Текст книги "Жизнь М. Н. Муравьева (1796–1866). Факты, гипотезы, мифы"

В момент рождения общества конкретные цели его работы и средства их достижения были очень расплывчаты. «Цель общества была ввести в государстве конституционное правление. Средства еще были не определены», – сообщает в своих показаниях Сергей Муравьев-Апостол[147]147
  Дело С. Муравьева-Апостола // ВД 4. С. 256.


[Закрыть]. Иван Якушкин информирует следствие, что при создании общества в 1816 году для достижения его главной цели – блага России предполагалось употребить средства, «которые общество признает удобными… но пока отстранение иноземцев от влияния в государстве было признано единственной посредственной целью»[148]148
  Дело И. Д. Якушкина // ВД 3. С. 49.


[Закрыть]. Открытым оставался и вопрос об организационной форме создаваемого общества и толковании понятия «тайное». Учредители общества разрешили для себя дилемму самоопределения: понимать себя как опору и помощника императора в реализации его благих намерений и противостоянии злонамеренным и корыстным людям из числа его приближенных или признать несовместимость блага России с сохранением императорской власти и тогда встать на путь серьезной конспирации и заговора, готового на насилие для реализации высшей цели.

Все эти вопросы предстояло выяснить в ходе обсуждения целей, принципов и организационных форм создаваемого общества. С момента первых осторожных разговоров прошло уже несколько месяцев. Число активных участников консультаций перевалило за дюжину. Осенью 1816 года в их кругу появился Павел Пестель – двадцатитрехлетний штабс-ротмистр, выходец из давно обрусевшей немецкой семьи, лютеранин, сын сибирского генерал-губернатора, снятого с должности по ложному доносу, но впоследствии оправданного. Как и Михаил, он был ранен в Бородинской битве. За участие в кампании 1813–1814 годов награжден несколькими русскими и иностранными орденами. Все, кто знал Пестеля, отмечали его деловитость, настойчивость, целеустремленность, «удивлялись его уму[,] положительному и проницательному, дару слова и логическому порядку в изложении мысли»[149]149
  Розен А. Е. Записки декабриста. Иркутск: Вост. – Сиб. книжное изд-во, 1984. С. 177.


[Закрыть]. Его политические взгляды отличались радикализмом: время якобинской диктатуры, когда «Комитет общественной безопасности» сотнями отправлял на гильотину действительных и мнимых врагов революции, он считал периодом «блаженства» Франции и не скрывал этого[150]150
  Записки князя С. П. Трубецкого. Издание его дочерей. СПб.: [Сириус], 1906 (обл. 1907). С. 13.


[Закрыть].

Пестель энергично подключился к идейному и организационному оформлению тайного общества, и прежде всего к разработке его устава (Статута). В «Записках» С. Трубецкого авторами Статута называются П. Пестель, князь Илья Долгоруков и сам С. Трубецкой. Пестель в своих показаниях упоминает среди авторов еще одного князя – Федора Шаховского, но истинным вдохновителем и главным идеологом был он сам. Текст Статута до нас не дошел, но из показаний декабристов на следствии и их позднейших воспоминаний известно, что он был составлен по образу и подобию масонских уставных документов. В 1955 году, используя свидетельства тех, кто читал Пестелев Статут, М. В. Нечкина[151]151
  Нечкина М. В. Движение декабристов. Т. 1. С. 162–165.


[Закрыть] предприняла попытку реконструкции его содержания: главная цель – введение представительного правления и уничтожение крепостного права. Конституцию предполагалось «исторгнуть» у правительства путем открытого выступления в момент смены монархов на престоле. До тех пор – умножать число членов, не покидать государственной службы, отстранять иноземцев от влияния в государстве. Жесткая иерархия членов и безусловное подчинение нижестоящих («братьев» и «мужей») вышестоящим («болярам»). Измена обществу, разглашение его тайн, неподчинение караются смертью. При вступлении приносится соответствующая клятва.

В январе 1817 года в Петербурге состоялось собрание, на котором предполагалось утвердить устав и сформировать руководство организации[152]152
  Дело П. И. Пестеля // ВД 4. С. 100.


[Закрыть]. Было официально провозглашено создание общества Истинных и Верных сынов отечества. (В 1826 г. на следствии Пестель утверждал, что созданная в 1816–1817 годах организация называлась именно так, а названия «Союз спасения», которое употреблял в своих показаниях Никита Муравьев, он, Пестель, не слышал. Вероятно, подследственному казалось, что слово «спасение» в названии общества слишком сильно ассоциировалось с карательным органом якобинской диктатуры «Комитетом общественного спасения» и могло еще больше скомпрометировать арестованных заговорщиков.) Собрание избрало руководство тайного общества. «Председателем избран был князь Сергей Трубецкой. Надзирателями или Блюстителями князь Лопухин и Александр Муравьев. Секретарем – Никита Муравьев»[153]153
  Там же.


[Закрыть]. Однако c уставом вышла заминка. Несколько участников собрания выступили против предложенного Пестелем проекта именно из-за содержавшейся в нем проповеди насилия, страшных клятв и слепого повиновения. Заводилой атаки на Пестелев Статут был Михаил Муравьев.

Д. А. Кропотов в своей книге о М. Н. Муравьеве довольно подробно описывает борьбу, развернувшуюся вокруг устава «Союза спасения», опираясь при этом в основном на сведения, почерпнутые от младшего брата Михаила – Сергея Муравьева. Сергей Николаевич был младшим из всех детей Николая Николаевича и Александры Михайловны. Он родился в августе 1809 года за несколько дней до смерти матери. Первые годы жизни рос в доме дяди по материнской линии А. М. Мордвинова. После женитьбы Михаила подолгу жил в его семье. Сергей не сделал большой карьеры. Бо́льшую часть жизни он служил на не слишком высоких должностях по ведомствам, которыми руководил Михаил. О том, что и как происходило в описываемый период, Сергей знал по рассказам брата. С одной стороны, ценность этих свидетельств огромна. Некоторые эпизоды попали на страницы книги Кропотова как бы под диктовку самого Михаила Николаевича – со множеством деталей в описании обстоятельств, высказываний и даже ощущений участников, что придает всему повествованию живость и достоверность. С другой стороны, читая эти тексты, нужно отдавать себе отчет в том, что мы узнаем не «как это собственно было», а как это увидел и запомнил рассказчик, а еще точнее – как он счел возможным рассказать об этом своему младшему брату спустя десятилетия после самих событий. А ведь тема была деликатная. Так или иначе, речь шла о начале пути, который пятерых привел на виселицу и десятки – в Сибирь. Поэтому достоверность деталей не следует принимать за достоверность толкований событий, ставших частью истории. Следует делать скидку, во-первых, на стремление самого Михаила Николаевича не предстать в превратном свете в глазах младшего брата и, шире, потомков. Во-вторых – на воинственный «антидекабризм» Кропотова и на не менее воинственную апологетичность его книги в отношении ее главного героя.

Сделав все эти оговорки, обращаюсь теперь к описанию неудавшейся попытки Александра Муравьева официально принять младшего брата в «сочлены» «Союза спасения». Она подробно описана в книге Кропотова и хорошо известна всем, кто занимался биографией М. Н. Муравьева. Но уж больно она живописна…

Итак: однажды Александр Муравьев явился к брату «с небольшим узелком под мышкой. Молча развязав узел, он вынул из него обложенное малиновым бархатом Евангелие и крест, которые и положил на столе. После этих приготовлений, за которыми М. Н. Муравьев следил с некоторым и весьма естественным недоумением, Александр Николаевич обратился к своему брату с краткой речью об обязанностях его, как члена тайного общества, произнести клятву в безусловном повиновении высшим членам Союза Спасения… <…> Михаил наотрез отказался от этой формальности, заметив, что, до поступления в дом умалишенных, не может дать на себя подобную кабальную запись, нравственно обязывающую его покориться всем, даже самым сумасбродным требованиям распорядителей Союза»[154]154
  Жизнь графа М. Н. Муравьева… С. 201–202.


[Закрыть].

Я привел эту длинную цитату, чтобы проиллюстрировать то обилие деталей, о котором упоминал выше: узелок под мышкой у Александра, Евангелие, завернутое в малиновый бархат, чувство некоторого недоумения, испытанное Михаилом, его слова про дом умалишенных и т. д. Далее описывается, как Александр пробует уговорить Михаила, затем приносит текст Пестелева устава и Михаил по косточкам разбирает этот документ, включавший в себя как организационно-уставные, так и программные установки, вошедшие позже в «Русскую правду» Пестеля. Разбирает и начисто отвергает.

Казалось бы, все ясно. Но это – на первый взгляд. Во-первых, непонятно, когда все это происходило. Согласно показаниям Пестеля, на момент конституирования общества в январе 1817 года Михаил Муравьев и Иван Бурцов членами общества не были. Александр приглашал Михаила и его сторонников в общество, но Михаил отказался из-за несогласия с проектом устава. Похоже, именно эту сцену и описывал Кропотов в приведенном выше отрывке. Значит, дело происходило до январского собрания: в самом конце 1816-го или в начале января 1817 года.

Еще один вопрос – такой ли неожиданной, как он рассказывал позже, была для Михаила попытка Александра оформить членство брата в тайном обществе? Вряд ли. Они жили с Александром под одной крышей, и с конспирацией у молодых заговорщиков дело вообще обстояло неважно. Поэтому Александр вряд ли мог, да и вряд ли хотел скрыть от брата свою активную деятельность по привлечению членов в формируемое им общество. Еще более убедительным свидетельством того, что Михаил был подготовлен к разговору, является его мгновенная реакция на предложение брата. А ведь вопрос был не простым. Принести требуемую клятву означало вступить в опасную игру с правительством, и Михаил это, конечно, понимал. Но и отказать было не просто. Устами брата Михаила звал за собой кружок его единомышленников по критическому отношению к окружавшей действительности, кружок, состоявший из его родственников и близких друзей и включавший в себя к тому же несколько, может быть, самых блестящих молодых офицеров русской армии. А альтернатива? Прозябание на должности преподавателя математики в училище, существовавшем на отцовские деньги. Да к тому же в Москве, то есть вдали от центра кипения жизни, где только и мог открыться путь к большой карьере.

Так как же быть? Если бы Михаил не был подготовлен, наиболее логичным ответом на предложение брата была бы стандартная для таких случаев фраза: «Мне надо подумать». Но Михаил отвечает сразу. Он явно нашел возможность заранее познакомиться с Пестелевым Статутом и, конечно, увидел его многочисленные несообразности и гипертрофированный радикализм, утопический, но от этого не менее опасный для самих радикалов. Но он также взвесил те потери, которые ему пришлось бы понести в случае полного разрыва с заговорщиками. В итоге Михаил категорически отказывается от принесения требуемой клятвы, но не от участия в обществе. Он готов играть, но не по тем правилам, которые диктует чужой и самоуверенный немец, а «не иначе… как с тем, чтобы устав <…> основанный на клятвах, правилах слепого повиновения и проповедовавший насилие, употребление страшных средств кинжала, яда, был отменен»[155]155
  ВД 17. С. 27.


[Закрыть] (курсив мой. – П. Ф.). Михаила поддерживают Бурцов и братья Колошины, а чуть позднее к ним присоединяется и Иван Якушкин.

Таким образом, Михаил Муравьев, не став формально членом тайного общества, сразу выдвинулся на место лидера умеренного крыла создаваемой организации, противостоящего радикальному крылу во главе с П. Пестелем. В «Союзе спасения» едва ли насчитывалось полторы дюжины участников с оформленным или не оформленным членством. Из них четверо, сохраняя связь с союзом, открыто заявляли о несогласии с предлагаемым уставом. Еще трое – князь Долгоруков и братья Шиповы перестали посещать собрания заговорщиков. Раскол – ситуация, типичная для русской оппозиции всех времен.

Чтобы продолжить наступление на Пестеля, умеренному крылу был необходим альтернативный проект устава. Под давлением Муравьева-младшего было принято решение подготовить такой документ. В то время в России был весьма популярен опыт прусского «Союза добродетели» (по-немецки «Tugendbund»). «Тугендбунд» был создан прусскими патриотами после поражения их страны в войне с Наполеоном в 1808 году. Внешне создатели союза декларировали самые общие просветительские и гуманитарные цели, а также укрепление национального самосознания под эгидой королевской власти. В действительности же речь шла об организации пассивного, а когда представится возможность, и активного, сопротивления французскому господству. Такая возможность представилась после разгрома Великой армии Наполеона в России. В этот решительный момент деятельность союза послужила моральной и организационной опорой Фридриху-Вильгельму III для разрыва вынужденного союза с Наполеоном и перехода на сторону антифранцузской коалиции.

В январе или феврале 1817 года Михаилу Муравьеву и его единомышленникам попал в руки экземпляр устава «Союза добродетели» на немецком языке. Они просмотрели документ и нашли его подходящим в качестве образца для проекта устава создаваемого тайного общества. Логика этого решения не очевидна. Устав «Тугендбунда» писался в момент, когда Пруссия после военного поражения переживала национальное унижение, оказавшись в полной зависимости от иноземного противника, писался как завуалированная программа объединения лучших сил общества в интересах национального возрождения. Россия в 1817 году находилась на пике славы после победоносной войны и установления русского доминирования в Европе. Казалось бы, ничего общего. Но аналогия усматривалась не во внешнеполитической, а во внутриполитической сфере. Вероятно, Михаил Муравьев и его единомышленники рассуждали примерно так: «Государь хочет добра, но он окружен недобросовестными сановниками, по существу, врагами отечества. (О наличии «внутренних врагов» в России в этом смысле упоминал в частных беседах и сам царь.) Мы зовем в свои ряды честных патриотов, людей безупречной порядочности, чтобы постепенно формировать общественное мнение в поддержку добрых намерений государя и вопреки вредоносному влиянию его недобросовестных слуг».

Нам, людям XXI века, эта логика кажется слишком наивной для программы, претендующей на реализм. Она казалась наивной и 150 лет назад, когда Л. Н. Толстой завершал работу над «Войной и миром». Но вот будущему декабристу, умному и образованному Пьеру Безухову, она наивной не казалась. Вспомним, как в эпилоге романа он, приехав в 1820 году из Петербурга от «князя Федора» (Шаховского?), жалуется, что «государь ни во что не входит», всем заправляют Аракчеев, Магницкий, Голицын и tutti quanti… «Все гибнет, в судах воровство, в армии – одна палка… Что молодо, честно, то губят… Все слишком натянуто и непременно лопнет…», – говорил Пьер, «как всегда, вглядевшись в действия какого бы то ни было правительства, говорят люди с тех пор, как существует правительство», – иронично добавляет Толстой. Видно, Лев Николаевич не очень-то верит в адекватность оценок Пьера и в его простой рецепт противодействия злу: «ежели люди порочные связаны между собой и составляют силу, то людям честным надо сделать только то же самое»… Действительно, как наивно. Но как прекрасно!

Впрочем, возможна и другая интерпретация «наивности» авторов нового устава, та, которую в своих «Записках» 1855 года предлагает Иван Якушкин, – так сказать, Пьер Безухов тридцать пять лет спустя. «В самом начале [нового устава] было сказано, что цель общества – противодействовать злонамеренным людям и споспешествовать благим намерениям правительства», – сообщает Иван Дмитриевич. И добавляет: «В этих словах была уже наполовину ложь, потому что никто из нас не верил в благие намерения правительства»[156]156
  Якушкин И. Д. Указ. соч. С. 17.


[Закрыть]. Если Якушкин в своих «Записках» ничего не путает, то стратегия критиков Пестелева устава не кажется такой уж наивной: по возможности противодействовать злу и творить добро, постепенно объединяя и сплачивая вокруг себя тех, кто разделяет цели союза, накапливая таким образом потенциал для решительных действий при возникновении благоприятной для этого ситуации.

В качестве главных редакторов нового устава И. Д. Якушкин называет Михаила и Никиту Муравьевых. В докладе следственной комиссии среди авторов упоминаются также Сергей Трубецкой и Александр Муравьев. Как бы то ни было, авторский коллектив вплотную занялся написанием устава, используя для этого, в частности, устав «Тугендбунда», к переводу которого был также привлечен Петр Колошин. В результате появился текст, озаглавленный «Законоположение Союза благоденствия», известный как «Зеленая книга» (по цвету обложки, в которую были переплетены его рукописные экземпляры). Из показаний декабристов на следствии в 1825–1826 годах известно, что «Законоположение» включало в себя две части: открытую, которая и составила «Зеленую книгу», и «сокровенную», в которой содержалась стратегическая цель союза: конституция и «законно-свободное» правление. Кропотов со слов Сергея Николаевича Муравьева сообщает, что над второй частью, которая не сохранилась, работал Никита Муравьев. В других источниках в качестве автора «сокровенной» части называется Сергей Трубецкой. Михаил занимался преимущественно первой, открытой частью. Таким образом, он являлся по крайней мере соавтором «Зеленой книги», а скорее – главным ее автором. Поэтому нам следует повнимательнее взглянуть на этот документ, чтобы уточнить наши представления о его авторе.

Первый вопрос, который возникает при этом, – насколько самостоятелен рассматриваемый документ, не является ли он простым заимствованием, переводом уставного документа немецкого «Союза добродетели». Вопрос не праздный. В показаниях декабристов и докладе следственной комиссии неоднократно повторяется, что «Зеленая книга» составлена «по образцу устава Тугендбунда». Так ли это, а если так, то до какой степени?

Ответ на этот вопрос довольно просто получить, проведя сравнительный анализ двух текстов. Первый называется немного странно: «Конституция общества по повышению общественной добродетели или Нравственно-научного союза» (в оригинале: «Die Verfassung der Gesellschaft zur Hebung öffentlicher Tugenden oder des sittlich-wissenschaftlichen Vereins. 1808»). Это официальное наименование устава прусского «Союза добродетели». Этот документ был найден сыном одного из соучредителей «Союза добродетели» в бумагах отца и опубликован в 1867 году[157]157
  Der Tugendbund. Aus den hinterlassenen Papieren des Mitstifters Prof. Dr. Hans Friedrich Gottlieb Lehmann / Hrg. von Prof. August Lehmann. Berlin: Haude– und Spener’sche Buchhandlung, 1867. С. 149–192.


[Закрыть]. Второй документ – «Законоположение Союза благоденствия», та самая «Зеленая книга», о которой речь шла выше. Первое, что обращает на себя внимание, – это присутствие в названиях организаций понятий, явно принадлежащих к одному и тому же ряду: «добродетель» и «благоденствие». Этот понятийный ряд четко простроен в преамбуле русского документа: «Обращение собственной воли каждого к… пользе общей, называется добродетелью», – говорится в параграфе 6 преамбулы «Законоположения Союза благоденствия». Целью же союза, согласно параграфу 1 Книги 1, является «возведение России на степень величия и благоденствия, к коей она самим Творцом предназначена». Итак, добродетель граждан есть средство достижения благоденствия общего. Прусский союз выносит в свое наименование главную предпосылку достижения благоденствия, а русский – само благоденствие, однако идейное родство очевидно.

Но является ли это родство результатом заимствования русскими авторами идеологических постулатов немецкого документа? Едва ли. В уставе «Тугендбунда» мы не находим тех идеологических построений, которые составляют концептуальную основу «Законоположения Союза благоденствия». Вот эта основа: «Правительство… имеет или должно иметь целью благо управляемых. Как же скоро правительство имеет целью благо управляемых, то все законы, клонящиеся к цели правительства, справедливы. Обращение собственной воли каждого к цели правительства, пользе общей, называется добродетелью». Цель совместных действий добродетельных граждан – благоденствие отечества (вступление, параграфы 5, 6; Книга 1, параграф 1. Выделено мной. – П. Ф.).

Каков же источник этой концепции? Найти ответ не очень трудно, если вспомнить того, кто в конце XVIII – начале XIX столетия был идейным вождем вольнодумцев всей Европы, – Ж.-Ж. Руссо. Чтобы установить факт заимствования понятийного аппарата преамбулы «Законоположения Союза благоденствия» из политических трактатов великого женевца, обратимся к тем переводам его работ, которыми могли пользоваться авторы этого документа. Ведь даже если они пользовались оригиналами, то осмысляли прочитанное в тех категориях, которые мы находим в переводах того времени.

В академическом издании трактата Ж.-Ж. Руссо «О политической экономии», осуществленном Императорской Академией наук в 1777 году (это издание хранится в Музее книги РГБ), читаем: «Общая воля, клонящаяся к соблюдению благополучия всего и каждой части, есть источник законов, служащих правилом справедливости… Первое или важнейшее правило законного… правления, коего предметом благоденствие народа, есть то… чтобы во всем следовать общей воле… Добродетель есть сходство частных воль с общей» (выделено мной. – П. Ф.)[158]158
  Руссо Ж.-Ж. Статья о политической экономии или государственном благоучреждении / переведена из Энциклопедии [А. И. Лужковым]. СПб.: при Имп. Акад. наук, 1777. С. 11, 18, 30.


[Закрыть]. Генетическое родство идеологических постулатов «Законоположения» с политическим учением Руссо очевидно. Понятийный ряд «Законоположения» представляет собой своего рода реферат, воспроизводящий и как бы разъясняющий в применении к русским условиям и понятиям ход мысли трактата Руссо. Основываясь на некоторых вербальных совпадениях, рискну даже предположить, что авторы документа пользовались именно тем изданием «Трактата о политической экономии» 1777 года, которое я здесь цитировал.

Пристальнее приглядевшись к вводной части «Законоположения», мы обнаружим еще один идейный источник этого документа, не имеющий отношения к конституции «Тугендбунда». Это «Наказ» Екатерины II. Первым же параграфом союз «вменяет себе в святую обязанность… споспешествовать к возведению России на степень величия и благоденствия, к коей она самим творцом предназначена». Формулировка, очевидно вдохновленная постулатом из «Наказа»: «Всякого честного человека в обществе желание есть, или будет, видеть все отечество свое на самой вышней степени благополучия, славы, блаженства и спокойствия»[159]159
  Екатерина II, имп. Наказ Ея Императорскаго Величества Екатерины Вторыя, Самодержицы Всероссийския, данный Коммиссии о сочинении проэкта новаго уложения, с принадлежащими к тому приложениями. [М.: Печатан при Сенате, 1767]. Ч. I, параграф 2.


[Закрыть].

Таким образом, уже в первых разделах «Законоположения» мы обнаруживаем собственные идейные источники этого документа, не сводимые к уставу «Тугендбунда». Сравнивая документы в целом, мы не находим ни одного текстуального совпадения, зато обнаруживаем ряд серьезных различий. «Законоположение» по-иному решает ряд вопросов, имевших принципиальное значение для организации.

Во-первых, это вопрос об отношении к правительству. Устав «Тугендбунда» прямо предписывает представить информацию о цели и задачах организации на утверждение королю Пруссии, что и было сделано учредителями 5 апреля 1809 года. Среди авторов «Законоположения» также имелись сторонники ознакомления Александра I с уставными документами союза. Михаил Муравьев был одним из них, но это предложение не получило поддержки большинства. Тем не менее в «Законоположении» есть принципиальное разъяснение по вопросу об отношении союза к правительству и политическому классу в целом. Эти разъяснения мы находим в разделе, трактующем один из самых сложных вопросов самоопределения союза – вопрос о его тайном характере. «Имея целью благо отечества, Союз не скрывает оной от благомыслящих сограждан, но для избежания нареканий, злобы и зависти, действия онаго должны производится в тайне», – гласит параграф 2 (Книга 1). А параграф 4 вносит окончательную ясность: «Союз надеется на доброжелательство правительства»[160]160
  Законоположение Союза благоденствия // А. Н. Пыпин. Общественное движение в России при Александре I. Изд. 2-е, пересмотр. и дополн. СПб.: Тип. М. М. Стасюлевича, 1885. Приложение IV к гл. VII. С. 506.


[Закрыть].

Итак, союз не таится от «благомыслящих» людей и надеется, что «правительство», то есть государь, будет среди этих благомыслящих и отнесется к союзу с симпатией. По существу, союз заявляет об условной поддержке правительства, а именно тех его начинаний, которые, по мнению союза, будут «клониться ко благу управляемых» (вступление, параграф 5) и величию и благоденствию России (Книга 1, параграф 1). Союз надеется именно на такие действия правительства и обещает ему в этом случае «споспешествовать», надеясь на его (правительства) ответное «доброжелательство». Но что если эта надежда союза не оправдается и вместо «доброжелательства» он столкнется с «нареканием, злобой и завистью»? А об этом мы вам не скажем, как бы заявляет союз, а будем действовать втайне… Рассуждение либо очень наивное, либо очень лукавое. Но как бы то ни было, вместо безусловной лояльности к монаршей власти, закрепленной в уставе «Тугендбунда», мы находим в уставе «Союза благоденствия» лояльность условную, то есть позицию, потенциально более критичную по отношению к власти.

Но можно найти и противоположные примеры, когда радикальнее оказывается позиция тугендбундовцев. Так, устав немецкого союза прямо требует от своих членов в течение трех месяцев после вступления и не позже чем до конца 1809 года предоставить свободу всем лицам, находящимся от них в крепостной зависимости. «Законоположение Союза благоденствия» в этом вопросе гораздо осторожнее. Оно ограничивается закреплением обязанности членов «склонять помещиков к хорошему с крестьянами обхождению» (параграф 12), содействовать «истреблению продажи крепостных людей в рекруты… и вообще отклонению от продажи их поодиночке» (параграф 62). Знакомство с этим пунктом заставляет внимательно отнестись к сообщению П. Пестеля во время следствия о том, что «Союз благоденствия» был вынужден отказаться от требования освобождения крестьян при вступлении в связи с неготовностью большинства потенциальных сторонников к такому шагу, а также неготовности к освобождению самих крестьян, которым будущие декабристы были добрыми хозяевами (см., например, «Записки» И. Д. Якушкина).

Наконец, в «Законоположении Союза благоденствия» подробно рассматривается ряд вопросов, которые вообще не являются предметом регулирования в уставе «Тугендбунда». В частности, это вопрос об иноземцах. Выше мы писали о ксенофобских настроениях, распространенных в среде передового русского офицерства и далеко не чуждых Муравьевым. Однако даже среди основоположников и руководителей преддекабристских союзов было немало людей нерусского происхождения, в том числе Пестели, Фонвизины и другие. В уставном документе этому вопросу посвящено специальное примечание к параграфу 2 (Книга 2, глава I, раздел I), который устанавливает, что членами союза могут быть все те из российских граждан: дворяне, духовные лица, купцы, мещане и вольные люди, – кои соответствуют вышеозначенному (то есть целям союза), исповедуют христианскую веру и имеют не менее 18 лет от роду. Примечание это гласит: «Российскими гражданами Союз почитает тех, кои родились в России и говорят по-русски. Иноземцы же, оставившие свою родину, дабы служить чужому государству, сим самым уже заслуживают недоверчивость и потому не могут почитаться российскими гражданами. Достойным сего наименования Союз почитает только тех иноземцев, кои оказали важные услуги нашему отечеству и пламенно ему привержены»[161]161
  Законоположение Союза благоденствия. С. 509.


[Закрыть].

Наибольшее сходство с уставом «Тугендбунда» «Законоположение Союза благоденствия» обнаруживает в параграфах, посвященных чисто организационным вопросам. Это и прием в члены по рекомендации двух сочленов, и «предъявление» каждым вступающим списка лиц из числа своих знакомых, «на кого он имеет достаточное для цели союза влияние», и обязанность каждого члена приписаться и участвовать в конкретной работе по одному из направлений («отраслей») деятельности союза, и уничтожение среди членов союза всех сословных различий. «Законоположение Союза благоденствия» устанавливало весьма либеральный порядок выхода из организации – свободный выход с обязательством сохранять тайну в отношении всего, что касается союза.

Завершив сравнительный анализ двух уставных документов, установив, что «Законоположение» не является ни переводом, ни пересказом устава «Тугендбунда», а представляет собой самостоятельный документ, и обоснованно считая Михаила Муравьева одним из его главных авторов и редакторов, попробуем теперь ответить на вопрос, что рассказал нам этот текст о своем авторе.

Итак, М. Н. Муравьев образца 1816–1817 годов принадлежит к умеренным вольнодумцам руссоистской ориентации. Он патриот, исповедующий принцип условной лояльности правительству в той мере, в которой оно (правительство) действует на благо отечества. Он отвергает радикальные, насильственные методы достижения политических целей, принцип слепого повиновения и наказания за неподчинение, противопоставляя им принцип свободы выбора, активного и сознательного участия каждого члена в одной из сфер деятельности организации и свободы выхода из нее. Он человек широкого кругозора с высокими статусными запросами и высокой, даже сверхвысокой социальной активностью, готовый добиваться лидерства даже среди старших по возрасту и значительно более высоких по статусу сочленов. Он не склонен к авантюре и избегает ситуаций, которые чреваты утратой свободы самостоятельного принятия решений.

И еще одна мысль, которая приходит в голову при внимательном чтении «Законоположения». В ряде параграфов мы находим как бы элементы жизненной программы его автора. Параграф 6 Книги 1 – «Человеколюбие»: союз приветствует и поддерживает благотворительность, доводит до сведения правительства недостатки и злоупотребления по части призрения нуждающихся. Пройдет немного лет, и Михаил Муравьев организует и возглавит усилия дворянства Рославльского уезда Смоленской губернии по оказанию помощи голодающим крестьянам и через голову губернских властей обратится к правительству с письмом о критическом положении дел и бездействии местных чиновников. Параграф 7 Книги 1 – «Распространение правил нравственности», которое достигается «личным примером и словом». Все, кто учился в училище для колонновожатых под руководством отца и сына Муравьевых, свидетельствуют о гуманном и высоконравственном содержании учебного и воспитательного процесса в этом учебном заведении. Параграф 9 Книги 1 – «Распространение познаний: «Союз всеми силами попирает невежество и, обращая умы к полезным занятиям, особенно к познанию отечества, старается водворить истинное просвещение»[162]162
  Законоположение Союза благоденствия. С. 507.


[Закрыть]. На познание отечества и привлечение к этой работе лучших сил общества профессиональная и общественная деятельность Михаила Муравьева будет направлена в течение многих десятилетий – и в должности директора межевого корпуса, и на посту вице-председателя Русского географического общества, и в кресле министра государственных имуществ…

Вернемся, однако, к событиям 1817 года и попробуем определить время вступления М. Муравьева в «Союз спасения». Д. А. Кропотов (со ссылкой на П. Пестеля) указывает очень приблизительные рамки: «между февралем 1817 и маем 1818 годов»[163]163
  Жизнь графа М. Н. Муравьева… С. 198, примеч. 38.


[Закрыть]. М. В. Нечкина полагала, что вступление Михаила в «Союз спасения» состоялось в Петербурге между февралем и августом 1817 года, скорее всего – в конце зимы 1817-го (то есть в феврале)[164]164
  Нечкина М. В. Священная артель… С. 169.


[Закрыть]. Уже в наше время Д. Долбилов относил вступление к лету 1817 года.