Текст книги "Догоны, XXI век. Путевые записки шуточного родственника"

Дженне и его история

После Сан дорога резко поворачивает на север, к внутренней дельте Нигера и к её столице, славному городу Дженне. За пределами Африки самым известным городом Мали является Тимбукту (в Мали часто говорят: «Томуту»), который был основан только в XI в. и первоначально был всего лишь дальним торговым форпостом Дженне на северной оконечности внутренней дельты Нигера. Но в Мали все прекрасно знают, что именно Дженне – древнейший город этой страны и всей Западной Африки. Поэтому каждый, кто путешествует по Мали в Страну догонов, обязан сделать небольшой крюк и посетить это сказочное место на южной оконечности внутренней дельты Нигера, колыбель западноафриканской цивилизации и важнейший центр мусульманской культуры всей Западной Африки.

Дженне находится в тридцати километрах к западу от шоссе на Мопти. Дорога туда идёт по узкой дамбе между полями, которые в сезон дождей полностью залиты водой. На них остаётся много небольших озёр с цветущими нимфеями (часто их ошибочно называют лотосами). Кое-где эти озёра перегорожены сетями – малийцы любят рыбу и, как уже говорилось, умеют готовить из неё очень вкусные блюда. В сам город можно попасть только на пароме, который перевезёт вас через протоку реки Бани – Дженне расположен на острове. В древности климат в районе Дженне был значительно более влажным, чем сейчас: это были сплошные болота, полные переносчиков смертельно опасных заболеваний (и в наши дни вас могут не пустить в район внутренней дельты Нигера без прививки от жёлтой лихорадки). Высыхание этой территории началось только ок. 1000 г. до н. э. Постепенно туда стало приходить население с юга высыхающей Сахары (сведения о том, что раньше они обитали на территориях современной пустыни, имеются в устной традиции многих народов Западной Африки – марка (сонинке) в Мали, серер и волоф в Сенегале).

Территория, где расположены Старый Дженне (Дженне-джено) и новый Дженне, стала более или менее пригодной для обитания только к III в. до н. э. Город был основан ок. 250 г. до н. э. Его население выращивало местный сорт риса, миль и то. В пищу также шли и многочисленные дикорастущие растения внутренней дельты Нигера (в принигерской саванне трудно найти растение, которое так или иначе не использовалось бы в хозяйстве). В городе обрабатывалось железо, которое могло поступать только с относительно удалённых от города территорий: в окрестностях Дженне, которые периодически заливает водой и которые поэтому покрыты слоями речного ила, месторождения железной руды отсутствуют, но они есть, к примеру, на нагорье Бандиагара, расположенном в 150–200 км к востоку и северо-востоку. То, что там некогда осуществлялась выплавка железа практически в промышленных масштабах, доказывают огромные отвалы шлаков около деревень Тинтан и Уме – по прямой от них до Дженне около 180 км.

К 450 г. н. э. город занимал площадь примерно 33 гектара. Вместе с поселениями-спутниками он образовывал своеобразную «агломерацию», чья площадь составляла уже не менее 190 гектаров, с населением около 50 тыс. человек. К 850 г. н. э., когда в двух километрах к северо-западу от старого уже существовал новый Дженне, город достиг расцвета, но именно с этого времени начинается его упадок: население начало переходить в новый город. И не только туда: примерно в X в. часть населения то ли из самого Дженне, то ли с территории, ему подконтрольной, переселилась на северо-запад нагорья Бандиагара. До сих пор жители нескольких деревень на нагорье называют себя djennenké, что значит «люди Дженне».

Исход из старого города усилился после того, как в XIII в. при двадцать шестом царе нового Дженне Кой Комборо город был обращён в ислам. Создаётся впечатление, что престиж новой религии был настолько высок, что переселение в новый город приняло массовый характер. Эта версия выглядит правдоподобной, поскольку в Дженне-джено долго сохранялись и древний, явно языческий погребальный ритуал, и терракотовая скульптура, появившаяся там ок. V в. н. э. (илл. 17), но неизвестная в новом городе. Похоже, что язычники оставались в старом городе, а мусульмане-неофиты переселялись в новый. Последних становилось всё больше, и к XV в. Дженне-джено превратился в город-призрак, а вскоре был полностью заброшен.

Таким образом, и после обращения города в ислам значительная часть населения продолжительное время сохраняла верность языческим верованиям [Ba, 2009, p. 34]. Но это не приводило к столкновениям между разными конфессиональными группами – по крайней мере традиция не зафиксировала никаких конфликтов на религиозной почве. Это само по себе показательно, поскольку даже если такие конфликты всё же и случались, они явно не были ни масштабными, ни ожесточёнными и, соответственно, с точки зрения авторов Суданских хроник и гриотов, были настолько малозначительными, что память о них не сохранялась. Но зато сохранились прямо противоположные свидетельства: так, преемником Кой Комборо стал язычник Малаха Танапо, который не только не преследовал мусульман, но даже построил здание, разделённое на две части – в одной была мечеть, а в другой помещались языческие идолы; как мусульманская святая почитается принесённая в жертву при основании города девушка Тапама Дьенепо (её живой замуровали в гробницу; см. илл. 18), архитектура которой ничем не отличается от архитектуры гробниц мусульманских святых около знаменитой мечети Дженне, находящейся под охраной ЮНЕСКО (илл. 24–27, цветная вклейка 8, 9).

Илл. 17. Всадник. Терракота, Дженнеджено. XIII–XVI вв. Частная коллекция. Источник: https://ru.pinterest.com/ pin/427279083373083347

Илл. 18. Гробница Тапама Дьенепо в Дженне

Традиции веротерпимости живы в городе и в наши дни: несмотря на грозную надпись, гласящую, что вход немусульманам запрещён, нас (в том числе и женщин) туда пустили и любезно показали всё, что нас интересовало. При этом, кстати, случилась характерная для Мали лукавая история: перед посещением города Бокари Гиндо, делая большие испуганные глаза, рассказывал Дарье Ванюковой и Нике Лаврентьевой о суровых нравах этой цитадели малийского ислама, и настоятельно рекомендовал им одеваться там поприличнее… Должен сознаться, что и я от Бокари не отставал и дополнял его рассказы жуткими историями о плачевной участи тех, кто проявит хоть малейшие признаки безнравственности. В результате единственными правоверными мусульманками на улицах Дженне выглядели именно Даша и Ника (илл. 19), чем вызывали неподдельное уважение со стороны представительниц местного дамского сословия, подчас одетых весьма и весьма легкомысленно.

Илл. 19. Д. В. Ванюкова и Н. В. Лаврентьева в Дженне. Ноябрь 2017 г.

Избегание внутренних конфликтов вовсе не означало отсутствия внешних. Напротив, история Дженне весьма драматична: после разгрома Альморавидами в 1076 г. древнейшего государства Западной Африки Вагаду (Гана) и её столицы Кумби-Сале (она располагалась на юге современной Мавритании, на границе с Мали), Дженне стал крупнейшим торговым центром региона и желанным призом для всех западносуданских империй, и на протяжении своей долгой истории они неоднократно его захватывали. О Дженне знали и в Европе: есть даже гипотеза, согласно которой арабский термин guinauha (), который в европейских языках превратился в «Гвинею» (Guinea, Guinée), происходит именно от названия города [Cooley, 1841, p. 20, 21].

Период абсолютного экономического доминирования Дженне в Западном Судане закончился уже в XIII в.: с запада наступала империя Мали, которая перенаправила торговые пути на Тимбукту, основанный в 1100 г. По сообщению ас-Сади, войска Мали осаждали Дженне девяносто девять раз, но так и не смогли взять его [Суданские хроники, 1984, с. 156]. Цифра «99» появилась тут не случайно: в Мали девятка имеет магический характер. Это несчастливое число, и поэтому часто не называется: так, вместо «девяносто девять» (bikɔnɔntɔn ni kɔnɔntɔn – яз. бамана) говорят «сто без одного» (kɛmɛ, kelen k’a jɛ̀, или kɛmɛ, kelen nyan). Соответственно, «девяносто девять» попыток взять город метафорически означают, что он так и не был завоёван. Правда, другие источники об успешном сопротивлении Дженне не упоминают, из чего следует, что на самом деле мандинги покорили его: город явно подчинялся их царям и играл очень большую роль в экономике империи. Тем не менее такая легенда могла возникнуть только в условиях широкой городской автономии, которую город сохранял и под властью Кейта.

В начале XV в. Дженне снова был независим, но не очень долго: его захватила поднимавшаяся на востоке империя Сонгаи. Это случилось при аскии (царе) Сонни Али (1464–1492), который, по преданию, осаждал Дженне 7 лет, 7 месяцев и 7 дней, с 1468 по 1475 г. В конце концов город был взят, царь погиб, а его вдова вышла замуж за победителя, Сонни Али. Под владычеством Сонгаи город платил дань и был обязан в случае необходимости отправлять в распоряжение аскии (царя) воинский контингент, но по-прежнему пользовался широкими правами самоуправления. Надо заметить, что, по некоторым признакам, конец XV – начало XVI в. в принигерской саванне были временем всеобщей смуты и нестроения; именно в это время догоны из кланов Гиндо, Того и др. покинули место своего первоначального расселения в треугольнике между современными городами Кита, Бамако и Кангаба и отправились на восток.

Так продолжалось до марокканского завоевания империи Сонгаи в 1591 г. Кстати, наиболее боеспособной частью марокканской армии были вооружённые огнестрельным оружием европейские наёмники. Получается, что впервые европейцы сыграли роковую роль в истории Мали ещё в конце XVI в. При марокканском владычестве город получил наместника и утратил какую-либо автономию. В 1599 г. мандинги воспользовались марокканским разгромом и предприняли попытку снова захватить Дженне. Попытка оказалась неудачной: по словам ас-Сади, «Малли-кой (т. е. царь Мали. – П. К.) бежал на своём жеребце» [Суданские хроники, 1984, с. 289]. Это поражение, вероятно, и способствовало окончательному падению Мали в 1610 г. при Манса (царе) Махмуде III (он также известен под именами Манса Мамаду и Нани Манса Мамаду). Таков был конец великой империи Мали, которая на несколько лет даже смогла пережить свою соперницу, империю Сонгаи.

При марокканцах налоги были резко увеличены, что не способствовало экономическому процветанию Дженне. Марокканская оккупация продолжалась до 1630 г. и оставила в культуре Дженне хорошо заметный след в виде «Марокканского» архитектурного стиля (илл. 20–23, цветная вклейка 7), отличительным признаком которого являются окна с характерными деревянными решётками (илл. 22). Такие окна есть и в Тимбукту, где тоже стоял марокканский гарнизон, но до сих пор неизвестны в традиционной архитектуре народов Мали – бамбара, догонов, сенуфо и бобо.

К середине XVII в. город полностью оправился от марокканского погрома и восстановил свой статус одного из важнейших экономических центров Западной Африки. Ас-Сади, побывавший там в 1655 г., писал: «Дженне – крупный рынок мусульман. В нём встречаются хозяева соли из рудника Тегаззы и хозяева золота из рудника Бито. <…> Люди находят большую выгоду в торговле в этом городе; в нём сложились состояния, число которых сочтёт лишь Аллах, слава ему» [Суданские хроники, 1984, с. 156]. В 1670 г. Дженне попал под власть бамбара из г. Сегу, а в 1818 г. – мусульманской теократической империи Масина. Наконец, в 1893 г. Дженне был оккупирован французами и стал частью Французского Судана. Французы снесли городские стены, но дали денег на восстановление мечети. Сейчас это тихий провинциальный город с населением около 17 тыс. человек, полностью сохранивший свой древний облик: судя по фотографиям начала прошлого века, городская застройка не претерпела с тех пор никаких изменений (илл. 20, 21, цветная вклейка 10, 11). Единственное отличие состоит в том, что в современном Дженне стало гораздо больше зелени. Некоторые дома, запечатлённые на старых фотографиях, теперь невозможно снять с той же точки из-за деревьев, которых там раньше не было.

Илл. 20. Площадь у дома вождя в квартале Бамбана Алгасба в Дженне на рисунке начала XX в.

Илл. 21. Дом в Дженне. Фотография начала XX в.

Илл. 22. Марокканское окно в Дженне

Любопытно, что путешественники отмечали непривычный и для араба, и для европейцев облик средневекового Дженне. Так, посетивший его в начале XVI в. Лев Африканский писал: «Там нет ни городов, ни замков, а только одна большая деревня, где живут синьоры, священнослужители, ученые, купцы и знатные люди» [Лев Африканский, 1983, с. 305]. Показательно то, что специально отмечено отсутствие «замков», т. е. в Дженне не было ни цитадели, ни укреплённых резиденций аристократии, характерных для всех средневековых городов Европы и Ближнего Востока, – что, видимо, в глазах путешественников и придавало ему сходство с деревней.

В кратко изложенной нами истории Дженне один из самых важных эпизодов – переселение мусульман в новый город. Создаётся впечатление, что это происходило благодаря действию некоего механизма «разведения» разных групп населения (в данном случае конфессиональных) в пространстве, что сочеталось с полноправным членством этих групп в едином хозяйственно-культурном организме (тут следует вспомнить легенду о двух помещениях для разных конфессиональных групп под крышей одного и того же сооружения). Иными словами, каждая группа сохраняла свою культурную и конфессиональную автономию. Но в Мали была известна и другая модель межконфессиональных отношений – в теократической империи Тукулёров ислам отличался меньшей терпимостью.

Илл. 23. Дом в Дженне

Илл. 24. Развалины первой мечети в Дженне (XIII в.). Французская почтовая открытка 1906 г.

Илл. 25. Реконструкция первой мечети, выполненная Ф. Дюбуа [Dubois, 1897, p. 157]

Илл. 26. Рисунок, изображающий третью мечеть сразу после её постройки [Dubois, 1911, p. 187]

Илл. 27. Мечеть в Дженне. Фотография 1930 г.

Тут надо упомянуть великого малийского писателя, догона Ямбо Уологема. Те ужасы, что он описал в прологе («Легенда Саифов») своего знаменитого романа «Долг насилия» [Uologem, 2003, p. 23–52], возможно, действительно имели место в истории империи Сонгаи, но в романе они по меньшей мере сильно преувеличены. Об этом романе в связи с устными историческими традициями мы поговорим позже, а пока отметим, что малийцы испытывают по отношению к Я. Уологему и к его произведению весьма противоречивые чувства, но показательно, что суть их претензий к писателю состоит вовсе не в том, что всё им написанное – ложь. Судя по разговорам с моими многочисленными малийскими знакомыми, они недовольны тем, что он предал гласности такие вещи, которые не принято рассказывать чужакам. Именно эти претензии весьма симптоматичны: как уже говорилось, в Мали считается неприличным как вмешиваться в чужие дела, так и слишком откровенно сообщать посторонним о своей частной жизни. Проявляется это, в частности, в том, что догоны очень хорошо знают историю своих деревень, относительно неплохо осведомлены о соседних, где живут их родичи, но практически ничего не знают об истории и делах удалённых поселений, расположенных в других историко-культурных областях Страны догонов. Если вы хотите что-то узнать, то следует точно формулировать вопрос, поскольку вы получите точный ответ только о том, о чём вы спросили: yɛ̀rɛminɛ (сдержанность, скромность, самоконтроль) – одна из основ малийского этикета.

Возвращаясь к истории Дженне, отметим, что она изобилует сообщениями о трагических событиях вроде продолжительных осад и завоеваний, и в этом отношении ничем не отличается от истории любого древнего города Европы или Азии. Но отсутствуют сведения о каких-либо внутригородских конфликтах на религиозной и этнической почвах. Есть основания полагать, что эти-то традиции мирного сосуществования разных этносов и религий были заложены ещё в то время, когда был основан Дженне-джено, и продолжены в новом городе: в основание западноафриканской цивилизации был изначально заложен некий механизм снятия конфликтов, со временем менявшийся, но никогда не «ломавшийся».

К сожалению, мы почти ничего не знаем о том, как на протяжении тысячелетий изменялся этот механизм. Есть только отдельные даты, которые знаменуют собой некоторые этапы его эволюции. Важнейшая из них – институализация системы джаму в хартии Курукан Фуга, принятой основателем средневековой империи Мали Сунджата Кейта после его победы над сусу в 1236 г. К слову, при этом выдающуюся роль сыграл один из полководцев Сунджаты, Камаджана Камара. В сорока километрах к западу от Бамако, в горах Манден, около деревень Сиби и Табу находится Арка Камаджана (цветная вклейка 12), природный памятник, где в ХIII в. находилась ставка полководца. К слову, эти места и есть та самая «мифическая» Страна манден, которую догоны покинули, чтобы обрести новую родину на нагорье Бандиагара. В деревнях Сиби и Табу помнят историю об исходе догонов, и встречают их как своих родственников. Помнят там и о пророчестве, гласящем, что рано или поздно догоны вернутся на свою историческую родину.

Согласно устным историческим преданиям некоторых кварталов и деревень, отдельные группы догонов покинули Страну манде чуть ли не в ХII в. – об этом говорится, например, в устной традиции кварталов Огоденгу и Энде-Торо деревни Энде. Таким образом, есть определённая вероятность того, что социальная система догонов зафиксировала то состояние института джаму, что существовал до принятия хартии Курукан Фуга. И похоже, что это действительно так – уманден около тридцати основных джаму, а у догонов больше ста тиге, т. е. их система более дробная и запутанная.

…Больше всего в истинности рассказов об исходе из Страны манден убеждает то, что тамошние пейзажи поразительно похожи на нагорье Бандиагара (цветная вклейка 12): догоны искали и нашли страну, которая похожа на их родину…

Иноплеменники в городе

Даже при самом поверхностном взгляде на историю города видно, что во многом она воспроизводит путь ранних цивилизаций Древнего Востока, правда, с опозданием на 2–3 тысячи лет. Запаздывание это объясняется теми же причинами, по которым с XV по IX тыс. до н. э. не была пригодна для обитания долина Нила – крайне неблагоприятными природными условиями, связанными с экстремальным переувлажнением. Однако есть и различия: «горизонтальная» социальная структура города отличалась от «пирамидальной», характерной для большинства цивилизаций Ранней и Зрелой Древности – правящей аристократии и «податного сословия», состоявшего из множества групп полузависимого и/или зависимого населения. Об этом говорит характер планировки города, о котором уже упоминалось выше: хотя в Дженне были городские стены (их сломали французы), но никогда не было цитадели, а из храмов появилась только знаменитая мечеть, краса и гордость всей Республики Мали. Обычно же в древних городах были и цитадели, и храмы, или, по крайней мере, что-то одно.

Первый исследователь Дженне-джено Родерик Макинтош обратил внимание на то, что наиболее примечательная черта древней агломерации Дженне-джено – очень высокая плотность населения в радиусе 4 км от города (50 км²). На этой территории насчитывается 69 холмов, скрывающих древние поселения [McIntosh, 2009 (2), p. 17]. Некоторые из них (Канйана) по площади даже превышали сам Дженне-джено. Ту же картину можно наблюдать и в другом древнем городе, Диа, расположенном на северо-западе недалеко от Дженне. Для городов древности подобные агломерации совершенно не характерны: те были окружены сравнительно малолюдной сельской периферией (Месопотамия, Египет), снабжавшей город продукцией сельского хозяйства. По мнению Р. Макинтоша, столь оригинальное расположение поселений является своеобразным решением проблемы, которая стояла перед всеми древними обществами: что прикажете делать с иноплеменниками?

В ранней и классической древности эта проблема обычно решалась не в их пользу: как правило, пришельцы не являлись членами местной общины (или общин) и, соответственно, не могли иметь земельных наделов, т. е. круг их возможных занятий был резко ограничен, и из них формировалось зависимое и полузависимое население, которое и обслуживало местные элиты. Похоже, что жители Дженне решили проблему иначе: каждая пришлая группа сохраняла свою автономию. Эти группы основывали поселения-спутники Дженне-джено, которые, по выражению Р. Макинтоша, образовали «экососоциальную сеть равноправных членов» (ecosocial web of equals) [McIntosh, 2009 (2), p. 18]. Суть этого явления состоит в том, что иноплеменники селились не в самом городе, как это обычно происходило в древних цивилизациях, но поблизости от него, образуя специализированные профессиональные поселения, которые, вероятно, и стали прообразом будущих малийских «каст»: ɲamakala, «люди каст» (т. е. по преимуществу ремесленники), в малийских деревнях не могут заниматься сельским хозяйством. Последнее – удел исключительно hɔrɔnw, «благородных». Только они могут быть землевладельцами, воинами и охотниками, из числа которых избираются деревенские вожди (dugutigiw) и цари (faamaw). Есть ещё jɔnw – «рабы», но перевод этого слова опять-таки не должен вводить нас в заблуждение: статус западноафриканских «рабов» имеет мало общего c рабами классической древности. В Западной Африке «рабом» мог стать только полоняник. «Раб» даже может быть вождём – в том случае, если все жители деревни принадлежат к этой касте, что случалось не так уж редко, поскольку полоняников владыки империй Мали и Сонгаи сажали на землю, образуя их компактные поселения. Такая социальная структура с незначительными вариациями характерна для народов Сенегала, Мали, Гвинеи, Буркина-Фасо и Кот д’Ивуар.

Что касается каст, то этот социальный институт в Западной Африке имеет мало общего с классическими индийскими кастами. Так, в Африке они не полностью эндогамны: люди каст могут заключать браки только с представителями своей группы, но из любого другого народа. Поэтому их скорее следует называть «специализированными социально-профессиональными (или этнопрофессиональными) группами». Похоже, что они-то и образовывали поселения-спутники Дженне-джено, занимали строго определённые ниши в хозяйстве агломерации и делали самодостаточной её экономику. Это находит аналогию и в современной Республике Мали, поскольку большинство сельских поселений способны обеспечить себя всеми продуктами первой необходимости именно благодаря традиционному «кастовому» разделению труда.

Характеризуя культуру бамбара, выдающийся отечественный этнолог В. Р. Арсеньев отметил характерные для неё «всеобъемлющий синкретизм, стремление к гармонизации, согласованию, равновесию любых, даже противоречивых явлений» [Арсеньев, 2011, с. 119]. Это наблюдение без всяких оговорок можно распространить на всю западноафриканскую цивилизацию: малийские касты и были созданы для гармонизации весьма противоречивых интересов различных этнических, социальных, возрастных и любых других групп западноафриканского общества как целого. Причём речь должна идти именно о планомерном «конструировании» системы социальных групп и кланов (джаму) и отношений между ними (тут можно вспомнить историю с марионетками в Сегу). Как мы увидим, у догонов историческое предание сознательно переделывалось именно с целью достижения этнической и социальной гармонии. Институализирована эта система была ещё в 1236 г. хартией Kurukan Fuga, принятой мандингами после победы над сусу, которые теперь, наряду с соплеменниками Сунджаты Кейта, малинке, являются одним из основных народов Республики Гвинея. Эту систему О. Ю. Завьялова характеризует как «договор, определяющий порядок и организацию социума в новой империи Мали. Понятие договора является базовым в отношениях у манден. Это соотносится с поддержанием баланса, основной нормой поведения с чужими и в своем социуме. Например, все основатели деревень, приходя на место поселения, заключали договор с джина – духом-хозяином земли» [Завьялова, 2016, с. 104]. Как бы то ни было, в итоге общепринятым стал тот мягкий вариант сосуществования разных этносов, каст и религий, который и действует в современной Республике Мали.