-м квартале 1981 года по всем поступившим в Ленгорсуд кассационным жалобам на уголовные приговоры этот показатель составил 97 %, а отменен приговор был только в отношении 19 человек (1,1 % осужденных, подавших кассационную жалобу), изменен – в отношении 32 (1,9 %). Естественно, что при всей предрешенности обвинительного приговора Куйбышевского райнарсуда в отношении Светланы адвокат ей сразу сказал, чтобы она на кассацию не рассчитывала. В этом он был опять-таки прав: Светлана не могла даже надеяться, что попадет в тот самый 1 %, чей приговор может быть отменен коллегией Ленгорсуда.

Одновременно с приговором судья вынес частное определение – он не оставил без внимания многочисленные вольности при обыске в комнатах Светланы и выемке «крупиц мусора» из карманов ее куртки, что свидетельствовало «о грубых нарушениях, допущенных при производстве предварительного следствия, о ненадлежащей профессиональной подготовленности работников УУР ГУВД ЛО». Следственное управление должно было в месячный срок отчитаться о принятых мерах.

Приведенный выше приговор суда не вполне отражает то, что на самом деле происходило в зале заседания. Вопреки ожидаемому, версия следствия, изложенная инспектором уголовного розыска Владимиром Яковлевичем Матняком 1957 г.р., задерживавшим Светлану, отличалась от показаний понятых. В своем первом рапорте Матняк написал, что 18 декабря 1980 года, подходя к дому 10 по улице Восстания, «я увидел женщину, которая быстро шла по улице, оглядывалась, нервничала, и это показалось мне подозрительным». Прокурор Позен, который довольно активно вел процесс и настаивал на вине Светланы, вероятно, не совсем хорошо подготовился и не прочитал всех материалов. Интерес представляют зачитанные показания дружинников О.А. Петрова (л. 5–6) и Л.В. Михайловой (л. 7–8), которые были даны ими в день задержания Светланы:

Свидетель Петров: 18 декабря 1980 г. в составе группы городского комсомольского оперативного отряда участвовал в рейде по местам скопления наркоманов в центральной части города Ленинграда. Около 18 час. 20 мин. инспектор 15 отдела УУР ГУВД ЛО Матняк, с которым мы проводили рейд, попросил меня и члена городского оперативного отряда Михайлову Л.В. помочь ему в задержании гражданки, которую он укажет. Во дворе дома 10 (у парадного) по ул. Восстания нами была задержана гражданка, одетая в меховой короткий полушубок, темные брюки и светлую вязаную шапочку, которая впоследствии оказалась Лепилиной С.И…

Свидетель Михайлова: 18 декабря 1980 г. в составе группы комсомольского оперативного отряда участвовала в рейде по местам скопления наркоманов в районе Московского вокзала. Примерно в 18 час. 20 мин. инспектор 15 отдела УУР ГУВД Матняк, с которым мы проводили рейд, попросил нас (я была с членом оперативного отряда гр. Петровым О.А.) оказать ему помощь при задержании одной гражданки во дворе дома 10 по ул. Восстания у парадной, в которую она собиралась войти. Мы задержали гражданку, которая была одета в белую вязаную шапочку, меховой полушубок и темные брюки, которой, как выяснилось потом, оказалась гр. Лепилина…

Тем самым версия милиционеров Матняка и Арцибушева, которые настаивали на случайности задержания, терпела фиаско. Это было очевидно как для Светланы, так и для всех присутствующих в зале суда. Судья Лохов, конечно, тоже увидел это вылезшее, как шило из мешка, несоответствие. Но поскольку он уже имел признательные показания обвиняемой, то переквалифицировал дело на часть 3-ю, как и предполагал адвокат, и вынес не слишком суровый приговор. С учетом сложившихся обстоятельств Светлана (да и все прочие) посчитала такой приговор не самым худшим результатом; это было вдвое меньше того, что ей предрекал Арцибушев в день задержания.

На суде присутствовали, кроме Майи Цакадзе, друзья Светланы и Константина. Когда Светлану уводил конвой, она обернулась к присутствующим и громко сказала: «Не верьте ничему, что здесь происходит».

В том же месяце в самиздате появился релиз судебного заседания. Несмотря на многие неточности, поскольку авторы черпали информацию со слов, произнесенных в зале суда, то есть прокурора и судьи (например, что Лепилина специально выбросила пакетик, тогда как в действительности он выпал вместе с остальными вещами, когда милиционеры схватили ее с двух сторон), он представляется нам более интересным, нежели текст приговора:

Относительно суда над Светланой Ивановной Лепилиной, гражданской женой Константина Марковича Азадовского.

Суд над С.И.Л., арестованной 18 декабря 1980 г. возле дома К.М. Азадовского, состоялся 19 февраля 1981 г. в Ленинграде. Приговор суда: 1,6 года лагерей общего режима. В качестве свидетелей на суде присутствовали двое дружинников, участвовавших в задержании подсудимой, и вызванная адвокатом подруга С.И.Л., долгое время проживавшая совместно с ней. На суде обсуждались следующие два эпизода.

1) 20 декабря 1980 (т. е. уже после задержания С.И.Л.) в ее комнате (комната находится в коммунальной квартире) был произведен обыск. В кармане куртки, принадлежавшей С.И.Л., были обнаружены при обыске следы марихуаны (анаши) – 0,06 гр. По этому поводу прокурор объявил, что доказательств приобретения анаши у него не имеется, и поэтому он сам вместо предварительного обвинения по статье 224, ч. 4, Уголовного кодекса РСФСР (неоднократное хранение наркотиков) выдвигает обвинение по статье 224, ч. 3 (однократное хранение наркотиков без цели сбыта). Адвокат указал на то, что данный эпизод вообще нельзя учитывать процессуально, ввиду грубых нарушений закона при составлении протокола обыска. К этим ошибкам относятся: 1) подписи понятых не совпадают с теми фамилиями понятых, которые значатся в протоколе обыска; свидетели-понятые отсутствуют на суде; 2) из показаний соседки С.И.Л. по квартире Петровой ясно, что она присутствовала при обыске; между тем «Петрова» – мать некоего Ткачева, находящегося в заключении за хулиганство, при котором потерпевшей была С.И.Л.; 3) сама С.И.Л. не присутствовала при обыске (в это время она находилась в камере предварительного заключения; в тюрьму она была доставлена лишь после обыска). В результате выступления адвоката данный эпизод более судом не рассматривался, а в адрес следствия было вынесено частное определение суда, в котором подчеркивалась недобросовестная работа следственных органов, протекавшая с нарушениями советского уголовного законодательства.

2) 18 декабря 1980 г. С.И.Л. получила пакет от некоего испанца, назвавшего себя Хасаном, в кафе на ул. Восстания, д. 3/5. Вскоре после получения этого пакета С.И.Л. и была задержана, причем она пыталась при задержании выбросить полученный ею пакет, в котором оказалась анаша. В обвинительном заключении сказано, что задержание было произведено на основании того, что дружинникам показалось подозрительным поведение С.И.Л. Между тем сами дружинники показали на суде, что они получили в милиции приказ задержать С.И.Л. во дворе дома, где проживает К.М.А. (при этом им было дано описание внешности С.И.Л.). Личность испанца Хасана не была установлена судом, а его дело было выделено в особое.

Возможны следующие предположения относительно обоих описанных случаев. Что касается незначительных следов марихуаны (анаши), обнаруженных в куртке, то либо анаша была подброшена милицией, либо соседкой, испытывавшей чувство мести к обвиняемой, либо упоминавшимся Хасаном, которому С.И.Л. давала носить эту куртку (они встречались во Дворце культуры им. Кирова, где С.И.Л. работала машинисткой, а Хасан был зрителем представлений самодеятельного театра). Что касается эпизода с пакетом, то С.И.Л. заявила после суда на свидании с сестрой, что Хасан дал ей этот пакет, сказав, что там – лекарство, которое нужно передать по такому-то адресу. На следствии С.И.Л. подверглась давлению со стороны следственных органов. Ей было сказано, что если она будет придерживаться той версии, которую она впоследствии изложила сестре, то ей грозит тюремное заключение сроком до 10 лет (по статье 224, ч. 1). Ей было предложено, чтобы она признала, будто она взяла этот пакет для своих собственных нужд (что она в конце концов и признала). Несколько странной при этом выглядит попытка С.И.Л. выбросить пакет при задержании, однако естественно предположить, что С.И.Л. почувствовала что-то неладное, какую-то опасность, заключенную в неизвестном ей пакете, и постаралась избавиться от этой опасности (тем более, что уже в течение полутора месяцев до этого Азадовский и она обсуждали вопрос о том, что КГБ начал проявлять повышенный интерес к личности Азадовского). Суду не удалось доказать, что С.И.Л. направлялась к Азадовскому. С.И.Л. придерживалась версии, что она вошла в проходной двор, чтобы затем выйти из него и попасть в магазин на ул. Жуковского. Между тем сам Азадовский (со слов его адвоката) продолжает решительно отрицать свою «вину». Возможно, что суд над ним состоится в течение двух первых недель марта 1981 г.

Суд над С.И.Л. проходил с грубыми нарушениями процессуального кодекса. Так, прокурор утверждал, что наркотики не случайно оказались у Лепилиной, «доказывая» это ссылкой на поставленный им же самим под сомнение эпизод с курткой (в обвинительном заключении значится: «коричневая куртка бежевого цвета»), а также ссылкой на дружбу С.И.Л. с Хасаном (который вообще остался неопознанным) и Азадовским (суда над которым еще не было!). Для С.И.Л. остается возможность подать кассацию в Городской суд. Всякая гласность относительно произошедшего с ней, безусловно, может оказать воздействие на решение Городского суда.

Надежда на гласность была, разумеется, иллюзорной. Как мы указали выше, вероятность изменения решения в кассационной инстанции была равна 1 %. И действительно, 6 марта 1981 года Коллегия по уголовным делам Ленинградского городского суда оставила приговор без изменения. А Светлана Ивановна Лепилина была этапирована в исправительную колонию УС 20/2 общего режима в поселок Ульяновка Тосненского района Ленинградской области.