Текст книги "Догоны, XXI век. Путевые записки шуточного родственника"

Догоны и их братья

Деревня бозо, предшественница современного Мопти, называлась Сангха (Sangha), т. е. «место сбора». Так же называется и знаменитая деревня догонов, ставшая «Меккой» французской этнологии. И тут возникает вопрос: случайно ли это сходство?

Как уже говорилось в предыдущей главе, бозо с догонами связывают самые тесные узы: они обязаны во всём помогать догонам по первому требованию. Тут надо специально отметить, что речь идёт именно о полной аналогии кровному родству: догоны считаются младшими братьями бозо, и поэтому они не могут жениться и выходить замуж друг за друга, не должны воевать друг с другом и обязаны оказывать друг другу любую помощь по первому требованию.

Для не посвящённого в малийские тонкости иностранца будет удивительно, что при встрече братья немедленно начинают ужасно ругаться и говорить друг другу всякие обидные вещи (илл. 34). Бозо утверждают, что догоны – совершеннейшие недотёпы: они не умеют ни ловить рыбу, ни плавать, и вообще не способны ничего сделать по-человечески; именно поэтому бозо вынуждены постоянно помогать своим непутёвым младшим братьям, которые из-за своей непроходимой глупости всё время попадают в истории. Догоны отвечают на это в том смысле, что бозо могут самоутверждаться сколько им будет угодно, но весь белый свет знает, что они всего-навсего рабы догонов. Этнографы называют такие отношения «бракозапретительным шуточным родством».

Илл. 34. Отношения шуточного родства глазами французского карикатуриста Дамьена Глеза (слева пёль (фульбе), справа – бобо. Слова фульбе: «Алкоголик!», бобо – «Раб!» [Konkobo, 2013])

Между прочим, мне удалось на собственном опыте убедиться в действенности таких связей. В марте 2015 г. мне надо было отправить посылку в Москву. В сопровождении Бокари Гиндо я пришёл в почтовое отделение в центре Бамако, недалеко от Центрального рынка. Пока я изучал тарифы на почтовые отправления, Бокари болтал с приёмщицей. Я слышал их разговор. После взаимных приветствий и представлений та спросила по-французски: «А это кто?» Бокари ответил, и женщина спросила ещё раз: «Так он не француз, а русский?» Бокари ответил, что да, русский, после чего я услышал фразу на чистом русском языке: «Здравствуйте! Как поживаете?»

Наступила немая сцена; потом выяснилось, что её учил русскому языку Муса, а начала она его учить после того, как в 1980 г. побывала в Москве. Когда женщина узнала, что Муса – мой брат, она со всей решительностью заявила, что теперь ей всё ясно: поскольку я тоже хотя бы отчасти догон, да ещё и «русский догон» (I’risi dɔgɔnɔn don), то она обязана оказать нам всяческое благодеяние и содействие, поскольку она – бозо. Между прочим, тем самым она лишний раз подчеркнула, что два её младших брата-дегенерата без посторонней помощи не могут справиться даже с таким простейшим делом, как отправка посылки по почте (а о «русском догоне» и говорить нечего). И тут же предприняла попытку женить меня на своей весьма полненькой, но во всех отношениях приятной сослуживице (не бозо), которая недавно овдовела. Та принялась закатывать глаза и кокетничать; я сообщил милым дамам, что, в общем, и не против, но, к сожалению, совсем небогат, и двух жён не потяну. Толстушка надулась и демонстративно отвернулась в угол, а всё почтовое отделение во главе с его заведующим принялось хихикать, подмигивать и строить рожицы. Конечно, никто ни за кого замуж не собирался: это была обычная бозо-догонская шуточка, а я поддержал игру, т. е. сделал именно то, что от меня как от русского, но всё-таки отчасти догона (по брату), и ожидала местная публика.

В этой истории ещё то показательно, что бозо теперь вовсе не обязательно заняты рыбной ловлей или строительством, как в Дженне, а в городах малийки теперь вольны работать или не работать по своему желанию. К слову, жена моего брата работает преподавателем в лицее, а жена Бокари Гиндо сидит дома с детьми, которых у него уже трое. Надо отметить, что в Мали все женщины хороши собой, благонравны (но при этом весьма кокетливы), а слухи об их страшном угнетении со стороны сильного пола сильно преувеличены (на самом-то деле непонятно, кто кого угнетает). Но всё же самое важное – отношения шуточного родства.

На бытовом уровне эти отношения между разными народами Мали выглядят, в общем, одинаково. Варьируется только репертуар взаимных «оскорблений»: если бозо называют догонов неумехами, а те их – своими рабами, то бобо рабами дразнят фульбе (пёль, фула); последние не остаются в долгу и со злорадством диагностируют у бобо хронический алкоголизм. Очень хорошее описание того, как взаимоотношения по сананкуйа выглядят на бытовом уровне, дал В. Ф. Выдрин: «Назвать своего сананку пёсьим отродьем, обвинить его в пристрастии к воровству или бесстыдной лжи, в непроходимой тупости или неудержимой страсти к поеданию фасоли, а то и ещё менее почтенной пищи; пообещать продать его в ближайший же базарный день за 25 франков или зарезать его по случаю Табаски (“праздника барана”) – любимое развлечение всякого уважающего себя малийца, тем более что ему гарантировано и понимание, и взаимность партнера, и шумный успех у зрителей».

Всякий, кто хоть в небольшой степени признан малийцами «своим», немедленно становится жертвой сананкуйа, причём над вами будут издеваться тем больше, чем лучше к вам относятся. Шутки же бывают весьма рискованными. В этом отношении показателен фестиваль Огобанья-III в январе 2018 г. Там проводились ночные концерты (днём слишком жарко), на которых выступали представители тех народов, что являются сананку догонов – сонгаев, бамбара и туарегов. Каждый концерт начинался с издевательств над бозо (надо заметить, что догоны начинают хихикать, если в разговоре бозо просто упоминаются). Потом начинались разные конкурсы – например, конкурс на самого догонского догона, где призом была футболка с символикой фестиваля. На «догонство» проверяли тем, что предлагали произнести французское слово «fait» – догоны произносят нечто среднее между “p” и “f”. В конце концов на сцену вышел молодой человек весьма благообразного и интеллектуального вида, который на вопрос, догон ли он, посмотрел на конферансье с некоторой отеческой грустью и ответил: «Je suis plus qu’un dogon. Je suis votre grand frère Keïta» («Я больше, чем догон. Я ваш старший брат Кейта»). Публика была в совершеннейшем восторге… И вот однажды во время такого ночного концерта я решил немного проветриться и погулять по территории фестивального комплекса. Тут-то на меня и напала маленькая Фифи…

Надо сказать, что на самом деле она была довольно здоровенная, около двух метров ростом, прехорошенькая, но, к сожалению, совершенно пьяная. Маленькая Фифи сразу же заявила, что я мужчина её мечты, и она готова на всё, причём здесь и сейчас. Надо заметить, что у меня был уже определённый опыт выхода из подобных положений – помимо попытки женить меня на той толстушке с почты, в Энде родственники Бокари подослали ко мне свою своячницу, которая заявила, что готова немедленно выйти за меня замуж (сами они спрятались неподалёку и с интересом наблюдали за моим поведением). Я тогда выкрутился при помощи высокопарной тирады: «Madame, moi je suis un vieux soldat, et je ne sais pas les paroles d’amour» («Мадам, я старый солдат и не знаю слов любви»). В ответ и сама провокаторша, и спрятавшиеся поблизости родственники Бокари дружно расхохотались, чем и разоблачили себя полностью. В дальнейшем я неоднократно повторял эту уловку. Если же она не помогала, я переходил на бамана, и, воспользовавшись некоторым замешательством той или иной представительницы дамского сословия, быстренько покидал поле боя.

В случае с маленькой Фифи всё это не сработало: услышав про солдата и рассуждения о том, что я человек старый, больной и скоро на радость соседей-врагов проследую в мир иной, она ответила, что это всё ерунда и именно я ей и нужен. После того, как я попытался повторить всё то же на бамана, Фифи совсем потеряла самоконтроль и с криком «E-e-e-eh! I bɛ bamanankan de fɔ!» («Эй, да ты ещё и на бамана говоришь!»), двинулась в решительную атаку. В конце концов мне удалось успокоить её при помощи душеспасительной беседы и отеческих наставлений и отделаться тем, что я дал ей номер своего телефона (что сделано было не без тайного умысла и сыграло впоследствии весьма драматическую, даже роковую роль).

Дело тут было не столько в достойном сожаления безнравственном поведении маленькой Фифи, сколько в моей собственной глупости: сдуру я рассказал об этом забавном случае Бокари… На следующий день на фестивале ко мне подходили незнакомые люди, брали под локоток и участливо спрашивали, не позвонила ли маленькая Фифи. Бокари тихо торжествовал, упиваясь одержанной надо мной промежуточной победой – дело в том, что и он не раз становился жертвой моих издевательств… Так, при виде каждой хорошенькой девушки Бокари каменел лицом и начинал кружиться вокруг неё подобно разным пернатым хищникам. Я же настоятельно требовал от него сначала поинтересоваться, не является объект его интереса бозо (между догонами и бозо, как уже говорилось выше, ничего такого быть не может). В результате, он, предваряя мои наставления, сразу начинал вопить: «A tɛ bozo ye! A malinké (bambara, pulla, etc.) don!» («Она не бозо! Она малинке (бамбара, фула и т. д.!»).

Уже неплохо изучив меня, в тот раз он начал что-то подозревать: Бокари усвоил, что если ответ не последует сразу, то задумал я какую-то совсем уж гнусную мерзость. Так оно и было…

Когда я уже улетал из Мали, мы вместе с Бокари и нашим общим другом, Букари Гиндо (Бокари и Букари – разные имена) сидели в кафе в аэропорту. Бокари опять завёл разговор о маленькой Фифи и, лицемерно закатывая глаза, посетовал на то, что ветренница так и не позвонила. Я тоже загрустил и заметил, что она, конечно же, позвонит, но позвонит она именно ему, Бокари Тоголе Гиндо из клана Гуруван из деревни Энде – ведь дал-то я ей свой малийский номер, а он принадлежит именно Бокари. И как к этому может отнестись мадам Гиндо, мать троих детей, женщина основательная и во всех отношениях положительная? Не стану скрывать, что выражение некоторого смятения, нарисовавшееся на физиономии Бокари, доставило мне истинное удовольствие.

История эта, конечно же, смешная, но на самом деле очень показательна для манеры общения всех малийцев, и догонов в частности. Оно построено на постоянном взаимном вышучивании и самоиронии. Как только вас признают достойным человеком, вы немедленно становитесь мишенью для шуток: так, Николай Жилин вынужден был выслушивать пространные рассуждения о том, что он хоть и Николя, но не вполне Саркози (которого в Африке, мягко говоря, недолюбливают). Заметим, что именно этот обычай мог сыграть роковую роль в истории Марселя Гриоля, о которой мы подробно поговорим в своё время и в своём месте.

Что касается самого шуточного родства, то оно в Африке распространено очень широко, и не является исключительно малийским феноменом: этот институт, известный под разными названиями, охватывает Западный, Центральный и Восточный Судан, Нигерию, Камерун, Габон, бассейн реки Конго, Центрально-Африканскую Республику [Mengue, 2011, p. 16–21]; есть сведения, что в отношения шуточного родства вовлечены все этнические группы Замбии [Canut, Smith, 2006, p. 687]. Показательно, между прочим, что шуточное родство пока что не было зафиксировано на побережье Гвинейского залива в Либерии, Сьерра-Леоне и Кот д’Ивуар, т. е. именно там, где разыгрывались наиболее кровопролитные междоусобные конфликты. Исключение составляет только Центрально-Африканская Республика, где, судя по некоторым признакам, система сананкуйа оказалась разрушенной (ислам сыграл в этом далеко не последнюю роль).

Как справедливо заметил В. Ф. Выдрин, «отношения “шуточного родства” в Западной Африке – это своеобразный способ обозначить зоны потенциальных и реальных конфликтов между группами и сублимировать их, переведя в карнавальную форму. Недаром сананкуйа интенсивно (и, надо признать, результативно) эксплуатируется нынешними властями Мали: “шуточное родство” рассматривается на самом высшем политическом уровне страны как серьёзное средство против возникновения межэтнической напряжённости» [Выдрин, 1998, с. 239]. В последнее время появились сведения, которые не только полностью подтверждают наблюдения В. Ф. Выдрина, но и показывают, что институт шуточного родства в Мали продолжает расширяться на территории и этносы, у которых он раньше не фиксировался. Так, в анонсе II Фестиваля культуры догонов Огобанья (конец января 2016 г.) среди «кузенов» догонов, кроме их старых сананку (пёль, сонгаев, малинке и бозо), были названы «тамашек» (туареги) и «арабы» (мавры), т. е. именно те народы, что вовлечены в конфликт на севере Мали. Ранее они среди сананку догонов не упоминались. К слову, ещё в XX в. отношения между пёль и догонами были далеко не мирными – в д. Энде, например, показывают пещеры, куда люди прятались во время нападений воинственных скотоводов. Впрочем, есть сведения, что конфликты между догонами и пёль всё ещё не ушли окончательно в прошлое – но в тех деревнях, где я бывал, отношения между ними были вполне дружескими, а иной раз и родственными. В этом отношении очень показательна реакция на чудовищную провокацию в д. Огоссогу (Огоссагу, на картах – O gossogou, Ogossagou). Существуют две деревни с таким названием – в одной живут пёль, в другой догоны, и находятся они в округе Банкасс (по прямой от Энде на расстоянии примерно двадцати километров). 23 марта 2019 г. на деревню Огоссогу-Пёль напали некие вооружённые люди. Они убили больше 170 человек, в большинстве – женщин и детей. Это был акт геноцида, в котором немедленно были обвинены охотники, создавшие милицию для охраны правопорядка в Стране догонов.

Нет никаких сомнений в том, что эта провокация была рассчитана на то, чтобы возобновить старый конфликт между догонами и пёль. Цели своей, к счастью, она не достигла – похоже, что в Мали ни у кого не было сомнений в том, что это именно провокация, поскольку невозможно представить малийца из любого этноса, находящегося в здравом уме, который хладнокровно убивает женщин и детей. Позже было установлено, что провокация была совершена радикалами-исламистами из Боко Харам.

В том, что и догоны, и пёль нашли в себе силы и разум не поддаваться на провокацию, не последнюю роль сыграли именно отношения шуточного родства, которые и делали невозможными какие-либо кровавые насильственные действия по отношению друг к другу.

На илл. 35 показана «догоноцентрическая» схема связей по сананкуйа в регионе Мопти Республики Мали и в приграничных районах Буркина-Фасо. Она не претендует на полноту: там не отмечена связь с Кулибали, поскольку пока непонятно, существует ли такая связь между всеми бамабара и догонами, или только между догонами и Кулибали, и в какой степени (так, гвинейские Кулибали не знают о том, что они являются сананку догонов). Она и не может претендовать на полноту по той причине, что система связей по сананкуйа не является завершённым институтом. Показательно, что больше всех сананку имеют пёль, что и неудивительно: при своём полукочевом образе жизни они тесно общаются со всеми народами Сахеля вплоть до современного Южного Судана. Весьма и весьма вероятно, что «втягивание» туарегов и арабов в систему отношений по сананкуйа является частью программы по замирению северных территорий Мали, точно так же, как введение довольно большого числа представителей этих этносов в правительство. Но наряду с появлением новых связей кое-какие деградируют: так, мой брат Муса говорил, что сейчас стал нарушаться запрет на браки между кузнецами (нуму) бамбара и пёль (фульбе).

Илл. 35. Связи по шуточному родству на юге Мали и в Буркина Фасо

В последнее время сананкуйа расширяется в новом направлении: имеются некоторые признаки того, что она начинает распространяться и на межконфессиональные отношения – я неоднократно был свидетелем того, как догоны-христиане подшучивали над догонами-мусульманами, и наоборот, а язычники в догонской деревне Бенемату издевались и над теми, и над другими (шутки были, с нашей точки зрения, весьма рискованными, поскольку затрагивали вопросы веры), и это вызывало одобрительный смех всех присутствовавших (я-то был несколько шокирован, но виду старался не подавать).

В марте 2015 г. в Энде после ужина мой брат Муса, Бокари, Ладжи Сиссе и я сидели во дворе, когда раздался призыв на вечернюю молитву. Мусульман в нашей компании было двое – Бокари и Ладжи. Следует отметить, что они сами постоянно спорили о том, перекричит ли муэдзина осёл, который постоянно ревел по соседству. В тот раз Муса задумчиво посмотрел на Ладжи и поинтересовался, прилагается ли идиотизм к исламу или в мусульмане принимают исключительно готовых идиотов? Ладжи ответил, что не видит тут связи и попросил тонтона Мусу пояснить его мысль. «Видишь ли, мой юный друг Ладжи, – ответил Муса, – дело в том, что ислам – это единственная религия, где прихожанам надо постоянно напоминать о необходимости молиться».

Я тогда сильно перепугался, поскольку, исходя из своего опыта, ожидал со стороны Ладжи самой бурной и, разумеется, негативной реакции на эту откровенно издевательскую и соблазнительную выходку. Но ничего подобного не случилось – все присутствующие дружно расхохотались и громче всех Ладжи Сиссе. Таким образом в Мали и снимается напряжение между разными религиями, которое, разумеется, существует всегда – оно вышучивается, высмеивается, переводится в игровую форму и в результате утрачивает остроту. Человек, который в таких условиях полезет в бутылку и начнёт с пеной у рта и дубиной в руках выяснять религиозные отношения, действительно будет выглядеть законченным идиотом. Кстати, тут важно отметить, что малийцы очень религиозны, но отношения с Богом носят у них глубоко личный, даже интимный характер. Поэтому никого особенно не интересует, какой религии придерживается человек. Не приветствуется только воинствующее безбожие.

Следует учитывать, что в случае с шуточным родством работает правило «сананку моего сананку – не мой сананку». Тем не менее связи по сананкуйа с влиятельными фульбе и малинке и одновременно статус «младших братьев» Кейта и Кулибали в системе связей по джаму (кланам) резко повышают политический вес догонов в современном малийском государстве. Тут следует отметить, что, в отличие от обществ бамбара и малинке, у догонов нет развитой системы связей по джаму – они по отношению к джаму других народов выступают как целое. Иными словами, младшими братьями Кейта являются все догоны, а не Коссоге, Уологем, Гиндо, Того, Кассамбара или Гендеба. Как уже говорилось выше, по разным подсчётам догоны составляют от 2 до 6 % населения Республики Мали. Даже если считать правильной последнюю (явно завышенную) цифру, то доля догонов в правительстве Мали всё равно заметно превышает их долю в населении страны – она никак не меньше 12 %. Догонов много в среднем управленческом звене, а также в малом бизнесе – в Мали на каждом шагу встречаются вывески вроде «Скобяные товары Того» или «Булочная Гиндо», причём далеко за пределами собственно Страны догонов – например, в Бамако.

Вероятно, не в последнюю очередь именно связями по сананкуйа можно объяснить и высокую степень самоидентификации малийцев с современным государством. По данным опросов, большинство жителей юга Мали склонны ассоциировать себя в равной мере и с Республикой Мали, и со своей этнической группой (39 % в городах и 36 % в деревнях), или скорее с Республикой Мали (39 и 33 %). Скорее со своей этнической группой, чем с Республикой Мали, себя ассоциируют только 5 и 9 %, а исключительно со своей этнической группой – только 9 и 14 % [Coulibaly, Hatløy, 2015, p. 12].

В этой статистике обращает на себя внимание небольшой разрыв между деревенскими и городскими жителями. Это неудивительно, поскольку подавляющее большинство населения малийских городов – недавние выходцы из деревень, которые не утрачивают связей со своей малой родиной (так, с началом сезона дождей все догоны стараются приехать в родные деревни, чтобы принять участие в полевых работах). Таким образом, в Мали очень высока доля людей, ассоциирующих себя с современным государством, но не в ущерб своему этносу, субэтнической группе, джаму и т. д. Иными словами, большинство малийцев не только ассоциирует себя и со своей группой, и с Республикой Мали, но и саму эту группу они считают неотъемлемой частью современного государства, поскольку по джаму и сананкуйа каждая из них связана со множеством других групп. В результате образуется непрерывная сеть связей, покрывающая всю страну. Сеть эта, между прочим, является ничем иным, как современным вариантом горизонтальной структуры общества, начало которой было положено ещё в глубокой древности.

Но надо отметить, что в соседней с Мали Республике Гвинея система связей по джаму сейчас находится в кризисе:

<…> молодежь уже не сведуща в этой системе, в лучшем случае молодые люди могут назвать своих сенанку (джаму, с которыми они находятся в так называемом «шуточном родстве») и иногда семьи брачного запрета, но ни предков, ни тотем они не знают. Сегодня отмирание традиций ускорилось в связи с явной исламизацией региона, системы взаимоотношений меняются и рушатся, уступая место новым схемам [Завьялова, 2016, с. 102].

Далее О. Ю. З авьялова замечает: «В скором времени изменится вся сложная система взаимоотношений в Западной Африке, как и другие ее институты» [Завьялова, 2016, с. 103]. Это верно по существу, но, как показывает опыт Мали, изменения в разных странах проходят с разной скоростью и с разными последствиями как для традиционной системы отношений, так и для современного государства – в Мали и бамбара, и догоны знают свои тотемы и предков. Во всяком случае, как можно убедиться на примере института сананкуйа в Мали, там он не только выжил, но и оказывает заметное влияние на современную политическую культуру. С учётом наблюдений О. Ю. Завьяловой можно даже со всей осторожностью предположить, что сананкуйа, возможно, начинает подменять систему связей по джаму. Это вполне вероятно именно в случае с догонами. К слову, в соседней с Мали Буркина-Фасо ценность сананкуйа как фактора, обеспечивающего мирные отношения между разными этническими группами, тоже прекрасно осознаётся, что видно даже только по одному названию статьи на новостном сайте «Burkina 24»: «Шуточное родство в Буркина: его надо сохранить!» [Konkobo, 2013]. Нет оснований сомневаться в том, что в росте общемалийского самосознания сыграли свою роль и полвека независимости (уже два поколения выросли в её условиях), и рост грамотности среди населения (школы теперь есть практически в каждой деревне), и существование национального радио и телевидения (благодаря солнечным панелям они теперь доступны во многих изолированных ранее деревнях). Однако вряд ли такая двойная лояльность была бы возможна без своеобразной политической культуры, насаждающей через традиционные институты джаму и/или сананкуйа взаимную терпимость и тесные связи между различными этническими и религиозными группами населения.

Возвращаясь к сложным отношениям между бозо и догонами, отметим, что город Мопти с его округой играет в них важную роль. Так, существует легенда, которую мне пересказал мой брат Муса:

Некогда два брата шли из Страны манде. По пути младший брат от голода и лишений совсем выбился из сил и сказал старшему, что дальше идти не может. Тогда старший срезал со своей ноги кусок мяса, приготовил её и накормил младшего. После этого братья пошли дальше, и пришли к тому месту, где теперь находится г. Мопти. Там старший остался, чтобы заняться ловлей рыбы, а младший отправился дальше, чтобы найти место, пригодное для земледелия. Он обосновался на скалах Бандиагара. Через год у младшего брата родился сын. По древнему обычаю, он привёл своего первенца к старшему брату, чтобы тот воспитывал его в своей семье. К тому времени и у старшего появился первенец. Прошёл ещё год. Младший брат отправился к старшему, чтобы навестить своего сына. Но когда он пришёл, то своего сына не нашёл. Тот умер. Старший брат отвёл младшего на могилу его сына, и рассказал, что вместе с племянником похоронил живьём своего первенца…[4]4
  Другой вариант той же истории был недавно опубликован в Интернете. В нём детально объясняются причины, по которым Бозо и Догон ушли от своего старшего брата, Кейта, но отсутствует рассказ о заживо похороненном сыне старшего брата. Там же вскользь упоминается о том, что когда-то братья вышли из Египта и прибыли в Кумби-Сале, столицу Вагаду. По этому варианту легенды, Бозо и Догона ложно обвинили в краже курицы, и они бежали, чтобы избежать наказания. Кейта объявил, что «если курицу не найдут, их убьют. Это напугало обоих обвиняемых, так как они знали, что их старший брат – человек слова. Он выполняет всё, что говорит, ещё с тех пор, как покинул Египет» [Quand et comment Dogon et Bozo sont devenus cousins, 2019].


[Закрыть]

Эта жутковатая история в духе братьев Гримм (а есть ещё и гоголевские истории), которая известна с разными вариациями всем догонам, нуждается в комментариях. Во-первых, «Страна манде» – это тот самый треугольник между городами Кита, Бамако и Кангаба, о котором речь шла выше; во-вторых, обычай отдавать первенца на воспитание в семью старшего брата до сих пор бытует у догонов-Гиндо, но не является обязательным. В-третьих, в некоторых вариантах той же легенды говорится о четырёх братьях: Кулубали, Кейта, Бозо и Догоне. Старший остался на месте, поскольку у него не было лодки (Kulibali, или Kulubali значит на бамана «безлодочный»), Кейта отправился на запад, а Бозо и Догон пошли на восток.